Dobrynin

Неплохим обнадеживающим сигналом для наших отношений явилось то, что Горбачев и Рейган 1 января „ обменялись" новогодними телевизионными обращениями, соответственно к американскому и советскому народам. Инициатива принадлежала Рейгану. Горбачев, не колеблясь, сразу согласился. Но с его стороны это было одновременно и символическим жестом нового мышления: „ главному империалисту" впервые разрешили обратиться прямо к народу „ империи зла".

Этот первый публичный диалог обоих руководителей привлек внимание широкой общественности, хотя по-прежнему оставалось много неясного в отношении того, как будут дальше развиваться советско-американские' отношения. „ Дух Женевы" еще был зыбок.

8 января госсекретарь Шульц пригласил меня на беседу. (На ней присутствовали также Палмер, Пэррис и наши посланники Соколов и Исаков.)

Госсекретарь начал беседу с того, что за час до этой нашей с ним первой встречи в новом году он разговаривал с президентом. Обсуждали „ дальнейший график движения в советско-американских отношениях". Оба они - и президент, и госсекретарь - исходят из того, что это движение надо продолжать, в том числе и путем достаточно частых личных встреч между руководителями обеих стран и их ответственными представителями. Динамика наших отношений подвержена известному затуханию, поскольку наслаиваются другие события, другие факторы, одни из которых могут не нравиться Советскому Союзу, другие - США. А в результате может пострадать дело улучшения отношений, то главное, о чем президент и Горбачев договорились в Женеве.

Поэтому, сказал Шульц, президент считает важным,, чтобы, по возможности, в ближайшее время условиться о сроках новой встречи, которая на этот раз будет проходить в США. Он предлагает провести встречу в июне. Президент просит сообщить это Горбачеву.

Однако на этот раз Горбачева явно не устраивала договоренность только о встрече без определенной повестки дня. Поэтому он еще несколько месяцев тянул с согласованием даты и месте новой встречи.

Надо сказать, что к тому времени - чувствуя новое веяние - первый заместитель министра иностранных дел Корниенко совместно с начальником Генерального штаба маршалом Ахромеевым по инициативе последнего, без особой огласки, исподволь прикидывали возможную широкую программу ядерного разоружения. Любопытно, что первоначально „ большое начальство", включая министра Громыко (затем Шеварднадзе) и министра обороны, ничего не знало об этих рабочих заготовках.

Не знал об этом и Горбачев, когда встречался с Рейганом в Женеве. Лишь после Женевы начальник Генштаба доложил этот материал своему министру Соколову, который послал его Горбачеву (он был на отдыхе вне Москвы). Доложили его и Шеварднадзе. Последний вроде положительно отнесся к этим разработкам, но колебался, не зная, как воспримет все это Горбачев. Лишь после того как он с энтузиазмом одобрил эту идею, она была подробно доработана и утверждена на Политбюро. Правда, утверждение такой программы проходило нелегко. Горбачеву пришлось приложить немало усилий, чтобы многие его коллеги по руководству осознали простую, но весьма непривычную для них мысль о том, что безопасность обеих стран может быть лучше обеспечена при гораздо меньших уровнях ядерных вооружений.

ПРЕЗИДЕНТ РОНАЛЬД РЕЙГАН

Программа ядерного разоружения до 2000 года

Утром 15 января я встретился с Шульцем и передал ему срочное личное послание Горбачева для Рейгана. Я понимал, что это послание, содержавшее новую программу по разоружению, по своему значению явно выделялось из всей предыдущей переписки между обоими руководителями по разоруженческим проблемам. Я постарался довести эту мысль до Шульца.

