{96} Добро и зло

Несколько позднее (5‑го января 1918 г.), Вахтангов выписал в свой дневник несколько цитат из Льва Толстого («В чем моя вера»). Там говорится:

«Как огонь не тушит огня, так зло не может потушить зла».

«Только добро, встречая зло, не заражаясь им, побеждает зло».

Несомненно, что именно эти мысли руководили Вахтанговым, когда он искал выход из того трудного положения, которое создалось в Студии.

То, с чем выступил Вахтангов перед своими учениками, оказалось совершенно неожиданным для обеих сторон.

Начал это исключительное свое выступление Евгений Богратионович с ряда предварительных заявлений, которые он прислал в Студию для помещения их на доске. Он писал:

«Свой ответ я опубликую только тогда, когда будет выполнен целый ряд требований и условий».

Первым из этих условий было требование, чтобы до окончательного ответа Вахтангова все вышедшие из Совета лица подчинялись всем постановлениям Совета, состоящего из оставшихся в нем лиц. Далее Вахтангов потребовал снятия подписей всех «сотрудников», ибо «Студия принадлежит не им»: «они обязаны подчиняться всякому Совету». Двум «членам Студии», давшим свои подписи «Новому Совету», Вахтангов писал: «Еще нет моего ответа на обращение 5‑ти лиц, ушедших из Совета. Мне нужно знать, считаете ли вы возможным признать эту группу за Совет Студии, если я, руководитель Студии, еще не состою в этой группе, и считаете ли вы возможным оставить свои подписи под их обращением до моего ответа?»

О заявлении «Нового Совета» Вахтангов писал: «У меня готов ответ на заявление 5‑ти лиц. Он построен так, как подсказывает мне моя совесть… Мной послан ответ на их личное обращение ко мне, построенный на полном доверии к чистоте их намерений. Я не принял формы, в которую они облекли свое обращение, и отношу ее за счет поспешности и желания быть возможно более убедительными. Я не согласен ни с одной строчкой их обращения, за исключением первой».

Об обращении другой группы Вахтангов писал: «У меня готов ответ на заявление Студии, 5‑ти лиц, оставшихся в Совете и являющихся в настоящее время Советом. Он построен так, как подсказала мне моя совесть. Мой ответ основан на твердом и непоколебимом убеждении, что прежде чем увидеть дурное, надо сначала поискать хорошее, что самое ценное в душе человека, {97} это — способность любить и верить¹. Пяти лицам, оставшимся в Совете, мною послан ответ на их личное письмо ко мне, построенное на полном доверии к чистоте их намерений. Я согласен с каждой строчкой их обращения, за исключением одной фразы: “Нестудийный поступок группы, вышедшей из состава Совета”…» и т. д.

В дальнейшем постепенно стала определяться сущность практических предложений Вахтангова. Прежде всего он предложил «Новому Совету» взять обратно свое обращение и заменить это обращение другим. Исходя из того, что «Студия принадлежит всем, кто ее строил», Евгений Богратионович предложил это новое обращение составить следующим образом: 5 лиц, вышедших из «старого» Совета 13‑ти, предлагают этому «старому» Совету свою инициативу, — они говорят: «Мы, объединенные добрыми мыслями, дружески просим предоставить нам ведение дел Студии и принимаем на себя ответственность, если и Евгений Богратионович, которого мы просим сделать то же самое, согласится принять нашу инициативу и нашу помощь. Мы чувствуем в себе силу и бодрость».

Таким образом, «Новый Совет» по мысли Евгения Богратионовича мог начать свое существование только после признания его Советом 13‑ти, которых Вахтангов считал «хозяевами Студии». При чем и после этого признания, Совет 13‑ти, по мысли Вахтангова, не должен был ликвидироваться, а оставался в качестве органа, ведающего этическими вопросами. Этот же «Большой Совет» сохранял за собой исключительное право приема в Студию (как в число «сотрудников», так и в число «членов Студии»).

