Dobrynin

коротким, чтобы это как-то заметно сказалось на курсе советской внешней политики, инерция которой была слишком велика.

10 февраля утром мне позвонил Шульц и выразил свое соболезнование в связи с кончиной Андропова. Рейган, сказал он, сейчас в Калифорнии. Ожидается заявление Белого дома. Сам Шульц уже передал в печать свое заявление.

Вечером посольство посетил Шульц со своим заместителем Иглбергером. Они сделали запись в книге соболезнований. Он сообщил, что принято решение послать в Москву делегацию в составе вице-президента Буша, лидера республиканского большинства в сенате Бейкера, посла Хартмана. Сам госсекретарь поехать не сможет, так как в Вашингтон прилетают президент Египта и король Иордании, и Рейган просил его остаться в Вашингтоне. Вечером из Калифорнии было передано краткое заявление Белого дома для печати о том, что Рейган попросил вице-президента Буша „ выразить соболезнование и наилучшие пожелания от американского народа народу

СССР, а также выразить наше большое стремление к миру". „ Президент также просил передать новому советскому руководству нашу надежду на улучшение диалога и сотрудничества, что привело бы к более конструктивным взаимоотношениям между двумя нашими странами".

12 февраля Рейган послал в Москву телеграмму с выражением соболезнования. На следующий день он посетил наше посольство и сделал запись в книге соболезнований. В этот же день в Москву на похороны Андропова прибыла делегация США во главе с Бушем.

14 февраля новый Генеральный секретарь ЦК КПСС Черненко принял в Кремле Буша. Состоялся краткий обмен мнениями относительно состояния советско-американских отношений и международной обстановки. Черненко сказал Бушу, что обе стороны „ не являются врожденными врагами". Вице-президент в ответ заявил, что Рейган готов к реальному диалогу. В целом у обеих сторон осталось неплохое впечатление от этой встречи в Кремле.

Надо сказать, что при бездарном Черненко Громыко вновь стал господствующей фигурой в вопросах внешней политики, чего не было при Андропове, за которым оставалось последнее слово. Впрочем, больших расхождений между Громыко и Андроповым не было. У них обоих к началу 1984 года подспудно росло убеждение, что необходимо искать выход из глубокого тупика, куда зашли советско-американские отношения, особенно переговоры по ограничению ядерных вооружений. Черненко тоже это чувствовал, но, будучи малоинициативным руководителем, он не решался вносить серьезных изменений в прежний курс политики, ориентируясь в основном на настроения большинства в Политбюро.

Спустя две недели со дня вступления в должность Генерального секретаря Черненко направил Рейгану свое первое письмо. По содержанию оно было фактически продолжением посланий Андропова, но по тону более примирительным, как бы приглашающим начать отношения „ с новой страницы". Текст письма написал Громыко, который считал необходимым сохранить какие-то мосты с администрацией США.

Шульц сказал, когда я передал ему это письмо, что лично он считает его „ хорошим по тону", но воздержался от комментариев по существу.

Вскоре Шульц передал мне ответное послание Рейгана. Президент писал, что он высоко ценит переписку с Черненко, которая позволяет обмениваться мнениями по наиболее важным вопросам. Поэтому он считает необходимым продолжать советско-американский диалог на высшем уровне.

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД

РЕЙГАН

Должен признать, что обмен письмами между Рейганом и Черненко на меня производил впечатление какого-то ритуального танца по кругу. Вроде все важные вопросы затрагивались, излагались позиции (известные), поддерживалась иллюзия какого-то диалога на высшем уровне, но никаких сдвигов не было.

Отношения вновь осложняются

В конце апреля, по поручению Рейгана и Шульца (они находились в Калифорнии), меня посетил зам. госсекретаря Иглбергер..

По их данным, сказал он, Сахаров планирует объявить голодовку, если Боннэр не выпустят на лечение за границу. Президент и госсекретарь считают, что лучше как-то уладить это дело, чтобы не было шумной антисоветской кампании вокруг „ больной Боннэр и голодающего Сахарова".

Мы, надо признать, весьма неуклюже вели все подобные дела с диссидентами: сначала доводили дело до публичного конфликта, скандала и обострения отношений, а затем, в конце концов, уступали. Главное же, конечно, было в существе репрессивного курса, который упорно проводило советское руководство, не очень задумываясь о последствиях во внешней и внутренней политике.

