Хрестоматийное дополнение к Лекции 2. Арсений Гулыга Формулы русской идеи

Русская идея переживает сегодня второе рождение, становится культурной реальностью нашего времени. Одни считают ее философией будущего. Иные относятся, напротив, отрицательно. Чтобы судить о ней, ознакомимся с сутью дела. Чем не является русская идея? Подчас уверяют, что русская идея – «идеология русского империализма». Для того, чтобы придерживаться этого взгляда, не обязательно быть эмигрантом «третьей волны». На странице бывшего «Коммуниста» читаем аналогичное: «...Русская идея» – в значительной степени государственная имперская идея». Пусть не удивляет нас совпадение взглядов антикоммуниста и посткоммуниста, не будем доискиваться причин столь удивительного единомыслия, в том и другом случае перед нами стремление скомпрометировать духовную историю России. Фонд Горбачева провел в 1992 году конференцию на тему «Русская идея и новая российская государственность». Выступавшие говорили о чем угодно, меньше всего – о русской идее. Вот характерные заявления. О.Р.Лацис: «Мы не знаем, что такое русская идея». Д.В.Драгунский: «Когда говорят о русской идее, у меня по коже пробегает легкий мороз. Потому что на самом деле это просто идея российской империи, не более того и не менее»… Или: «Нет необходимости замыкаться в рамках какой-то русской идеи».

Уточним: термин «русская идея» родился под пером Достоевского. В объявлении о подписке на журнал «Время» на 1861 год он писал: «Мы знаем, что не оградимся уже теперь китайскими стенами от человечества. Мы предугадываем, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях»…

В 1888 году Соловьев выступил с лекцией в парижском салоне княгини Витгенштейн с призывом к объединению христианских конфессий. Лекция была опубликована (сначала на французском языке) под названием «Русская идея». Соловьев писал, что русская идея «не имеет в себе ничего исключительного и партикуляристического, что она представляет собой лишь новый аспект самой христианской идеи, что для осуществления этого национального призвания нам не нужно действовать против других наций, но с ними и для них». Перу Н.А.Бердяева также принадлежит книга под названием «Русская идея», смысл которой – «братство народов, искание всеобщего спасения». Есть у Бердяева еще более лапидарная формула русской идеи: «все ответственны за всех». Верить надо, видимо, создателям и носителям русской идеи, а не ее тенденциозным интерпретаторам.

Главные носители русской идеи – Достоевский, Соловьев, Федоров. Их предшественники – Карамзин, Хомяков. Их последователи – Розанов, Бердяев, Булгаков, Франк, Лосский, Карсавин, Ильин, Вышеславцев, Флоренский, Лосев и многие другие.

Карамзин – новое имя для историка русской философии. Обычно ее начинают с Хомякова: именно он ввел в философию понятие соборность. Но, по моему убеждению, автор «Истории государства Российского» – создатель современного русского языка, чутко почувствовавший веление времени и выразивший русское историческое сознание в четких формах, сыграл в подготовке русской идеи не меньшую роль, чем Хомяков – теоретик православия. Нравственный пафос русской мысли идет от Карамзина. История, для Карамзина, – школа морального воспитания народа, «завет предков потомству», дополнение, разъяснение настоящего и пример для будущего. Достоевский вырос на Карамзине. И в наши дни «История государства Российского» не потеряла своего значения. Недаром в Советском Союзе ее не издавали и поливали грязью. А эмигрант И.Ильин в своей книге «Сущность и особенности русской культуры» поставил ее на первое место среди рекомендуемой литературы.

Русская культура, по Ильину, – дитя исторических катастроф. Войны, далеко не всегда успешные, обрушивались на Россию беспрестанно. Москву жгли татары, поляки, французы. Но Россия, как феникс, возникала из собственного пепла и вновь расцветала. Русская идея всеобщего спасения родилась из катастрофического прошлого страны. Сегодня весь мир, несмотря на видимое благополучие, сползает к катастрофе. Поэтому опыт России преодолевать беду важен для всех. Точнее, – для тех, кто эту беду предчувствует и убежден, что ее можно избежать. Для тех, кто полагает, что пока растет производство и благополучно работает полиция, ничего дурного не произойдет, для тех русская идея не существует.

В историческую жизнь народа входит его географическое положение. От имени иных народов провозглашалась претензия на то, что они существуют «без пространства». В России было наоборот: пространство без народа; огромные массивы степей и лесов, которые требовали освоения. Действовал своеобразный пространственный императив, открывавший «за далью даль». Ширь русской земли, считал Федоров, рождала характеры предприимчивые, предназначенные для географического и космического подвига. «Новое небо и новая земля», предсказанные в Откровении св. Иоанна, не могли испугать, скорее, – влекли к себе. Апокалипсис – любимое чтение Достоевского. Эсхатологическое напряжение свойственно всей русской философии. Россия – конгломерат народов. Даже то, что сегодня официально именуется Россией, то есть Великороссия (кроме нее есть Малая, Белая, Червонная Русь), даже эта часть России представляет собой федерацию, разноплеменное объединение, некогда мирно сосуществовавших народов. «Россия – тюрьма народов», уверяли большевики, они постарались (не без успеха) добиться этого. До революции формула звучала иначе: «Россия – семья народов» (Вл. Соловьев). Сегодня весь мир – семья народов с одной судьбой, и опыт старой России, вошедший в русскую идею, поучителен…

