книги2 / 263

и ползок! Вижу на вас, братие, кровавые рубцы, они вам на вечную славу о дне, как вы тут Орду с конца копий своих кормили, как ме-

чами своими клали гостей спать на траве-ковыле! Слава! Но и тем слава, что остались тут лежать на вечные времена423.

В этой исполненной патриотического пафоса речи, такой богатой образной выразительностью, перекликающейся со «Словом о полку Игореве», нельзя не видеть отражения чувств самого автора. Писатель часто пользуется приемом лирического повтора, выражающего разнородные авторские чувства. Вот как он передает факт вторжения та­ тарских орд: «Снова шли татары на Русь. Там, где девушки свивали с припевами тугие венки, ныне лишь ястреба взлетали­ с тревожным клекотом, лишь совы жалобно стонали по ночам. Там, где некогда соха ратовала за урожай, где окрик ратая бодрил коня, ноне лишь кроты рыли поле, жаждавшее­ плодоносить. Там, где прежде теснились очаги

икровли, где торг и труд собирали людей в одно место, ныне все покрыл бурьян и поселились щеглы. Снова шли татары на Русь».

Прием повтора, перемежающего рассказ, выражает здесь тягостные размышления автора по поводу гибели русских людей. В другом случае он испытывает тревогу по поводу приближения татарских орд: «Скачет лесом гонец из Москвы в Троицу… Скачет лесом гонец. Ска­ чут лесами гонцы из Москвы во многие грады и веси к подручным князьям, к боярам,­ в села – поднимать Русь… Скачет лесом гонец».

Тем же средством пользуется автор, чтобы подчеркнуть стойкость русских воинов: «Бегич с удивлением увидел строгий строй русов, блеск оружия, их спокойную неподвижность­. Кастрюк с воплем вырвался вперед и понесся на Дмитрия, увлекая за собой конницу, мурз, головные отряды и старые, боевые сотни. Пыль взвилась. Задние не хотели отставать и тоже, вопя, ринулись вслед первым. Русы продол­ жали неподвижно ждать. Бегич с размаху ударил лошадь камчой и завертелся на месте. Русы стояли, ждали, не бежали, не кричали. Этого­ не бывало. Конница великой орды привыкла сминать сопротивление,­ опрокидывать, топтать, преследовать и на плечах врага врываться в покоренные области. Эти же не бежали ни вперед, ни назад. Это была стена, а конница – не таран, чтобы биться в стену».

С.Хмельницкий, автор романа «Каменный щит», вплетает в сюжет главу об Александре Невском и его возвращении после блестящей победы над рыцарями на Чудском озере. Словами, полными восхищения

игордости, автор говорит о князе: «На лице его борода еще едва пробивалась. Имя его уже произносили со злобой и страхом по ливон-

423  Бородин С. Дмитрий Донской. М.: Советский писатель, 1947. С. 359.

330

ским, по имперским, по шведским городам и в дальнем Риме. Папа и епископы в льстивых посланиях сравнивали его с римским кесарем Юлием и с македонским царем Александром, тезкой князя»424. И с ядовитой иронией о ливонцах: «Еще недавно они важно разъезжали по дворам на окраинах новгородской и псковской земли, хватали поросят, гусей, петухов и уезжали довольные, прижимая к железу нагрудников мешки, из которых неслось гоготанье, кукареканье, визг и вылезало то рыло, то клюв. Оборачивались, сердито грозили мечами бабам, что, потрясая кочергами и ухватами, с бранью гнались за немцами»425.

Характерно, что и Хмельницкий, выражая уверенность в силах­ народа, всегда успешно отражавшего нападения многочисленных­ внешних врагов, прибегает к приему повтора: «Щиты литовцев раскололи они этими мечами под стенами Смоленска, и, бросая щиты, литовцы бежали в леса. Немецких рыцарей в развевающихся белых плащах гнали они этими мечами от стен Пскова, гнали далеко на запад: из ворот Дерпта, Феллина, Риги навстречу победителям выходили епископы с распятиями в дрожащих руках. Шведов в крылатых шлемах столкнули они этими мечами с северного русского берега в море и – по заваленным снегами ущельям, по заледеневшим болотам, где в туманах не знали они ни ночи, ни дня, – обошли окраина шведской земли. И до поры вложили в ножны эти мечи, чтобы не обломать их без пользы о сабли бесчисленных всадников из восточных степей»426.

Советский военно-исторический роман оптимистичен. Даже если автор обращается к трагическим­ моментам истории народа, если он говорит о тяжких поражениях в борьбе с врагами, он всегда находит возможность­ показать в перспективе осуществление национально­- исторических задач. В этом отношении особую роль в произведении играет завершающая часть – финал, развязка, эпилог. (Подробнее об этом в пятой главе.)