В начале мая Олимпийский комитет СССР (под нажимом правительства) объявил, что советская команда не будет участвовать в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе.

Это явилось неожиданностью для администрации США. Американское посольство в Москве информировало Вашингтон, что, несмотря на известные колебания, СССР в целом блефует и, в конечном счете, все-таки согласится участвовать в Играх.

Наше посольство рекомендовало участвовать в Играх, так как мы считали, что это могло бы внести какой-то позитивный элемент в наши отношения с США и произвести благоприятное впечатление на американскую общественность. Однако антирейгановские настроения в Москве взяли верх.

Шульц выразил протест против нашего решения. Все это, заявил он, не внушает оптимизма в том, что касается наших отношений, особенно когда советская сторона сознательно идет на свертывание связей между СССР и США.

Я отклонил такое толкование нашей политики.

Надо сказать, что эта беседа с Шульцем была более напряженной, чем предыдущие. Он был явно взвинчен, пытался обвинить нас в том, что мы намерены идти по пути сокращения связей с США, а по существу - не говоря прямо - именно с администрацией Рейгана. Хотя по ходу беседы он немного поостыл, все же чувствовалось, что наши последние шаги вызвали у него раздражение именно в то время, когда он вроде лично прилагал усилия к некоторому выправлению наших отношений.

Появилось ли действительно у администрации намерение начать процесс улучшения отношений, в тот момент трудно было сказать. Уж слишком сильно утвердилось недоверие к намерениям друг друга. Во всяком случае, в Москве были убеждены, что нас хотят втянуть в определенную игру с прицелом на нужды Рейгана в предвыборной кампании. А в такой игре Москва не хотела участвовать.

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

Тем временем продолжалась взаимная шумная пропагандистская война между руководством наших стран. Так, в ответ на очередное антисоветское выступление Рейгана по американскому телевидению газета „ Правда" опубликовала 11 мая, по существу, официальный комментарий, в котором выступление президента было охарактеризовано как „ бессовестная ложь от начала до конца". Все это, разумеется, не укрепляло доверия или взаимопонимания между Вашингтоном и Москвой.

Всередине мая у меня состоялась продолжительная беседа с Иглбергером, который только что перешел на работу к Киссинджеру. Он поделился своими наблюдениями за работой рейгановского Белого дома, с которым общался долгое время.

ВБелом доме, сказал он, уже решили, что Рейгану следует в предвыборной кампании максимально использовать отказ Советского Союза от переговоров в Женеве по евроракетам и стратегическим вооружениям. Это позволит ему, как там считают, отвести серьезные обвинения демократов в том, что Рейган не добился никакой договоренности с СССР по важным вопросам в отличие от предыдущих президентов. Одновременно Белый дом будет вовсю тиражировать тезис о советском экспансионизме и о советской военной угрозе, добавил Инглбергер.

Попыткам Шульца и госдепартамента как-то подправить отношения,

сказал он, сильно мешает чрезмерная регламентация Белым домом характера контактов с СССР. „ Сказать отсель досель" - так утверждаются инструкции для переговоров или официального обмена мнениями с советскими представителями. Поскольку такие инструкции носят эпизодический характер (от случая к случаю), они не имеют каких-либо запасных продуманных позиций для возможного зондажа и соответствующего продолжения диалога. „ Сказал советскому представителю и все".

Этим фактически и объясняется отсутствие возможностей для какого-либо доверительного обмена мнениями или широкой дискуссии между Москвой и Вашингтоном, которые в прошлом помогали нащупывать пути преодоления возникавших тупиков в советско-американских отношениях. Это, собственно, и объясняет осторожное поведение Шульца, хотя он и хотел бы что-то сделать.

Я попытался, сказал Иглбергер, опираясь на свой опыт при Киссинджере, кое-что подсказать, как лучше организовать негласный диалог с Москвой, но меня осадили.

Телефонный разговор с Рейганом

В субботу, 19 мая, мне неожиданно позвонил из Кэмп-Дэвида Рейган. Он сказал, что хотел бы обратиться к Черненко с личной и конфиденциальной просьбой разрешить Боннэр выехать на лечение за границу. По американским данным, состояние ее здоровья очень плохое. Не дай Бог, если она сейчас умрет. Тогда и без того трудные отношения, существующие между нашими странами, скатились бы до самого низкого уровня из-за неизбежного возмущения американской общественности. Заканчивая, Рейган заметил, что он не ставит под сомнение уровень советской медицины. Однако он хочет „ просто сказать: зачем вам, чтобы она умерла в СССР? Шуму тогда не оберешься. Пусть уж лучше она умрет у нас. Нас-то, надеюсь, по крайней мере, никто критиковать за это не будет".