В послании Горбачева, в частности, говорилось: „ После нашей встречи в Женеве, где мы условились, что вопросы безопасности являются центральными для наших отношений, я внимательно обдумывал пути реализации тех принципиальных решений, которые были приняты в результате нашей встречи... В совместном документе мы четко высказались за предотвращение ядерной, а также обычной войны между нашими странами, подтвердили взаимную готовность следовать по пути политики, исключающей стремление к военному превосходству... Давайте договоримся о поэтапной программе, которая привела бы к полному и повсеместному ядерному разоружению уже к началу следующего столетия".

Далее Горбачев подробно излагал „ программу ядерного, разоружения до 2000 года", получившую впоследствии широкую известность.

Программа представляла собой трехэтапный календарный порядок сокращения ядерных вооружений, как носителей, так и боезарядов, вплоть до их полной ликвидации. Она достаточно детально касалась как стратегического, так и тактического ядерного оружия с одновременным запретом ударных космических вооружений. Учитывался и вопрос о сокращении обычных вооружений.

Программа от 15 января 1986 года была, по существу, первой масштабной реалистической советской инициативой в области разоружения, предусматривающей широкий охват и взвешенные конкретные предложения по срокам. При этом во многом учитывались и последние американские предложения по разоружению. Проглядывалась практическая база для возможного компромисса, хотя для достижения соглашений требовались, разумеется, соответствующие переговоры.

На Шульца эта программа, чувствовалось, произвела впечатление. Госсекретарь задавал разные вопросы, но от своих высказываний по существу вопроса он, как всегда, воздержался. Явно торопился срочно получить оценки экспертов и доложить Рейгану послание Горбачева.

Несколькими часами позже в тот же день Горбачев публично выступил с соответствующим заявлением. В нем указывалось, что Советский Союз предлагает, действуя поэтапно, осуществить и завершить „ процесс освобождения Земли от ядерного оружия" в течение ближайших 15 лет, до конца нынешнего столетия.

Хотя программа, объявленная Горбачевым, несла немалый пропагандистский заряд, правительство США не могло просто отмахнуться от нее. В программе впервые советская сторона давала согласие на далеко идущие сокращения стратегических ядерных наступательных вооружений, на чем давно настаивал сам Рейган. Это не могли не понимать руководители американской внешней политики.

В ответе на один из настойчивых вопросов на следующий день по поводу предложений Горбачева Рейган выразил удовлетворение тем, что впервые предложено действительное уничтожение ядерного оружия. В детали он не входил, так как чувствовалось, что он в них еще не определилися.

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

Через пару дней Кендалл рассказал мне о своей беседе с Риганом, руководителем аппарата Белого дома. Риган признал, что новая советская программа застала всех в администрации врасплох. Американское посольство в Москве твердило президенту, что Горбачев сейчас полностью переключился на подготовку к съезду партии. Поэтому Белый дом вынужден собраться с мыслями и дать ответ Горбачеву. Его предложения конкретны и в ряде случаев внешне близки к предложениям, которые раньше высказывал сам президент. Поэтому игнорировать их как пропаганду не получается.

Короче, администрация Рейгана неожиданно столкнулась с более активной и более изобретательной советской внешней политикой, чем это было до сих пор. Начиналась настоящая дипломатическая борьба широкого масштаба между Москвой и Вашингтоном по важнейшим вопросам ядерного разоружения. На этот раз дипломатические и пропагандистские усилия

СССР подкрепились серьезными конкретными и далеко идущими предложениями. Инициатива в этих вопросах переходила к Москве.

Я передал также председателю сената Тэрмонду (как и спикеру палаты представителей О'Нилу) обращение Верховного Совета СССР к конгрессу США в связи с выдвинутой нами программой ликвидации ядерного оружия к 2000 году. „ Лично у меня, - сказал Тэрмонд, - крепнет надежда, что при всех различиях между нашими странами Америка и Россия могут договориться о мире и разоружении, а их слово будет решающим для всего мира. Пора уже по-серьезному взяться за это".

