- •XXXVIII
- •Lxxviii
- •Lxxxiii
- •Lxxxvii
- •Lxxxviii
- •Cxxxiii
- •Cxxxvii
- •Cxxxviii
- •Cxlviii
- •Clxviii
- •Clxxiii
- •Clxxvii
- •Clxxviii
- •Clxxxii
- •Clxxxiii
- •Clxxxiv
- •Clxxxvi
- •Clxxxvii
- •Clxxxviii
- •Clxxxix
- •Cxcviii
- •Ccxviii
- •Ccxxiii
- •Ccxxvii
- •Ccxxviii
- •Ccxxxii
- •Ccxxxiii
- •Ccxxxiv
- •Ccxxxvi
- •Ccxxxviii
- •Ccxliii
- •Ccxlvii
- •Ccxlviii
- •Cclviii
- •Cclxiii
- •Cclxvii
- •Cclxxii
- •Cclxxiii
- •Cclxxiv
- •Cclxxvi
- •Cclxxvii
- •Cclxxviii
- •Cclxxix
- •Cclxxxi
- •Cclxxxii
- •Cclxxxiii
- •Cclxxxiv
- •Cclxxxv
- •Cclxxxvi
- •Cclxxxvii
- •Cclxxxviii
- •Cclxxxix
- •Ccxciii
- •Ccxcvii
- •Ccxcviii
- •Cccviii
- •Cccxiii
- •Cccxvii
- •Cccxviii
- •Cccxxii
- •Cccxxvi
- •Cccxxvii
- •Cccxxviii
- •Cccxxix
- •Cccxxxiii
- •Cccxxxiv
- •Cccxxxv
- •Cccxxxvi
- •Cccxxxvii
- •Cccxxxviii
- •Cccxxxix
- •Cccxlii
- •Cccxliii
- •Cccxliv
- •Cccxlvi
- •Cccxlvii
- •Cccxlviii
- •Cccxlix
- •Cccliii
- •Ccclvii
- •Ccclviii
- •Ccclxii
- •Ccclxiii
- •Ccclxiv
- •Cxxviii
- •Ccxxxvii
- •Cclxviii
- •Cccxxxi
- •Cccxxxii
- •Примечания
Cclviii
Искрились ясных глаз живые свечи,
Меня касаясь нежностью лучей,
Из недр глубоких сердца, как ручей,
Ко мне струились ласковые речи.
Теперь все это далеко-далече,
Но жгут воспоминанья горячей:
Был переменчив свет ее очей
И всякий раз иным бывал при встрече.
С привычным не разделаться никак:
Двойных услад душа не знала прежде
И не могла соблазна побороть.
Она, отведав незнакомых благ,
То в страхе пребывала, то в надежде,
Готовая мою покинуть плоть.
CCLIX
Всегда желал я жить в уединенье
(Леса, долины, реки это знают),
Умов, что к небу путь загромождают,
Глухих и темных душ презрев общенье.
Пришло б не там желаньям исполненье,
Где сны Тосканы негу навевают,
А где холмы сочувственно внимают
В тени у Сорги плач мой или пенье.
Но вот судьба враждебна постоянно,
В плену томит, где вижу, негодуя,
Сокровище в грязи, а грязь бездонна.
И пишущую руку так нежданно
Балует - и права; ей заслужу я:
Амур то видит, знаю я - и Донна.
CCLX
Мне взор предстал далекою весною
Прекрасный - два Амуровых гнезда,
Глаза, что сердце чистой глубиною
Пленили, - о счастливая звезда!
Любимую нигде и никогда
Затмить не сможет ни одна собою,
Ни даже та, из-за кого беда
Смертельная обрушилась на Трою,
Ни римлянка, что над собой занесть
Решилась в гневе благородном сталь,
Ни Поликсена и ни Ипсипила.
Она прекрасней всех - Природы честь,
Моя отрада; только очень жаль,
Что мир на миг и поздно посетила.
CCLXI
Той, что мечтает восхищать сердца
И жаждет мудростью себя прославить
И мягкостью, хочу в пример поставить
Любовь мою - нет лучше образца.
Как жить достойно, как любить Творца, -
Не подражая ей, нельзя представить,
Нельзя себя на правый путь наставить,
Нельзя его держаться до конца.
Возможно говор перенять, звучащий
Столь нежно, и молчанье, и движенья,
Имея идеал перед собой.
И только красоте ее слепящей
Не научиться, ибо от рожденья
Она дана иль не дана судьбой.
CCLXII
- Жизнь - это счастье, а утратить честь -
Мне кажется, не столь большое горе.
- Нет! Если честь несвойственна синьоре,
То в ней ничто нельзя за благо счесть.
Она мертва - пусть даже пламя есть
В ее измученном и скорбном взоре.
Дорога жизни в тягостном позоре
Страшней, чем смерть и чем любая месть.
Лукрецию бы я не осуждала,
Когда б она без помощи кинжала
В великой скорби казнь свою нашла. -
Подобных философий очень много,
Все низменны, и лишь одна дорога
Уводит нас от горечи и зла.