Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Аникст А.А. Шекспир. Ремесло драматурга

.pdf
Скачиваний:
132
Добавлен:
28.03.2015
Размер:
10.96 Mб
Скачать

261 Речь

А ведь они достойнейшие люди. Я не обижу их, скорей обижу Покойного, себя и вас, Но не таких достойнейших людей.

( I l l , 2, 126.

.ИЗ)

Одновременно Антоний уже отождествляет Цезаря, себя и римлян — их интересы уже общие, и этим интересам противостоят Брут и Кассий. Этос достиг уже новой стадии. Антоний сможет теперь говорить не как человек, противостоящий общему мнению, а, наоборот, как выразитель его.

Теперь настало время доказать, что Цезарь был лучшим другом народа, чем Брут и Кассий. Антоний говорит, что Цезарь оставил завещание, но народу якобы лучше не знать о нем: «Зачем вам знать, как Цезарь вас любил?» Завещание Цезаря воспламенит толпу, если она узнает, что в нем написано,- но он тут же делает вид, будто нечаянно проговорился: Цезарь оставил все свое состояние народу. Сказав это, Антоний выражает притворное сожаление, что сказал лишнее, — ведь он не хочет повредить почтенным людям, от чьих кинжалов пал Цезарь.

Народ требует, чтобы завещание было зачитано. Антоний смиренно спрашивает разрешения сойти с возвышения, на котором он стоял у гроба Цезаря. Он спускается и оказывается в толпе. Теперь уже между ним и гражданами нет никаких преград. Но вместо того, чтобы показать завещание, он обращает внимание толпы на плащ Цезаря, плащ великого победителя. Вот, говорит Антоний, дыры в плаще от кинжалов убийц Цезаря. Особенно подчеркивает он, что среди сразивших императора был Брут, которого Цезарь любил больше других. Измена и неблагодарность Брута была для Цезаря страшнее, чем удары кинжалов, и его сердце разорвалось, не выдержав такой муки. Этим рассказом Брут окончательно скомпрометирован. Этос речи Антония достиг цели: «Я. вы, все пали с ним». Наступает очередь пафоса:

Вы плачете; я вижу, что вы все Растроганы: то слезы состраданья.

( I I I , 5, 197.

МЗ)

265 Риторика

Толпа проникается гневом по отношению к убийцам Цезаря. Теперь Антоний может уже смелее сказать о том, что надо делать. Третий тур речи он начинает с повторения, будто не хочет, «чтоб хлынул вдруг мятеж потоком бурным» (III, 2, 215). Снова в его речи на первый план выходит этос. Антоний подчеркивает, что он «не оратор, Брут в речах искусней». Он называет себя человеком «открытым и прямым»,—

Нет у меня заслуг и остроумья, Ораторских приемов, красноречья, Чтоб кровь людей зажечь.

( I I I , 2, 225. МЗ)

И это — после всего, что он сделал! Антонию важно показать себя скромным человеком, без достоинств — толпа любит, чтобы люди не возвышались, а сливались с ней. Кроме того, Антонию необходимо, чтобы римляне считали, будто не он их подвиг на мятеж, а они сами

приняли

такое решение. Поэтому он еще раз прибегает

к логосу,

на этот раз в форме наглядных доказательств:

вот раны Цезаря, пусть они говорят сами за себя. Заканчивая эту часть речи, Антоний знает, что теперь он может быть менее осторожен и более прямо подсказать толпе, что надо делать. Здесь он прибегает к сложному риторическому приему подстановки и говорит, что сделал бы он, будучи Брутом, и — наоборот:

Но будь Брутом я, А он Антонием — такой Антоний Разжег бы вам сердца, во все бы раны Вложил по языку и камни Рима Призвал к восстанью языками ран.

( I I I , 2, 230. ИМ)

Народ охвачен мятежным духом, он готов устремиться на убийц Цезаря. Но Антоний хочет, чтобы ничьи доводы больше не подействовали на граждан, он задерживает их на миг: пусть вспомнят то, о чем они забыли,— о завещании Цезаря. До сих пор Антоний действовал на гражданские чувства римлян, на их понятия о справедливости, теперь он подогревает их личные чувства, практический интерес: каждый получит по завеща-

263 Речь

нию семьдесят пять драхм, в общее пользование пойдут луга, сады и беседки на землях Цезаря. Воспламененный народ устремляется на убийц Цезаря.

Мастерство аргументации, средства убеждения, которым Шекспир научился благодаря риторике, не стали в его руках средствами, не зависимыми от задач драмы. Наоборот, он поставил их на службу своему искусству. Все персонажи Шекспира так или иначе пользуются приемами риторики в своих речах. В молодости Шекспир любил щегольнуть риторическим мастерством. Достигнув зрелости, он настолько слил риторику с остальными элементами своей драмы, что ее перестали замечать. Риторичность в дурном смысле исчезла из его пьес.

Риторика стала_^ Шекспира важным средством раскрытия характерЛГерои йТероини утверждают и защищают себя, применяя все средства речи, вложенные в их уста Шекспиром. Риторика стала у Шекспира могучим средством драматизма. Речь Антония над гробом Цезаря— яркий, но далеко не единственный пример драматической риторики, имеющей непосредственно действенный эффект.

Риторика неотделима от поэзии Шекспира. До сих пор я называл этот элемент творчества Шекспира просто риторикой для того, чтобы подчеркнуть источник тех разнообразных средств речи, которыми пользовался Шекспир. Но если быть точным, нужно говорить не просто о риторике, а о поэтической риторике Шекспира.

ОБРАЗНОСТЬ

Явления природы, общественной жизни, душевные переживания, идеи получают в речах персонажей Шекспира образную поэтическую форму. У поэзии есть большое количество средств, обостряющих видение мира, создающих ощущение красоты или уродства изображаемого, возбуждающих в нас радостное или печальное восприятие явлений жизни. Образ и есть средоточие поэтического взгляда на мир. Любое явление в образном мышлении ставится в какую-то связь с другими вещами.

267 Образностьипьеса

Совершим беглый обзор наиболее употребительных приемов поэтической образности у Шекспира. Каждый вид будет иллюстрироваться небольшим количеством примеров, но вряд ли надо доказывать, что эти образцы лишь капли из океана поэзии Шекспира.

Начнем с описаний. Вот словесный пейзаж в «Сне в летнюю ночь», весь проникнутый лиризмом:

Есть холм в лесу; там дикий тмин растет, Фиалка рядом с буквицей цветет, И жимолость свой полог ароматный

Сплела с душистой розою мускатной.

( I I . 2, 249.

ТЩК)

Пейзаж приобретает драматический характер в рассказе королевы о том, как кончила жизнь безумная Офелия:

Над речкой ива свесила седую Листву в поток. Сюда она пришла Гирлянды плесть из лютика, крапивы, Купав и цвета с красным хохолком, Который пастухи зовут так грубо, А девушки — ногтями мертвеца.

Ей травами увить хотелось иву, Взялась за сук, а он и надломись, И, как была, с копной цветных трофеев Она в поток обрушилась. Сперва Ее держало платье, раздуваясь, И, как русалку, поверху несло.

Она из старых песен что-то пела, Как бы не ведая своей беды Или как существо иной породы. Но долго это длиться не могло, И вымокшее платье потащило Ее с высот мелодии на дно, В муть смерти.

(IV, 7, 167. БЛ)

Основой поэтической образности является сравнение, то есть сопоставление явления, принадлежащего к одной области жизни, с явлениями из других сфер. Шекспир был весьма смел в этом отношении. Цимбелин не разрешил своей дочери выйти за Постума из-за его низкого звания. Имогена так описывает гнев отца, воспрепятствовавшего любви ее и Постума:

268 Речь

Отец ворвался, Подобно злому северному ветру, И почки сбил, готовые расцвесть.

( I . 3, 35. ПМ)

Гнев Цимбелнна уподоблен суровому ветру, начинавшаяся любовь Имогены и Постума — расцветающему дереву.

В «Сне в летнюю ночь» Лизандр перечисляет беды, которые

грозят любви И делают ее, как звук, мгновенной, Как тень, летучей и, как сон, короткой.

( I . 1, 144. ТЩК)

Шекспир нередко прибегает к развернутым сравнениям, как, например, в «Короле Джоне», где король в силу ряда обстоятельств выражает желание устроить себе вторичную коронацию. Сановник пытается убедить его, что совершить этот обряд еще раз все равно как

Позолотить червонец золотой,

Инавести на лилию белила,

Илоск на лед, и надушить фиалку,

Ирадуге прибавить лишний цвет,

Ипламенем свечи усилить пламя Небесного сияющего ока — Напрасный труд, излишество пустое.

(IV, 2, и. HP)

В прозаической речи было бы достаточно последней строки, Шекспир любит речь украшенную и бывает щедр неимоверно.

Часто, вместо того чтобы назвать предмет, Шекспир дает его образное описание (перифраз). В «Сне в летнюю ночь» Пэк говорит, что он «опояшет весь земной шар за сорок минут» (II, 1, 175). В «Буре» Просперо, вместо того чтобы просто сказать Миранде: «Посмотри туда», выражается так: «Приподними опущенные занавески глаз» (I, 2, 402). Вместо того чтобы сказать: «Убит король Дункан», Макдуф произносит:

Господний храм взломал убийца гиусный И жизнь его помазанной святыни Кощунственно похитил.

( I I , 3, 72. ЮК)

269

Образностьипьеса

 

Храм

здесь — личность

помазанника бога, а его

жизнь — святыня, которую

похитил убийца.

Перифраз придает возвышенность самым простым фактам. При помощи его простое и обыденное возносится на высоты поэзии.

Нередко вместо того, чтобы назвать часть, Шекспир называет целое или наоборот, то есть применяет синекдоху. По словам Тезея, «влюбленный / Во лбу цыганки видит красоту Елены» («Сон в летнюю ночь», V, 1, 11). Здесь «лоб» заменяет «лицо», вообще весь облик женщины.

Царственную персону называют именем страны, находящейся под ее властью. Клеопатра именуется в трагедии Шекспира просто — «Египет». В переводах это заменяется словом «египтянка», но в подлиннике, если воспроизводить буквально, Антоний говорит: «О, до чего ты довела меня, Египет» (III, 11, 51); «Ты это знала хорошо, Египет» (III, И, 56); «Я умираю, Египет, умираю» (IV, 15, 18). В «Короле Джоне» французский король именуется «Францией» (I, 1, 1; II, 1, 155).

Другой троп — метонимия — заменяет причину следствием, каким-нибудь частным признаком. «Теперь ведь все потеют для награды», — говорит Орландо («Как вам это понравится», II, 3, 60), «потеть» здесь заменяет «трудиться». В замечании Гамлета, что он «питается воздухом, напичканным обещаниями» (III, 2, 99), «воздух» метонимия «слова». Вспомним, что и Фальстаф называл слово воздухом (I, riV, V, 1, 137).

Одной из излюбленных поэтических фигур, которой научил всех европейских поэтов Петрарка, был оксюморон— сочетание контрастов и противоречивых, несовместимых понятий. В «Короле Джоне» Констанция призывает смерть: «Благоуханный смрад! Блаженный тлен!» (III, 4, 26, HP). Свою первую, надуманную любовь к Розалине Ромео выражает целой поэмой, целиком построенной на сочетании несочетаемого:

Страшна здесь ненависть; любовь страшнее!

Огнев любви! О ненависти нежность! Из ничего рожденная безбрежность!

Отягость легкости, смысл пустоты! Бесформенный хаос прекрасных форм,

270 Речь

Свинцовый пух и ледяное пламя, Недуг целебный, дым, блестящий ярко, Бессонный сон, как будто и не сон! Такой любовью дух мой поражен!

<7, Л

181.

ТЩК)

 

Современнному читателю

особенно важно

освоиться

с частым у Шекспира приемом

олицетворения.

Какое-то

явление воплощается в образе человека. Часто это абстрактное понятие времени. У Шекспира Время — аллегорическая фигура старца с косой. Поэтому когда Гамлет произносит свои известные слова о том, что «Время вывихнуло сустав» (I, 5, 189), он имеет в виду не отвлеченное понятие времени, а старца Время, который споткнулся о зло, воцарившееся в мире, вывихнул сустав и Гамлету приходится вправить этот сустав. В «Зимней сказке» Время появляется непосредственно в качестве такой аллегорической фигуры (IV, 1). Точно такие же аллегорические фигуры Насилия и Смерти выступают в трагедии «Тит Андроник» (V, 2). Это помогает нам понять частое употребление фигуры олицетворения. Она реально осуществлялась в пьесах типа моралите. Олицетворение было тем поэтическим приемом, который легко воспринимался любым зрителем. Восклицание трагического героя: «Макбет зарезал Сон» (II, 2, 42) —сле- дует печатать именно так, как сделано здесь, ибо «сон» здесь не отвлеченное понятие, а олицетворение, аллегория безмятежности, покоя, чистой совести.

Убийство представлялось публике шекспировского театра как некая зловещая фигура. В «Короле Джоне» труп принца Артура вызывает у Солсбери мысль, что (перевожу прозой) «Убийство, само ужаснувшись тому, что оно свершило, показало всем, что надо мстить» (IV, 3, 37). Когда Гамлет говорит:

Убийство, хоть и немо, говорит Чудесным языком, —

( I I , 2, 622. МЛ)

то речь идет именно о таком аллегорическом персонаже — дословно: «хотя у него нет языка, но он может говорить посредством чудодейственного органа».

271 Образностьипьеса

Обращение Лира к ветрам, чтобы они надували щеки, пока не лопнут (III, 2, 1), не выглядит нелепостью, если помнить, что речь здесь идет о Ветрах.

Петух, трубач Зари, своей высокой И звонкой глоткой будит ото сна.

(«Гамлет»,

J, 1, 150.

БП)

Эти слова Бернардо подразумевают, что Заря, точнее— Утро, важная персона, прибытие которой возвещает шествующий впереди герольд, как то полагалось по феодальному ритуалу. Я закончу обзор олицетворения у Шекспира прелестными словами, вложенными в уста непоэтичному Горацио:

Но вот и Утро в розовом плаще Росу пригорков топчет на востоке.

(I, 1, 166. БП)

Главное поэтическое средство Шекспира^ метафора. Чтобы ПОйятЬ ее природу, достаточна ёспомнить знаменитую речь Жака в «Как вам это понравится»: «Весь мир — театр, и люди в нем актеры» (II, 7, 139). Жак на-

чинает со сравнения

и затем рассуждает о жизни

как

о пьесе и о человеке

как актере. Эта часть образа

и со-

ставляет метафору. Метяфоря пяет^характеристику, при которойна одно явление переносятся без всяких оговорок признаки другого. ~~

Втретьей части «Генри VI», когда погибает Уорик, служивший главной опорой трона, королева Маргарита утешает приунывших сторонников Алой Розы:

Пусть, бурей сломлена, упала мачта, Канат оборван, и потерян якорь, И половина моряков погибла, —

Все ж кормчий жив. Прилично ли ему, Как робкому мальчишке, бросить руль, Слезами воды моря умножать, Обилье превращая в преизбыток, Меж тем как разбивается о скалы

Корабль, что был бы мужеством спасен.

(V, 4, 3. ЕБ)

272 Речь

Какое обилие образов! И все для того, чтобы выразить несложную, казалось бы, мысль о том, что перед лицом превратностей судьбы не следует терять мужества. Очень хорошо писал о щедрости воображения Шекспира Ипполит Тэн: «Шекспир обладает воображением обильным и крайним; он щедро расточает метафоры во всем, что пишет; отвлеченные идеи ежеминутно превращаются у него в образы, точно ряд картин, проходящий в его уме [...]. Метафора — не каприз его воли, но форма его мысли. Воображение работает в нем даже в самом сильном разгаре страсти [...]. Подобное воображение не может не быть стремительно. Всякая метафора есть потрясение. Кто невольно и естественно превращает сухую идею в образ, у того пламенный мозг. Истинные метафоры точно молнии: они озаряют целую картину своим мгновенным светом. Мне кажется, что никогда ни у одного европейского народа и ни в какую эпоху не видано было такой великой страсти» К

Да, героями и героинями Шекспира поистине как бы овладевает страсть! Но страсть эта вся проникнута духом поэзии. Послушаем, как говорит о своей любви брошенная Протеем Джулия, когда Лючетта пытается ее успокоить:

Д ж у л и я

Ужель ты не сочувствуешь страданьям Моей изголодавшейся души?

Когда б любви мучения ты знала, Скорей бы снег пыталась ты зажечь, Чем погасить огонь любви словами.

Л ю ч е т т а

Не потушить огонь ваш я стремлюсь, Но лишь его неистовство умерить, Чтоб он в границах разума остался.

Д ж у л и я

Чем больше гасишь, тем сильней горит он. Скользящий тихо по лесу ручей,

1 И. T э н. Развитие политической и гражданской свободы в Англии в связи с развитием литературы. СПб., 1871, ч. 1, стр. 378, 379—380. (Под таким либеральным названием была издана в России «История английской литературы» И. Тэна.)

273 Образностьипьеса

 

Запруду встретив, буйством

закипает,

Но если не мешать его теченью,

Он плещет мирно по камням

блестящим,

Целуя каждый стебель камыша,

Встречающийся волнам в их дороге,

И, кончив путь, еще прозрачен, кроток,

Вливается он в бурный океан.

(«Два веронца»,

II, 7. 16. ВЛ)

Тот же И. Тэн верно писал о различии между логическим строем мысли человека нового времени и образным мышлением Шекспира: «Предметы проникали в его ум организованными и полными; в нашем же уме они мелькают бессвязно, нестройно, по частям. Он думал, если можно так выразиться, оптом, мы же пробавляемся розничными мыслями: отсюда его слог и наш слог являются двумя совершенно различными языками. Писатели и резонеры, мы можем отметить ясно, одним словом всякий составной член идеи и представить точный порядок ее частей посредством точного порядка выражений; мы -подвигаемся постепенно, следуем за постепенной филиацией, беспрестанно обращаемся, к основным положениям, пробуем относиться к словам как к цифрам, а к фразам как к уравнениям, употребляем общие выражения, доступные для всякого ума, и правильные выводы, поверка которых не представляла бы ни для кого затруднений. Мы достигаем правильности и ясности, но не жизни. Шекспир же отбрасывает правильность и ясность и достигает жизни. Из глубины своей сложной концепции и яркого полу-ясновидения он берет какой-нибудь отрывок, какое-нибудь животрепещущее чувство и показывает читателю [...]. Ни в одной фразе не обозначается ясно идея, но все они вызывают тысячи образов...»1

Вернемся теперь к метафорам Шекспира.

Джульетта, ожидая Ромео, торопит наступление ночи.

Ночь

здесь фигура олицетворения, тут же переходящая

в метафору:

 

Прабабка в черном, чопорная Ночь,

 

Приди и научи меня забаве,

 

В которой проигравший в барыше,

1

И. Т э н, т. I, стр. 382—383.

Ю д. Аникст