Слова эти отражали те процессы, которые исподволь развивались в общественном сознании Америки. Тэрмонд принадлежал к право-консервативным кругам южан, известным своим антисоветизмом. На этот раз даже он пригласил нескольких корреспондентов из своего родного штата, чтобы отметить свою первую встречу с советским послом, а затем прислал мне фотографию и благожелательные отклики на это событие в газетах своего штата, что также было необычным явлением.

Через несколько дней в своем все еще уклончивом публичном ответе на заявление Горбачева президент Рейган, в частности, обещал вместе с союзниками „ тщательно изучить" его предложения. Он указал, что во многих элементах программы Горбачева излагаются уже известные позиции

СССР, но признал, что в ней есть и другие „ элементы, которые, как кажется на первый взгляд, могут быть конструктивными". Одновременно он заявил, что американской делегации в Женеве поручено претворить в жизнь договоренность, достигнутую на женевской встрече на высшем уровне, чтобы добиться прогресса в деле достижения радикальных сокращений наступательных ядерных вооружений, и, в частности, заключения временного соглашения о ядерных средствах средней дальности. Именно на этих двух вопросах из всего „ пакета Горбачева" администрация стремилась сосредоточить внимание общественности.

Через день Уайнбергер, выступая в своем обычном амплуа, публично отклонил предложение Горбачева о моратории на ядерные взрывы.

А в Женеве, когда 4 марта завершился очередной, четвертый, раунд советско-американских переговоров по ядерным и космическим вооружениям, главы обеих делегаций возложили друг на друга вину за отсутствие прогресса на переговорах. История повторялась.

Представители демократической партии стали тем временем проявлять обеспокоенность - в преддверии промежуточных выборов в конгресс - по

ПРЕЗИДЕНТ РОНАЛЬД РЕЙГАН

поводу того, что Рейган начинал обходить их на советском направлении, лишая их пропагандистски удобного лозунга о необходимости предотвращения угрозы войны. С целью разведки настроений в Москве туда решил отправиться сенатор Э.Кеннеди. Перед отлетом он зашел ко мне.

Кеннеди, хотя и в осторожной форме, высказал ряд критических замечаний по адресу нашей политики в отношении Рейгана. Эта политика, особенно встреча на высшем уровне в Женеве, способствовала, по его мнению, резкому росту популярности Рейгана в самих США, сняла сильную озабоченность американцев насчет угрозы ядерной конфронтации, уменьшила активность антивоенных организаций и нейтрализовала критиков президента в конгрессе и в самой стране. В то же время Рейган не поступился ни одной своей программой вооружений. Наоборот, он продолжает упорно требовать их наращивания как эффективного средства заставить русских оставаться за столом переговоров. Даже на такой начальный минимальный шаг, как принятие моратория на ядерные взрывы, Рейган явно не хочет идти.

Сенатор заметил, что такие настроения разделяют многие в либеральных кругах США, в том числе часть членов американского конгресса.

Тем временем Шульц выразил желание встретиться со мной наедине. Надо сказать, что госсекретарь в отличие от своих предшественников обычно встречался со мной в присутствии своих сотрудников. На этот раз он, с ведома президента, хотел использовать конфиденциальный канал „ госсекретарь - советский посол" для передачи Горбачеву некоторых соображений. Они сводились к следующему.

Президент хотел бы, чтобы Горбачев знал, что отсутствие до сих пор ответа на его последнее послание от 15 января не означает, что оно оставлено им без дальнейшего внимания.

Президент видит в предложениях советского руководителя ряд позитивных моментов. В своем ответе он хочет их развить, имея в виду поиск

вдальнейшем каких-то договоренностей.

Вобщей форме Шульц изложил далее принципиальный подход США к программе Горбачева. Этот подход был одобрен Рейганом, видимо, не без острой борьбы внутри администрации. Суть их подхода: не отклоняя прямо эту программу, администрация хотела выделить из нее наиболее привлекательные для себя части, оговаривая при этом, что это не должно увязываться с другими частями программы. Можно было понять также, что наиболее

„назревшей проблемой" отдельным вопросом, по их мнению, была ликвидация ракет средней дальности в Европе.

