Философия - лекции, монографии / 2012 ТРЕТЬЯ МОНОГРАФИЯ Научная рациональность. Пределы перепутья / Монография / Научная рациональность. Пределы перепутья

ни было, но возникает резонный вопрос: почему два в некоторой степени противоположных феномена носят одно и то же название («историзм»), нет ли в этом некоторого логического и иного противоречия? Вопрос, надо признать, одновременно и разумный, и непростой, и не лишенный некоторой внутренней противоречивости.

Судя по всему, два достаточно различных смысла понимания историзма объединены под одним словом во многом именно потому, что они глубинно связаны между собой на уровне своей рациональности. С одной стороны, номотетизм (историзм во втором смысле) и идиографизм (историзм в первом смысле) являются двумя противоположными методологическими установками, свойственными соответствующим наукам (истории, политологии, социологии и т.д.). С другой стороны, между ними есть то, что можно назвать взаимообра-

щенностью на уровне рациональности, т.е. на уровне инструмента разума, ин-

струмента познания. Адресация к такому достаточно размытому словосочетанию как «взаимообращенность на уровне рациональности», конечно же, требует хотя бы минимальных пояснений. И эти пояснения мы дадим, введя в соответствующее рассмотрение четыре важных социально-гуманитарных науки – философию, социологию, политологию и историю.

Как уже неоднократно отмечалось, история ориентирована на конкретное рассмотрение процессов и явлений, в то время как социология и политология претендуют на более обобщенное («генерализованное», номотетическое, концептуальное) видение процессов, событий, систем. Схематично это можно изобразить при помощи оси «идиографизм – номотетизм» так, как это представлено на рис. 22, когда история более идиографична, в отличие от социологии и политологии. При этом крайне важно признать, что между этими тремя различными науками существует некоторый диалог, коммуникация, или говоря еще более теоретично, взаимообращенность на уровне рациональности. Это проявляется, к примеру, в том, что исторические данные очень часто становятся важным конкретно-историческим материалом для социологии и политологии, его обобщение носит для этих наук весьма важный характер. Равносильно и обратное: социологические и политологические концепции способны помочь более целостно и многослойно проинтерпретировать какой-либо исторический факт, процесс, событие, явление, выявить эвристически значимые аналогии и т.п. Все это говорит о взаимообращенности, взаимодополнительности, методологическом и ином взаимообмене. Иначе говоря, присутствуют достаточно развитые каналы коммуникации между этими науками (рис. 23) и соответствующие терминалы коммуникации, как, к примеру, политическая и социальная история, историческая социология и т.п.

Транснаучные каналы коммуникации отчасти свидетельствуют о взаимообращенности этих наук на уровне рациональности, взаимосвязанности наук и о том, что они так или иначе взаимообогащают друг друга методом, научным материалом и т.п. Хотя надо признать, что эти каналы коммуникации (подобно каналам вертикальной мобильности в социологии П.Сорокина) могут быть как открытыми, так и закрытыми. Проблема коммуникации и связности во внутридисциплинарных и междисциплинарном планах – одна из важнейших проблем

91

современного научного знания [179, с. 40; 180]. Бывают, к примеру, как повышающие, так и понижающие связность знания научные исследования (равно как и научные исследования с нулевым изменением связности). Сама же связность может быть вычислена в «модели дерева» или в «карте исследований», что дает удобную и наглядную форму планирования [179, с. 42].

льшим обобщениям и абстракциям, нежели социология и политология, причем она также находится с различными науками в состоянии взаимообмена (коммуникации) (рис. 24), располагает специфическими терминалами этой коммуникации, как, к примеру, социальная и политическая философия, философия истории и история философии и т.п.

нов внутри которых, можно извлекать некоторый эффект). В свою очередь, философия способна по отношению к социологии и политологии выполнять роль, аналогичную роли фундаментальных технико-технологических исследований, исследований еще более высокого уровня фундаментальности.