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД

РЕЙГАН

Рейган добавил, что он, конечно, не может судить, насколько серьезно состояние здоровья Боннэр, так как полагается лишь на сведения из доступных ему источников и не может утверждать, что они абсолютно беспристрастны.

Всвоей телеграмме в Москву я рекомендовал пойти навстречу просьбе президента, однако успеха не имел.

Через неделю я связался с президентом Рейганом по телефону и, сославшись на поручение Москвы, зачитал ему ответ относительно Боннэр (ответ был подписан Громыко).

Внем говорилось, что „ эта дама и ее сообщники умышленно драматизируют ситуацию в антисоветских целях. Что касается действительного состояния ее здоровья, то она переживет многих современников. Об этом свидетельствует авторитетное заключение квалифицированных врачей".

Президент заметил, что сам он не заинтересован в ухудшении наших отношений из-за Боннэр. Однако шумиху из-за нее, насколько он понимает, просто так не прекратишь, и она будет давать о себе знать время от времени

ив дальнейшем, учитывая связи Боннэр с влиятельными еврейскими кругами в США.

На очередной встрече с Шульцем, на которой присутствовали также заместитель госсекретаря Бэрт и советник посольства Исаков, мы обстоятельно обсудили проблемы безопасности и ограничения вооружений, региональные проблемы и двусторонние отношения.

Госсекретарь сказал, что президент понимает разочарование и огорчение обеих сторон по поводу того, что нет движения в наших отношениях. Он также хочет их улучшения. Но как начать? Некоторые считают, что следует подумать о встрече на высшем уровне.

Однако рассуждения Шульца на эту тему можно было понять так, что на данный момент Рейган еще не готов к такой встрече. Вместе с тем он стремится „ дать знать" советскому руководству, что он, президент, со своей стороны не исключает такую возможность, не закрывает дверь к встрече в недалеком будущем и что она могла бы в этом случае состояться даже на более „ облегченных" условиях, если события, с точки зрения обоих правительств, будут оправдывать целесообразность такой встречи.

Хотя в ходе этой марафонской беседы мы не смогли опять наметить пути решения спорных и нерешенных проблем, все же это было, бесспорно, полезно для систематизации всех наших дел. Чувствовалось, что в администрации инициатива в этих вопросах была за Шульцем. Но что дальше?

Вконце июня руководитель службы опроса Харрис провел для Мондейла

ируководства демократической партии опрос о настроениях в стране. Доверительно он сообщил и мне его результаты. Резко усилились опасения ядерной войны ввиду конфронтационного курса Рейгана. Население явно высказывалось в пользу улучшения советско-американских отношений, в пользу завязывания диалога с Москвой. Рейган и его администрация не могли полностью игнорировать эти настроения.

Милитаризация космоса - новый элемент напряженности

Примерно с середины года между Москвой и Вашингтоном началась длительная дискуссия - по дипломатическим каналам и через средства пропаганды - о милитаризации космоса. Дискуссия была вызвана заявлением

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

Рейгана о намерении правительства США приступить к реализации „ стратегической оборонной инициативы" (СОИ). Она предусматривала создание широкой противоракетной системы на земле с элементами космического базирования.

Москва сразу же выступила с резкой критикой этого плана как дестабилизирующего общую стратегическую обстановку и переносящего гонку вооружений в космическое пространство. Рейган же упорно продвигал идею СОИ как средства защиты населения от нападения стратегических ядерных ракет. Одновременно в Белом доме связывали с этим очередные надежды на получение военного преимущества над СССР за счет более передовой технологии.

Вокруг СОИ развернулась открытая пропагандистская и скрытая дипломатическая борьба. Последовала серия заявлений обоих правительств. Активизировался негласный обмен письмами между Рейганом и Черненко по этому вопросу (было около десятка писем).

