2. Претензии на знание в научной речи и письме

Если доверие и вера являются рабочими принципами научных сообществ, то демонстрация хорошей репутации должна быть важной частью репертуара ученого. Я имею в виду моральную "репутацию". Честность должна проступать в отчетах ученых о своей работе. Ничто хитрое или изворотливое, корыстное или лживое не должно просачиваться через неприступную стену честности. Если "Я знаю ..." должно читаться как "Верьте мне, что...", то репутация становится эпистемоло­гической переменной, поскольку от репутации зависит готовность слушателя выс­казать требуемое доверие, уверовать. Однако в нормальных обстоятельствах вопрос о доверии не встает: оно порождается той презумпцией, что автор убеждающих (performative) высказываний, которые мы именуем научной речью, является hona fide* членом научного сообщества.

^ж полноправным (лат.) — прим. перев.

Материал этой части я в значительной мере заимствую из работы К. Уэлс (1980). В научных лекциях и неформальных беседах местоимение "мы" играет столь выдающуюся роль, что "я" практически исключается, даже когда из контекста ясно, что говорящий может иметь в виду только свои индивидуальные действия или мысли. Экзофорические местоимения — те, что приобретают недвусмыслен­ное значение, только если слушатель хорошо знает контекст, в котором они употребляются, например, если он присутствует в момент высказывания. Все указательные местоимения являются экзофорическими. Местоимения третьего лица являются примерами эндофор, поскольку их смысл может быть уяснен только из текста. Уэлс различает специфические экзофоры, для уяснения которых важен непосредственный контекст, и обобщеные экзофоры, в случае которых достаточно понять то, что она называет "культурой культуры". Так, например, когда оратор говорит "мы" для обозначения научного сообщества, то для понимания смысла такого употребления необходимо только понимание общекультурного, а не конкрет­ного контекста данного высказывания. Коротко говоря, это не подразумевает знания ни оратора, ни того, к кому он обращается.

Уэлс предлагает анализ специфического употребления местоимений в научной речи, основанный на принципе, что в английском языке все местоимения имеют тенденцию принимать эгоцентрический смысл при использовании как в качестве конкретных, так и обобщенных, экзофор. Выбор "мы" вместо "я" — прием, который имеет своим результатом риторическое устранение оратора от явной ссылки на самого себя, чтобы сделать эгоцентричность рекомендации, или знания, или чего бы то ни было, более привлекательной для слушателей. Редакторское "мы", часто встречаемое в журналистике и сейчас, исключает из круга обозначаемых лиц того, к тому обращаются. Это "мы" не означает соучастия, а подразумевает, что скрывающийся за ним человек является членом и выразителем мнении большей по размерам корпорации.

Употребляемое в ученом мире "мы" кажется на первый взгляд лишь разновид­ностью газетного "мы". Как и последнее, оно является скрыто эгоцентрическим, но используется в основном не для того, чтобы создать впечатление об общей работе научного коллектива. Скорее, оно употребляется для того, чтобы обеспе­чить слушателя, чтобы сделать его чем-то большим, чем просто слушатель. Уэлс указывает на то, что это местоимение применяется в основном вместе с гла­голами, означающими речь, показ, мышление, предвидение, задержку и возвраще­ние. Подразумевается, что аудитория не следует пассивно за тем, что происходит, но активно участвует в процессе мысли, и тем самым причастна к его резуль­татам. Возникает социальная структура, которая улавливает слушателя, посколь­ку особые эфемерные отношения, созданные подобной речью, не позволяют ему занять позицию враждебности или несогласия по отношению к тому, что было сказано. Доверие к другому индуцируется уловкой — сочетанием его с доверием к самому себе. Важность применения множественного числа в таком обращении еще более ясна, когда употребляется вариант "Давайте...". Таким образом, как выражается Уэлс (р. 33), "поверхностное значение совместной деятельности... часто лишь слегка маскирует истинного исполнителя, "я", или его мишего "вы". В более общем смысле, авторитетный и убедительный голос "я" разрушил бы иллюзию скромности. "Мы" может приобретать те самые коннотации, которых пытались избегнуть его применением".

Может ли художник сказать, мы нарисовали?