Ничего более конкретного Шульц, несмотря на мои уточняющие вопросы, не стал говорить. Меня порой удивляла неспособность или, скорее, нежелание госсекретаря Шульца хотя бы „ порассуждать вслух" на подобные темы, чтобы прощупать возможные компромиссные развязки. Чувствовалось, что в администрации Рейгана существовала жесткая дисциплина не говорить ничего лишнего, сверх того, что было уже санкционировано самим президентом.

Посол Хартман передал 22 февраля в Москве письмо Рейгана для Горбачева в ответ на письмо советского руководителя, в котором излагалась поэтапная программа ядерного разоружения.

„ Я считаю, - писал Рейган, - что она представляет собой значительный и позитивный шаг вперед". Далее следовали его собственные соображения и контрпредложения в рамках известных. американских позиций. Он особо

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

выделил и приветствовал предложение Горбачева договориться о ликвидации ядерных ракет средней дальности на Европейском континенте, но при этом подчеркнул, чтобы в соглашение были включены и аналогичные советские ракеты в Азии. Сокращение стратегических ядерных арсеналов президент фактически обусловливал согласием СССР с программой „ звездных войн", односторонними сокращениями советских обычных вооружений. Проведение ядерных испытаний оправдывалось как

„элемент сдерживания".

Вконце письма президент писал: „ Мы надеемся, что нынешний год принесет значительный прогресс в достижении нашей общей цели -установления лучших взаимоотношений между нашими двумя странами и обеспечения более безопасного мира".

Так начался новый политико-дипломатический раунд между Горбачевым

и Рейганом по вопросу о том, какие проблемы, прежде всего в области ядерных дел, должны занять центральное место на новой встрече и как их надо решать. Показательно, однако, что и вторая встреча с Рейганом, как и их первая, в отличие от всех таких встреч с другими президентами

.по-прежнему не имела никаких заранее подготовленных соглашений, которые можно было бы подписать по окончании переговоров. По существу, оба участника новой встречи шли на нее с „ чистыми листами", которые предстояло еще, если удастся, заполнить.

Характерно вместе с тем, что администрация Рейгана как бы по инерции продолжала осложнять наши двусторонние отношения,.

Так, например, администрация (7 марта) решила потребовать значительного сокращения численного персонала советской миссии при ООН. 13 марта была предпринята военно-морская демонстрация США у самых берегов Крыма, т. е. всего через три месяца после встречи в Женеве. Все это вызывало раздражение и критику в Москве. Время от времени вспыхивала антисоветская риторика со стороны видных представителей администрации. В целом чувствовалась общая неустойчивость и непоследовательность политики Белого дома в отношении СССР.

Дело стало доходить и до более серьезных вещей. В отсутствие конкретной договоренности о дате следующей советско-американской встречи и под непрерывным нажимом Уайнбергера и его сторонников Рейган объявил 27 мая, что он фактически не будет больше придерживаться уровней стратегических вооружений, установленных договором об ОСВ-2, если это мешает реализации военных программ США.

Не только Советский Союз, но и в конгрессе США, и европейские союзники резко критиковали это решение. Дисциплинированный Шульц, который за кулисами выступал против такого шага, после заявления Рейгана стал также публично поддерживать это решение. Казалось, что все опять скатывается на путь усиления противоборства...

Мое новое назначение

В начале марта 1986 года я уехал в Москву на XXVII съезд КПСС, который совершенно неожиданно для меня внес кардинальную перемену в мою жизнь и в работу. Произошло это так.

