УИП-1

Проблема применительно к пространству только одна – проблема передачи заключенных. Передача заключенных – это передача лиц, осужденных к лишению свободы или отбывающих его в одном государстве для приведения в исполнение приговора в государство, гражданами или постоянными жителями которого они являются. Один из основополагающих документов, где впервые более или менее этот вопрос был разработан, это Типовое соглашение о передаче заключенных-иностранцев, принято на 7 конгрессе ООН, проходящем в Италии в 1985 году в Милане. Тогда был принят целый пакет документов, который получил название «Миланский план действий». В числе этого пакета 7 Конгресса ООН фигурируют в том числе Типовые правила о передаче заключенных-иностранцев. Из чего исходили составители этого документа? Они исходили из того, что если принимать во внимание географические, культурные, языковые, религиозные и прочие трудности, с которыми сталкивается заключенный, отбывающий наказание в чужой стране, целесообразнее все-таки передавать его в отечественное государство, чтобы минимизировать эти трудности.

Иногда сталкиваешься со стереотипным мнением, что если гражданин Российской Федерации отбывает наказание за рубежом, то непременно в шведской тюрьме, а потом говорят: ну какой же дурак захочет из шведской тюрьмы быть переданным в Россию для продолжения отбывания наказания. Вопрос о шведской тюрьме – это отдельный вопрос (так ли уж всё, как может показаться). Но даже если и так, даже если комфорт и благополучие шведской тюрьмы таковы, что никто не захочет вернуться в Россию, но не надо забывать, что эти договоры носят, как минимум, двухсторонний, максимум – многосторонний характер. Поэтому если вы отказываетесь его заключать, полагая, что все равно россияне не будут к нам возвращаться, то вы лишаете шведа возможности вернуться в свое отечество. Он-то уж точно, наверное, захочет вернуться отбывать наказание в своей родной шведской тюрьме. А то, что и шведы, и финны совершают здесь в том числе преступления, это всем известно. Они же тоже приезжают сюда «оттягиваться» и иногда «оттягиваются» так, что… Это первое.

А второе – ясно, что российские граждане могут оказаться в самых разных тюрьмах. Наши челноки в поисках товара где только не оказываются: в Китае, в Шри-Ланке и т.д. И вот представьте себе русского человека в китайской тюрьме: плошка риса на завтрак, рисовый отвар на обед и то, что осталось от плошки риса на завтрак и рисового отвара на обед, - на ужин. И так годами. Взвоет человек и скажет: лучше наша тюрьма, но хоть что-то, что запах хлеба напоминает, пусть будет баланда, но та, к которой ты привык. Или сухими кузнечиками будут кормить. Вот вам трудности, связанные с культурой, то есть даже набор продуктов, которыми человек привык питаться. Языковые трудности. Как-то ведь надо общаться. Ведь даже знаки в разных странах означают разное: в одних странах это одно, а в других это воспринимается, как оскорбление, и можно так за это получить! А ведь там тоже есть свои «крутые», как и у нас. А ты – иностранец. И где бы найти свое место, чтобы тебя не трогали?!

Помните, несколько лет назад в Заире наш самолет разбился при взлете. Наш экипаж, зафрахтован. Самолет практически не взлетел, он «пропахал» рынок столицы города, перемешал в месиво массу людей. Летчиков спасло то, что полиция подоспела вовремя, иначе был бы самосуд, их бы просто разорвали на куски. Но полиция блокировала, и дальше все дело пошло обычным порядком: суд, приговор, тюрьма. Представьте себе заирскую тюрьму: расовые предрассудки. Что тут скрывать? Они везде есть. В заирской тюрьме, где сплошь черные, появляются белые люди. Разве не возникнет желания «опустить» белого человека? А что значит «опустить» в заирской тюрьме, в Африке, откуда, по одной из версий, и появилась ВИЧ-инфекция?! Уровень ВИЧ-инфицированных в Африке выше, чем на каком-либо другом континенте, а в тюрьме, где вот та самая одна из групп риска (гомосексуальные и прочие связи), он, естественно, еще выше. И никакой гарантии, что кроме морального унижения, еще эти летчики не будут ВИЧ-инфицированы, абсолютно нет.

И последний пример, хотя число их до бесконечности можно множить. Вообще-то говоря, для людей важно, в том числе и для российских граждан, какие бы не были наши тюрьмы, некоторые представляют, что какой же дурак захочет в русскую тюрьму. Я вас уверяю: захочет. Вот тот же самый экипаж летчиков в Индии. Сами они из Прибалтики. Так они пошли на то, чтобы принять российское гражданство, чтобы Путин мог к чему-то апеллировать, что он заступается не просто за них, как за бывших советских, а как за граждан России, чтобы вызволить их из индийской тюрьмы. Все они практически были больными, в язвах, со всякими инсультами и прочим, потому что там тюрьма – это бетонный мешок, это удушающая, дикая жара днем и невероятный холод ночью.

