1.2 Категория смерти: литературная традиция

Об экзистенциальном сознании, отраженном в произведениях писателей русского зарубежья писали много, например, С. Г. Семенова в своей монографии «Русская проза и поэзия 1920-1930х гг., в статье «Экзистенциальное сознание в прозе русского зарубежья», отмечает, что «молодые поэты того времени прекрасно осознавали свое особое положение». []

Особенность его в том, что поэтов не покидало уникальное состояние души и ума, в точности описать его не представляется возможным, но свою творческую задачу они позиционируют так: « Мировоззрение, верования – все, что между человеком и звездным небом составляло какой-то успокаивающий и спасительный потолок, - сметены или расшатаны… У бездомных и лишенных веры отцов или поколебленных в этой вере, у всех, кто не хочет принять современную жизнь такой, какая он дается извне: обостряется желание знать самое простое: цель жизни, смысл смерти». []

Желание постичь тайну жизни и смерти называется простым, нормальным желанием каждого человека эпохи рубежа веков, который не согласен с устоями жизни, ему хочется найти ответ на вопрос: зачем жить? И в чем смысл смерти. Эти тайны не дано познать простому обывателю, но писатели и поэты так не считают, они не причисляют себя к простым людям, им открывается неведомый мир, к познанию которого они прилагают все усилия. Это пророки, которые находятся в промежуточном положении: между небом и землей, они как бы парят в воздухе и являются посредниками между мирами. Нахождение их за границей, на чужой земле доказывает, что они не находятся в определенной точке, их сознание динамично. Телом они на чужой земле, а душой на Родине.

В данной статье выделяется оппозиция: человек и коллектив. В коллективе стирается всякая индивидуальность, сознание носит общественный характер, только находясь наедине с собой, человек способен познать тайну своего бытия. «Прислонение к большему, чем «я» удавалось далеко не всем, в статье называются такие имена, как: «В. Набоков, Гайто Газданов и Г. Иванов». [] Только им, по мнению автора статьи удавалось проникнуть в глубины своего сознания и вести там поиск недоступной для обычных людей тайны бытия и небытия.

Одной из характеристик творчества писателей было проникновение в самые жуткие и безобразные стороны жизни и заглядывание за ее грань со смертью.

Но что же такое смерть? На этот вопрос пытается ответить Яновский:

« Смерть – самое неизбежное и трудное из того, что мне еще предстоит, я хочу стать своим человеком в ее прихожей». [] О смерти он говорит, как о том, с кем можно договориться, стать важным гостем , но слова эти можно оспорить. Ведь смерть не выбирает, кого ей забирать первым, кого последним, все для нее равны, у нее нет своих людей. Смерть, это нечто, чуждое тем, кто живет в этом мире, пока они находятся здесь. Что происходит там, за краем жизни, никто не знает. Это только предположения, которые невозможно доказать, находясь в мире живых и невозможно донести до нас, находясь в потустороннем мире.

Андрей Белый в статье «Апокалипсис в русской поэзии» [] описывает понимание категории смерти писателями XІX века – начала XX века: А. С. Пушкина, Ф.И. Тютчев, Н.А.Некрасова, М.Ю. Лермонтова, А.А.Фета, А.А.Блока, Д.С. Мережковского.

В поэзии А.С. Пушкина центральный образ всеобъемлющей души, которая «простирается до мирового хаоса». [] Лик его музы – это образ русской поэзии. Хаос метелей образует покров вокруг поэзии, музы, души. Она «спит в гробе ледяном, зачарованная сном»…

Н. А. Некрасов и Ф. И. Тютчев как бы дробят единство пушкинской души. У Некрасова на безоблачном небе Пушкина появляются серые облака. Это «тоскливая грусть»[] , обнажающая хаос русской действительности.

Тютчев боится хаоса, так как это нечто неизвестное, неизведанное. «Его хаос – это хаос стихии, невоплощенный в мелочи обыденной жизни». [] Это что-то непреодолимое и непредсказуемое.

Обращаясь к поэзии М.Ю. Лермонтова, можно говорить о столкновении двух отношений к действительности: индивидуализм и универсализм. С одной стороны это образы демона, сверкающего взором, с другой стороны, скучающий Печорин, глядящий «из-под таинственной холодной полумаски», которую нужно сорвать, чтобы постичь истинную природу бытия.

