2.2. Раскрытие подпольной организации «Союз защиты Родины и свободы»

«Я приехал в Москву в феврале 1918 года, и со мною в кармане было каких-нибудь 500 - 700 рублей керенскими деньгами... Средств никаких не было. Средства я добывал тем, что я сам лично бегал по Москве и находил - где тысячу, где пятьсот, где 2 тысячи керенских денег. Вот какой был первоначальный бюджет».¹⁹

Так потом вспоминал Борис Савинков самое начало знаменитого своего «Союза защиты Родины и свободы», охватившего пол-России. Организация росла, росла гораздо быстрее, чем он или кто-либо еще ожидал и, конечно, этих денежных средств ни в какой мере не хватало. И именно в это время Масарик прислал 200 тысяч рублей. Вот они-то и спасли организацию. Они дали ей возможность развиваться и прийти в такое положение, когда она своей численностью и организованностью заинтересовала французского посла Нуланса, от которого Борис Викторович получил более двух миллионов рублей.

За несколько месяцев он оформил крупную организацию из осколков партии правых эсеров и отдельных, «бойцовски» настроенных представителей партий кадетов, народных социалистов. Члены этой подпольной организации не только были вооружены, но и подавляющее их большинство имело за плечами боевой опыт фронтового офицерства. Даже среди офицеров латышских стрелков, наиболее близких к Кремлю, Савинков сумел создать ячейку своего «Союза», надеясь с их помощью захватить все большевистское правительство. Савинкова и латышей объединяло общее неприятие только что подписанного большевиками и немцами Брестского мира (по которому Латвия переходила под власть Германии).

В скором времени «Союз» насчитывал около 5000 добровольцев, имел отделения в Казани, Калуге, Костроме, Ярославле, Рыбинске, Челябинске, Рязани, Муроме. В каждом из этих городов создавались склады оружия на случай выступления. Центральный штат «Союза», возглавляемый Савинковым, находился в самом центре Москвы и существовал под видом «лечебницы для приходящих больных». Помимо Бориса Викторовича, руководителями этой организации были генерал-лейтенант Рычков, полковник Перхуров и командир латышского советского полка, охранявшего Кремль, Ян Бредис.

Савинков первоначально думал о выступлении в Москве. Выступление было назначено на 1 - 2 июня и к этому времени велись приготовления. Однако выступление в Москве было отменено и решено было эвакуировать часть организации в Казань. Захватить Совет народных комиссаров и важнейшие стратегические пункты в Москве было тогда нетрудно, но продержаться невозможно, во-первых, ввиду значительности советских отрядов и, во-вторых, ввиду невозможности прокормить население столицы, так как транспорт был разрушен. Новая власть скоро бы потерпела крах.

Однако бездействие организации грозило ей распадом, и штаб разработал и принял план захвата Казани. Савинков говорил, что «отдал распоряжение об эвакуации части членов организации в Казань на тот предмет, чтобы при приближении чехов поднять там восстание».²⁰

Были намечены воинские части для эвакуации, посланы квартирьеры в Казань. Всего предполагалось переправить 500 - 700 человек. Едущим на разведку квартирьерам выдавали при поездке 400 рублей и на наем помещения 2000 рублей; кроме того, квартирьер получал 400 рублей на семью, 150 рублей подъемных и обмундировочных - 100 рублей, пользовался квартирным довольствием. Была составлена особая инструкция, которой должен был руководствоваться каждый эвакуировавшийся член «Союза».

Подвела болтливость некоторых членов... В разгар эвакуации, в ночь на 30 мая, Всероссийской чрезвычайной комиссией был арестован явочный штаб «Союза» в Москве и через него до 100 членов «Союза».

Там же были захвачены план эвакуации в Казань и документы о существовании «Союза» и подготовке выступления в Казани.

Собственно говоря, казанской «чрезвычайке» о заговоре стало известно чуть раньше - в конце апреля - начале мая. Местный меньшевик Пионтковский (впоследствии знаменитый историк), занимавший пост заместителя губернского комиссара труда, рассказал Вере Брауде историю о том, как некий однокашник-офицер, происходивший из семьи священника, вдруг предупредил его о скором перевороте. Но назвать его имя Пионтковский категорически отказался. Вера Петровна не стала настаивать и давить на двурушника, а просто просмотрела списки соучеников Пионтковского и вычислила фигуранта. Это был некий Сердобольский, обитавший на Поповой горе - ныне улица Тельмана.

Во время обыска хозяин удрал в окно, а его гости - Нефедов и Богданов - угодили в ЧК. Там Нефедов рассказал и о генерале Попове, руководившем организацией, и о складе оружия, которым заведовал Богданов. Возглавляли дело бывший военком Керенского в Казани Калинин и другой меньшевик - Бартольд.

29 мая в Казань отправились квартирьеры из Москвы. Явиться они должны были в «Северные номера»: спросить Якобсона - известного эсеровского деятеля эпохи 1905 года, отрекомендовавшись «от Виктора Ивановича». У них был и адрес казначея партии правых эсеров Константина Винокурова - Поперечная 2-й Горы, 12 (Лесгафта), через которого должны были выйти на Иосифа Александровича Спрингловича, начальника боевой дружины правых эсеров и Леонида Ивановича Резенева-Розанова. Но роль квартирьеров сыграли московские чекисты Заковский и Штрингфлер.

После приезда в Казань московские чекисты отправились с вокзала к своим местным коллегам, располагавшимся на тот период времени на улице Воскресенской в здании губревтрибунала и следственной комиссии трибунала.

О характере их визита Дзержинский накануне предупредил 24-летнего председателя Казанской губернской ЧК Гирша Олькеницкого. Руководитель губЧК в помощь москвичам выделил все, что мог – троих своих подчиненных 21-летнего Валентина Несмелова и 22-летних Федора Копко и Петра Лавриновича, а также группу красноармейцев для оцепления – бойцов интернационального батальона им. К. Маркса, чей штаб располагался в трехэтажном здании Петровского женского училища – на одной улице со штабом заговорщиков, но чуть поодаль, на спуске с холма в Суконную слободу.²¹

Это тот самый адрес почтового ящика для квартирьера Леонида Розенфельд-Розанова, который записал при допросе Пинки Дзержинский. Но сам квартирьер проживал в другом доме, о котором речь чуть далее.

Позже Заковский докладывал Петерсу, как красноармейцы окружили двухэтажный дом на тихой улице Казани, на краю оврага. Конспирировались офицеры плохо. И это несмотря на то, что 25 мая Казанский губисполком поручил местной Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией разработать план разоружения буржуазии. И дал полномочия на производство массовых обысков с привлечением для этой цели солдат гарнизона. А буквально за сутки до арестов, 2 июня в Казани и губернии было объявлено военное положение, запрещались неорганизованные митинги, «скопления граждан на улицах». Заковский вместе с Штримпфлером зашел в конспиративный штаб савинковцев и предъявили свой пароль. На квартире в это время находились 52-летний генерал-лейтенант Иван Попов, руководивший ячейками офицеров-монархистов, глаза и уши Савинкова в Казани поручик Василий «Ольгин» (Герцен), жена бывшего министра Временного правительства Валентина Никитина («тетя Варя»), один из лидеров местных правых эсеров Якобсон и другие члены «Союза защиты родины и свободы» - всего около 20 человек.

Ряженых чекистов встретили вежливо – предложили чай с булкой. Заковский и Штримпфлер, приглашение приняли, но сели на всякий случай ближе к выходу. Гости нервничали и особенно Штримпфлер. «Чаевничать» без прихлебываний, эстетично и по офицерски у них не получилось. Чекисты заметили, что на них косятся, и хозяева о чем-то перешептываются.

Вместо выполнения задачи внедриться в состав заговорщиков и узнать их секреты изнутри, Штримпфлер выхватил маузер. На шум ворвались казанские чекисты и красноармейцы из оцепления. В результате все обитатели квартиры были арестованы. В тот же день был арестован на своей квартире в доме Попова по Пушкинской улице и квартирьер «Союза» Розенфельд-Розанов.

У него было обнаружено письмо со словами: «Необходимы наши руководители - штаб. Много подозрений и сильных фактов на кадет и с.-р. Осторожно политику». ²²

У Никитиной сотрудники ВЧК нашли черновик письма, который она успела в этот день отправить в Москву: «Завтра свяжусь со штабом генерала Алексеева. Их здесь 600 человек. Присылайте кого-нибудь. Здесь путаница большая. …Решили мы с.-р. ничего не давать, но открыто не показывать своего отношения. Необходимо здесь Бредиса (бывший командир 1-го латышского стрелкового полка Фридрих Бриедис (Бредис) руководил контрразведкой «Союза») или еще кого-нибудь из его сотрудников. По словам Лели, у вас очень плохо, но это ничего. Бог не выдаст. Все старые явки недействительны, завтра сделаю публикацию с адресом».

Но самые интересные документы были обнаружены у «Ольгина». В них содержалась часть адресов для расквартирования пребывающих боевиков, а также информация по их снабжению.

Следует признать, что казанские чекисты в решительный момент показывали куда большую решимость, чем их противники.

Так 18 июня в водовороте гарнизонной бучи - совсем как в октябре 17-го - чуть было не кончилась, едва начавшись, власть большевиков и «чрезвычайки». В городе появился вооруженный отряд дезертиров с сызранского участка фронта. Гарнизонный комитет тут же взял его под свою защиту и вступил в спор с Советом, предлагавшим решительные меры против беглецов и отправку обратно на фронт. С дверей винных складов на Проломной были сбиты замки, в частях появилось вино, зашумели недовольные. Это происходило в самом Кремле, где стояли бузотеры. Большевики вынуждены были даже перенести свой штаб и архивы в Клуб коммунистов (Карла Маркса, 66). Там они срочно сформировали военно-революционный комитет и, стянув верные им части, приготовлялись вооруженным путем подавить разгоравшийся мятеж.

И снова большие события были предотвращены малой кровью: тайная полиция большевиков - ЧК - переиграла своих противников. Многочисленные аресты выбили руководителей и подстрекателей.

В это время в Казани практически ежедневно печатались списки расстреливаемых контрреволюционеров. О Вере Брауде говорили шепотом и с ужасом.