Выход из подполья

Весной 1917‑го года Вахтангов решил показать ученические работы Студии Совету 1‑й Студии Художественного театра.

«Показ» прошел с исключительным успехом. Это была первая крупная победа молодой Студии.

После спектакля гости долго еще оставались в Студии, говорили слова и речи, от которых впервые горделивой радостью расцветали сердца учеников Вахтангова.

В этот вечер они были щедро вознаграждены за три года труда, ожиданий и жертв, за три года стойкой и непоколебимой веры в своего учителя.

Нужно сказать, что к этому времени Студия фактически уже перестала быть «студенческой»; стали принимать в Студию не только студентов, а те, которые были студентами при возникновении Студии, либо успели уже окончить высшую школу, либо расстались с ней, не окончив.

Поэтому решено было Студию переименовать, и с этого времени она начинает называться «Московской Драматической Студией Е. Б. Вахтангова».

{67} Часть вторая {69} Глава шестая Вахтангов и Октябрь

29‑го октября 1917 года Вахтангов писал в своем дневнике:

«В ночь с пятницы 27 окт. 1917 г. по Москве началась стрельба. Сегодня 29‑е. У нас на Остоженке у Мансуровского переулка¹пальба идет весь день, почти непрерывно Выстрелы ружейные, револьверные и пушечные. Два дня уже не выходим на улицу. Хлеба сегодня не доставили. Кормимся тем, что есть. На ночь забиваем окна, чтоб не проникал свет. Газеты не выходят В чем дело и кто в кого стреляет, не знаем. Телефон от нас не действует. Кто звонит к нам, тоже ничего не знает. Кто побеждает — “большевики” или правит, войска — второй день неизвестно. Трамваи остановлены Вода и свет есть. Когда это кончится?»

«30‑го. Сегодня в 10 ¹/₂ час. ночи погасло электричество. В 3 ч. ночи свет опять был дан».

«31‑е. Весь день не работает телефон. Мы отрезаны совершенно и ничего не знаем. Стрельба идет беспрерывно. Судя по группам, которые мелькают в переулке у кв. Брусилова — в нашей стороне это состояние поддерживают “большевики”. Так сидели до 1 ноября — 6 дней».

Приведенные записи из дневника Вахтангова в достаточной мере свидетельствуют, насколько далеко в то время стоял Вахтангов от событий и вопросов общественной жизни: в течение последних лет перед революцией 1917 года Вахтангов весь целиком и без остатка ушел с головой в театральную работу и жил исключительно интересами своего искусства Однако, общественные интересы и революционная борьба не были вообще чужды и непонятны Вахтангову: когда-то, будучи еще студентом Московского университета, Вахтангов состоял в партии {70} эсэров, работал в качестве пропагандиста среди московских рабочих, принимал активное участие в уличных боях 1905 года. Теперь же Вахтангов, будучи сам далеко от интересов и событий общественно-политической жизни, естественно, следовал пока в своих общественных симпатиях и оценках за той партией, членом которой он некогда состоял.

В то утро, когда московский пролетариат уже одержал победу и по всему городу были расклеены приказы «солдата Муралова», оповещавшие о наступлении мира, Вахтангов стоял у окна своей квартиры и наблюдал, как внизу в переулке проходили одна за другой вереницы «красногвардейцев». Они шли вразброд, не в ногу, оборванные и грязные… Как попало держали винтовки…

«Сволочь!» — брезгливо поморщившись, сказал Вахтангов и отошел от окна.

К вечеру в Студию стали стекаться ее постоянные обитатели. С беспокойством и тревогой они подходили к знакомому домику. С волнением смотрели на простреленное окно в квартире Вахтангова: все ли благополучно?..

Не успел еще Евгений Богратионович выйти из своего кабинета к собравшимся ученикам, как уже стало известно: «с Евгением Богратионовичем переворот, Евгений Богратионович… большевик».

Как же это случилось? Когда же это произошло? Ведь только утром сегодня Вахтангов так недружелюбно, так враждебно смотрел в окно на одержавших победу рабочих. Что же случилось за этот короткий промежуток времени?

Дожидаться ответа на эти вопросы не пришлось слишком долго: вскоре Вахтангов вышел к собравшимся студийцам и сам рассказал им о том, что и как с ним случилось.

Он вышел сегодня на улицу. Бродил по Остоженке. Смотрел на окопы среди развороченной мостовой, на пулемет, на победно развевавшееся красное знамя… Вдруг его внимание привлек рабочий, сидевший высоко над его головой, на верхушке трамвайного столба. Рабочий чинил провода. Вахтангов долго смотрел на него. Смотрел, как рабочий делово и покойно работал. И понял. Революцию понял: весь смысл происшедших событий, — все стало ясно Вахтангову, пока он смотрел, как рабочий чинил провода.

— Руки, говорил Вахтангов: руки рабочего мне все и открыли. По тому, как работали эти руки, как они брали и клали инструмент, как покойно, уверенно и серьезно они двигались, — я увидел, я понял, что рабочий чинит свои провода, что он чинит их для себя. Так работать могут только хозяйские руки. В этом смысл революции. Я уверен, я знаю, что рабочий, которому теперь принадлежит государство, который является {71} хозяином в нем, сумеет починить все, что разрушено. И он будет не только «чинить», но и строить. Он будет строить теперь для себя¹.

Так рассказал Вахтангов о своем внутреннем «перевороте». Редко ученики Вахтангова видели своего учителя в таком необычайном возбуждении, как в этот исторический день: Вахтангов был глубочайшим образом потрясен и взволнован своим открытием и, казалось, мог говорить о нем без конца, убеждая других.

Так принял Вахтангов революцию. Он был верен себе: он принял ее, как художник. В маленькой капле воды он увидел огромное солнце. По намеку, по маленькой «краске», начертанной рукою лучшего из художников — жизни, он понял смысл и значение великого мирового события. Через ничтожную частность он силой своей интуиции прозрел в этой частности проявление «общего».

Прав был Вахтангов, утверждая, что ему не надо «изучать эпоху, чтобы понять ее дух». — «Я по двум-трем пустым намекам, — пишет он в своем дневнике, — почему-то ясно и ярко чувствую этот дух и почти всегда, почти безошибочно могу рассказать даже детали жизни века, общества, касты: привычки, законы, одежду и пр.».

Жестоко ошиблись те из друзей Вахтангова, которые тогда полагали, что его внезапное «увлечение большевизмом» пройдет так же скоро и легко, как возникло: нет, оно не только не прошло, — оно предопределило собою весь дальнейший ход и развитие его, как художника: оно предопределило собою ту революцию, которая произошла в Вахтанговском творчестве.