*  *  *

Среди военно-исторических романов «Порт-Артур» А. Степанова занимает особое место. В отличие от таких произведений, как «Дмит­ рий Донской» Бородина или «Кузьма Минин» Костылева, «ПортАртур» характеризуется тем, что в основу его сюжетной структуры положено хронологически последовательное, точное, в соответствии­ с историческими источниками, описание военных действий. В романе шаг за шагом прослеживаются все военные­ операции, крупные и мел-

424  Хмельницкий С. Каменный щит. Л.: Советский писатель, 1960. С. 172.

425  Там же. С. 173.

426  Там же. С. 185.

331

кие, связанные с обороной Порт-Артура, начиная с момента нападения японского флота на тихоокеанскую эскадру в ночь на 27 января 1904 и кончая капитуляцией крепости в конце декабря того же года.

Вромане фигурируют все корабли порт-артурской эскадры, участвовавшие в морских сражениях, указаны все места исторических боев на суше: Кинджоу, г. Дальний, горы Длинная, Высокая, Большое и Малое Орлиные Гнезда, второе и третье укрепления, Залитерная батарея, батарея Электрического Утеса и т. д. «Время и место боевых стычек, – по свидетельству историков, – названия кораблей даны в соответствии­ с исторической хронологией и географией. Герои произведения – реальные лица, участники обороны крепости»427.

На этой богато разработанной канве исторически зафиксированных событий автор вырисовывает сложные узоры индивидуальных­ человеческих судеб и характеров, переплетая жестокие картины боев с бытовыми сценками, чередуя трагическое­ и комическое, причем трагическое никогда не соединяется­ с настроениями фатальной безысходности, комическое не становится чисто развлекательным.

Каковы же основные жанровые признаки этого произведения?­ Некоторые критики, основываясь на фактической достоверности описаний, их исключительной полноте и точности,­ неверно определяет жанровую природу романа. Одни называют «Порт-Артур» обыкновенной «хроникой»428, другие – «литературным репортажем» или даже «запис­ ками очевидца»429. К мемориально-хроникальной литературе склонен был причислять­ его П. Павленко, доказывая, что «книга этого жанра, конечно, ближе всего к воспоминаниям»430. Последнее мнение основывалось на том, что автор в возрасте­ 14 лет находился в осажденной крепости вместе с отцом, командиром батареи, и, следовательно, мог сохранить в своей памяти тот материал, который впоследствии был переработан­ в романе.

На самом деле на долю воспоминаний в романе можно отнести очень немногое. Не все мог видеть и еще меньше понимать подросток.

Впамяти его могли остаться некоторые яркие боевые эпизоды, внешний облик и характеры некоторых лиц, с которыми приходилось общаться сыну офицера-артиллериста, топография Порт-Артура. Все остальное является­ плодом тщательного изучения исторических материалов и творческого их претворения. Иначе говоря, А. Степанов, ра-

427  Сидоров А. [Рец.] А. Степанов. «Порт-Артур» // Исторический журнал. 1945. № 1–2. С. 99.

428  Григорьев В. Порт-Артур // 3намя. 1945. № 5–6. С. 175.

429  Игнатьев А.А. Записки очевидца // Знамя. 1941. № 3. С. 236.

430  Павленко П. Писатель и жизнь. М.: Советский писатель, 1955. С. 103.

332

ботая над своим романом, пользовался теми же методами, что и любой исторический романист. Не правы, следовательно,­ те критики, которые подходят к автору только как очевидцу,­ а к роману – как к произведению мемуарного жанра. Так, генерал-майор А. Игнатьев­ писал: «Гораздо менее удались ему описания действий сухопутной армии, для уяснения которых он позволяет себе даже перекинуться в штаб японской армии Оку, – прием, который ослабляет чувство непосредственной правдивости очевидца»431.

Если стать на эту точку зрения, то автору «Порт-Артура» не следовало писать не только о штабе армии Оку, но и о множестве других мест сухопутных и морских, на которых он сам не присутствовал и непосредственно не наблюдал того, что там происходило. Но ведь автор ставил перед собой более широкие задачи. Об этом свидетельст­ вуют его собственные признания432:

Через мои руки прошло свыше двухсот книг по порт-артурской обороне. Начал я с официальной истории русско-японской войны – «официальной обороны Порт-Артура» Романовского и Шварца, за-

тем перешел на мемуарную литературу. Ознакомился с десятками

дневников,­ воспоминаний, писем. В числе их у меня имелись такие вещи, как дневник Стесселя, печатавшийся в 1906 году в московской газете «Столичное утро», дневник Сахарова, напечатанный в ли­ тературном приложении к военной газете «Русский инвалид».