Помимо публичной критики СОИ, советское руководство стремилось вовлечь администрацию Рейгана в двусторонние переговоры, которые оно предложило начать „ для предотвращения милитаризации космического пространства. В рамках этих переговоров должен быть решен и вопрос о взаимном отказе от противоспутниковых систем" (заявление Советского правительства от 29 июня).

Администрация США вначале вообще уклонялась от официальных переговоров по космосу, ссылаясь на отсутствие эффективного механизма проверки возможного будущего соглашения. С таким заявлением выступил госдепартамент.

В неофициальной беседе со мной старший сотрудник Совета национальной безопасности Мэтлок (впоследствии был послом в СССР) сказал, что Рейган все еще изучает вопрос, вступать в переговоры с СССР или не вступать. Главное препятствие, по мнению Рейгана, - это вопрос о контроле. Президент не хочет стать „ козлом отпущения", если переговоры закончатся безрезультатно из-за вопроса о контроле.

Администрация не смогла надолго удержаться на позициях прямого отказа от переговоров, ибо вопрос приобрел уже широкое международное звучание. Борьба далее развернулась вокруг возможной совместной формулировки предмета таких переговоров. Советская сторона предложила назвать их переговорами о „ предотвращении милитаризации космического пространства". Вашингтон, говоря о своей готовности к переговорам, никак не хотел соглашаться с тезисом о „ предотвращении", поскольку, дескать, это уже предрешало конечный результат переговоров: запрещение СОИ. Москва же возражала против изъятия такого определения, ибо тогда оставалась формулировка, близкая к возможности милитаризации космоса или легализации гонки вооружений в космическом пространстве.

В конце июля состоялось специальное заседание Политбюро, посвященное проблеме демилитаризации космоса. „ С тем, чтобы пресечь дальнейшие попытки Вашингтона вести пропагандистскую игру вокруг его готовности к переговорам с СССР по космосу, - говорилось в принятом решении, -считать целесообразным, дав надлежащий ответ на письмо Рейгана от 18 июля, вслед за этим опубликовать краткое заявление ТАСС, в котором раскрыть действительную позицию США, делающую невозможным начало переговоров" (из последовавшего заявления ТАСС: „... американская сторона своим ответом не оставила сомнений в том, что она занималась

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД

РЕЙГАН

обманной игрой вокруг вопроса о предложенных Советским Союзом переговоров по предотвращению милитаризации космоса, вовсе не собираясь в действительности вступать в такие переговоры...").

На заседании было одобрено письмо Черненко Рейгану. В нем вновь подчеркивалось, что „ прежде чем наши делегации встретятся за столом переговоров, нужно четко условиться о предмете этих переговоров".

Вначале сентября американская сторона заявила о готовности начать переговоры в Вене для обсуждения вопроса „ о контроле над вооружениями в космическом пространстве". Одновременно предлагалось обсудить вопрос

„о сокращении ядерных вооружений при обеспечении сбалансированности и возможности проверки". В первой части этой американской формулировки была заложена реальная возможность иметь все же оружие в космосе, вопрос сводился лишь к контролю над ним.

Всвоем выступлении 24 сентября на сессии Генеральной Ассамблеи ООН Рейган прямо связал перспективу начала переговоров о предотвращении милитаризации космоса с возобновлением переговоров по ОСВ, прерванных Советским Союзом.

Рейган объявляет Россию „ вне закона"

Во время звуковой пробы (11 августа) перед началом записи регулярного радиообращения к стране президент Рейган „ шутя" объявил в микрофон: „ Дорогие американцы, я рад сообщить вам, что только что подписал закон, навсегда объявляющий Россию вне закона. Бомбежка начнется через пять минут" (он не знал, что микрофон был включен).

В правительстве СССР такая „ шутка" вызвала большое возмущение. 16 августа было опубликовано заявление ТАСС, в котором, в частности, говорилось: „... не случайно сказанное президентом воспринято и в США, и в других странах с серьезной озабоченностью. В этом эпизоде вполне справедливо усматривают проявление тех самых умонастроений, которые уже были официально сформулированы в призывах к „ крестовому походу", в доктринах ограниченной и затяжной ядерной войны, в военно-политических планах обретения господствующего положения США в мире. ТАСС уполномочен заявить, что в СССР с осуждением относятся к беспрецедентно враждебному в отношении СССР и опасному для дела мира выпаду президента США".

На таком довольно мрачном фоне велась подготовка к очередной сессии Генеральной Ассамблеи ООН и к поездке Громыко в США. .