Съезд, продолжавшийся около двух недель, шел привычным для меня ходом (я и раньше бывал делегатом партийных форумов). В перерывах

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД

РЕЙГАН

между заседаниями бывал в Министерстве иностранных дел и навещал другие министерства для решения накопившихся вопросов. Немало было и личных встреч с друзьями. Встречался также с высокопоставленными руководителями партии и правительства, которых интересовали „ последние известия из Америки". Для меня такие встречи были весьма полезными, так как позволяли лучше ориентироваться в настроениях и планах на будущее в руководящих кругах Советского Союза, что было немаловажно для повседневной работы в качестве посла в далеком Вашингтоне.

Съезд подходил к концу. Я начал, как обычно, готовиться к возвращению в Вашингтон. Наступил последний день съезда. Был избран состав ЦК партии. Затем должен был состояться пленум ЦК, на котором намечались выборы руководящих органов партии: Политбюро и Секретариата. В перерыве перед этим заседанием я решил прогуляться по Кремлю и Красной площади, умудрившись при этом растянуть себе сухожилие на неровной брусчатке площади. Вернулся я, хромая, минут за десять до возобновления заседания. Не успел я, однако, войти в Кремлевский Дворец съездов, как запыхавшийся сотрудник охраны Горбачева сказал мне, что они уже полчаса разыскивают меня, поскольку Генеральный секретарь хочет срочно переговорить со мной.

Я последовал за ним в кабинет Горбачева в этом же здании. Он был там один. До начала заседания оставалось всего пять минут (уже прозвучал первый звонок, приглашавший делегатов вернуться в зал).

Поздоровавшись, Горбачев с ходу, без всяких предисловий, сказал, что „ есть мнение" предложить пленуму ЦК партии мою кандидатуру на пост секретаря ЦК КПСС по международным вопросам и возглавить соответствующий отдел ЦК.

Для меня это было полной неожиданностью. Откровенно говоря, это лестное, по тогдашним понятиям, предложение с переходом в партийный аппарат, мне совсем не импонировало, так как я предпочитал остаться послом. Эта работа мне нравилась. Но главное же было в том, что международный отдел ЦК, насколько мне было известно, практически мало занимался внешнеполитическими вопросами, а основное свое внимание уделял связям КПСС с компартиями и левыми организациями других стран. А у меня не было никакого желания заниматься такой деятельностью.

Об этом я прямо и сказал Горбачеву. Он тут же отклонил этот довод, заявив, что избрание опытного посла на этот пост как раз и призвано поднять значение международного отдела ЦК в вопросах внешней политики, а этими проблемами отдел практически не занимается, а должен. Что касается работы с компартиями, то „ у тебя будет несколько опытных заместителей, которые давно знают эту работу - пусть они по-прежнему и занимаются своими делами. Для тебя же главное будет - внешняя политика", -пообещал он*.

Весь этот разговор Горбачев так описывает в своих мемуарах: „ После XXVII съезда партии секретарем по международным вопросам стал Анатолий Федорович Добрынин. Опытный политик, дипломат, он до той поры не имел прямого соприкосновения с проблемами коммунистического движения. Это его смущало - видно было по беседам. Но расчет мой был на то, что свежий, непредубежденный взгляд поможет ему реализовать новые подходы. Была и другая сторона дела. До 1985 года в силу завоеванного МИД особого положения за ним фактически сохранялась монополия на инициативы в нашей внешней политике. Выдвижение Добрынина позволяло подключить к этому потенциалу международный отдел ЦК".

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

В это время прозвучал второй звонок. Поздравив заранее меня с новым назначением, Горбачев прервал разговор и пошел в зал заседания.

Остальное произошло быстро, как во сне. Я сидел на своем месте в зале, пытаясь осознать случившееся. Горбачев огласил предложения о персональном составе руководящих органов ЦК КПСС. Была названа и моя фамилия. В ходе поименного голосования я был избран на новый пост. Затем в тот же день о составе руководящих органов было доложено на заключительном заседании съезда. Моя многолетняя работа в качестве посла в США на этом закончилась.