Так что наивно было бы полагать, что ни с какими языковыми, национальными, культурными, религиозными и прочими трудностями заключенные не сталкиваются и все из числа российских граждан готовы отбывать наказание где угодно, но только не в России. В большинстве случаев скажут: Ладно, Бог с ним, пусть в нашей российской тюрьме, с нашей баландой, с нашими мужиками, с ними хоть общий язык можно найти, с ними можно договориться. А с теми не договоришься: или Коран заставят принять, или в мусульманство обратят, и всё, что угодно, будешь долбить, учить и так далее. А здесь – пусть лесоповал, но никто не заставляет ничего учить, вроде как сам по себе. Так что трудности действительно есть.

Да и потом те же языковые трудности. Предполагается, что в процессе наказания человека надо как бы исправлять, пытаться его перевоспитать, воздействовать. А как оказать воздействие на того, кто даже язык с трудном понимает? Какой смысл его воспитывать? Наказание утрачивает смысл, это первое. А во-вторых, воспитание-то для чего? Для того, чтобы вернуть человека в общество с представлениями о том, как надо жить в обществе. Эта цель достижима бывает достаточно редко. Но в идеале она ставится. А какой смысл воспитывать того человека, который в этой стране не останется? Его надо воспитывать в своей социокультурной среде, чтобы он вернулся в свою социокультурную среду. Вот из этих соображений. Если с нашей колокольни это кажется кому-то нелепым, то, скажем, с точки зрения того же шведа или финна это кажется очень важным, чтобы финн перевоспитывался в финской тюрьме и, выйдя на свободу, жил в этой Финляндии как законный гражданин. А как готовить себя к воспитанию? Финнам интересно, чтобы он перевоспитывался в Финляндии и чтобы Финляндия потом не имела с ним забот, когда он выйдет, потому что, сколько бы он не был в тюрьме, он в конце концов вернется к себе домой, там у него семья, которая может на него позитивное воздействие оказывать. Одно дело в Финляндии семья приедет на свидание, а другое дело под Иркутск из Финляндии съездить на свидание. Не так-то это просто и не так-то часто съездишь. А там можно каждые выходные ездить. А ведь если человек поддерживает связь с семьей, у него есть какой-то стимул вернуться рано или поздно.

Итак, каковы условия передачи заключенных из одной страны в другую? Передача возможна только в случаях длительного приговора к лишению свободы. Другие виды приговоров обычно приводятся в исполнение на месте, хотя ряд стран, например, Бенилюкс заключает договор об исполнении всех наказаний. Вот тут, действительно, можно задуматься, насколько это рационально. Человека приговорили в России к штрафу. Зачем же передавать его в Белоруссию для исполнения штрафа. Ведь штраф идет в бюджет, он же казну пополняет. Смысл-то какой отказываться от денег? В странах Бенилюкс решили, что всё уравновешивается: эти у себя заплатят, наши – у нас заплатят и в конечном счете ничего не теряем. Может быть. Но у нас так, как в общемировой практике, речь идет только о передаче заключенных, но не осужденных вообще к другим видам наказаний.

Срок лишения свободы должен быть не менее полугода, чтобы ставить вопрос о передаче. При назначении лишения свободы на меньший срок никакого смысла ставить вопрос о передаче нет, да и сами международные конвенции это запрещают, поскольку пока суд да дело, документы туда-сюда ходят из страны в страну, практически этот срок будет исчерпан. Как раз примерно столько времени уйдет на согласование всех вопросов.

Третья позиция. Передача может быть осуществлена только на основании вступившего в силу и определенного приговора. В ряде стран суды иногда выносят неопределенные приговоры. Наше законодательство это в принципе не допускает. Поэтому нам такого заключенного не передадут, поскольку не понятно, на какой срок исполнять приговор, в нем срок не обозначен. И вступившего в силу. Что означает «вступившего в силу»? То, что при передаче приговор пересмотру не подлежит, все данные в приговоре принимаются, как истина в последней инстанции, ревизии не подвергаются. Есть некоторые нюансы, когда можно пересмотреть приговор, но эти тонкости ни к чему. Например, лицо осуждено заочно в другой стране, а потом явится в своем государстве лично и представит доказательства, что его осудили неправильно да еще заочно. Тогда, в принципе, пересмотреть можно. А по общему правилу приговор пересмотру не подлежит. Вопрос только в том, что его надо исполнить. Что здесь происходит? Происходит признание приговора иностранного суда. Мы признаем, как само собой разумеющееся, приговор иностранного суда, признаем его силу и берем на себя обязательство привести его в исполнение. Это отступление от общего правила, что мы сами вершим правосудие и сами приводим в исполнение приговоры.