Во второй половине августа госдепартамент сообщил, что, помимо встречи госсекретаря с Громыко президент Рейган приглашает Громыко встретиться и с ним. Таким образом, восстанавливалась существовавшая до Рейгана традиционная практика ежегодных бесед советского министра с президентом в Вашингтоне.

Президент основательно готовился к своей первой беседе с советским министром. Он советовался с Никсоном, Киссинджером и другими, кто встречался с советскими руководителями. По воспоминаниям Шульца, Рейган хотел выглядеть „ конструктивно и даже примирительно". Помимо прочего, это было полезно и для президентской предвыборной кампании.

22 сентября заместитель госсекретаря Бэрт сообщил мне, что ему поручено заранее сообщить советской стороне о содержании речи Рейгана

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

24 сентября на Генеральной Ассамблее. Американская сторона руководствуется при этом желанием „ подать конструктивный сигнал", свидетельствующий о ее готовности действительно продвигать вперед отношения с СССР.

В ответ на это на другой день я передал Шульцу текст речи, с которой Громыко должен был выступить на сессии Генеральной Ассамблеи ООН.

27 сентября в Нью-Йорке состоялась встреча Громыко с Шульцем. В ходе беседы Громыко заявил госсекретарю, что в результате политики администрации США советско-американские отношения оказались серьезно расстроенными. По этой же причине между СССР и США не ведется переговоров ни по одной из проблем, имевших решающее значение для судеб мира, -ограничение и сокращение ядерных вооружений, а для начала полный отказ от испытаний ядерного оружия, предотвращение милитаризации космоса, запрещение химического оружия и т. п. Предъявил он ряд претензий и к политике США в различных регионах мира.

Шульц изложил американскую позицию по этим и другим вопросам. Оценки министров, конечно, сильно разошлись. Тем не менее, встреча проходила в достаточно спокойной и деловой обстановке. Правда, какого-либо практического продвижения по обсуждавшимся вопросам она опять не дала.

Надо сказать, что характерной особенностью публичных выступлений руководителей обеих стран во второй половине 1984 года (разгар предвыборной кампании в США) было то, что они заметно меняли тональность в противоположном направлении. Рейган стал более миролюбиво говорить о своей внешней политике и об отношениях с СССР, подчеркивая, что общая обстановка в мире меняется к лучшему. Советские руководители, наоборот, стали чаще публично критиковать политику администрации США, утверждая, что угроза военной опасности растет. Этим они отчасти подыгрывали кандидату демократической партии Мондейлу, который, однако, не сумел успешно использовать выгодную для себя проблему войны и мира.

Тем временем в Политбюро обсуждали непростой вопрос - как нам вести себя на заключительном решающем этапе избирательной кампании в США. Симпатии были на стороне Мондейла, но не потому, что его хорошо знали, а потому, что все были настроены против Рейгана.

Я получил запрос о том, какой линии нам лучше всего придерживаться в эти дни. Я рекомендовал продолжать нашу принципиальную критику Рейгана, но не усиливать ее умышленно. Здесь необходимо соблюдать чувство меры и осторожность, ибо история США свидетельствует: иностранное вмешательство в пользу одного из кандидатов обычно ни к чему хорошему не приводит. К тому же, добавил я, по оценкам посольства, Рейган должен победить, т. е. нам, судя по всему, придется иметь с ним дело еще четыре года.

В целом, Политбюро пришло к такому же мнению, хотя оно было и не прочь в осторожной форме дополнительно покритиковать Рейгана.

Встреча Рейгана с Громыко

После четырехлетнего перерыва в советско-американских контактах на высоком политическом уровне впервые за время пребывания Рейгана у власти 28 сентября состоялась его встреча с Громыко. До этого американский президент фактически делал вид, что для него ни советско-

ПРЕЗИДЕНТ РОНАЛЬД РЕЙГАН

американские отношения, ни личные контакты с советским руководством большого значения не имеют.

Конечно же, это было не так. Как и следовало ожидать, сам Рейган отошел от такого подхода, когда ему предстояло пройти через президентские выборы 1984 года. Президент и его ближайшее окружение, видимо, спохватились, что напряженность в отношениях с СССР и отсутствие прямых контактов с советским руководством вызывают тревогу у американского народа, а это может неблагоприятно сказаться на президентских выборах.