Надо сказать, что первую попытку перевести меня на работу в Москву Горбачев сделал еще в 1985 году во время встречи в Женеве на высшем уровне. Там в кратком разговоре наедине (между встречами с президентом Рейганом) Горбачев спросил меня, как я отнесся бы к просьбе нового министра Шеварднадзе поработать с ним вместе в качестве его заместителя, помогая ему на встречах с высокопоставленными американскими представителями.

Я ответил Горбачеву, что благодарен за доверие, но что, если можно, я предпочел бы остаться на посту посла, так как аппаратная работа в министерстве меня не очень привлекает. Горбачев рассмеялся, сказав, что он еще подумает, но больше к этому не возвращался. Теперь же вопрос обо мне решился, но совсем в неожиданном для меня плане.

Прощальный визит в Вашингтон. Беседа с Рейганом

Итак, наступал новый этап на моем жизненном пути. Через несколько' дней я сказал Горбачеву, что мне надо бы вернуться в Вашингтон для нанесения прощальных визитов президенту, госсекретарю и другим официальным лицам США. Горбачев согласился с этим.

В начале апреля я вылетел на спецсамолете в Вашингтон, впервые осознав значимость моего нового поста. Признаюсь, что чувствовал я себя не совсем уютно: в большом самолете мы с женой были единственными пассажирами.

Еще 7 марта поверенный в делах Соколов прислал в Москву телеграмму о ежегодном приеме для дипломатического корпуса, устроенном госсекретарем Шульцем. В своем выступлении, помимо прочего, Шульц отметил, что на данном приеме отсутствует дуайен дипкорпуса посол Добрынин, „ получивший в Москве новый важный пост в области внешней политики". Госсекретарь пожелал мне успехов на этом посту. Он подчеркнул при этом большую роль, которую играл советский посол в дипломатических контактах между США и СССР так же, как и в политической жизни Вашингтона.

За время моего краткого пребывания в Вашингтоне состоялась целая серия прощальных встреч, бесед, обедов и приемов. После столь длительного пребывания в США у меня образовался обширный круг знакомств, дружеских и деловых связей, хотя я и был послом „ империи зла".

Кстати, Шульц рассказал мне эпизод полуанекдотического порядка. Когда он сообщил президенту Рейгану, что посол Добрынин уезжает в связи с избранием его секретарем партии по международным вопросам, то президент с изумлением спросил: „ А разве он коммунист?" Рейган, видимо, не знал, что в то время все советские дипломатические работники обязательно

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАЙ*

были членами партии. Во всяком случае, в устах Рейгана такой вопрос звучал для меня комплиментом.

Шульц рассказал мне и о таком эпизоде. Его кабинет на 7-м этаже госдепартамента выходил на широкий балкон. Там госсекретарь обычно устраивал летом коктейль для иностранных гостей, так как с балкона открывалась живописная панорама части Вашингтона и реки Потомак. Я как-то попросил его на память фото с видом столицы, открывающимся с этого балкона. Через некоторое время он прислал мне фотографию с шутливой надписью. Впоследствии от него же стало известно, что посылка такого сувенира оказалась совсем непростым делом. Американские спецслужбы вначале воспротивились посылке такой фотографии советскому послу, поскольку, дескать, на снимке был запечатлен „ стратегический вид центра Вашингтона" (хотя на нем не было видно ни Белого дома, ни других важных правительственных учреждений, да к тому же еще более „ стратегические" фотографии можно было купить в любом киоске).

Шульц не принял всерьез такую аргументацию и все же послал мне эту фотографию (она висит у меня в кабинете в Москве). Однако весь этот эпизод характерен для атмосферы взаимной подозрительности и шпиономании, существовавшей в двух великих державах.

Перед отъездом я имел продолжительную беседу с Шульцем. Мы обедали у него втроем, с нами был и помощник президента Пойндекстер.

