Философия - лекции, монографии / 2012 ТРЕТЬЯ МОНОГРАФИЯ Научная рациональность. Пределы перепутья / Монография / Научная рациональность. Пределы перепутья

свой теоретико-методологический инструментарий – весь аппарат «идеальнотипически» истолкованных научных понятий и категорий [118, с. 3-4].

Данный инструментарий основывался на сочетании методов социологии и истории, чем обеспечивался эмерджентный эффект, позволяющий достигать новаторских научных результатов. Путем синтеза противоположных методологических принципов социологии и истории он внес свой вклад в создание новой научной методологии всеобщего социального познания. В первую очередь, это касается создания им концепции идеальных типов, идеи их подразделения на

индивидуализирующие исторические и обобщающие социологические, которые послужили своего рода мостом между идиографизмом истории и номотетизмом позитивистской социологии. В свою очередь, это позволило Веберу приступить

кисследованию социальной действительности, опираясь на идею целерациональности, пронизывающей все структуры современного общества и составляющей основу его рационализации и модернизации. Именно в понятии целерационального действия, шире – в понятии рациональности и рационализации Вебером раскрывается содержание идеально-типических понятий. Причем понятие «рационализация» представляет социофилософскую категорию, объединяя в себе два неразрывно связанных между собой аспекта понятия рациональ-

ности – теоретико-методологический и историко-эмпирический [118, с. 4-5].

Основой веберовского научного наследия выступил синтез двух подходов

кспособу образования понятий соответственно идеализирования и типизации, которые у Вебера слились в понятии «идеальный тип», позволяющем эффективно сравнивать, упрощать и классифицировать реальность. Вебер осуществляет синтез в буквальном смысле слова противоположных методологических принципов социологии и истории, номотетической и идиографической методик анализа, достигая тем самым более объективного и адекватного социального познания. С одной стороны, это вычленение «исторических индивидуумов» с помощью содержательных подходов отнесения к ценности (идиографическая «тенденция» в социальном познании); с другой стороны, это метод генерализации и установление каузальной значимости объекта исследования («номотетическая» тенденция в познании, конкретнее – социальной рефлексии). Это и предопределяет факт сепарации (разделения) социологии Вебера на «понимающую» (которая разрабатывалась им как противоположность понимающей психологии В.Дильтея и, обладая аппаратом методологически отрефлексированных понятий, сыграла значительную роль в развитии большой линии американской социологии, получившей свое завершение у Т.Парсонса) и «универ- сально-историческую». Во всем этом проявлялось глубокое стремление Вебера работать «по ту сторону» номотетической и идиографической «парадигмы», одновременно используя их преимущества на основе тесного взаимодействия двух уровней социально-философской категории рациональности – методологического и историко-эмпирического. В каком-то смысле это говорит о двойственности принципа рациональности, неокантианском дуализме эмпирической реальности и сферы ценностей. В свете такой двойственности в качестве специфической мировоззренческой проблемы познания предстает связь ценност-

21

ного и когнитивного моментов, отношения веры и разума, религии и смысла

[37, 47; 118, с. 10-11,13-14; 243, с. 12].

Однако сказать, что проблема соотношения исторического и социального знания после Вебера не подбрасывала новых загадок или не развивалась, было бы ошибочным. Большие достижения в развитии наследия Вебера принадлежат израильскому социологу Ш.Айзенштадту, которого в существенной мере можно отнести к социологам-компаративистам. Интересная научная проблема встала, когда потребовалось исследовать капитализм как глобальное явление, как феномен постнеклассической науки и культуры. В ответ на эту проблему И.Валлерстайн выдвинул идею создания новой исследовательской программы мир-системного анализа – исторической социальной науки, которая на основе унидисциплинарности1 должна обеспечить эффективное взаимодействие, конвергенцию социальных и гуманитарных наук, соединить идиографический и номотетический метод познания, что, в свою очередь, приблизит исследователя к реальности мира, позволит анализировать гиперсложные и динамичные социальные процессы. Для построения новой методологии Валлерстайн синтезирует

концепцию исторического времени Ф.Броделя с теорией диссипативных структур И.Р. Пригожина, акцентируя внимание на его идее о переходе хаоса в порядок [83; 265, с. 21,32,33].