Этот вывод может быть достаточно выпукло представлен при рассмотрении внутридисциплинарной структуры социологии или политологии, когда на вершине структуры расположена общая социология (или общая политология), неразрывно связанная с социальной философией (или политической философи-

92

ей), ниже располагаются различные разделы социологии (или политологии) вроде социологии культуры, социологии управления, социологии образования, социологии науки, социологии медицины и т.п., а ниже – социальные технологии и эмпирическая социология. Между различными уровнями наблюдается процесс взаимообогащения, коммуникации, связь, аналогичная связи фундаментальных и прикладных исследований в технике. Обратим при этом внимание, что обращение к технике нам необходимо для более полного понимания роли и специфики таких разделов современного социально-гуманитарного знания, как социальные и политические технологии.

Разнообразие направлений неклассической (рационализм, иррационализм

ипсихологическое направление) и постнеклассической (научно-философская рациональность, философия коммуникативного действия, постмодернизм, биофилософия) философии порождает различные социологические и политологические течения (социология коммуникативного действия, социология постмодерна, марксистская и неомарксистская социология и т.п., если говорить о социологии). Философия (социальная философия) порождает школы или течения социологии, в то время как социологические теории обогащают социальнофилософские подходы конкретным материалом.

Сделаем еще некоторые замечания, как нам кажется, весьма важные для понимания (и обобщения) некоторых особенностей раздробленности научной рациональности. Раздробленность рациональности имеет своим результатом множественный конфликт: «конфликт кафедр», «конфликт факультетов» (И.Кант), «конфликт интерпретаций» (П.Рикер) и т.д., а также определенные противоречия между различными дисциплинами (роль философии в преодолении и понимании этих противоречий непереоценима [218; 251]) [38]. Подходы

иметоды различных наук между собой не сходятся. Противоречие гуманитарного и естествонаучного, социального и гуманитарного, добавление ко всему этому противоречия технического и технологического, противоречие номотетического и идиографического и т.д. и т.п. порождают «конфликт факультетов», отдельных пластов знания, наук внутри них. Раздробленность, фрагментарность научной рациональности – также часть этой проблемы. Один из выходов из этой проблемы предлагает постмодернизм с его понятием «ризома».

Строго говоря, методы истории, политологии, социологии и философии между собой не сходятся, вступают в некоторое противоречие. Для историка важна эмпирическая конкретика, для него факт самоценен. У социолога все обстоит иначе: для него факт начинает что-либо значить, когда он являет собой некоторую социальную зависимость, закономерность, которую можно «переплавить» в закон, наличие которых идиографическая традиция применительно к гуманитарной реальности отрицает. Политолог и социолог стремятся обеспечить концептуальное видение происходящих в обществе процессов, а философ может делать то же самое, но с еще более абстрактных позиций. Историку же такой подход принципиально чужд. Историки рассуждают примерно так: «Как только историк начинает работать на концепцию, то ничего путного из этого не выходит, порождается ложь, идет мифологизация исторической реальности». В то время как социолог отбрасывает малозначительное и малочастотное, чтобы

93

выявить закономерность, историку этого не нужно: у него другой метод, для него значимость факта частотностью не определяется. И в этом состоят важные трудности взаимодействия между дисциплинами, дисциплинариями и т.д.

Вместе с тем было бы лукавством утверждать, что отдельные дисциплины не взаимодействуют между собой. Они взаимодействуют, к примеру, таким образом история поставляет эмпирический материал для социологии и политологии, которые уже стремятся этот материал обобщить, генерализировать, причем при переводе материала с языка истории на язык политологии или социологии необходимо наблюдается некоторая «погрешность перевода», заключающаяся в частичной потере смыслов. Существуют и достаточно активно работают специальные терминалы взаимодействия между науками, к примеру политическая и геополитическая история, историческая социология и социальная история [156], философия истории и история философии, хотя и противоречия между отдельными науками и их методами это не снимает. Коммуникация между ними предполагает то, что участвующие в ней науки – это «субъекты», причем субъекты не тождественные и в этом смысле находящиеся в состоянии несоответствия друг с другом.