После расспросов о моем новом назначении мои собеседники попросили дать им „ в сугубо неофициальном, но откровенном плане" оценки в советском руководстве нынешнего состояния советско-американских отношений, перспектив новой встречи на высшем уровне, проведению которой они в администрации „ по-прежнему придают большое значение".

Я сказал, что в советском руководстве не удовлетворены состоянием отношений между нашими странами после встречи на высшем уровне. Прошло почти пять месяцев после Женевы, где были взяты определенные взаимные обязательства улучшать отношения, вести дело ко второй встрече на высшем уровне. На деле же наши отношения и практические шаги США оставляют желать много лучшего. Сохранит ли администрация заинтересованность в отношении новой встречи?

Шульц и Пойндекстер заверяли, что президент Рейган по-прежнему проявляет большой интерес к новой встрече с Горбачевым. Однако, когда по ходу беседы дело доходило до обсуждения конкретных возможных шагов после встречи на высшем уровне, мои собеседники в основном уходили от уточнения своих позиций, ссылаясь на то, что они еще над ними работают.

Пойндекстер поинтересовался, не мог бы я заранее дать им текст привезенного мною послания Горбачева для президента Рейгана, чтобы последний мог своевременно ознакомиться с ним и быть готовым к беседе со мной. Получив это письмо, Пойндекстер сразу же уехал в Белый дом.

В своем письме Горбачев делился „ некоторыми общими раздумьями" по поводу состояния и перспектив отношений между нашими 'Странами, предложив за точку отсчета считать встречу в Женеве, где совместно были приняты определенные обязательства.

„ Наши с Вами оценки ее, полагаю, совпадают: она была нужной, полезной, внесла определенный стабилизирующий элемент в отношения между СССР и США, в общую обстановку в мире. Естественно, что она

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

вызвала и немалые надежды на будущее, - писал Горбачев. - Мы, в советском руководстве, расценили женевскую встречу как необходимость переводить принципиально понимание, достигнутое там, в конкретные действия, имея в виду дать импульс нашим отношениям, наращивать в них позитивную динамику. Именно так мы и действовали после Женевы".

„ Как же действовали США? К сожалению, приходится констатировать, что сближения позиций, которое открывало бы реальную перспективу на достижение договоренностей, пока не произошло... Мы слышим все более яростные филиппики в адрес СССР, а также видим немало действий, прямо направленных против наших интересов, да и, скажу откровенно, против того, чтобы наши отношения становились более стабильными и конструктивными".

Приведя некоторые примеры в подтверждение сказанного, Горбачев призывал затем к взаимным позитивным шагам. В частности, он повторил свое предложение Рейгану встретиться в одной из европейских столиц для отдельного обсуждения вопроса о прекращении ядерных испытаний. Эта специальная целевая встреча, конечно, „ не заменяла бы той новой большой встречи, о которой мы условились в Женеве". Горбачев перечислил в заключение вопросы, над которыми следовало бы сейчас „ взаимно поработать в целях сближения позиций".

Когда мы остались вдвоем, Шульц выразил серьезное сожаление, что администрация Рейгана не использовала активно конфиденциальный канал „ госсекретарь - советский посол", о чем было условлено и на встрече в Женеве. Я теперь вижу, заявил он, что это была наша собственная недооценка связанных с этим возможностей. Опыт предыдущих администраций, особенно использование этого канала в период подготовки встреч на высшем уровне, наглядно подтверждает это.

Я сказал Шулыгу, что целиком разделяю такую критическую оценку и связанные с этим немалые упущенные возможности.

Президент Рейган выразил желание встретиться со мной. 8 апреля состоялась моя прощальная беседа с президентом в Белом доме.

На этой беседе в Овальном кабинете присутствовали Шульц, руководитель аппарата Белого дома Риган, помощник президента по национальной безопасности Пойндекстер, специальный помощник президента Мэтлок, заместитель госсекретаря Риджуй. С нашей стороны - посланники Бессмертных и Соколов. Беседа с президентом продолжалась около полутора часов.