Надо сказать, что советское руководство специально обсуждало директивы - наказ для Громыко к его встрече с Рейганом.

В принятом решении Политбюро, в частности, говорилось:

„ Центральной для советско-американских отношений была и остается проблема безопасности, прежде всего все то, что связано с наличием у обеих сторон ядерного оружия и со сложившимся военно-стратегическим паритетом.

Не вдаваясь сейчас в детали, для начала было бы важно в принципе проявить обоюдную готовность остановить гонку ядерных вооружений и в количественном, и в качественном отношениях, другими словами, заморозить существующие ядерные потенциалы и на взаимной основе отказаться от производства и развертывания новых типов и систем ядерного оружия, которые способны еще более дестабилизировать стратегическую ситуацию, или существенно их сократить.

Необходимо также условиться о недопущении милитаризации космического

пространства".

Как видно из директив, советское руководство на этот раз основной упор делало не на пропагандистские аспекты противоборства с Рейганом, а на попытку начать процесс достижения договоренностей, прежде всего в области ограничения и сокращения ядерных арсеналов обеих стран. Расчет был на то, чтобы использовать более примирительный тон Рейгана в связи с предвыборной кампанией и постараться задействовать его в этом направлении после выборов, ибо его победа над Мондейлом приобретала достаточно реальные очертания.

Самому Громыко - с протокольной точки зрения - при встрече с президентом был оказан прием скорее на уровне главы правительства, чем министра иностранных дел. Были организованы фотосъемки Громыко и президента в Овальном кабинете Белого дома.

В перерыве во время коктейля перед ланчем к собравшимся вышла супруга Рейгана. После знакомства Громыко предложил тост в ее честь. У него в бокале был клюквенный сок, у Нэнси Рейган - содовая вода. „ Мы, конечно, большие любители выпить", - пошутил он. Затем Громыко спросил супругу президента:

-Ваш муж за мир или за войну?

-За мир, - ответила она.

-Вы в этом уверены? - переспросил Громыко.

-Да, уверена, - сказала Нэнси Рейган.

-Почему же тогда он не принимает наших предложений? - заметил Громыко.

-Каких предложений? - переспросила г-жа Рейган. В этот момент их прервали. Потом, уже перед самим ланчом, Громыко сказал ей:

-Вы по ночам на ушко напоминайте президенту о мире.

- О, конечно. Но я буду так же шепотом говорить об этом и Вам, - ответила она.

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

Громыко остался очень доволен этим разговором и с удовольствием рассказал о нем на заседании Политбюро.

Возвращаясь к деловой части встречи Рейгана с Громыко, надо сказать, что она началась с двухчасовой беседы в Овальном кабинете, а затем была продолжена за ланчом в столовой. С американской стороны присутствовал полный набор высших должностных лиц: Буш, Шульц, Уайнбергер, Риган; советники президента Бейкер, Мис Макфарлейн, Дивер и другие. С советской стороны - заместитель министра Корниенко и я.

Рейган начал с пространного заявления о надеждах Америки на мир и с объяснений, почему американцы видят в Советском Союзе угрозу этим надеждам. Громыко дал, разумеется, свою оценку событиям в мире.

Высказывания президента можно было изложить примерно так: политическая философия марксизма-ленинизма, лежащая в основе курса

СССР, предусматривает уничтожение капиталистического строя в США и других странах Запада. Значит, США должны вооружаться, чтобы не оказаться, в конце концов, поставленными перед выбором - либо сдаться, либо умереть.

Громыко отстаивал нашу концепцию о неизбежности - в силу объективного хода исторического развития - смены одной общественной формации другой, замены капиталистической формации социалистической.

Шла дискуссия с историческими экскурсами и по вопросу, кто больше виновен в гонке вооружений и кто представляет сейчас более существенную военную угрозу для безопасности другой стороны.

Перед утренним заседанием Рейган неожиданно попросил Громыко через своего помощника переговорить с ним вдвоем в перерыве. После, рассказывая мне об этой части беседы наедине в кабинете президента, Громыко, ожидавший серьезного разговора, заметил, что он не совсем понял, зачем президент сделал это. Президент как бы доверительно заявил ему: „ Моя мечта - мир, в котором не будет ядерного оружия". Громыко в ответ подчеркнул, что „ вопросом всех вопросов является ядерное разоружение". Оба согласились, что конечной целью должно быть полное уничтожение ядерного оружия. На этом практически весь разговор и закончился.