Есть терминалы трансдисциплинарной коммуникации не только в рамках одного пласта знания (социально-гуманитарного), но и сразу нескольких пластов знания, к примеру математическая психология и психология математики (в ее поле входят и вопрос о роли интуиции и геометрического воображения в математических изысканиях, и вопрос о психологии математической ошибки, и многое другое), математическая философия и философия математики [160, с. 83-88, 91-103]. Однако наличие этих терминалов конфликта факультетов не отменяет, а только его немного сглаживает.

В истории крайне остро стоит вопрос о том, как пройти между Сциллой абсолютно фрагментарного, раздробленного (разорванного), бесцелостного видения исторической реальности и Харибдой «исторической мифологизации» (как позитивной, так и негативной). В любом случае, это все проблемы научной рациональности, проблемы методологии социально-гуманитарного знания вообще, которые по-прежнему не решены.

Все рассмотренное нами свидетельствует в конечном счете о том, что «более исторические» и «менее исторические», «более гуманитарные» и «менее гуманитарные» науки находятся в состоянии взаимосвязи и взаимодополнительности, а значит, парадигмальные установки номотетизма и идиографизма, т.е. применительно к социально-гуманитарному знанию историзма в двух различных смыслах находятся в состоянии взаимообращенности на уровне рациональности. И в каком-то отношении это снижает остроту проблемы «двузначности» понятия «историзма», ибо признается, что оба значения историзма глубоко между собой взаимосвязаны, пусть и не тождественны абсолютно.

94

1.8. Противоречие двух подходов: итоги обсуждения

Связанность отдельного человека с ценностным порядком и признанием веры определенной стороны постоянно приводит к тому, что вместо усилий выяснить, чем же действительно является отношение индивида и общества, предпочтение отдается призывам к уничтожению враждебного лагеря, то есть тому, каким это отношение должно быть. <...> Мыслительный аппарат, которым мы пользуемся, все еще находится под сильным давлением призывов к уничтожению, таких, например, как «Долой индивидуализм!» или «Долой коллективизм!», с их диаметрально противоположными альтернативами. Если осмыслить все это в спокойной обстановке, то нетрудно будет увидеть, что, в конечном счете, обе альтернативы возможны лишь в единстве...

Норберт Элиас

В данной главе было рассмотрено противоречие между двумя мировоззренческими подходами. На уровне науки и научной рациональности данное противоречие представлено дихотомией идиографического и номотетического, на уровне политической философии и управленческой рациональности – дихотомией историзма и историцизма, антихолизма (индивидуализма, атомизма) и социального холизма (рис. 25). Несмотря на противоречивость между указанными двумя подходами в науке, двумя тенденциями в социально-политическом мировоззрении, науке и философии иногда удается выйти за пределы этого противостояния, а значит, пусть и частично, преодолеть ситуацию перепутья научной рациональности, снизить остроту проблем. Именно на этом пути можно искать способы решения проблемы раздробленности рациональности. По крайней мере, ряд подходов к разрешению описываемой нами проблематики не только стремились, но и смогли на вызов сложности дать некоторый нетривиальный отет. Примером для науки здесь является, прежде всего, социология М.Вебера, современные представления о модернизации и взгляды Ю.Хабермаса и М.Бунге. Проблема интегративного подхода в социальном знании поставлена и постепенно решается.

С методологической точки зрения дихотомия «номотетическое - идиографическое» - это особый методологический прием (язык концептуализации

95

реальности и т.п.). В принципе любая система может быть описана и посредством номотетического, и посредством идиографического видения. Абсолютизация идиографизма в гуманитарном познании, на наш взгляд, изначально порочна по той простой причине, что и организации общества, и организации духовного мира человека, и организации общественного сознания свойственна системность. Системная организация общества и психики человека предполагает принципиальное наличие законов в социально-гуманитарном знании. Сторонники законов в гуманитарном знании очень часто не могут эти законы назвать, но это уже другая проблема, связанная с тем, что системная организация соци- ально-гуманитарных систем носит необычайно сложный характер и имеет свою специфику. В каком-то смысле это требует и особого (в том числе философского и методологического) развития системных методов, когда системы могут быть недоопределенными, недовыявленными, существенно неформализуемыми и неметризуемыми и т.п. Именно с такими системами в существенной мере сталкивается гуманитарное знание.