Итак, приговор не пересматривается, но, как вы понимаете, в силу естественных расхождений могут быть какие-то несоответствия между санкциями в законодательствах разных стран. Здесь возможно два варианта: либо приговор приводится в исполнение, скажем, отдельным актом, постановлением суда, второй приговор не выносится. Вынести второй приговор в России, если российский гражданин в Россию передан для отбывания, это значит нарушить принцип «никто не может быть дважды осужден за одно и то же преступление». Поэтому либо постановление суда, либо административный акт на тот срок, который указан в приговоре. Если же срок не соответствует, он приводится в соответствие с нашими санкциями. Если он выше, чем наши санкции, то наказание определяется по максимуму наших санкций. Допустим, человека приговорили к пяти годам лишения свободы, а максимум у нас за данное преступление всего лишь 4 года. Значит, он будет отбывать 4 года.

Иногда и санкции могут качественно различаться. Тогда один вид наказания заменяется другим, наиболее подходящим по содержанию, наиболее близким по содержанию. Допустим, во Франции есть такой вид наказания, как каторжные работы. У нас в буквальном смысле слова каторжных работ нет. Но в конечном-то счете что такое каторжные работы? Это лишение свободы, но только с отбыванием не в колонии, а на каторге. Или, допустим, до сих пор в арабских странах существуют членовредительские телесные наказания, отсечение рук за кражу (шариат), отсечение головы. Как быть в такого рода случаях? В таких случаях в выдаче отказывается. Вопрос решается отрицательно, если нет возможности заменить один вид наказания на другой, наиболее подходящий. Например, мы ничем не можем заменить отсечение руки, у нас близких по сути наказаний членовредительского характера не существует.

Таким образом происходит преобразование сроков, видов, но не пересмотры приговоров.

Срок, который лицо отбыло в иностранном государстве, конечно, вычитается из общего срока, то есть то, что он там отбыл, учитывается. Есть некоторые отступления от этого порядка, когда исполнение приговора осуществляется в полном объеме, независимо от того, что в национальных санкциях предусмотрено. Такое исполнение приговоров в полном объеме характерно только для скандинавской модели сотрудничества. Финляндия, Швеция, Норвегия, Дания, Исландия заключили между собой договор, где определили, что приговоры друг друга будут приводиться в исполнение в полном объеме. Даже если у кого-то санкция меньше, по местному законодательству выше не прыгнешь, но раз мы признаем приговор иностранного суда, значит, сколько он определил, столько мы и исполняем. Так они между собой договорились. У нас таких договоров нет, мы приводим приговор в соответствие с действующим законодательством.

Институт передачи осужденных родственен институту выдачи преступников. При всем том, что это два родственных института, даже на слух они почти одинаково звучат, по своей правовой природе они все же разные. Выдача преступников – это институт уголовного права, а передача заключенных – это институт уголовно-исполнительного права. У них даже отраслевая принадлежность разная. Там выдается преступник для того, чтобы осудить, наказать, а здесь уже осужденный наказан, и речь идет только о том, кто будет приводить в исполнение: то ли по месту вынесения приговора, то ли по месту гражданства.

Вот эта отраслевая проблема накладывает отпечаток и на другие различия. Скажем, инициатива выдачи исходит от заинтересованного государства. То есть то государство, которое заинтересовано в осуждении, инициирует выдачу, то есть просит выдать. Например, мы просили Францию выдать нам Живило, Испанию – Гусинского. А вот инициатива передачи заключенных может исходить, во-первых, от обоих государств. Одно может говорить: отдайте нам для приведения в исполнение приговора нашего гражданина. И то государство может поставить так вопрос: вот мы осудили его, а дальше забирайте его и сами исправляйте.

Кстати, тут помимо всего, что я говорил (языковых, национальных, религиозных и прочих трудностей), есть еще одна подоплека в существовании этого института, которая никогда не провозглашается, о ней никогда не говорят в открытую, наверное, потому, что это неприлично. А подоплека – экономическая. Ведь лишение свободы – это достаточно дорогое удовольствие, связанное с необходимостью содержания, питания, расходов на сами исправительные учреждения, коммунальные услуги, на охрану. Для бюджета каждой страны это обходится достаточно дорого. Я не знаю практически ни одной страны, которая бы не жаловалась на нехватку тюремных средств. Все просят деньги из бюджета на строительство новых тюрем, их везде не хватает. Их везде дают, но дают не столько, сколько надо. Кстати говоря, чем богаче страна, чем комфортабельнее тюрьмы, тем они дороже. Поэтому почему страна сама может выйти с инициативой в отличие от выдачи преступников? Ведь нам же не говорит Испания: а не хотите ли вы, чтобы мы вам выдали Гусинского? С какой стати? А вот передать – это вполне. Не хотите ли вы забрать своего заключенного, чтобы он в вашей тюрьме отбывал заключение? Потому что, а зачем нам его кормить, поить, лампочка горит, батареи греются, охрана ходит. И всё это за счет нашего налогоплательщика. А мне еще выбираться на следующий срок. И если я не буду думать о своем налогоплательщике… Вы этого обормота толком не научили вести себя в приличном обществе, он к нам приехал, совершил преступление, а теперь мы должны его кормить и воспитывать?! Нет, забирайте, сами кормите.