Возвращаясь к Веберу, отметим следующее. По-своему (и, надо признать, далеко не худшим образом даже по меркам современного знания) преодолев разрыв номотетического и идиографического через сочетание обоих методов исследования, примирив две противоположные тенденции в социальной рефлексии, Вебер стал одним из родоначальников современной социологии. А вот неокантианцы так и не смогли преодолеть дуализм номотетического и идиографического. Важное место в этом плане занимает проблема того, что ими так и не была решена проблема перехода от одного метода познания к другому. Казалось, что противопоставление идиографического и номотетического во многом непреодолимо. Хотя, как уже было отмечено, на запрос разрешения этого противоречия блистательно ответил Вебер, начав работать «по ту сторону» идиографического и номотетического. В конечном счете можно сказать, что реальность может познаваться как посредством номотетического, так и посредством идиографического методических аппаратов. Наиболее полное же видение дает сочетание обоих методик, их синтез.

Тот факт, что реальность может быть исследована как посредством номотетического, так и посредством идиографического подходов, касается и социогуманитарной, и природной реальности. Если в отношении социогуманитарной реальности в связи с исследованиями Вебера и развитием социологии вообще это заключение достаточно очевидно, то в отношении естественной (природной) и технической это требует минимальных пояснений. Подчас эти пояснения будут носить техницистский характер, и мы понимаем опасность подмены своей позиции попыткой множить техническе примеры (и имеем массу доводов к

1 Унидисциплинарность – единение наук, с разных сторон рассматривающих один и тот же объект исследования [83].

22

тому, чтобы этого не делать), однако технические подробности нам нужны для репрезентации хода размышлений.

Впринципе, естественная (природная) да и «техническая» реальность могут быть исследованы не только номотетически (что кажется безусловным), но

иидиографически. Дело в том, что мир природы тоже уникален: его разнообразие столь велико, что в мире нет двух абсолютно одинаковых деревьев, двух абсолютно одинаковых камней, двух абсолютно одинаковых деталей, как нет двух абсолютно одинаковых отпечатков пальцев рук или, скажем, человеческих характеров. К примеру, нет таких двух поверхностей, чтобы они имели абсолютно одинаковые микрогеометрии и характеризующие их параметры. Это может казаться не очевидным, но это так. Допустим, рабочий с помощью штангенциркуля измеряет размеры двух деталей. Осуществив эту операцию, он может сказать, что измеряемые размеры равны. Однако сказано это в рамках определенной логики: эти размеры могут быть равны лишь с конечной степенью точности. Повысив до определенного предела точность контрольноизмерительного инструментария (применив, скажем, вместо обычного штангенциркуля штангенциркуль с нониусом), рабочий может обнаружить, что размеры не равны.

Чисто умозрительно повышая точность контрольно-измерительного инструментария до бесконечности, мы получим, что в мире не будет двух абсолютно одинаковых размеров, а значит, и двух абсолютно одинаковых деталей, или, говоря много шире, артефактов культуры. Данные размышления можно перевести и на язык философской проблематики математики, например, проблему осмысления парадокса Г.Кантора и таких важных категорий, как трансфинитные множества, алефы и т.д.

Вобщем, если бы мы могли осуществлять физические и технические измерения с бесконечно высокой точностью, то размеры двух подобных деталей,

обладая бесконечным числом знаков после запятой (бесконечной мантиссой), нельзя было бы назвать равными1. Говоря же о равности двух размеров любой человек подразумевает, что они равны лишь с определенной степенью точности. Таким образом, объекты технического и естествонаучного знания в чем-то тоже уникальны.