После обмена приветствиями и поздравлений Рейгана в связи с моим новым назначением я выразил надежду, что президент, видимо, имел возможность ознакомиться с переданным ему через Шульца и Пойндекстера письмом Генерального секретаря. Поинтересовался, не мог бы президент уже сейчас высказать свои соображения на поставленные в этом письме вопросы.

Рейган сказал, что действительно хотел бы изложить мне некоторые свои соображения на поставленные в этом письме вопросы. Затем, часто прибегая к имевшейся у него в руках довольно объемной памятке, начал с заявления о том, что он полон желания продвигаться в направлении улучшения наших отношений, как это было условлено в ходе встречи в Женеве.

На его взгляд, в наших двусторонних отношениях имеет место определенное продвижение, в частности развиваются обмены и контакты, в том числе

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАН 639

и между гражданами. В то же время он так же, как и мы, не испытывает удовлетворения по поводу общего состояния наших отношений и отсутствия прогресса в ряде важных вопросов.

Предметом нашей озабоченности, продолжал Рейган, остаются в частности, региональные конфликты, вопрос, который обсуждался в Женеве. Он упомянул в этой связи конфликт с Ливией, войну в Афганистане.

Что касается ограничения вооружений, то, по мнению президента, каждая сторона должна предложить свои оптимальные варианты, а затем искать договоренности в диапазоне между ними.

Приоритетным для США в области ядерных испытаний, продолжал президент, является достижение договоренности о контроле. Обсуждение на уровне экспертов, без каких-либо предварительных условий, вопроса об улучшении контроля за ядерными взрывами с целью ратификации договоров 1974-го и 1976 годов могло бы стать одним из элементов договоренностей к следующей встрече на высшем уровне.

Другим таким элементом могла бы быть принципиальная договоренность, помогающая уничтожить ракеты средней дальности.

Далее Рейган изложил, как он выразился, „ оптимальные цели, которые не являются, однако, нереальными". К ним он отнес: договоренность по ключевым элементам договора о сокращении стратегических вооружений сравнимых категорий на 50 процентов; договоренность по ключевым параметрам договора о ядерных средствах промежуточной дальности; договоренность о методах, которые устраняют как угрозу эффективного первого удара, так и использование космоса для размещения там наступательных вооружений со средствами массового уничтожения; договоренность о более надежных способах контроля за ядерными испытаниями; договоренность о запрещении химического оружия; процесс в деле мирного урегулирования в регионах, в настоящее время раздираемых конфликтами; улучшение политической атмосферы, которое позволило бы значительно расширить торговлю и сотрудничество.

Рейган подчеркнул, что достижение конкретных договоренностей по ключевым элементам в текущем, 1986 году позволило бы затем провести переговоры и выработать соответствующие договоренности к следующей встрече, которая должна состояться в 1987 году. Это, в свою очередь, сделало бы возможной их ратификацию до президентской предвыборной кампании в 1988 году.

Кроме того, такие договоренности представляли бы собой своего рода схему реализации первой фазы предложений Горбачева от 15 января 1986 года. Другие важные вопросы, требующие внимания: сокращение вооруженных сил в Центральной Европе и более эффективные меры укрепления доверия. США готовы конструктивно работать по всем этим вопросам, подчеркнул он.

Надо признать, что изложенный Рейганом перечень вопросов для обсуждения в порядке подготовки к новой встрече на высшем уровне был достаточно обширен и затрагивал серьезный круг проблем. Однако он обходил основной тогда вопрос о космических вооружениях СОИ и ПРО (а именно они стали главными на новой встрече в Рейкьявике).

В заключение Рейган просил передать Горбачеву, что он с большим интересом ожидает его первого визита в США и надеется, что этот визит продлится по крайней мере неделю. „ Я буду лично сопровождать его в поездке по стране", - добавил он.

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО