Tilli

Историческая социология

© 2009 г

ИСТОРИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ

ТИЛЛИ Ч.

ТИЛЛИ Чарльз (1926 - 2008 гг.) - почетный профессор Колумбийского университета НьюЙорк (США).

В1844 г. Огюст Конт в "Лекции о духе позитивизма" предложил общую науку о человечестве назвать "социологией" [7]. В представлении Конта иерархия наук начиналась с математики, астрономии и шла через физику, химию и биологию вверх к социологии. Зрелость наук, заявил он, сделала возможным построение краеугольной науки - социологии. В этот решающий для дисциплины момент концепция социологии Конта включала историю. Более того, она фактически состояла в основном из анализа исторических стадий развития человечества. С этого момента, однако, профессиональная история и профессиональная социология шли очень разными направлениями.

Втакой, какой дисциплинарно сложилась история в конце XIX в., профессионалы-историки специализировались по отдельным периодам и странам: современная Латинская Америка, древний Китай и т.п. Специализация формировала кластеры экспертного знания, источников, языков, институций, присущих разным пространственно-временным условиям. Это в свою очередь порождало совместные исследовательские программы, споры специалистов, обучение пополнения, отторжение непрофессионалов от гильдии историков. Это же делало синтез истории человечества в духе Конта менее привлекательным для рядовых историков.

Вэто же время и социологи дробились по специализациям, изучая в основном структуры и процессы: семья, религия, индустриализация, преступность и т.д. Данные они черпали из наблюдений в странах проживания. Исторические работы социологов делились на широкие эволюционные, стадиальные схемы и на введения в исследования современных социальных феноменов. Из этих противоположных форм интеллектуальной организации вырос ряд взаимных недопониманий историков и социологов, включая распространение среди социологов представлений, что социология - наука объясняющая, генерализирующая, а история - наука описательная и конкретизирующая, обреченная поставлять сырье социологам для обобщений. Историки в ответ сетовали, что изучаемое социологами настоящее само лишь узкий момент истории, оно не может претендовать на универсальное значение, а вырывать примеры из истории без основательного знания соответствующих источников, языков и институций - путь к интеллектуальной катастрофе.

Несмотря на растущее деление этих дисциплин, конечно, отдельные мыслители после Конта пытались осуществить великий синтез, явно не ограниченный одной дис-

Источник: International encyclopedia of behavioral and social sciences. Amsterdam: Elsevier, 2000 - httpillpro-fessor-murmann.infoltillyl2001_historical_soc.pdf

стр. 95

циплиной. Идеи и достижения Карла Маркса и Макса Вебера [17, 33] выходят за пределы какой-либо одной дисциплины. Попытки осуществить великий синтез путем обращения к фундаментальным проблемам истории продолжались и в XX веке - труды Баррингтона Мура мл., Норберта Элиаса, Иммануэля Валлерстайна, Уильяма Мак-Нейла [8, 19, 20, 21, 33] переполняли дисциплинарные контейнеры. Эти труды принадлежат к общему наследию истории и социальных наук, а не к зауженному полю исторической социологии.

Идея особого начинания, именуемого исторической социологией, сформировалась лишь в XX веке, когда социологи сами стали четко различать данные, получаемые прямыми наблюдениями настоящего, от косвенных наблюдений прошлого. Исторические социологи пытались соединить оба вида данных путем основательных исследований иных условий, нежели те, в которых они сами жили. На протяжении XX века историческая социология концентрировалась на достижении четырех достаточно различающихся целей. Их можно назвать социальным критицизмом, идентификацией паттернов, расширением масштаба (scope extension) и анализом процессов. Все это - признанные, эффективные формы социологического анализа. Они существенно, однако, различаются по целям, процедурам и результатам.

Исторический социальный критицизм реконструирует прошлое ради формирования выбора человеком настоящего и будущего. Выбор основан на естественной посылке, что история содержит данные об успехах и неудачах людей при решении проблем, сохраняющихся и сейчас, что если существуют долгосрочные тренды, их причины, видимо, сохраняются; и что в текущей истории содержатся ограничения того, что произойдет. На этом пути социологи создали соперничающие повествования о развитии капитализма как освобождении, как угнетении и как о чем-то среднем между этими двумя версиями. Точно так же, социология семьи видит в истории средство критики нынешних тенденций и картографирования будущих альтернатив.

Хотя описание и критика современных социальных условий занимали многих социологов XIX века, большая часть социологии XIX века состояла из исторического социального критицизма - попыток найти лучшие решения дилемм времени и общее направление развития человечества путем постановки настоящего в рамки длительных крупных социальных процессов. Такие вехи социальной мысли XIX века как "Капитал" Карла Маркса, "Экономика и общество" Макса Вебера, "Общность и общество" Фердинанда Тенниса [17, 31, 33] встраивали критику современной социальной жизни общества в широкий исторический синтез. Эта традиция сохранилась до нашего времени, когда такие разные социологи как Гёран Терборн, Теда Скокпол, Юрген Хабермас и Орландо Паттерсон [10, 22, 24, 25, 26, 30] подкрепляют современную социальную критику данными истории. В своем лучшем варианте социальный критицизм помогает людям действовать мудро и эффективно в настоящем, показывая возможные варианты будущего и пути к нему.

Исторический социальный критицизм частично совпадает с идентификацией паттернов, которой он помог стать социологической специализацией. Идентификация паттернов - это поиск повторяющихся структур и цепей событий во времени и пространстве. До Второй мировой войны идентификация паттернов часто содержала в себе естественную историю крупных агрегатов. Так, Питирим Сорокин утверждал, что каждая цивилизация проходит через идеационную, идеалистическую и чувственную фазы [27]. (Представления Сорокина частично были социальным критицизмом, поскольку он утверждал, что западная цивилизация достигла последней стадии чувственной культуры - разложения и что лишь духовное обновление спасет Запад.) Идентификация паттернов также приняла форму естественных историй войн, революций, социальных движений и других феноменов меньших масштабов.

После Второй мировой войны идеи развития и модернизации частично повторяли модели естественной истории, но исторические социологи, занимавшиеся идентификацией паттернов, в целом перешли к изучению процессов в рамках стран, регионов - секуляризация, индустриализация, революция, демократизация, рост населения. Те,

стр. 96

кто идентифицировал паттерны, обычно стремились обнаружить необходимые и достаточные условия крупных повторяющихся трансформаций и/или устанавливать общие последовательности событий этих трансформаций. Большая часть идентификации паттернов по большей части состоит из выстраивания сравнимых случаев и определения того, соответствуют ли они предлагаемому паттерну. Такие разные исследователи образования государств как Райнхард Бендикс, Майкл Мэнн, Бернар Зильбермен [5, 15, 23] собирают исторические данные о централизованных бюрократиях в разных странах и выявляют, всегда ли бюрократическое государство сопровождает рост экономики. Лучшие образцы идентификации паттернов помогают распознать повторяющиеся социальные процессы с достаточной точностью, позволяя предвидеть наступающие действия.

Расширение масштаба (scope extension) применяет к историческим ситуациям техники, модели или обобщения, созданные социологами при изучении современной жизни общества. Демографы, например, часто верифицируют или уточняют модели изменения рождаемости, первоначально созданные для объяснения различий или краткосрочных современных популяционных перемен путем изучения долгосрочных периодов исторического опыта. Аналогичным образом, те, кто практикует сетевой анализ, иногда распространяли идеи и техники из области изучения связей в современном населении для реконструкции меняющихся связей населения в историческом прошлом. Расширение масштаба исторических случаев может оказаться совершенно а-историчным, если аналитик игнорирует темпоральнопространственные контексты изучаемых социальных процессов. Но оно часто позволяет расширять сотрудничество историков и социологов, адаптировать идеи социологов к истории. Историки, например, провели ценные исследования социальной мобильности прошлого, изучая данные и отрезки времени, которыми пользуются их собратья - социологи.

В дисциплинарных рамках истории сложились даже специальные области социальной истории, истории семьи, демографической истории и экономической истории на стыках с социальными науками, включая социологию [33]. В данных областях часть работы заключается в социологическом расширении масштаба или его эквивалентов в отношении экономики и политической науки. Мур поднимает вопросы те же, что и историки, применяя модели, теории и техники социальной науки, например, коллективные биографии для отслеживания перемен в составе британского дворянства [29].

У расширения масштаба есть зеркальная версия - использование исторических данных для критики распространенных представлений современных социологов. Исторические труды Вивианы Зелизер часто используются для иллюстрации этой мысли. Хотя ее труды о социальном смысле денег лежат между расширением масштаба и анализом процессов, описание ею страхования жизни и ценности детей в США в XIX-XX столетиях показывает, что экономические трансакции, часто описываемые так, будто они действуют вне культуры, или даже вопреки ей, - на деле основаны на развитых меняющихся сетях общих оценок и общего понимания. Потребовалась большая культурная работа, например, чтобы сделать страхование жизни приемлемым для американцев [36, 37, 38]. В своих лучших достижениях расширение масштаба достигает двух целей - корректирует исторические предвзятости и расширяет области социально-научного знания.

Анализ процессов - это проверка взаимного влияния социальных интеракций во времени и пространстве. Не рассматривая пространство и время как дополнительные переменные, он предполагает, что пространственно-временные связи определяют социальные процессы, что социальные процессы происходят по-разному как функция их времени и пространства. Социологи, изучая урбанизацию, например, долго пытались идентифицировать повторения последствий и географических контуров роста городов (идентификация паттернов), определить также, применимы ли объяснения роста городов, довольно прилично работающие в нынешних капиталистических странах, к некапиталистическим условиям (анализ процессов). Хотя теоретики иногда заимствовали свои идеи по этому вопросу из биологической экологии или из сравне-

стр. 97

ний современных популяционных процессов, такой вид анализа процессов является в сущности историческим. У аналитика нет выбора - нужно помещать изучаемые процессы во время и пространство, а затем задаваться вопросом, как время и пространство влияют на них. Те, кто анализирует процессы, как правило, отрицают посылку тех, кто идентифицирует паттерны: повторение в истории крупных структур и процессов, в сущности, в тех же самых формах. Анализ процессов позволяет - напротив - находить объяснения вариаций.

Смелый пример - работа Джанет Лейлы Абу-Лугход [3] о мир-системе XIII века. Отвечая на положение И. Валлерстайна, что в условиях европейского капитализма первая экономическая мир-система сформировалась в XV веке и существует с тех пор, Абу-Лугход проанализировала связи между такими далекими друг от друга городами как Багдад, Калькутта, Кантон и Малакка тремя веками ранее. Она привела данные об активной торговле - по суше и морям, где тогдашняя Европа была периферийным довеском. Хотя анализ АбуЛугход построен вокруг тех видов механизмов (производство интеракции путем торговли высокоценными товарами), что и у Валлерстайна [32], она ставит новые вопросы. Абу-Лугход заставляет нас задуматься, почему и как огромная азиатская мировая система пришла в упадок и на ее место пришла подчиненная Европе система. В лучшем случае, анализ процесса идентифицирует каузальные механизмы мирового масштаба, а также условия, влияющие на активацию, интеракцию и результат работы этих механизмов [12].

Социальный критицизм, идентификация паттернов, расширение масштаба и анализ процессов несколько по-разному подходят к историческим данным. Социальный критицизм полагается почти всецело на отбор и использование существующих исторических повествований, часто повторяя критику мыслителей прошлого. Так, теория коммуникативного действия Ю. Хабермаса [10] реинтерпретирует современную западную историю (особенно, немецкую), критикуя Карла Маркса, Макса Вебера, Эмиля Дюркгейма, Талкота Парсонса и других мыслителей; она приходит к предложениям о роли критической теории на службе освобождения человека. В явно более историческом стиле Мануэль Кастельс в "Информационном веке" [6] рассматривает смену систем информации и идентичностей во всем мире в конце XX века, устанавливая выбор и вызовы, стоящие перед человечеством сегодня. Источники Кастельса это статистические сборники и личные наблюдения. Но за пределами общей теории и ближайшего прошлого они построены на трудах историков и исторических социологов.

В целом, те, кто идентифицирует паттерны, берут данные из синтеза, предлагаемого историками, извлекают сопоставимые данные. Фактически они применяют одну и ту же анкету к разным эпизодам истории. В "Общностях дискурса" Роберт Вутнов [35] ставит вопрос: как возникают идеологические новации, - сравнивая протестантскую реформацию, европейское Просвещение и марксистский социализм. Разделы его воображаемой анкеты включают условия среды (темп экономического роста, например), институционные контексты (например, раскол в правящих элитах), последовательность действий (коммуникация новых идеологий в массы последователей). Вутнов извлекает данные по этим разделам из прочтения большого объема трудов историков, перекраивает данные, находит единообразия, - например, повторяющееся возникновение не одной веры, а соперничающих идеологий, из которого процесс политической селекции выделяет ту или иную в качестве доминирующей. Такие воображаемые опросы упорядочивают поиск, но они влекут за собой и два серьезных риска: считать, что события, институции, социальные отношения эквивалентны, хотя они в действительности принципиально различались; игнорирование причинных связей событий, институций, социальных отношений в рамках их реальных исторических условий.

Историки - авторы текстов и обобщающих трудов - часто действуют способами, внешне напоминающими социологическую идентификацию паттернов. Они объединяют детальные исследования других историков в свой большой синтез. Но синтез историков, как правило, держится не на обнаружении элементов сходства в разных эпи-

стр. 98

зодах, а на установлении связей между эпизодами. У историков связи возникают по-разному: из эволюции политических и экономических систем, из влияния лидеров, из трансформаций доминирующих культур или даже из таких критически важных событий как создание первых империй в Китае или русских революций 1917 г. Но в целом синтезаторы истории, в отличие от братьев-социологов, подчеркивают связи в пространстве и времени.

В рамках исторической социологии расширение масштаба часто связано с использованием процедур и источников, напоминающих практику исследователей-историков. Историки различают источники первичные и вторичные. Если изучаемые исторические процессы непосредственно генерируют источники, их считают первичными: административная корреспонденция, триумфальные арки, инструменты ремесленников, современные портреты, - все это служит первичным источником. Вторичные источники включают поздние попытки реконструировать происшедшее, особенно - со стороны других историков. Это различение по необходимости нечетко: ведь летописи, автобиографии, корреспонденция послов со своими столицами, газетные отчеты и подобные источники лежат между первичными и вторичными.

Социологи, практикующие расширение масштаба, как правило, знакомятся с характером первичных источников по избранным ими историческим эпохам. Даже когда их собственные усилия в основном опираются на вторичные работы историков-специалистов. Так исторические демографы часто сами составляли и анализировали учетные документы о рождении, смерти, браках в поисках указаний на детерминанты перемен рождаемости, смертности и брачности [34]. Историческая демография иллюстрирует тот факт, что социологи, работающие с надежными историческими источниками, будут более вероятно, чем их братья-историки, основывать свой анализ на моделях, методах или аргументах, взятых из современных исследований якобы аналогичных феноменов.

Не все социологи, использующие расширение масштаба, применяют к прошлому формальные модели. Как и их родня в антропологии, например, социологи исторической ориентации, часто занимались ретроспективной этнографией, перенося вопросы и процедуры изучения местных общностей в прошлое. В пионерной работе по исторической социологии "Английские селяне тринадцатого века" Джордж Каспар Хоманс [13] реконструировал организацию разных видов деревень так же, как современные исследователи общностей реконструируют организацию деревень в обеих Америках, Европе, везде. Хоманс вместо интервью и непосредственных наблюдений, как это делают этнографы, использовал исторические данные. Дон Колб [14] применил методы ретроспективной этнографии для отслеживания классов, структуры семей, политики в промышленном Северном Брабанте на протяжении XIX и XX веков. И Хоманс и Колб обогатили и социологическую, и историческую науку по предметам своих исследований.

Из наших четырех разновидностей исторической социологии анализ процессов наиболее непосредственно вовлекает социологов в понимание истории как истории, то есть как встраивание действий людей во время и пространство. Здесь различие между первичными и вторичными источниками начинает растворяться, - источники редко возникают в неизменно завершенном виде. Реконструкция процессов, например, изменения науки, втягивает исторического социолога науки в рассмотрение одновременно и организационных условий, и биографий людей, межличностных сетей, и соперничества идей и теорий, связей между всем выше названным. Такой синтез невозможен путем простого переноса современных моделей в прошлое.

Те, кто изучает процессы, концентрируются на связях между событиями. А это означает - прямо или косвенно - что они, как правило, конструируют образцы с множественными измерениями - время, место, тип события, формы связей и т.д. Где бы они ни находили свои исторические данные, эти аналитики процессов режут, склеивают, сращивают и перекраивают все заново. Типичный пример - книга Джона Маркова "Ликвидация феодализма" [16]. В ней данные о страданиях людей на местах пере-

стр. 99

страиваются в региональные и классовые распределения требований, затем объемный каталог крестьянских акций интегрируется в анализ мобилизации народа как динамичный процесс ранней стадии революции. Аналогичным образом Роберто Францози ищет причины индустриальных конфликтов, прокладывая путь через агрегированные данные о забастовках в Италии между 1950-ми и 1980-ми годами [9], уточняя эконометрические модели, глубоко изучая изменения институциональных и политических условий. В обоих случаях аналитики завершают свои труды показом того, что когда и где происходили политические процессы, значимо влияло на то, как и с какими результатами они происходили.

Всовременных истории и социологии относительно невелик переток из исторического социального критицизма социологов в смежные области усилий историков. То же, в целом, можно сказать об идентификации паттернов, - она не вызывает интереса у историков. Да и социологи не готовы отзываться на аналогичные усилия историков. Более заметен трансграничный обмен идеями в случае с расширением масштаба. Но главный результат сотрудничества социологов и историков - это взаимодействие в создании ряда специализированных субдисциплин - историческая демография, демографическая история и подобные им усилия. Но социологи и историки здесь в целом, к несчастью, незнакомы с источниками, методами, моделями, идеями и открытиями друг друга.

Взоне анализа процессов, однако, мы видим активную интеракцию историков и социологов, находим и резкие расхождения. Вопросы эпистемологии, онтологии и метода у них соседствуют с соперничеством в ответах на такие вопросы как: "Что такое событие?", "Можем ли мы открывать в истории причины?", "Все ли социальные процессы есть результат выбора индивидов?", "Действительно ли существуют организации?". Эти дебаты влияют на нынешние споры по проблемам образования государства, популяционных колебаний, революций, развития капитализма и других крупных процессов (см., напр.: [1, 2, 4, 11, 18, 28]). Так и должно быть. Там где отношения между исследователями истории гармоничны, есть опасность формирования удобного, но в итоге бесплодного разделения труда. Удовлетворение, скорее, несет глубокое эпистемологическое, онтологическое и методологическое разделение нашего времени -не для стравливания историков с социологами, а для пересечения якобы закрытой границы между историей и социологией.

См. также: антропология и история, сравнительная история, сравнительный метод, эволюционные исследования, Огюст Конт, историческая археология, историческая демография, историцизм, история и социальные науки, модернизация и модерн в истории, социальная эволюция. Герберт Спенсер, теория социологическая, Вебер Макс.

БИБЛИОГРАФИЯ

1.Abbott A. History and sociology: the lost synthesis // Monkkonen E. (ed). Engaging the Past. The Uses of History across the Social Sciences. Durham, NC: Duke Univ. Press. 1994.

2.Abbott A. The causal devolution // Sociological Method and Research. 1998, V. 27, pp. 148 - 81.

3.Abu-Lughod J. L. Before European Hegemony: The World System. NY: Oxford Univ. Press. 1989.

4.Bates R. H., Greif A., Levi M., Rosenthal J.-L., Weingast B. Analytical Narratives. Princeton, NJ: Princeton Univ. Press, 1998.

5.Bendix R. Nation-Building and Citizenship: Studies of our Changing Social Order. NY: Wiley, 1964.

6.Castels M. I. The Information Age: Economy, Society and Culture. 3 Vols. Maiden, MA: Blackwell, 1996 - 1998.

7.Comte A. Discourse sur l'esprit positif. Paris: Union Generate d'Editions, 1963 [Первая публикация 1844].

8.Elias N. The Civilizing Process. 2 Vols. NY: Pantheon, 1982 [Немецкое издание - 1939].

9.Franzosi R. The Puzzle of Strikes: Class and State Strategies in Postwar Italy. Cambridge, UK: Cambridge Univ. Press, 1995.

10.Habermas J. The Theory of Communicative Action. 2 Vols. Boston, MA: Beacon. 1984 [Немецкое издание 1981].

11.Hamilton R. F. The Social Misconstruction of Reality. New Haven, CT: Yale Univ. Press. 1996.

стр. 100

12.Hedstrbm Pr., Swedberg R. (eds). Social Mechanisms. An Analytical Approach to Social Theory. Cambridge, UK: Cambridge Univ. Press, 1998.

13.Homans G. C. English Villagers of the Thirteenth Century. Cambridge, MA: Harvard Univ. Press, 1941.

14.Kalb D. Explaining Class: Power and Everyday Politics in Industrial Communities, The Netherlands, 18501950. Durham, NC: Duke Univ. Press. 1997.

15.Mann M. The Sources of Political Power I. A History of Power from the Beginning to A.D. 1760; II. The Rise of Classes and Nation-States, 1760 - 1914. Cambridge, UK: Cambridge Univ. Press, 1993.

16.Markoff J. Then Abolition of Feudalism: Peasants, Lords, and Legislators in the French Revolution. University Park, PA: Pennsylvania State Univ. Press, 1996.

17.Marx K. Capital: A Critique of Political Economy. 3 Vols. L.: Lawrence and Wishart, 1970 - 72 [Первое немецкое издание 1867 - 94].

18.McDonald T. J. (ed). The Historic Turn in the Human Sciences. Ann Arbor, MI: Univ. of Michigan Press, 1996.

19.Neill W. H. The Pursuit of Power: Technology, Armed Force and Society Since A. D. 1000. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1982.

20.Moore B. Jr. Social Origins of Dictatorship and Democracy: Lord and Peasant in the Making of the Modern World. Boston: Beacon Press, 1966.

21.Moore B. Jr. Injustice. The Social Bases of Obedience and Revolt. White Plains, NY: Sharpe, 1978.

22.Patterson O. Freedom in the Making of Western Culture. NY: Basic Books, 1991.

23.Silberman B. S. Cages of Reason: The Rise of the Rational State in France, Japan, the United States, and Great Britain. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1993.

24.Skocpol T. States and Social Revolutions. A Comparative Analysis of France, Russia, and China. Cambridge, UK: Cambridge Univ. Press, 1978.

25.Skocpol T. Protecting Soldiers and Mothers: The Political Origins of Social Policy in the United States. Cambridge, MA: Harvard Univ. Press, 1992.

26.Skocpol T. (ed). Democracy, Revolution, and History. Ithaca, NY: Cornell Univ. Press, 1998.

27.Sorokin P. A. Social and Cultural Dynamics. 4 Vols. NY: Bedminster Press, 1962 [первая публикация 1937 - 42].

28.Steinmetz G. (ed). State/Culture. State-Formation after the Cultural Turn. Ithaca, NY: Cornell Univ. Press, 1999.

29.Stone L., Fawtier Stone J. C. An Open Elite? England 1540 - 1880. Oxford, UK: Clarendon Press, 1984.

30.Therborn G. European Modernity and Beyond: The Trajectory of European Societies, 1945 - 2000. L.: Sage, 1995.

31.Tonnies F. Community and Society. East Lansing, MI: Michigan State Univ. Press, 1957 [первое немецкое издание 1887].

32.Wallerstein I. The Modern World System. 3 Vols. NY: Academic Press, 1974 - 1989.

33.Weber M. // Roth G., Wittich C. (eds.). 3 Vols. Economy and Society: An Outline of Interpretive Sociology. NY: Bedminster Press [первое немецкое издание 1922].

34.Willigan J. D., Lynch K. A. Sources and Methods of Historical Demography. NY: Academic Press, 1982.

35.Wuthnow R. Communities of Discourse: Ideology and Social Structure in the Reformation, the Enlightenment, and European Socialism. Cambridge, MA: Harvard Univ. Press, 1992.

36.Zelizer V. A. Morals and Markets: The Development of Life Insurance in the United States. NY: Columbia Univ. Press. 1979.

37.Zelizer V. A. Pricing the Priceless Child: The Changing Social Value of Children. NY: Basic Books, 1985.

38.Zelizer V. A. The Social Meaning of Money. NY: Basic Books, 1994.

39.Zunz O. (Ed). Reliving the past. The Worlds of Social History. Chapel Hills, NC: Univ. of North Carolina Press, 1985.

Перевод Н. В. Романовского

От переводчика. Те, кто интересуется исторической социологией, без труда найдут в интернете с десяток энциклопедических статей, посвященных этой дисциплине. Приведенная выше статья Ч. Тилли, одного из тех, кто создавал современный облик исторической социологии, отличается от них. В ней нет дефиниций, суждений о соотношении социологии и истории, призывов расширять междисциплинарные контакты. Тилли показывает, как конкретно социальное знание может быть обогащено последовательным применением исторической социологии, или, другими словами, методологической стратегии историзации - интеграции в социологические теории и практики временного, исторического измерения.

стр. 101