96

2. ЭКСТРАПРОЦЕССУАЛЬНОСТЬ И СОБЫТИЙНОСТЬ НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ: ПРОБЛЕМЫ И ПОДХОДЫ

То, что мы думаем, гораздо менее сложно, чем то, чем мы думаем.

Станислав Лем

2.1. Об инструментарии и «нерве» дальнейшего исследования

Обсуждение проблем раздробленности научной рациональности имеет такую специфику, что это обсуждение не может носить линейного характера. Обсуждению многих проблем в этой сфере необходимо должен быть присущ многослойный, многоуровневый характер, обсуждение должно быть переплетено с другими аспектами рассматриваемого вопроса, причем как внутренними, так внешними. Все это налагает свой отпечаток, остро ставит проблему эффективности изложения материала, подходов, которая кажется просто нерешаемой, учитывая сложность и многослойность рассматриваемых вопросов. Однако, вне всякого сомнения, какой-то ответ тем или иным образом на этот вызов сложности так или иначе необходимо давать.

Эти замечания помогут лучше понять своего рода «нерв» исследования. Что тоже не мало, тем более учитывая сложность и многомерность проблем и в исследовании, и в его изложении, и в его дальнейшем развертывании. Именно ввиду этой сложности (и даже «ускользания», «недовыявленности», «недоопределенности», «нечеткости») обсуждаемых вопросов подобного рода замечания и вместе с тем какие-то общеметодологические рефлексии весьма важны. Прежде чем на очередном этапе начать рассмотрение разнообразных проблем научной рациональности, надо сказать о методе этого рассмотрения, предъявить инструментарий. Инструментарием же, позволяющим с достаточно высокой степенью адекватности рассматривать проблемы современной научной рациональности, по нашему глубокому убеждению, является тот сплав, который в условиях постнеклассики совместно образуют наука и философия [228-229; 232]. Это достаточно объемный и до конца еще не исследованный инструментальный аппарат, полное описание которого потребует не одной монографии. Что из этого инструментария нам пригодится, а что останется в стороне как неиспользованная возможность – вопрос весьма сложный. Вполне возможно, что мы задействуем лишь некоторые и даже не самые мощные элементы этого аппарата, однако и это не самое важное – важнее, чтобы какие-то проблемы были рассмотрены на должном уровне с достаточной степенью адекватности.

Сделав эти в чем-то малозначительные, а в чем-то весьма важные замечания, отметим, что для понимания логики исследования надо осуществить следующую методологическую зарисовку. Вообще говоря, любое явление, которое принимается рассматривать исследователь при условии того, что явление носит широкий («некомпактный») характер, можно рассматривать как с позиций внутренних (происходящих в нем) процессов, так и с позиций процессов внешних. Строго говоря, это две разные процессуальности, две разные онтологии и как следствие две разные гносеологии.

97

Научная рациональность и существующие в сфере рациональности проблемы в их единстве представляется нам именно таким явлением. Можно рассматривать как его внутреннюю процессуальность, так и процессуальность внешнюю. Так или иначе внутренняя процессуальность, наблюдаемая нами в связи с исследованием научной рациональности, представлена в первых двух главах данной монографии, хотя уже в них достаточно выпукло показано, что есть и внешняя процессуальность (перетекание ряда проблем научной рациональности в сферу не только политической философии, но и управленческой практики, деятельности вообще) как серьезная исследовательская проблема.

Отныне мы еще полнее будем концентрироваться на внешней проблематике, обращаться к внутренней, наоборот, будем реже. В любом случае, именно такой подход нам кажется наиболее правомерным и эффективным: рассмотрение и внутренней, и внешней процессуальности. Видимо, причиной этого служит тот в общем-то неподударный факт, согласно которому научная рациональность не является изолированной «вещью в себе». Она находится в некотором окружении, в некотором системном взаимодействии (к примеру, с рациональностью политической философии, управленческой и экономической рациональностью, типами рациональности, присущими различным видам познания, и т.п.). Именно системность взаимодействия порождает необходимость рассматривать научную рациональность не только «изнутри», но и «извне». Именно по этой причине, осуществляя переход на новый этап анализа, мы сочли возможным обозначить данную главу с использованием понятие «экстрапроцессуальность», имеющего латинскую приставку «extra», которая, как известно, адресует к словам «сверх», «вне», «дополнительно» и т.п. Используя подобное понятие в заглавии, мы как раз и пытались подчеркнуть, что научная рациональность нами теперь будет рассматриваться как часть культуры и часть рациональности, находящаяся в непосредственном взаимодействии с другими феноменами культуры, типами рациональности и т.п. Однако выход на уровень экстрапроцессуальности не самая общая задача, которая есть в любом исследовании. Еще более общей является задача по осуществлению выхода с уровня рассмотрения процессов на уровень рассмотрения события (в представлениях Хайдеггера, событие – это со-бытие). Взаимосвязанность событийного и процессуального видения реальности – важная черта постнеклассического знания.

Смещая акценты рассмотрения, еще больше акцентируя свое внимание на экстрапроцессуальности и событийности научной рациональности, нежели это было в предыдущих двух главах, мы совершаем переход, который в дальнейшем может показаться в чем-то достаточно странным и, прежде всего, по причине того, что для понимания предмета исследования иногда придется очень далеко уходить от предмета в сферу внепредметного, совершать колебания между предметным и внепредметным. Такой странной «исследовательской динамики» взыскует переплетенность предмета с другими феноменами культуры, как следствие его сложность и соответственно невозможность адекватно рассматривать его вне системного взаимодействия. При соблюдении принципа содержательности это позволит менять фокусы анализа, осуществлять поиск альтернативной проблематики, выходить на уровень разносторонней социокуль-

98

турной проблематики и, в конечном счете, как мы полагаем, прорываться от банальности и бесперспективности узкого рассмотрения предмета к некоторому новому и нетривиальному знанию. Именно таков «нерв» и, как ни парадоксально, инструментарий дальнейшего исследования.

2.2. Рациональность и деятельность человека

Рациональность имеет отношение не только к сфере науки, но и к человеческой деятельности вообще. Данный факт так или иначе, явно или неявно отмечается в различных исследованиях, касающихся как философии, так и, скажем, культурологии и социологии. Так, один из русских позитивистов, представитель ранней русской социологической мысли Е.В. де Роберти высказывал мысль о рационализации человеческой деятельности, всех сфер жизнедеятельности человека и общества [119]. Согласно де Роберти, посредством смены поколений растет интеллектуальная мощь человечества, возрастает власть человека над природой и собственным поведением. Знание при этом выступает не целью, а средством обеспечения успешности практической деятельности людей [119, с. 141]. Де Роберти даже вводит в рамках своей теории свободы два взаимосвязанных между собой вида свободы – духовную (свободу познания мира) и деятельную (свобода использования прикладных знаний). Овладение различного рода знаниями необходимо человеку для благополучности его деятельности. Знания прикладного характера потребны людям для регулирования общественной жизни, ее разумной организации в идеалах добра, справедливости, свободы и нравственности. Поднимает де Роберти и проблему целесообразности и ее связь с нравственностью, вопрос о технологиях оптимизации процессов управления. Многое в этих идеях опережало свое время и предвещало развитие такой отрасли знания как прикладная социология. При этом де Роберти считал, что историческая и социологическая эмпирия приносит обществу недостаточно пользы, и причиной тому служит отсутствие теории, обобщающей разрозненные эмпирические данные [119, с. 142-145].

В чем-то схожая тематика присутствует в творчестве М.Вебера (см. п. 1.1) [274], да и ряда других отечественных и западных социологов. Определенные представления, связанные с обсуждаемыми нами проблемами рациональности в жизни человека и общества, при внимательном и заинтересованном подходе могут быть найдены во многих философских концепциях. За неимением возможности углубляться в этот вопрос назовем лишь некоторые из этих концепций и течений: позитивизм и постпозитивизм, философия коммуникативного действия Ю.Хабермаса (представления о коммуникативной рациональности и т.п.), структурализм (рациональность мифологии прекрасно проанализирована в работах К.Леви-Стросса и других структурных антропологов), инструментализм, прагматизм, операционализм, методология Г.П. Щедровицкого, тектология А.А. Богданова, философские представления М.Бунге. В этой же плоскости находится и проблема рассмотрения духовного мира человека как основы связи чувственного и рационального познания. Очень интересные аспекты этой про-

99

блемы раскрываются в философских представлениях М.Хайдеггера (духовный мир человека отражается в его поведении, именно по поведению можно судить о духовном мире), Г.Башляра (вопрос о высокой роли научной рациональности в духовном мире человека), М.М. Бахтина (философия поступка), также можно указать на идеи С.Тулмина и Н.Хомски о матрицах понимания, прочтения реальности и т.п.

Ю.Хабермас – один из теоретиков, пытающихся преодолеть одностороннесть подходов к познанию социальной реальности. Он стремится обнаружить точки соприкосновения, которые могли бы служить основой дальнейшего синтеза различных подходов. В качестве источников его научного синтеза выступает марксизм и неомарксизм, теория рационализации М.Вебера, когнитивная психология Ж.Пиаже и феноменология, психоанализ, теория социальных систем Т.Парсонса и концепция солидарности Э.Дюркгейма. Одной из целей теории коммуникативного действия является описание развертывания «жизненного мира» в эволюционной перспективе. Социальная эволюция при этом понимается как развитие когнитивных и познавательных способностей человека, его рациональности. Основываясь на работах К.Леви-Стросса и других исследователей, Хабермас характеризует мифический способ восприятия мира как неразрывное единство, пронизанное метафорическими или метонимическими ассоциациями. Ассоциирование происходит посредством бинарных отношений сходства и различия. При этом ассоциативный характер мифического понимания мира противоположен аналитическому разделению объективного, субъективного и социального миров в современной рациональности.

Хабермас утверждает, что в современном мире рационализация (как действия, так и системы, т.е. двух «полюсов», на акцентировании внимания по отношению к которым строится концептуализация социальной реальности) происходит неравномерно. Социальная система рационализируется более редко, чем жизненный мир. Следствием этого является несоответствие между устаревшей социальной системой и обновленным жизненным миром. В свою очередь, это ведет к деградации повседневности и жизненного мира. Решение же проблемы Хабермас видит в социальной «деколонизации» жизненного мира, открывающей возможность рационализации в форме коммуникативного действия. Он исследовал проблемы интеграции социального действия и социальных систем как в гносеологическом, так и в онтологическом планах. В первом случае он стремился связать теорию действия и теорию систем, во втором – обосновывать связь между жизненным миром и социальной системой.

Коротко остановимся на концепциях инструментализма, операционализма и прагматизма. Так, в рамках инструментализма опыт истолковывался как серия сменяющих друг друга ситуаций, в которых, оценивая и достраивая условия среды, субъект структурирует свою жизнедеятельность, стремясь найти эффективные и рационалистически обоснованные решения жизненных вопросов и задач [169, с. 269]. Задача интеллекта при этом состоит в том, чтобы дать человеку возможность хоть как-то управлять неустойчивым и полным опасностей миром, обеспечивать человека адекватными социальными технологиями. «Инструментальная логика» познания, заканчивающаяся технологизированным

100