Символы Лермонтова успешно принимаются А.А.Фетом, который придает им оттенок пантеизма. Например, образ зари. У Лермонтова: заря – покров, под которым скрываются «черты иные» Вечной Незнакомки, т. е. что-то запредельное, неизведанное и недостижимое. У Фета в замирающем голосе узнается образ зари:

«За рекой замирает твой голос, горя,

Точно за морем ночью заря».

Основной чертой поэзии Фета является освобождение от личной воли в пользу созерцания воли мира. Способность в личном увидеть образ вселенского.

Иной образ смерти рисуется в поэзии А.А. Блока. Он делает попытку воплощения в пространстве и времени надвременного, сверхвременного видения. Совершает проекцию, отражение в пространстве и времени невидимых сил, небытия. Так по улицам у него бродит черный человек, а на розовых облаках появляется крест. Тем самым усматривается связь между мирами, а лирический герой пребывает в промежуточном положении, между мирами. Именно он и является связующим звеном.

В своей статье Андрей Белый указывает на связь русской и европейской поэзии.

Эта связь наблюдается и в начале XX века. Д.С. Мережковский говорил о том, что европейская жизнь мертвенна и апокалиптична. Приводится пример о грозном призраке монгольского нашествия. Воцарение мирового хаоса, который рожден безумием. Можно выделить оппозицию жизни и смерти, которую рассмотреть с двух сторон: Европы и России.

Россия - символ духовности. А Европа – бездуховности и обреченности на крах, умирание. С одной стороны, Россия – это жизнь, т.е. стремление к гармонии с миром, но в то же время, обладающая множеством противоречий, а Европа – это смерть, обреченность на умирание. С другой стороны, если рассматривать с христианских позиций, то Европа – это жизнь, то есть череда потерь, страданий и горя, обрушивающаяся на людей, в жизни душа не находит покоя. Это чужой дом, бездуховный и греховный. Россия же – это смерть, ведущая к вечности, это успокоение души и нахождение гармонии, венец всех страданий человеческих. Кроме оппозиции жизнь – смерть, можно выделить другое противопоставление: ад и рай. Европа – как ад, небытие, а Россия – как рай, бытие.

Мережковский говорит о том, что Европа надевает на мир покров безумие, маску смерти, сеет раздробленность. Только Россия способна вступить в борьбу с этим вечным хаосом и превратить его в гармонию.

Понятие хаоса является, на наш взгляд, амбивалентным: в хаосе ничего нельзя разобрать. С одной стороны, это беспорядок, который ведет к умиранию, а с другой стороны, из этого беспорядка, из умирания старого рождается что-то новое, в этом заключается цикличность жизни всего живого на земле.

И. С. Иванова в статье «Мир и вечность в поэзии Серебряного века» [] рассуждает о том, как изображалась вечность – одна из сторон категории смерти, поэтами и писателями Серебряного века: М. Волошиным, А. Блоком, А. Белым, В. Ивановым и Н. Гумилевым.

Что касается творчества М. А. Волошина, то он, по словам автора статьи, избирал два варианта изображения вечности: либо через «экзистенциальный прорыв», либо через «воображаемую гибель». [] Экзистенционализм предполагает осознание человеком своего конечного существования, т. е. того, что земная жизнь когда-нибудь закончится и наступит конец жизни. Существует только один мир: мир земной жизни. Понятие «экзистенциальный прорыв», на наш взгляд, означает категорический отказ от конечности человеческого существования, на земле жизнь заканчивается, но она продолжается в ином мире, который неведом тому, кто живет в земном мире. Стремление попасть за грань земного бытия и называется «экзистенциальным прорывом». «Воображаемая гибель» - это понятие, на первый взгляд, представляет собой оксюморон. Как гибель может быть воображаемой? Но слово «воображаемая» имеет глубинный смысл в данном контексте. Это отрицание самого понятия гибель в привычном для понимания значении, а именно, конечность жизни. Гибель – это окончание жизни тела и продолжение жизни души. Именно так, на наш взгляд, понимал вечность М. А. Волошин.

Интерес представляет понимание вечности А.А. Блоком. «Вечность – бездна, безвременье, субстанция, равнодушная ко всему живому, бесконечность, пропасть, безначальность.» []

Как видно, довольно таки широкий диапазон авторских синонимов вечности представлен в определении Блока. Из него мы понимаем, что вечность он определял, как нечто без начала и конца, не обладающее категориями времени и пространства, не относящаяся к миру живых, пропасть, в которой, как в тумане рассеивается все, что происходит в мире живых. Вечность охватывает оба мира, и в то же время, не закреплена ни за одним из них.