1Показательные примеры дает фрактальная геометрия, в том числе и в их применимости к анализу микрогеометрии поверхностей. Согласно фрактальному подходу, любая реальная поверхность устроена так, что ее номинальная мера (номинальная площадь, номинальные габариты и т.п.) не равна реальной мере, посчитанной методами фрактальной геометрии. Так, реальная площадь поверхности за счет различных неровностей (впадин, выступов и т.п.) много выше номинальной. Она тем выше, чем более фрактальный (дробный, в частном слу-

чае шероховатый) характер имеет поверхность. Точно так же мы можем видеть, что за счет

изрезанности линии пересе, чем номинальные габариты той площади (не только катеты, но и гипотенуза треугольника, построенного на основаниях площади), в которой компактно может быть размещена данная изрезанная линия [66; 112; 116; 199; 260]. В конечном счете, длину реальной линии или площадь поверхности можно серьезно уточнить – использование же номинальных параметров очень условно (хотя в большинстве практических задач вполне достаточно) и в этом смысле номотетично.

23

В свою очередь, все это предоставит возможность найти такие основания, которые позволят изучать технические объекты и объекты природы как уникальные, взыскующие идиографического подхода. Но, даже имея к идиографичному изучению технических и природных объектов соответствующие возможности (высокоточные измерительные приборы, информационноизмерительные системы, позволяющие с высокой степенью адекватности описывать микрогеометрию поверхностей, и т.д.), этого обычно не делают (или еще точнее, сочетают идиографическое и номотетическое при безусловном доминировании последнего). И это не лишено серьезных оснований. Так, в современном инженерном знании важное место отведено принципу взаимозаменяемости, который в процессе изготовления, эксплуатации и ремонта изделий позволяет заменять детали машин (к примеру, если у болта изношена резьба, его меняют на работоспособный болт с теми же номинальными параметрами, что и у предыдущего болта). При этом понятно, что детали рассматриваются с позиций именно номотетического подхода, т.е. как лишенные существенно значимой уникальности. В этом есть некоторое упрощение, но оно имеет очень большое значение для эффективного управления качеством производства, ремонта и эксплуатации различных технических устройств.

Само развитие техники шло таким путем, что на более ранних этапах на две аналогичные детали смотрели в каком-то смысле как на уникальные, так что при их замене или сопряжении приходилось осуществлять достаточно до- х трат пригоночные операции. Эти технологические операции именно и построены на принципе индивидуализации (индивидуализации деталей), хотя, конечно, эта индивидуализация во многом условна и относительна. И все же развитие техники привело к тому, что подобный индивидуализирующий подход к деталям был признан неэффективным. С развитием производства, ростом его серийности (от индивидуального производства в сторону массового) необходимо происходили весьма серьезные изменения в его структуре и организации. Постепенно зародился принцип взаимозаменяемости элементов технических систем, он все активнее внедрялся в производство, ибо давал возможность осуществлять более простое изготовление и ремонт технических объектов (автомобилей, двигателей и т.п.). Очевидно, что взгляд на детали становился «все более номотетическим», обобщающим. В конечном счете это обеспечивало и рост качества (качества производства, технологии, технических объектов и т.п.), и рост технологичности1, и рост экономической эффективности производства и технологий.

Генерализирующий подход в сфере технического и естествонаучного знания чаще всего наиболее удобен, наиболее эффективен и экономичен. Однако, это не значит, что к техническим и естественным объектам не применим подход «единичного» восприятия. Как уже было показано, он вполне применим

1 Технологичность – это приспособленность изделия к оптимизации затрат в своем производстве, эксплуатации и ремонте. Технологичность квалиметрична, посредством комплексных показателей (критериев) она может быть оценена количественно. Технологичность бывает трех основных видов – производственная, эксплуатационная, ремонтная.

24

и возможен (к примеру, с использованием высокоточных измерительных средств), однако его применение делает научные и технические изыскания чаще всего организационно, технологически и экономически неэффективными. Хотя, это не значит, что, скажем, в физике и технике нет ничего уникального, каких-либо идиографических тенденций в научно-техническом поиске.

Задавшись вопросом о классификации наук, мы обнаружим некоторые интересные особенности. К примеру, те области знания, которые занимаются изучением Вселенной, пока нет достаточных оснований называть естественными, ибо различных космологических моделей настолько много, что доля субъективности в выборе той или иной модели весьма высока, что все это ближе к гуманитарному знанию, чем к знанию естественно-научному. Другим – в чемто еще более важным и надежным – феноменом здесь оказывается то, что о Вселенной ввиду ее уникальности и неповторимости, во множественном числе говорить просто не принято. (Хотя на уровне моделей и появляются такие подходы, как концепция «ветвящейся Вселенной» Эверетта, концепция «множественности миров» и др.) И это тоже некоторый мировоззренческий, социокультурный и вместе с тем эпистемеологический фактор, отсылающий нас к знанию именно гуманитарному.