Мною были проработаны комплекты иллюстрированных­ журна-

лов: «Нива», «Синий журнал», «Огонек». Заглянул я даже в детский журнал «Задушевное слово».

Широко использовал я иностранные источники, по преимуществу английские и японские. Передо мной одновременно лежали от-

чет русского морского генерального штаба о действиях­ порт-артур- ской эскадры и отчет адмирала Того об операциях японского флота под Артуром. Сведения, сообщаемые­ русскими источниками, сопо-

ставлялись с иностранными. Много внимания у меня ушло на собирание мелких разбросанных­ и давно позабытых литературных мате-

риалов, относящихся в русско-японской войне. Из коротких статей и рассказов безвестных авторов передо мной вставала величественная эпопея беспримерных подвигов простых русских солдат и офи-

церов, на далекой окраине отстаивающих русскую крепость, отрезанную с суши и моря…

Списался я также с некоторыми участниками порт-артурской

обороны и просил их поделиться со мною их воспоминаниями,­ что

многие из них охотно исполнили. Наконец, в моем распоряжении

431  Игнатьев А.А. Записки очевидца. С. 240.

432  Степанов А. О книге «Порт-Артур» // Новый мир. 1945. № 8. С. 116.

333

был семейный архив и личные воспоминания. Работа по сбору материалов заняла у меня пять лет.

Из этих слов видно, как далеки от истины были те, кто причислял «Порт-Артур» к мемуарной литературе. Сам автор в своей монументальной работе над источниками личным воспоминаниям отводил последнее место.

А. Степанов называет свое произведение «историческим повествованием», понимая под этим уже установившимся в литературе термином такую разновидность романа, в которой при минимальном использовании вымысла типизируются подлинные исторические лица и документально известные исторические события в их хроникальнопоследовательном развитии.

Этим термином пользуются в отношении к «Порт-Артуру» и некоторые критики, вкладывая в него, однако, разное содержание.

Проф. Н. Коробков главной целью книги Степанова считает изоб­ ражение событий, связанных с обороной крепости­. Он пишет: «Книга “Порт-Артур” принадлежит к тому типу произведений, которые принято называть историческим повествованием. Таковы “Севастопольская страда” и “Брусиловский прорыв” Сергеева-Ценского, “Багра­ тион” и “Герасим Курин” Голубова, “Емельян Пугачев” Шишкова. Но если у Голубова и Шишкова основное – народ, армия, эпоха концент­ рируются вокруг определенных исторических личностей, то у Степанова личные переживания, развитие отношений героев книги – Звонарева и Вари, Борейко и Оли – являются не более чем одной из форм раскрытия истории обороны Порт-Артура. История – не фон, а цель и содержание книги»433.

На той же точке зрения стоит П. Павленко: «Книга А. Степанова становится как бы эмоциональным путеводителем по дням ПортАртура. Нет ни одного более или менее значительного­ факта из летописи осады, о которой автор забыл бы упомянуть в той или иной связи со своими основными героями… Автор ставит своей задачей не просто воспроизведение­ характеров и типов той эпохи, он имел в виду главным образом восстановление подлинных событий обороны ПортАртура. “Порт-Артур” построен автором как историчес­кое повествование, главным стержнем которого является осада крепости»434.

Не «воспроизведение характеров», а «события обороны», «история не фон, а цель и содержание книги», – так представляют себе некоторые авторы основную особенность­ романа. При этом «исто­рическое­

433  Коробков Н. Порт-Артур // Агитатор. 1944. № 22. С. 42.

434  Павленко П. Писатель и жизнь. М.: Советский писатель, 1955. С. 104–105.

334

повествование» становится не полноценным художественным произ­ ведением,­ а в беллетризованным изложением цепи событий.

На самом же деле содержание романа «Порт-Артур» не сводится к образному пересказу истории. Характеры людей, их переживания, устремления и надежды, успехи и неудачи в равной мере волнуют читателя, чаще всего в связи с военными событиями, но иногда и независимо от них. Именно в этом видит основу романа С. Бородин. «Автору удалось, – пишет он, – создать выпуклые образы многочисленных­ русских людей, показавших чудеса героизма, доблести,­ военного мастерства и глубокой любви к родине.

…Степанову удалось не только­ увидеть, но и выразить непобедимую стойкость и ум народа в художественных образах. В этом главная ценность книги»435.