«С одной стороны, вечность – мать всего живого, а с дугой – могильщица». []

Эти мысли Блока находят отражение в его стихах:

«Все, что минутно, все, что бренно,

Похоронила ты в веках,

Ты, как младенец, спишь, Равенна,

У сонной вечности в руках…» А. Блок

Человек не в силах представить себе вечность, познать ее, т. к. его земная жизнь – временная категория, она продолжается определенный период времени.

А. Блок выделяет понятие «экзистенциальная вечность» [] - это понимание вечности, как бесконечного страдания: физического и морального. Человек за свою земную жизнь, не важно, долгая она или короткая, испытывает различного рода страдания, которые кажутся ему бесконечными, это и есть вечность существования или экзистенциальная вечность.

А. Орлов в статье «По снегу русскому домой», заявлена еще одна трактовка категории вечности, смерти в поэзии А.Блока. В его стихах выражена боль о родной земле, боль о ее духовной смерти, непонимание судьбы России. (стихотворение + комментарий)

Любопытную трактовку вечности дает Андрей Белый: «Вечность – это возлюбленная с ясной улыбкой на устах». [] Обращается к выражению «вечная любовь», любовь вечна, т.к. это, также, как и вечность, вневременная категория, значит она обладает характеристиками вечности. Ради любви не жалеют даже собственной жизни: «Жизни не жаль загубленной». Если рассматривать понятия жизнь и смерть, то можно прийти к выводу, что они составляют определенный цикл, который и именуется Белым вечностью. И это действительно так, ведь жизнь чередуется со смертью, это движение можно сравнить со спиралью или воронкой, которая затягивает одних живых существ (смерть)и рождает потом других – жизнь. Это происходит вечно, нельзя точно сказать, когда это началось, а уж тем более, когда закончится.

Трактовки вечности всех вышеуказанных поэтов и писателей ограничиваются внешним интересом к этой стороне категории смерти, носят описательный характер. А Вячеслав Иванов проникает внутрь вечности, он сливается с ней, «он душой в вечном», - пишет о нем автор статьи. Что же понимается под этим определением? Автор статьи Иванова дает такой ответ: Иванов выделял вечные категории: любовь и память, которые тесно связаны между собой. Это отражено в стихах В. Иванова:

«В ком память вечная живет,

Кто не забыл – не отдает»

Человек, обладающий вечной памятью, не забывающий того, что изменило его жизнь, в том числе, любовь, идет сквозь время, он способен приблизиться к вечности. Таких людей Иванов называл странниками, ищущими свой путь всю жизнь, для них не существует времени, они постоянно в маргинальном пространстве, не закреплены за каким-либо локусом. Время понимается как нечто живое и динамичное, полное памяти и любви: «И венок, как вечность, свеж…». Венок – это круг, венец всего сущего на земле и в то же время начало новой жизни. Это символ цикличности бытия, вечности. Иванов выделял две святыни: кольцо и посох. Кольцо – это горизонталь, внешний, земной мир, движение по кругу земной жизни. Посох же – вертикаль, внутренний мир души, мир вечности.

Кто-то принимал вечность – как необходимую для человека, а кто-то даже называл ее нежелательной для последнего. Это Николай Гумилев. Он считал, что вечность – это нечто крайне неприятное, возникающее где-то между жизнью и смертью перед поэтом. Оказаться на пороге вечности – значит оказаться на пороге смерти, а это самое страшное для поэта, по мнению Гумилева.

Автор статьи делает вывод о том, что поэты Серебряного века активизируют свое внимание на экзистенциальной стороне вечности, совершают «прорывы» в будущее и возврат в прошлое. Время, по их мнению можно рассматривать с двух позиций: физической (время в физике или математике, как величина) и с духовной (насколько и как во времени задействована личность).

В целом о поэтах эмиграции выражает свою позицию Смитт Джеральд в своей монографии «Взгляд извне: статьи о русской поэзии и поэтике». []

Основная мысль заключается в том, что несмотря на разный возраст поэтов русской эмиграции, они были главной деятельностной силой зарубежной поэзии в течение двадцати пяти лет. «Эмигрантская поэзия – это та, которой жили вне СССР». []

Эта мысль показалась нам интересной в том плане, что, как это не парадоксально, у себя на Родине поэты-эмигранты были не столь признаны, как за рубежом, где их творчество ценили по достоинству. И доказательство тому, мнение иностранного исследователя Джеральда.