Объект технико-технологического знания по сравнению с объектом естествознания обладает той особенностью, что, как правило, этот объект не наблюдаем до тех пор, пока его не создали. Это ведет к возрастанию роли идеального объекта, выступающего прообразом будущего технического объекта, либо его будущих свойств. Кроме того, отметим, что идеальный объект технической теории может существовать в виде чертежа, графика, конструкции и т.д., причем по своей структуре он изоморфен тем инженерным объектам, которые описываются средствами данной технической науки [48, с. 33].

Нередко технические знания не только не облечены в научную, наукообразную форму, но порой даже не вербализованы. Это касается даже фундаментальных технических знаний, что делает их уникальными, к примеру, когда они воспроизводятся в рамках самостоятельной научно-технической школы. Фундаментальность таких «ненаукообразных» технических знаний определяется тем, что они являются основой, базой для других знаний технического характера. Последние будут иметь статус прикладных по отношению к первым. «Ненаукообразные» фундаментальные технические знания со временем могут приобрести наукообразную форму, стать научными. Однако это не говорит о том, что прежде они не были фундаментальными [48, с. 32-33]. Вообще говоря невербализованные фундаментальные знания чем-то очень напоминают знания идиографические, гуманитарные.

Любой технический или физический эффект, который еще только начинает изучаться, тоже в чем-то уникален и на него приходится смотреть как на нечто уникальное. Существуют, к примеру, и уникальные технические объекты, поведение которых невозможно исследовать в серии. Когда-то с этими трудностями сталкивались инженеры, создававшие ракеты (на каком-то этапе они, должно быть, могли предсказывать поведение отдельных звеньев ракет, но это было гораздо сложнее сделать в отношении всей ракеты как системы более

25

высокого порядка). Потом постепенно шло накопление соответствующей науч- но-технической информации, ее теоретическое обобщение, что давало возможность конкретным инженерам получить почву для обобщения, предоставляло возможность мыслить «более номотетично» (идя от идиографического способа технического мышления к номотетическому).

Накопление научной и эмпирической информации, а также ее обобщение

– важнейшие этапы развития знания, нередко идущего по пути преобразования идеографического знания в обобщенную, номотетическую картину. Так, к примеру, себя проявляют некоторые перспективные направления развития современной технологии машиностроения. Здесь можно было бы привести современные факты (касающиеся, скажем, накопления и обобщения баз данных параметрических и непараметрических оценок качества поверхностей деталей машин, использования этих баз для решения ряда научных и технических задач, назначения технологических режимов [26-29; 68; 99; 109; 112; 154; 163; 245; 266]), подтверждающие этот вывод, однако они потребуют либо достаточно больших и развернутых выкладок с весьма громоздкими блок-схемами, либо специальных знаний от читателей в сфере современной техники и физики. Несмотря на это, все же попытаемся указать на один пример из современной технологии машиностроения. Так, одним из перспективных направлений развития российского машиностроительного производства является переход от двухступенчатой задачи по обеспечению качества изделий в процессе подготовки производства [94; 242] к одноступенчатой. Если сегодня конструктор на стадии подготовки производства задает те параметры качества, которым должны удовлетворять изделия, чтобы соответствовать определенным эксплуатационным требованиям, а технолог задает соответствующие качеству технологические режимы обработки (рис. 6), то в перспективе (с накоплением и обобщением определенной научно-технической информации, т.е. ее переработкой, повышением уровня номотетичности знания) инженер сможет сразу задавать технологические режимы, обеспечивающие конечные эксплуатационные свойства. Данный организационный переход (рис. 6) сопряжен именно с обобщением имеющейся и накоплением новой научно-технической информации, что в будущем может серьезно изменить структуру российских производств. И таких примеров (в особенности из физики и техники), когда развитие науки и техники связывается с накоплением и обобщением эмпирической информации, мы могли бы привести гораздо больше, однако это вряд ли является целью настоящей монографии.

Указанный нами факт о возрастании номотетичности знания в отдельных его отраслях и сегментах может быть отрефлексирован и на более абстрактном философском уровне. Это даст возможность от приведенного примера (частного случая, в том или ином смысле феномена) перейти к принципу, на философ- ско-методологическом уровне доказывающему (в отличие от конкретного примера) тот концептуальный тезис, согласно которому накопление и обобщение научно-технической информации является важным этапом развития технического знания, сопряженного с переходом от идиографического к номотетическому восприятию реальности.

26

т.к. это давало возможность окинуть некоторым общим взором практически необъятную для человека реальность, выйти за рамки ситуации фундаментальной невозможности овладеть бесконечным многообразием окружающего нас мира.

Черты этой принципиальной закономерности удается найти во многих сферах человеческой культуры. Так, здесь можно говорить не только о технике в ее тривиальном понимании, но и о развитии медицины и медицинской культуры [103]. В этой связи придется отметить, что с определенных позиций медицина скорее относится к технике, чем к науке. Уже у древних греков было различение техне и гнозиса, одной из форм которого является наука. В отличие от гнозиса, который бесконечен, техне в существенной мере ориентировано на достижение конечной цели, освоение бесконечного с помощью конечного ресурса (по крайней мере, задачи фундаментальной науки всегда более абстрактны, чем задачи прикладного знания). Лечебная деятельность не столько познавательная, сколько техническая (в широком смысле слова), техне, ибо она ориентирована на достижение некоторого нового состояния, в общем случае допускающего и далеко не полное понимание механизма соответствующего целедостижения. Кроме того, ни в античности (где древнегреческое техне – это искусство), ни сейчас нельзя свести техне к технике в узко понимаемом смысле слова, ибо сегодня приходится говорить о технике биологического (биотехнологии в широком смысле, включая сельское хозяйство, ветеринарию, медицину, лесоводство), психического (психотерапия, психотехника, педагогика, наконец, интеллектуальные техники и технологии как вычисление, методы исследования, изобретение, сочинение стихов, инженерия знаний, мнемоника (мнемотехника) и т.п.), духовного (аскетика) и социального (социальные и политические технологии) [103; 269, с. 325-326, 632-636; 276].

Культура вообще и медицинская культура в частности рождается из экзистенциального осознания человеком своей смертности, конечности своего бытия и фундаментальной неопределѐнности своего состояния после смерти. Медицина нацелена на реализацию возможности по восстановлению человеческого здоровья посредством особых техник и технологий, самым древним из кото-

28

рых человек учился у природы. Последующее же развитие медицины формировало совокупность эмпирических лечебных приѐмов, заимствованных из всего множества синкретичных знаний о мире, что и использовали родоплеменные вожди, шаманы и т.п. В земледельческих цивилизациях Египта, Индии, Китая на основе определѐнной культурной традиции складываются религиознофилософские системы, составной частью которых являлись лечебные технологии. Их использование постепенно трансформировалось в особую профессию, и было монополизировано жречеством как специфичной социальнопрофессиональной группой в рамках храмовой медицины и закреплено в политеизме через выделение особых богов врачевания (Брахма, Гула, Тот, Асклепий). Переход к храмовой медицине происходит во всех аграрных цивилизациях как закономерный процесс, продиктованный усложнением всей системы социокультурных коммуникаций, накоплением опыта, развитием процесса его трансляции и потребностью перехода от непрофессионального целительства (эмпирического, «технического») к теоретически опосредованному («технологическому») врачеванию [273, с. 18-19].

Развитие медицины как технологии, рациональной деятельности, основанной на научном знании, в эпоху средневековья шло параллельно с отождествлением болезни и божественного наказания [273]. Постепенно происходила все более серьезная социальная институционализация медицины: формирование медицинских факультетов в университетах, развитие монастырской медицины, госпиталей, аптек, усложнение системы внутренних коммуникаций и становление многоуровневого профессионального сословия.