Кроме того, от «Нового Совета» Евгений Богратионович потребовал принятия условия, согласно которому «Новый Совет» должен немедленно выйти в отставку, как только Совет «хозяев Студии» (т. е. Совет 13‑ти) скажет ему: довольно! Вахтангов считал также, что «с официальным уходом из “Нового Совета” хотя бы одного члена, — весь Совет распадается».

Все эти условия и требования Вахтангова были быстро приняты членами «Нового Совета». Все подписи под обращением «Нового Совета» были немедленно сняты. Сложнее обстояло дело с теми, кто остался в старом Совете.

«Новому Совету» Евгений Богратионович писал: «Новый Совет я могу признать лишь в том случае, если он принят большинством старого Совета (а в этом я не сомневаюсь)».

В последнем, т. е. в быстром признании «Нового Совета» теми, кто остался в «старом» — Вахтангов глубоко ошибся.

{98} Чтобы увлечь на это признание «старый» Совет, Евгений Богратионович создал целую теорию о том, как должна управляться Студия.

Он выдвинул новую идею управления Студией при помощи инициативной группы, объединенной «круговою порукой». Он говорил: не должно быть никаких выборов, — выборы создают органы, объединенные механически. Хорошо может управлять Студией только тот орган, который являет собою органическое единство. Это прекрасно, — говорил Вахтангов, — если поднимается группа и говорит: «доверьте нам, — мы объединены друг с другом, у нас каждый отвечает за всех и все за каждого, мы связаны круговою порукой; круговой любовью нашей мы сумеем сделать каждого из нас этически безупречным, у нас есть общие всем нам цели и задачи, у нас есть — единое лицо».

Так увлекал Вахтангов своих учеников на признание «Нового Совета». Он призывал их простить «Новому Совету» нетактичную форму его выступления, он призывал их поверить в добрые и по существу «студийные» намерения выступившей группы. Он надеялся, что если инициатива этой группы встретит доброе к себе отношение со стороны товарищей, то она сама осветится светом этого «добра». Если в выступлении 5‑ти и есть что-нибудь дурное, — думал Вахтангов, — то это дурное само отпадет при встрече с «добром», ибо «только добро, встречая зло, не заражаясь им, побеждает зло».

Но, несмотря на все усилия Вахтангова, пять членов «старого» Совета продолжали упорствовать. Они старались доказать Вахтангову, что его, сама по себе, прекрасная идея «инициативной группы» и «круговой поруки» не имеет ничего общего с выступлением 5‑ти. Они говорили, что новое, написанное под диктовку Вахтангова обращение этой группы не может зачеркнуть их первого самостоятельного выступления, которое члены «старого» Совета продолжали рассматривать, как в высшей мере бестактное и «нестудийное».

Все эти обстоятельства и заставили тогда Вахтангова выйти из лечебницы, не сдержав своего обещания, — лечиться до полного выздоровления.

И вот, на квартире Евгения Богратионовича (в Денежном пер.)¹состоялось совместное заседание враждующих групп под председательством самого Вахтангова. Это заседание навсегда останется в памяти его участников. Происходило оно, по обыкновению, ночью. Собравшиеся расположились на ковре вокруг стоявшей посредине чугунной печки. Вахтангов лежал{99} на диване. У всех были взволнованные и серьезные лица. У всех было тяжело на душе.

Первым заговорил Вахтангов. Он снова говорил об «инициативной группе», о «круговой поруке», о необходимости «любить и верить», о непобедимом всемогуществе Добра и о жалком бессилии Зла, когда оно встречается с Добром…