Вспоминая этот эпизод, я не исключаю, что Рейган хотел высказать советскому министру эту свою мечту, о которой он время от времени говорил и публично, но знал, что мало кто этому верит, включая и его собственное окружение.

Помощники президента подтверждают, что Рейган заранее предупредил их, что он в перерыве собирается побыть наедине с Громыко, но не сказал, о чем будет говорить. Один из его сотрудников через чуть приоткрытую дверь кабинета стал наблюдать за ними на случай, если он понадобится президенту. Однако последний, после того как перекинулся парой фраз с советским министром (что конкретно было сказано, он не слышал), прошел в туалет, где потом побывал и его собеседник. Помощники так и не знали, забыл ли президент о своем намерении поговорить о чем-то важном наедине

сГромыко или передумал.

Вцелом, обмен мнениями между ними в присутствии сопровождавших их лиц и во время ланча проходил корректно, без излишних эмоций, но каждая сторона осталась при своих взглядах. Не произошло сближения позиций сторон по обсуждавшимся проблемам.

ПРЕЗИДЕНТ РОНАЛЬД РЕЙГАН

По окончании встречи с Рейганом Громыко сделал заявление для печати: „ Состоявшаяся беседа с президентом Рейганом, в ходе которой с обеих сторон были изложены основы политики СССР и США, не позволяет, к сожалению, сделать вывод о практических положительных изменениях во внешнеполитическом курсе администрации США". Это заявление как бы подтверждало неизменность советской оценки администрации Рейгана.

В своем выступлении по радио президент охарактеризовал свою беседу с Громыко как „ полезную". Она и была таковой прежде всего с точки зрения президентской кампании, а также первого контакта на высшем уровне.

30 сентября состоялась еще одна беседа Громыко с Шульцем. Они в основном обсудили положение дел в разных географических районах мира, а также вопросы двусторонних отношений.

В интервью телекомпании „ Эй-Би-Си" Шульц, подводя итоги встреч Громыко с представителями администрации США, заявил: „ Мы провели интенсивное обсуждение практически всех проблем, которые беспокоят нас и СССР, а затем пришли к единому мнению о важности поддержания контактов".

Таков, по существу, и был на деле основной итог встреч Громыко с Рейганом и Шульцем в сентябре 1984 года.

В целом, Громыко остался доволен оказанным ему вниманием и приемом. Перед отлетом из Вашингтона он сказал мне, что Рейган, конечно, упрямый догматик (любопытно было услышать это из уст самого Громыко), но он, кто знает, может быть, и пойдет теперь после выборов на какие-то договоренности. Громыко не исключал, что такой сдвиг может произойти еще до их следующей (традиционной) встречи. Он не знал тогда, что это был его последний визит в Белый дом.

Поездка Громыко в США поставила перед советским руководством кардинальный вопрос: куда вести дальше отношения с Рейганом? Ставка на то, что движение общественности в Европе против размещения там американских ракет заставит США и НАТО пересмотреть свое решение, -явно не оправдалась.

Ракеты уже появились в Европе. Надо было искать компромиссное решение путем возобновления переговоров. Этого же требовали и вопросы борьбы против милитаризации космоса.

С послом США в СССР Хартманом мы завтракали в посольстве 2 октября. Он рассказал, что сразу после встречи с Громыко Рейган имел беседу со своими ближайшими сотрудниками, среди которых был и Хартман. Рейган с заметным облегчением - „ что все прошло" - сказал в шутливой форме, что вести дискуссию с Громыко куда труднее, чем с Мондейлом.

По впечатлению Хартмана, Рейган доволен, что „ прошел испытание через Громыко", и это даже как-то подняло его в собственных глазах. Рейган охарактеризовал советского министра как твердого оппонента, убежденно отстаивающего позиции советского руководства.

Суммируя, Рейган высказал мнение, что было бы иллюзией исходить из того, будто бы в советско-американских отношениях возможен возврат к временам Рузвельта. Взгляды двух стран на общественные системы непримиримы, и это надо рассматривать как фактор постоянного соперничества между СССР и США. Вместе с тем у Рейгана сложилось впечатление, что

СССР действительно хочет определенных договоренностей по снижению гонки вооружений, особенно ядерных, и что в этой области, видимо, могут

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО