lipina / Ангельский язык-Сирина

А. Флоря (Орск)

"Ангельский язык" В. Сирина

"Алиса в стране чудес"

в интерпретации В.В. Набокова

Известно 12 опубликованных русских переводов и пересказов "Алисы в Стране чудес" Л. Кэрролла. Их авторы подходили к своей работе по-разному, но все многообразие интерпретаций сосредоточено между двумя основными полюсами: англизацией и русификацией, причем переводов (пересказов) второго типа гораздо больше.

Таков первый (анонимный) перевод 1879 г. "Соня в царстве дива", где все английские реалии (кроме кроке­та) были заменены русскими: вместо Чеширского Кота -сибирская кошка, вместо дронта и фламинго — журавли, вместо "caucus-race" — горелки и т. п. Алиса была пере­именована в Соню (видимо, потому, что попала она в "царство дива" во сне), причем "Соня" читала и пароди­ровала только русские стихи — "Птичку божию", "Квар­тет", "Светлану", "Близко города Славянска". Аноним­ный переводчик последовательно перекодировал англий­скую стилистику на русскую не только на поверх­ностном, но и на глубинном уровне: он изменил самый стиль мышления автора, сделал это мышление более ло­гичным, рационалистичным, нежели у Кэрролла, блиста­тельный абсурд которого показался интерпретатору не­приемлемым. Так, знаменитая загадка Шляпника "Чем ворон похож на конторку?" передана очень остроумно: "Что общего между чаем и чайкой?" (это сделано тем бо­лее удачно, что она дана в контексте сцены "безумного чаепития"), однако вопрос Кэрролла принципиально не имеет ответа, а на вопрос переводчика благодаря пароно­мазии можно дать квазиответ: общее между чаем и чай­кой — элемент "чай".

50

Этот пример гармонизации Кэрролла - далеко не единственный. Кажется, что в том же ключе выполнен пересказ М. Гранстрем "Приключения Ани в мире чу­дес" (1908), но лишь на первый взгляд. М. Гранстрем со­здает некий космополитический мир, где "русское" и "нерусское" сосуществуют: расстояния измеряются как аршинами, так и милями, здесь читают как "Батрахомис-махию", так и басни Крылова (причем - в отличие от оригинала — Алиса, теперь ставшая Аней, их не искажа­ет, но, что самое интересное, слушатели - гусеница, Шляпник и Болтун-Заяц - в один голос заявляют: "Не­верно"). Автор всячески подчеркивает славянские реалии "мира чудес", однако правят в нем Королевы и Герцоги­ни. Сусальная Русь сочетается здесь с "местным колори­том" западноевропейских стран.

Второе существенное различие с "Соней в царстве ди­ва" состоит в том, что М. Гранстрем не гармонизирует Кэрролла, а, напротив, усиливает его нонсенсы, превра­щая их в немотивированный абсурд, один из примеров которого был только что приведен: Аня читает Крылова правильно, однако слушатели воспринимают ее чтение как "неверное". Другой пример: "бега" — в этой игре, по словам "селезня Додо" (sic!), "каждый может делать, что хочет: бегать, ходить (!), стоять (!), кружиться, топтаться на месте (!)". Это все, напоминаем, называется "бегами".

Абсурд Кэрролла имеет свою логику: логику инвер­сии, перемены знака¹. В конечном итоге, она карнаваль­на² в бахтинском смысле слова. М. Гранстрем ее полно­стью игнорирует.

Аналогично выполнен и пересказ А.Д'Актиля (А.А. Френкеля), вышедший в 1923 г.: та же последова­тельная русификация — "перевод" миль в версты, дюй­мов — в вершки, превращение эсквайра в "высокоблаго­родие", Вильгельма Завоевателя — во Владимира Моно­маха, Чеширского Кота — в Сибирского и т. п., чтение русских стихов и многое другое, что, однако, эклектиче­ски сочетается с Королевами, Герцогинями, Грифонами, крокетом и другими - далеко не славянскими - регали­ями. Символом, эмблемой этого пересказа может слу­жить иллюстрация, помещенная на с. 119, - Шляпник на суде. Это репродукция известного рисунка Дж. Тен-

51

имели, однако на цилиндре персонажа красуется русская надпись: 5 рублей 50 копеек! И это при том, что в левом нижнем углу, как и положено, можно прочесть факсими­ле автографа Дж. Тенниела - по-английски, разумеется. Такой прием - "переклеивание этикеток", когда в рам­ках заданной Кэрроллом схемы производятся частичные русификаторские изменения, — применяется и другими интерпретаторами (Allegro, А. Щербаковым, в известной степени Б. Заходером и В. Орлом). Это явление интер­ференции чужой и родной для переводчика (пересказчи­ка) культур, которая в теории перевода носит также на­звание "креолизации"³.

Опубликованный в 1923 г. в Берлине перевод В. Си­рина (В.В. Набокова) "Аня в стране чудес"⁴ на первый взгляд кажется "креолизованным": то же переименова­ние героини, то же эклектическое сочетание "своего" и "чужого" - с одной стороны, "игра в куралесы", с дру­гой — крокет, с одной стороны, "Масленичный" кот, с другой — "Гриф", с одной стороны, Владимир Мономах, с другой — Королева и Герцогиня и т. п.

Русских реалий, конечно, больше. Кроме того, пере­водчик опирается на русскую культуру — в частности, пародирует Пушкина, Майкова, Лермонтова. Возможно, Сирин имеет в виду и Некрасова, который пародировал Лермонтова. Эта двойная пародия выглядит так:

Вой, младенец мой, прекрасный, А чихнешь — побью! Ты нарочно - это ясно... Баюшки - баю, -

(С. 98)

В. Сирин, будущий автор "Лолиты", скандальный, но блистательный переводчик и комментатор "Евгения Онегина", изъясняется на хорошем, сочном русском языке. Иногда, впрочем, кажется, что слишком русском, подчеркнуто русском. Его стиль слегка архаичен, ориен­тирован на эпоху Пушкина или даже Карамзина (кото­рый, впрочем, откровенно пародируется в главе III - в лекции ученой Мыши о Владимире Мономахе). Пере­водчик употребляет давно устаревшие слова и формы

52

слов "сткляночка", "погиб" (изгиб), "конфекты". Это игра в бисер, в изящную словесность, это английский крокет под сенью российской развесистой клюквы. Рус­ский язык для Сирина — экзотика, объект эстетского лю­бования. Это даже и не русский, а некий "ангельский" язык — бесплотный, умозрительный, несколько вычур­ный, манерный - но очень красивый. "Ангельскому" языку обучался "Гриф" — персонаж этой книги (с. 161), но по-настоящему владеет им только переводчик.

Прежние интерпретаторы избегали каламбуров; Си­рин предался игре слов с упоением — "ангельский" язык очень удобен для этой цели. Вот несколько примеров из "ангельского" словаря (см. гл. IX и Х): "уморжение" (если крота можно укротить, то моржа, следовательно, "уморжить"), "арфография", "язвительное наклонение", "призрачные гонки" (на них "приз рак берет"), "укоры" (уроки в "морской" школе, которые день ото дня укора­чиваются) и т. д.

Апеллируя к русской культуре, Сирин легко и блиста­тельно разрешает так называемые неразрешимые перевод­ческие проблемы. Принято считать, что нельзя объяс­нить русскому читателю, почему Чеширский Кот всегда улыбается, а Шляпник и Мартовский Заяц - сумасшед­шие, так как это сугубо английские реалии. Сирин пре­вращает Чеширского Кота в Масленичного, а его улыб­ку устами Герцогини объясняет так: "Не всегда Коту масленица, моему же Коту — всегда. Вот он и ухмыляет­ся" (с. 95—96). Мартовский Заяц не вызывает у русского читателя никаких "безумных" ассоциаций, однако пере­водчик и с этой трудностью справился играя — у него За­яц обезумел в Мартобре (с. 117), а дата "86 Мартобря Между днем и ночью" многое скажет нам. Отсылая нас к гоголевским "Запискам сумасшедшего", она велико­лепно мотивирует не только безумие Шляпника и Зайца, но и их вечный разлад с Временем.

Суммируя свое впечатление от "Ани в Стране чудес", мы не могли бы сказать, что это обычная русификатор­ская или "креолизованная" переделка. Это то, что И. Ле­вый называет "антииллюзионистским переводом"⁵. Мы знаем, что перед нами "не та", не кэрролловская "Али­са", а ее "русская сестра". Упоминая имя "Л. Карроля",

53

у которого, разумеется, не могло быть никакой Ани, Си­рин подчеркивает вторичный, метатекстовый характер своей работы. Он словно проделывает рискованный фи­лологический эксперимент: выделяет квинтэссенцию, сущность "Алисы" — и воплощает ее не только в ином языковом материале (это делают все), но и в ином куль­турном универсуме; он пытается понять Кэрролла — его ироничность, склонность к парадоксам, эстетизм, его особое видение мира — и все это перенести в иную "си­стему координат". Для своей цели Сирин выработал осо­бый язык, который мы, пользуясь его же словом, назва­ли "ангельским". Для нас это индивидуальный язык В.В. Набокова-переводчика, передающий стиль мышле­ния Кэрролла.

Аня — это не русская Соня и не космополитка Аня из пересказа М Гранстрем. Это английская девочка, мыс­лящая и чувствующая как англичанка - и лишь говоря­щая по-русски.

1

2

3 4

5

См Падучева Е В Тема языковой коммуникации в сказках Льюиса Кэрролла // Семиотика и информатика Вып 18 М , 1982 С 93 См Демурова Н М Льюис Кэрролл Очерк жизни и творчества М , 1979 (Гл IV), Она же Алиса в Стране чудес и Зазеркалье [После­словие] // Кэрролл Л Приключения Алисы в Стране чудес Сквозь Зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье М , 1979 С 305-306

См Попович А Проблемы художественного перевода М , 1980 С 182-183

Кэрролл Л Аня в стране чудес // Пер В Набокова Л , 1989 (1-е изд Берлин Гамаюн, 1923) Дальнейшие ссылки — на издание 1989 г , страницы указываются в тексте Левый И Искусство перевода М , 1974 С 48