Но говорить об этом напрямую на международных конгрессах не принято. Там говорят о языковых трудностях и так далее, что дома конечно лучше, в своем отечестве. Но лучше еще и потому, что пусть свое отечество кормит своих преступников за счет своих налогоплательщиков. Кстати, говорят: давайте сделаем у нас такие тюрьмы, как в Швеции. Хорошо, давайте, только посчитайте при этом на калькуляторе, на сколько нам еще нужно увеличить налоги, чтобы закрыть строку в бюджете об обустройстве наших тюрем по шведскому образцу. Готовы раскошелиться? Нет проблем. И все будут счастливы.

Так вот, инициатива может исходить от обоих государств, в отличие от выдачи преступников. Более того, инициатива может исходить от самого осужденного, который может попросить передать его, от его представителей, родственников, от его адвокатов. Другое дело, что наши адвокаты не могут правильно оформить такие просьбы, а их более чем достаточно. У нас, скажем, в Санкт-Петербурге достаточно большая азербайджанская диаспора, и многие азербайджанцы совершают преступления. Конечно, они предпочитают быть переданными для отбывания наказания в Азербайджан, причем по самым разным причинам, те же климатические сложности. Одно дело в Архангельске отбывать наказание, а другое – на берегу Каспийского моря, где человек вырос, к чему он привык с колыбели. И языки, и прочее. И еще одно немаловажное обстоятельство, о котором тоже вслух не говорят. Может быть, этот человек рассчитывает на то, что там очень большое значение имеют родственные, клановые и прочие связи. Если там есть знакомый высокопоставленный человек в правоохранительных органах, он легче его оттуда вытащит. Там свои орудия для этого. А здесь выцарапать из архангельской колонии будет гораздо сложнее. Но специалистов, которые бы могли соответствующим образом оформить все документы и грамотно выступить с ходатайством по передаче данного заключенного в Азербайджан, увы, мало. Поэтому иногда эти вопросы повисают в воздухе, хотя в реальности они существуют.

Еще одно отличие. Выдан может быть и собственный гражданин. В принципе, ряд стран допускает выдачу собственных граждан. А вот передан для исполнения наказания – только иностранный гражданин, только иностранец передается в свое отечественное государство. Поэтому, в принципе, даже не исключена такая ситуация, когда какая-то страна выдает собственного гражданина, его там осуждают, а потом вновь передают его, но уже не для осуждения (он уже осужден), а для приведения в исполнение приговора суда у себя дома. Теоретически такая ситуация не исключена.

И еще одно отличие. Когда какое-то государство принимает решение кого-то выдать, самого человека об этом не спрашивают: его заковывают в наручники и выдают. Если бы испанский суд принял решение выдать Гусинского, то его мнение на этот счет не стали бы спрашивать. Если бы он усмотрел основания для этого. Другое дело, что не нашел, полагая, что в данном случае Гусинский – не преступник, а человек, который преследуется за политические убеждения, как борец за свободу слова и вселенское счастье.

А вообще говоря, передача менее принудительна. Даже во многих договорах предусматривается, что передача возможна только с согласия передаваемых. Если он не согласен… Вот вам ответ на вопрос: какой же дурак не захочет в шведскую тюрьму (российский оболтус). Если он не согласен, не поедет, скажет: ребята, я не хочу, мне у вас нравится. Почему только с согласия закрепляют многие страны? Потому что считается так, что передача не должна приводить к ухудшению положения. Ее направленность – на улучшение положения, чтобы человек оказался в родной языковой среде, в родной культуре, в привычной религиозной среде, чтобы у него не было никакой почвы для конфликтов, чтобы было привычное питание. Как говорится, дома и стены помогают. То есть это направленность на то, чтобы человеку было лучше. Но если оказывается, что это приводит к ухудшению его положения, становится хуже, тогда передача теряет смысл. А зачем тогда передавать? Остается только один голый экономический смысл: вы вырастили гражданина-преступника – вы с ним и занимайтесь, кормите, воспитывайте и т.д. Но, еще раз говорю, об этом экономическом смысле в приличном обществе говорить не принято.

________