Русло основных закономерностей
По счастливой случайности до нас дошли имена создателей такого прекраснейшего и удивительнейшего шедевра не только русской, но и мировой архитектуры, как Покровский собор (Храм Василя Блаженного) на Красной площади в Москве: Постник (или Посник) и Барма. Сведения о них настолько скудны и темны, что само содружество это поставлено под вопрос некоторыми историками, признающими реальность только одного зодчего – Постника и видящим в Барме только его прозвище.
Этой почти беспросветной безымянности древнерусского церковного зодчества может быть дано, по меньшей мере, два объяснения. В этом повинны и само религиозное мировоззрение и церковная иерархия.
Безымянность творчества искусства была характерна не только для старинного зодчества, но и для всего средневекового искусства (и. конечно, не только для Руси-России). Подобную картину наблюдаем и древнерусской иконописи, и в значительной мере – в древнерусской литературе. Таковы были правила, традиции, представления людей той эпохи, проистекающие, в конечном счете, из христианского мировоззрения, пронизанного и пропитанного духом «смирения», самоуничижения, «борьбы с гордыней человеческой» и т.д.
Вторая причина имеет социально-классовую подоплеку. В глазах «князей церкви» - высших церковных иерархов и сановников, епархиальных архиреев и настоятелей, и настоятельниц монастырей зодчий был лишь кем-то вреде старшего каменщика, нанятого подобно остальным каменщикам за определенную плату – деньгами, и кормом – для возведения собора, церкви или каких-либо иных строений, например, трапезных, «братских корпусов» и т.д. И не приходится удивляться том, что при таком спесиво-высокомерном отношении к «каменным дел мастерам» церковники считали ниже достоинства своего отразить, запечатлеть в соответствующих документах имена зодчих, не удосуживались сохранить для будущих времен и поколений их «холопские клички».
Подобно тому, как молекула складывается из атомов в различных комбинациях, русский православный храм представляет собой комбинацию (композицию) четырех основных элементов: собственно храма с алтарным выступом (1 или 3 абсиды), придела (или пределов), трапезной, и, наконец, колокольни. Разумеется, совсем не обязательно, чтобы каждый памятник церковного зодчества имел все четыре этих элемента. Известны храмы их трех или двух элементов, и даже из одного (храм без каких-либо пристроек).
Начать с того, что к храму в его, так сказать, исходном виде – сбоку (слева или справа – в зависимости от планировки церковного двора вплотную пристраивался придел, т.е. самостоятельный храм меньших размеров, со своим алтарем и иконостасом. По прошествии некоторого времени с другой стороны храма – с другого боку его очень часто появлялся другой придел.
Другая тенденция в эволюции архитектурной композиции московских церквей – постройка нового храма бок о бок с уже существующим, появлялся как бы сдвоенный храм.
Церкви расширялись не только за счет приделов, но и за счет трапезных. Вместе с трапезной у другого (западного) ее торца часто принималась колокольня – шатровая или (в более поздние времена) ярусная.
Менее интенсивно московские церкви росли и ввысь, превращаясь в двухъярусные (двухэтажные). Над существующей церковью сооружали еще одну, двухэтажными становились соответственно и алтарные выступы. Ярусные колокольни постепенно вытесняли шатровые по той причине, что можно было строить более высокими, и колокола на них могли быть подняты гораздо выше, чем на шатровых колокольнях. А это необходимо было потому, что одноэтажная, попросту говоря, избяная Москва, по крайней мере в центральной части своей, постепенно превращалась в Москву двух- и даже трехэтажную и колокола, должны были, звонить с уже большей высоты.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В развитии русского зодчества (не только культового, но и гражданского, «светского») мы наблюдаем две главные тенденции, действующие одновременно, параллельно, в переплетении.
Первую тенденцию можно сформулировать в двух словах: каменное зодчество (культовое и гражданское) вырастает из зодчества деревянного. Вторую можно обозначить так: зодчество культовое, церковное вырастает из зодчеств гражданского, «светского». Иначе говоря:
Камень вырастает из дерева
Храм вырастает из хором
«Храм», «хоромы» - это отнюдь не игра слов. И церковнославянский «Храм», и церковнорусские «хоромы» (принято употреблять во множественном числе, в единственном редко – «хоромина») – восходят к одной и той же древнейшей лексической форме, которая в развитии живой славянской речи. В первом случае – проявление так называемого неполногласия, во втором, так называемого полногласия (пример, естественно, далеко не единственный: брег-берег, враг-ворог, блато-болото, злато-золото, вран-ворон и т.д.)
До введения христианства на Руси и в течение многих веков после этого исторического акта слово «хоромы» означало исключительно гражданское, мирское строение (и мы ныне воспринимаем его только в том смысле). «Хоромы, - поясняет «толковый словарь» В. Даля – жилые и деревянные строения; большое деревянное жилое строение; просторный дом, домина» и иллюстрирует это толкование россыпью русских поговорок и пословиц: «Хоромы кривые, сени лубяные, слуги босые, собаки борзые», «В пустую хорому вор не подламывается» и т.д. Итак, хоромы – строения только мирские, и исконно, поначалу, только деревянные. Ведь не просто так лес на Руси называли хоромным, а плотников – хоромниками или хоомщиками.
Но вот пришла Ра Русь и стала распространяться по ее пространствам новая вера, стали строить христианские церкви по образу и подобию исконных туземных хором и во избежание непочтительной по отношению к «дому божьему» путаницы стали называть их родственным, но инославянским словом «храм».
Русские летописи отличаются изумительной точностью слова, и если они, сообщая о сооружении храма, не упоминают о том, из какого материала – дерева или камня – он построен, мы, тем не менее, можем безошибочно определить это по глаголу. Если «постави» - то деревянный, а если «созда» - то каменный.
«Созидать», «Созидание» от древнейшего восточнославянского слова «зъд», что означает «глина» (буквами «ь»и «ъ» в древнерусском языке обозначали редицированные, т.е. приглушенно звучащие гласные). Поэтому, строго говоря, слово «здание» в исконном своем значении – это глинобитная постройка, характерная для южных, лесостепных и степных районов Киевской Руси и неизвестная в северных и северо-восточных краях, изобилующих прекрасным строевым лесом, а «зодчий» - возводящий такие жилые или хозяйственные помещения. Общеизвестная пословица – «бумага все стерпит», приложима не только к тому, что написано пером на бумаге, но и к тому, что изображено красками на холсте или, как мы это наблюдаем, в православной иконописи, на доске или отштукатуренной храмовой стене. Иными словами, в живописи может царить полнейший произвол без малейшей опасности для физической сохранности ее произведений (наиболее наглядным примером тому может послужить «абстрактное искусство»). Краски на иконную стену или на подготовленную для фресковой живописи церковную стену можно накладывать как угодно. Но невозможно «как угодно» укладывать камни, кирпичи или обтесанные бревна. Он в таком случае развалятся. Чтобы написать икону можно вообще ни с чем не считаться. Но если хочешь построить храм, т.е. здание, то совершенно не возможно не считаясь с выработанными в течение веков и тысячелетий законами и правилами строительного дела.
ЛИТЕРАТУРА:
Бородин А.И. Число и мистика. – Донецк, 1975.
Голубинская Е.Е. История русской церкви. – Т. 1., М., 1980.
Рыбаков Б.А. Искусство древних славян. (Итория русского искусства).