И снова упорствовали члены «старого» Совета…

И опять убеждал Евгений Богратионович…

Нужно сказать, что именно к этому времени относится увлечение Вахтангова Байроновским «Каином», которого он мечтал ставить в 1‑й Студии МХТ². Бог и Люцифер, Добро и Зло, Авель и Каин, — вот проблема, над разрешением которых мучился Вахтангов в то время. Однако,дуалистическое воззрение на мир было чуждо Вахтангову: его ясный и четкий ум органически тяготел к философскому монизму. Дуализм Добра и Зла он преодолевал при помощи представления о Высшем Разуме, пребывающем над тем и другим. Бог, противостоящий Люциферу, не есть высшее начало мира. Над Богом и над Люцифером есть Высший Разум, которому подчиняются полярные друг другу начала, — Зло и Добро. Человек же, по мысли Вахтангова, — это арена борьбы Добра и Зла: Бог создал человека для того, чтобы сердце человека служило ему местом, где он, выполняя волю Высшего Разума, будет осуществлять свою борьбу с Люцифером, — до своей окончательной и полной победы. Таким образом, смысл человеческого существования Вахтангов видел в постоянной внутренней Борьбе. Эта же борьба Добра со Злом, казалось ему, овладела и сердцем коллективного существа, — Студии: внутри — студийная борьба представлялась ему отражением той борьбы, которую он ощущал в своем собственном сердце…

Никто не помнит, как случилось в ту памятную ночь, что Вахтангов оказался стоящим во весь рост на стуле среди расположившихся на полу учеников. Но все помнят его горящие глаза, его вдохновенное лицо аскета и его слезы, обильные слезы, которые текли по истомленным болезнью щекам. Он не вытирал этих слез: он говорил! Он говорил, как пророк. Он похож был на древнего Моисея, легендарный образ которого ему так хотелось воплотить на сцене.

Никто не мог равнодушно слушать эту исключительную речь. Слезы клубком подкатывали к горлу…

{100} И тем не менее… все было напрасно. Те, ради кого Звучала эта речь, те, ради кого Вахтангов проживал свои слезы, нашли в себе, несмотря на все, тот маленький остаток упорства, который преодолел-таки неотразимый соблазн Вахтанговских речей и дал им возможность и силу еще раз произнести свое жестокое «нет».

Не придя ни к какому результату, разошлись ученики Вахтангова в эту памятную ночь.

На другой день Вахтангов объявил общее собрание всех работников Студии. Придя на это собрание, Вахтангов сел в углу небольшой комнаты, а обе враждебные друг другу пятерки по странной случайности расположились вдоль стен по разные стороны своего учителя. Вахтангов оказался, таким образом, посредине между враждебными группами. «Это не случайно», — сказал Вахтангов и положил свои руки на плечи ближайших соседей с обеих сторон. «Только так может существовать Студия», говорил он, обнимая представителей враждующих групп. «Обе группы — это половинки моего сердца, — продолжал Вахтангов, — я растворил себя в вас, и то, что живет во мне, обнаружилось теперь в Студии. Та борьба, которая возникла в Студии, есть отражение той борьбы, которая постоянно живет в моем сердце. Разрежьте пополам мое сердце, — и я перестану существовать. Лишите Студию одной из этих групп, — и не будет больше Студии. Одна группа — это бесцельный художественный порыв, это неопределенный взлет творческой фантазии, другая — это этика, это то, что дает смысл художественным порывам, это ответ на постоянное: “ради чего”. Оставьте в Студии первую группу, — будет банальный и пошлый театр, оставьте другую, — будет только молитва и не будет театра. Чтобы продолжала существовать Студия, чтобы создался подлинный театр, — нужны обе группы, — обе половинки моего сердца»…

И снова Вахтангов в присутствии всей Студии призывает упорных своих учеников поискать хорошее там, где они видят только дурное. Снова звучат пламенные слова о вере в человека, об извечной борьбе Добра и Зла в человеческом сердце. Снова глаза Вахтангова наполняются слезами. Он напоминает своим ученикам о своей тяжкой болезни, о предстоящей скоро операции. Он говорит о том, что ему, может быть, осталось недолго жить. Но он хочет, прежде чем умрет, увидеть победу Добра в сердцах своих учеников, — в своей Студии…

Наконец, лед был сломлен. Никакое упорство не могло устоять перед бурным потоком тех чувств, которые разбудил Вахтангов в своих учениках: «Новый Совет» был признан, но это признание было получено слишком дорогою ценой.