Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
ВКР.docx
Скачиваний:
28
Добавлен:
18.03.2015
Размер:
49.45 Кб
Скачать

1.3Эсхатологический код в поэзии Георгия Иванова. Критика и литературоведение

Для выявления специфики изображения эсхатологических мотивов в стихотворениях Георгия Иванова следует проанализировать теоретическое осмысление его биографии и творчества и критике и литературоведении.

В первую очередь обратимся к биографическим сведениям, полученным нами из литературной энциклопедии русского зарубежья и золотой книги русского зарубежья. []

Георгий Иванов родился в дворянской семье, учился в кадетском корпусе, который ему не удалось закончить, впоследствии вступил в «Цех поэтов», где познакомился с Н. Гумилевым и Адамовичем. С 1922 года уехал за границу, жил в Берлине и Париже. Из благополучного поэта Иванов превращается в острого полемика, осуществляющего «выпады» против творчества В. Набокова и И. Северянина. Иванова называли человеком, «интимно связанным со всякого рода бытовой мерзостью, беспринципным, лишенным основных органов, которыми дурное и хорошее распознаются». Он не разграничивал добро от зла, хорошее от плохого, черное от белого. В земной жизни не существует разделения на плюс и минус, все познается в смешении.

Что касается творчества, то в сборниках «Розы» и «Отплытие» обнаруживается преобладание музыкальности над визуальным планом стихотворений. Стихи приобрели «слух и мысль». Мир в стихах Иванова рассматривается как пространство, где нет место человеку, такое жизнеощущение – основа произведений Иванова. Он открывает уже известное в мире на новом уровне, взгляд с другого угла зрения на уже известные вещи. Самого мелкого героя автор пытается выдвинуть на первый план, в его уста вкладывается самая важная информация.

Расцвет творчества пришелся на послевоенное время. Как вспоминает Н. Берберова: «В эти годы писал свои лучшие стихи, сделав их из личной судьбы (нищеты, болезней и алкоголя) нечто вроде мифа саморазрушения, где, перешагув через наши обычные границы добра и зла, он далеко оставил за собой всех действительно живших «проклятых поэтов» и всех вымышленных литературных «пропащих людей» [].

В сознании каждого человека есть оппозиция добра и зла, которая разрушается в произведениях Георгия Иванова. Позиция лирического героя: над этими категориями, за их границами этого мира. В словарных статьях обращается внимание на то, что перед смертью Георгий Иванов жил в ужасных, нечеловеческих условиях: «Руки и ноги были исколоты иглой, а по подушке и одеялу бегали тараканы, комната неделями не убиралась», с больным постоянно случались приступы то дипрессии, то бешенства». [] Все это позволяло умирающему поэту оценить всю «скуку мирового безобразья». Он решительно, и главное, сознательно переходит в мир иных, сугубо экзистенциальных ценностей. Начинает осознавать трагичность конечности своего существования. Как отмечает В. Вейдле, в произведениях «гибель поэта неразрывно связана с торжеством». []

«Репутация Георгия Иванова, - как повествует А. А. Аксенова в статье литературной энциклопедии русского зарубежья, - за границей многократно изменялась». []

Творчество Иванова осмыслялось по-разному:

К. Мочульский отмечал, что поэт терпел обвинения по поводу так называемой «декоративности, фальши и несвоевременности, ориентации на иные времена» его поэзии. События, описываемые в стихотворениях Иванова, не могут быть прикреплены к какому-либо времени, они носят панхроничный, вневременной характер.

Р.Н. Блох заявила, что «за десять лет, прошедших со дня выхода «Садов», грусть перестала быть стилизованной, она возросла до настоящей боли». []

Иванову удалось перевести категории бытия в бытовые, реальные, жизненные категории и вместе с тем обнажить потаенные чувства грусти, гиперболизирующиеся в душевную боль.

Б. Поплавский подчеркивал метафизический характер поэзии Иванова. С этой точкой зрения можно согласиться, т.к. описываются бытийные категории, одна из которых рассматривается нами в настоящем исследовании: категория смерти.

Л. Червинская определила его поэзию, как полностью отобразившую атмосферу, царящую в эмиграции. А именно атмосферу смятения, шаткости и неопределенности, а также одиночества и покинутости, оставленности, отрешенности от родины. Критики отмечали также, что в поэзии Иванова всегда «из ада голосок», т. е его стихи балансируют между жизнью и смертью.

В. Ходасевич наблюдал в поэзии Иванова высокую степень заимствования, проявление возможности образования собственной манеры повествования.

Слава Иванова стала приобретать огромные масштабы в самом конце его жизни. Терапиано замечал, что «каждое его стихотворение оживленно комментировалось в литературных кругах, читалось и переживалось». Заметен неподдельный общественный интерес к творчеству, что доказывает неравнодушие литературного общества к уникальной в своем роде поэзии Георгия Иванова.

Внутренний мир поэта проявлялся в его внешности, особенно в предсмертный период. Как утверждает Берберова: «Иванов производил впечатление почти безумца, потому что разговаривая с ним, собеседник все время чувствовал, что в нем что-то неладно, что ему что-то нужно – кусок хлеба, затяжку папиросы, стакан вина и т.д. Если что-то человеку позарез нужно, он не будет вас слушать и вам разумно отвечать. И в то время им был утерян человеческий облик, он напоминал картонный силуэт». []

Интерес вызывала и его манера одеваться: « В его присутствии многим становилось не по себе…– котелок, перчатки, палка, платочек в боковом кармане, монокль, галстучек, легкий запах аптеки, пробор до затылка…».

В этом портрете нет ничего сверхъестественного, это портрет самого обычного человека своей эпохи. Выделяющими его из толпы являются лишь такие деталь, как запах аптеки. Аптека – промежуточное пространство, в которой содержатся лекарства, позволяющие предотвратить переход человека в иной мир, т.е. отсрочить этот переход.

В энциклопедии «Русские писатели ХХ века» обращается внимание на то, что стихотворения Георгия Иванова пронизаны необыкновенным светом. Как писал Адамович, «Что остается в память о стихах Иванова… свет…». А в ледяном ивановском эфире: «тихое, таинственное, немеркнущее сияние, будто оттуда, сверху дается… человеческому крушению смысл, которого человек сам не в силах был найти…». С первого прочтения может показаться, что свет этот холодный, т.к. это свет крушения. Но ледяной ивановский эфир таит в себе немеркнущее сияние, которое несет свет понимания человеком смысла своего существования и крушения. Если этот свет дается сверху, он не может быть холодным, ведь наверху светит теплое солнце, озаряющее человеку его земной путь и провожающее в последний путь.

Обратимся к критическим и литературоведческим толкованиям особенностей изображения эсхатологических мотивов в лирике Георгия Иванова:

А. Н. Захаров, рассуждая о раннем поэтическом творчестве Иванова, отмечает, что имя последнего более 60 лет было вычеркнуто из отечественной литературы. За границей же, напротив, его произведения пользовались большим успехом.

В чем же причина такого отношения? В статье мы находим предположительный ответ на этот вопрос. Ранняя лирика хоть и была наполнена любовью, человеческими отношениями и страданиями, но также прониклась неприятием действительности и уходом в прекрасный мир искусства: мир грез и вымысла. Именно этот факт послужил поводом к определению главной, общей темы стихов: темы смерти, как духовной, так и физической.

В. П. Крейд в своей монографии «Георгий Иванов», из цикла ЖЗЛ указывает на биографический подтекст стихотворений. Иван Бунин называл Иванова болгарином. Почему именно так? Дело в том, что отец последнего служил при первом правителе болгарского княжества Александре Баттенбергском. Предки Иванова были участниками крестовых походов. Именно этому биографическому факту посвящено стихотворение: « Упал крестоносец средь копий и дыма…». Мотив креста занимает одно из первых мест в творчестве Иванова. Крест – как миссия, как судьба, которую человек вынужден сознательно нести по жизни земной, чтобы обрести покой в ином мире. Нести этот крест помогает любовь и надежда на то, что там, за занавесом земной жизни настанут лучшие времена.

Из вышесказанного вытекают следующие черты поэтики Георгия Иванова, выделенные Г. Давыдовым в статье «Говорили, что ему нужна катастрофа»:

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]