Важнейшая проблема практической философии – судьба родины. Должна ли Россия идти дорогой западного прогресса или искать собственные пути? Ответ на этот вопрос разделил русскую интеллигенцию на два стана – славянофилов и западников. Бердяев хорошо сказал о них: «И те, и другие любили Россию, славянофилы как мать, западники как дитя». Мать оберегают, дитя воспитывают. К чему это привело? Наследники западников – нигилисты и революционеры всех мастей апеллировали к воспитательной роли насилия. Здесь многое пришло из Германии (Маркс и Энгельс), многое по-русски утрировано. В ХХ веке они одержали победу, завели страну в тупик и уходят в небытие. Поэтому русские отвернулись от этого искажения «русской идеи». Иное дело славянофильский комплекс идей – любовь к России как к матери. Я наберусь смелости утверждать, что и эта чисто русская проблема не обошлась без немецкого влияния…

Православие – важнейший источник русской идеи. Благочестие сочеталось в России с безбожием. Споры о Боге прошли в интеллигентской среде через весь XIX век. Спорили горячо, не считаясь со временем, вечерами и ночами. Рассказывают, что однажды во время такого затянувшегося спора кто-то предложил поужинать, на что Белинский возмущенно воскликнул: «Мы еще не решили вопрос о существовании Бога, а вы хотите есть». Не знаю, остались ли тогда голодными участники спора, но в дальнейшем русский народ предпочитал порой заботиться не о хлебе насущном, а выяснять свое отношение к Богу. После революции были казнены (в основном без суда) десятки тысяч священников, разрушены многие тысячи монастырей и церквей. При этом русские – религиозный народ. Окруженная ореолом мученичества, воспринимаемая как носитель нравственной чистоты, церковь быстро восстанавливает свои позиции. Воплощается в жизнь то, что было предсказано летом 1917 года, когда в португальской деревне Фатима явилась детям Богоматерь и предрекла близкую катастрофу в России, а затем духовное возрождение страны, спасительное для всего мира.

Поэтому вызывают улыбку нынешние наивные призывы и здесь «учиться у Запада». Дайте, мол, нам протестантизм с его индивидуализмом и предопределением, а то пропадем! В.Хорос надеется на то, что «будут развиваться в русском православии реформационные течения, способные выполнить функции, аналогичные европейскому протестантизму». Нужны ли нам такие функции?

Я не хочу сказать, что наши духовные дела в идеальном порядке. Есть в русском характере черта прямо противоположная личной свободе. Толстой назвал ее – «роевое начало», потребность прильнуть к таким же, как ты, подобно пчеле, прилипающей к рою. Безусловно, русская черта – привязанность к России в целом и к родным местам, к языку, к соотечественникам. Отсюда – ностальгия, тоска по родине, если теряешь ее даже на непродолжительное время…

Роевое начало – залог успеха. Но и знак беды. Беду предчувствовал Достоевский. Его «Легенда о Великом инквизиторе» взята не из головы, а из глубин русского сердца, в которых он увидел готовность и даже потребность отказаться от личной свободы и ответственности, переложить их на кого-нибудь другого, верить и повиноваться ему, и – «непременно всем вместе». Достоевский предвидел Сталина – не человека, но явление. Чуя беду, Достоевский всем своим творчеством стремился разбудить и укрепить присущее русской душе личностное начало. В этом смысле Достоевский – антипод Толстого, который видел в роевом начале только благо…

Русский характер – это не только «маленький человек» Акакий Акакиевич, но и «большой человек» – древний князь, гордо бросающий «Иду на вы», победитель Мамая Дмитрий Донской, казачий атаман Ермак, императрица Екатерина Великая, Суворов – имя им легион. Рачительный хозяин Хорь – тоже типично русский человек…

Об антиномизме и максимализме русского характера, о взаимном превращении крайних противопопожностей забывать нельзя. Тем более, что наши недоброжелатели, акцентируя порою внимание на одной стороне дела, делают вид, что другой не существует. Искажение выдают за истину. Органическое единство общего и единичного нашло выражение в понятии соборности. Это зерно русской идеи, центральное понятие русской философии, слово, не поддающееся переводу на другие языки, даже на немецкий – самый всеобъемлющий по части философской терминологии…

В блестящей работе С.С.Хоружего «Хомяков и принцип соборности» справедливо отмечается, что соборность для Хомякова есть тождество единства и свободы, проявляемое в законе духовной любви, а сама свобода определяется в согласии с апостолом Иоанном как свобода самоосуществления в истине. Другие атрибуты соборности – органичность, благодать, любовь.

Сегодня мы осознали глубину нашего падения, и помыслы о национальном возрождении связываем с деятельностью церкви. Это уже общественное движение. В культуре – возрождение интереса к отечественной традиции. Есть у нас свои национальные ценности, которые приносят катарсис (очищение) русскому человеку. Нация – общность святынь, религия – их создатель и хранитель…

Самодержавие вытекает из православия: царь – помазанник Божий. Он носитель не только высшей власти, но и высшей благодати. Увидеть его – катарсис. Лев Толстой рассказывает о волнении молодого Ростова, увидевшего Александра I («Война и мир»). Сверхъестественная аура возникла по инерции и вокруг лжесамодержца Ленина, еще больше – вокруг Сталина (очень уж старался, да и выигранная война помогла). А вот Брежнев, как ни пыжился, все равно выглядел случайной, анекдотической фигурой. И дело тут не только в маразматической внешности и одиозной политике, просто после горького многолетнего опыта народ понял: тоталитарные временщики – не от Бога, а от дьявола.

Тоталитаризм – порождение ХХ века. Тоталитаризм означает проникновение государственного контроля и насилия во все поры жизни. Завели его на Руси коммунисты. Ни один монарх не вмешивался в хозяйственную деятельность подданных, в их личные дела. Нет большей клеветы, чем обвинять старую Россию в тоталитаризме. Это делают те, кто хочет скомпрометировать прошлое народа, чтобы дезорганизовать его в настоящем и будущем. Такие хотели бы видеть «суверенные» клочки России, но как черт ладана боятся возрождения монархии.

«Демократия – это средство, а не цель» – из откровений Хрущева («Бодался теленок с дубом»). Для Хрущева (и некоторых других) это действительно было средством «жить не по средствам», схватить власть и насладиться всласть. Иное дело, демократия как цель, как благо народа, которому дают править там, где он должен быть хозяином – в собственном поле, доме, на предприятии. В этом плане русские цари были подлинными демократами. Страна процветала, а самодержец от народа не отгораживался. Не мчался на бронированном автомобиле, давя зазевавшихся прохожих. Романовы прогуливались без охраны. Пушкин не придумал заключительной сцены в «Капитанской дочке», такое бывало повсеместно, и не только в ХVIII веке. Николай II любил ходить пешком, здоровался за руку с прохожими, а на Светлое Воскресенье христосовался с солдатами…

От единовластия нам не уйти. Весь вопрос в том, какого рода единовластие нас ожидает: выросший из демонократической анархии бюрократический абсолютизм или «либеральная диктатура», как предрекал ее И. Ильин, оставивший, правда, без уточнения это понятие. Впрочем, все ясно: нам не нужна диктатура пролетариата, как понимал ее Ленин, – не ограниченная законом, опирающаяся на насилие. Повторять прошлое нет нужды...

Нация – это общность святынь. В былые времена «русский» и «православный» были синонимами. Если ты крещен, все права тебе и полное доверие, никто не станет спрашивать о папе и маме, дедушке и бабушке, вычислять, сколько процентов в тебе «чистой» крови – пятьдесят или двадцать пять. Этот расистский бред – порождение наших дней, казарменно-социалистических порядков.

Нации не собираются сливаться, но не нужно устанавливать дополнительные перегородки между ними. Национальность – вопрос не происхождения, а поведения, не «крови», а культуры, того культурного стереотипа, который стал родным…

Главное в проблеме нации – самосознание. Народ (этническая категория) становится нацией, только осознав свою индивидуальность, живое место в общечеловеческой семье…

Современная трагедия русского народа – утрата национального самосознания. Большевики добились своего: в стране возобладал групповой интерес, взаимная неприязнь классов и этнических групп, исчезло чувство взаимной общности. Последний раз оно проявилось в Отечественной войне против нацистской Германии. Гитлеровцев мы победили под национальными лозунгами; но вскоре нас стали уверять, что победа классовая…

Большая Россия – это Великороссия, Малороссия, Белоруссия. Есть еще Червонная Русь, о которой в энциклопедическом словаре сказано, что это всего лишь «историческое название Галиции в зарубежных источниках ХVI – ХIХ веков»… Итак, русские в узком значении слова – это великороссы, в широком – совокупная Русь. О неразрывном коренном единстве русских народов свидетельствует история казачества. Запорожцев Карамзин называл «малороссийские казаки». Пополнялась Сечь и выходцами из Московии…

Сегодня родина в беде. Как и три с половиной века назад, Россия ввергнута в смуту. Народ бедствует, страна расчленена и подавлена иноземцами и мнимыми русскими (говорят и пишут по-русски, а мыслят и ведут себя как враги России). В ходу иноземные деньги, на экране – чужая речь. Преступно расточаются наши богатства. Живем, как в условиях оккупации. Чего фашисты не добились силой оружия, навязано нам силой денег и антинациональной политикой. Люди озлоблены и развращены.

Уместно ли в этих условиях вспоминать о русской идее? Рассуждать о всемирном единении и космическом преображении человечества, когда повсюду льется кровь и многие живут за гранью нищеты? Какая там всемирная отзывчивость, когда не отзываются на призывы помочь в беде и восстановить справедливость!

Гражданином России является каждый, кто связал себя с судьбой родины, кто считает себя россиянином независимо от национальности, родного языка и вероисповедания, кто, достигнув совершеннолетия, назвал себя россиянином. Наши соотечественники за рубежом при их желании обладают всеми правами граждан России.