В монографии Семеновой С.Г. «Метафизика русской литературы», в статье «Изнанка и лицо обезбоженного мира (экзистенциальное сознание в прозе Георгия Иванова и Владимира Набокова)» [] , рассматривается соотношение творчества Владимира Набокова и исследуемого нами творчества Георгия Иванова с позиции понимания ими категории экзистенциальности. Дается понятие экзистенциальности: «состояние, при котором человек оказывается лицом к смерти, это метафизическая участь человека в мире, роковые пределы его судьбы, физическая конечность, это природа, время, Бог и свобода и т.д.». Из данного определения становится понятным отношение автора статьи к понятию экзистенциальность. Этому понятию придается огромное значение, т.к. это неизбежное состояние, которое человек не сможет обойти, от которого нельзя скрыться. В определении выделяется категория времени. Время автор называет «неспокойным», время расценивается, как эпоха, рубеж веков, характеризующийся шаткостью, «выбросом в социальную пустоту» [] и безнадежностью. Понятие социальной пустоты означает непонимание со стороны общества, пустоту в духовном плане.

В статье выделяется также состояние одиночества. Это путь в «мир заброшенности»[] через «смерть себя прежних». В состоянии одиночества человек сможет осознать необходимость и, в то же время, конечность существования. Можно осознать себя как личность.

Основной задачей Г. Иванова и В. Набокова автор статьи называет: «выцарапать из идеологии живую душу, спасти ее». [] Спасение души посредством произведений – это довольно сложная задача. А вырвать ее из идеологического сознания – еще более серьезная задача, решение которой потребует кропотливого труда, какой и проделали писатели, творчество которых рассматривается автором статьи.

Борис Поплавский в данной статье определяет смерть так: «Смерть – это ложка дегтю или яду, которую следует влить в медовую бочку буржуазного самоуправления жизнью». [] В данном определении можно выделить важную мысль о том, что человек пытается управлять своей жизнью сам, забывая о том, что есть что-то выше него, какая-то неведомая сила, способная резко изменить все, что с ним происходит. Тогда на пути человека встает нерушимая стена, отгораживающая его от жизни, этой стеной и называется смерть. Поэтому человек всегда должен помнить о своей смертности и ограничивать себя в управлении жизнью.

Литература призвана помочь «вырвать человека из существующего man». [] Man – это немецкого безличное местоимение. Вырвавшись из автоматизма и рутины, где нет и не может быть никакой личности, человек сможет обратиться к себе как к личности, что является немаловажным на пути к пониманию сущности своего бытия.

В статье отмечается, что существовали две тенденции, выражающие отношение к смерти:

1. Смерть понималась, как «эмиграция к Богу». [] Жизнь – некий путь, который обязан пройти человек на пути к Богу. И путь этот неизбежно приводит к эмиграции в Царство Божие, т.е. к смерти.

2. Смерть как синоним богооставленности, как конечности жизни. С этой точки зрения можно говорить о наметившемся выходе литературы в жизнь. В своих произведениях В. Набоков и Георгий Иванов обнажали изнанку жизни, показывая самые запретные ее стороны, которые до этого никто не решался изображать. Человек, живущий на земле, показан как находящийся в аду. Жизнь ничем не привлекательна для него. Она имеет свой предел, а значит бессмысленно пытаться как-то преобразовывать ее, делать лучше и искать в ней счастье. Неизбежность конца жизни носит апокалипсический характер и является одной из важнейших проблем человечества.

В целом, анализируя литературную традицию изображения эсхатологии в

произведениях русской литературы произведениях русской литературы ХIХ- XХ веков, можно отметить разнообразное понимание писателями данного периода категории смерти.

Поэты 20-30х годов, осознавая конечность своего бытия, жили как бы на

границе миров, будучи не в силах примкнуть ни к миру живых, ни к миру

мертвых. Смерть рассматривалась с двух позиций: во-первых, как конец земного существования и начало новой жизни, цикличный процесс; во-вторых, как страх перед тем, что земная жизнь закончится, страх перед неизвестностью, перед тем, что будет за гранью земной жизни.