Поворот эпохи Возрождения приводит к дифференциации научного знания, формированию естественных наук, что отстраняет медицину от религии и церкви, способствуя ее развитию в рамках естественно-научной парадигмы и разделению медицины на теоретическую и клиническую. Первая, будучи наукой, основывалась на принципах естествознания, а вторая стала трактоваться как «искусство врачевания болезней». Становление естественно-научной медицины является частью более общего процесса трансформации традиционной культуры в индустриальную, а формирующаяся при этом клиническая методология вместо методологии описательной (идиографической) способствовала созданию современной таксономии (классификации) болезней и подходов к их лечению. Клиническая методология как бы «рассекает» синдромы соответственно органам и системам и создает современные нозологические формы (классификации болезней) вместе с соответствующим этиопатогенетическим лечением [273, с. 22]. Медицина все в большей мере становится естествонаучным знанием об индивиде, организм которого редуцируется до механизма, что воспроизводит определенные черты мировоззренческой парадигмы промышленной и модернистской эпохи (человек как машина, его тело как придаток к процессу индустриального производства и модернизации вообще). Подобного рода технократизм имел не только свои очевидные недостатки, связанные с редукцией гуманитарной сущности человека, но и некоторые достоинства: аналитическая медицина преодолела многие медико-социальные пороки традиционных обществ (инфекционные заболевания, низкий уровень личной, общественной,

29

трудовой гигиены, культуры питания, жилища, образа жизни и т.п.), ввела в

обиход профилактику и диспансеризацию, сформировав медицинскую культуру принципиально нового уровня, правда, во многом ценою значительного разрыва между технократической и ценностной компонентами медицины [197, с. 21-25]. Здесь мы, кстати говоря, отчетливо можем увидеть диалектический характер феномена технократизма, сложное, нелинейное переплетение в нем гуманитарного и внегуманитарного начал.

С одной стороны, усиление технократической компоненты приобретает невиданные темпы и размах. С другой стороны, именно это превратило медицину в фактор техногенного развития цивилизации. Для преодоления разрыва технократической и ценностной компонент медицины в современном мире все более востребованным оказывается становление единства рациональности, в том числе и в медицине. Это продиктовано и тем, что ухудшение социальнопсихологического состояния современной техногенной цивилизации, выявление психогенного механизма соматических заболеваний, зависимость терапевтических эффектов от личностных факторов требует более широкого медицинского подхода, для чего необходимо развитие теоретического базиса медицины, ее интеграция с пластом гуманитарных знаний, формирования своего рода «холистической медицины» [103].

В каком-то смысле современная медицина находится в одном из фокусов пересечения трех пластов знания: естествонаучного, социогуманитарного и технико-технологического; предстает в единстве науки и практической деятельности. Все это в свете имеющихся проблем в конечном счете свидетельствует о некоторой раздробленности ее рациональности, в то время как в условиях постнеклассики имеет место тенденция к преодолению этой раздробленности [226; 228-229; 232]. Медицинское знание отражает на себе очень многие проблемы и противоречия современной рациональности.

Но возвращаясь к тезису об освоении бесконечного с помощью конечного, еще раз подчеркнем, что в классических условиях наука и техника в немалой степени именно таким путем и развиваются – через накопление научнотехнической информации, ее обобщение, выдвижение на этой основе принципиально новых гипотез. Номотетический подход с его стремлением к обобщению, генерализации информации, моделей и т.п. в технике и естествознании занимает соответствующее его значению место. Обобщение – важная часть технического мышления, хотя, отметим еще раз, это не значит, что в технике нет иных творческих мыслительных операций. Так, труд изобретателя вполне может включать индивидуализацию (хотя во многом и с целью новых обобщений). Отметим, что не только в социогуманитарном знании важное место занимает компаративистский (сравнительный) метод (сравнительная политология, сравнительное языкознание, сравнительное религиоведение и т.п.), основанный на вычленении общего и уникального в политических, лингвистических и иных системах, но и в техническом. В методологии технического творчества, теории решения изобретательских задач не последнее место отведено сопоставительному анализу различных технических объектов, когда выявляется как общее, так и индивидуальное в анализируемом ансамбле объектов. Затем посредством

30