Еще решительнее эта мысль выражена в статье другого автора: «В хронологическом порядке проходят перед читателем­ боевые эпизоды на море и на суше. Однако автора занимают­ не события сами по себе, его волнуют люди, что вершат исторические события, их индивидуаль­ ная психология, восприятия происходящего, их роль в данных событиях, нравственная стойкость народа»436.

Таким образом, вокруг «Порт-Артура» завязался спор – событие или характер составляет основу этого произведения? – спор, который неоднократно поднимался в нашей критической­ литературе по поводу больших эпических полотен и продолжается до сих пор437.

Известно резко отрицательное мнение Бальзака о произведениях, в которых характеры подменяются событиями. Разбирая исторический роман Эжена Сю, посвященный восстанию при Людовике XIV, Бальзак видит недостаток его в том, что автор, пытаясь описать возможно больше сражений, забывает при этом о внутренней жизни людей, об их чувствах и побуждениях. Бальзак пишет: «Литература не может­ живописать военные события сверх определенного объема. Живо изобразить севенские горы, долины между ними, лангедокскую

435  Бородин С. Крупное произведение советской художественной литературы // Большевик. 1944. № 17–18. С. 75–76.

436  КругликЛ.ПоложительныегероивроманеА.Степанова­ «Порт-Артур»//Науч. труды краснодарского пед. ин та. Вып. 39. Краснодар, 1965. С. 150.

437  И. Кузьмичев в статье «К типологии эпических жан­ров» строго различает по способу конструкции два типа эпических произведений – роман и эпопею: «Но как ни значительна­ эпическая природа в романе социалистического реализма­ , все же в нем берет верх интерес к истории личности, к ее судьбе… Основой же эпопеи было и продолжает оставаться­ событие. Логика этого события является основным конструктивным принципом построения широкого эпического полотна» (Ученые записки Горьковского ун та. Т. 79. Горький, 1968. С. 132, 134).

335

равнину, повсюду расставить войска и заставить их маневрировать, разъяснять ход сражений – это такая задача, которую Вальтер Скотт и Купер считали превосходящей­ их силы. Они никогда не описывали… целую битву, они довольствовались тем, чтобы в мелких стычках показывать дух обеих сражающихся масс. И даже те мелкие стычки, которые они решались изобразить, требовали у них долгой подготовки».

С этим мнением полностью соглашался Г. Лукач, утверждая,­ что Сю описывает военный эпизод «в современной дилетантски-экстен- сивной манере, переходя от сражения к сраже­нию»438. Развивая свою мысль, Лукач говорит: «Задачей исторического романа является не пересказ крупных исторических­ событий, а воссоздание художественными средствами образов тех людей, которые в этих событиях участ­ вовали. Задача романиста состоит в том, чтобы мы живо представили себе, какие общественные и личные побуждения заставили людей думать, чувствовать и действовать именно так, как это было в определенный период истории»439.

Лукач приводит еще более резкое суждение Бальзака об историческом романе Лятуша «Лес»: «Весь роман состоит из 200 страниц, на которых рассказано о 200 событиях. Ничто­ так не изобличает бездарность писателя, как нагромождение­ фактов… Талант расцветает в изображении­ причин, порождающих факты, в тайнах человеческого сердца, движениями которого пренебрегают историки»440. Подобного рода произведениям Лукач противопоставляет­ художественную практику классиков: «Было бы… ошибкой полагать, будто Толстой изображал наполеоновские походы экстенсивно. Он дает только отдельные эпизоды, особенно важные и показательные для человеческого разви­ тия главных лиц его романа. И гениальность его как исто­рического романиста состоит в умении так выбрать и изобразить­ эти эпизоды, чтобы при этом нашло себе выражение все настроение русского войска, а через образ вожака – и настроение всего русского народа»441.

Мнение Бальзака о том, что в романе не «нагромождение фактов» представляет ценность, а «тайны человеческого сердца», имеет свое эстетическое основание: оно направле­но против малохудожественных произведений, натуралистически­ копирующих действительность и лишенных типически-обобщающей силы, против эмпиризма и описательности в литературе­.

438  Лукач Г. Исторический роман // Литературный критик. № 7. С. 71. 439  Там же. С. 70.

440  Там же.

441  Там же. С. 71.

336

Но с другой стороны, метод «экстенсивного» изображения жизни не всегда исключает внимание к отдельным человеческим индиви­ дуальностям, к внутреннему миру человека­.

Опыт советской литературы говорит о противоположном. Коренное изменение общественного строя в стране после Октябрьской резолюции, включение широчайших народных масс в социальную и политическую жизнь, рост их самосознания­ – все это приводит к новому пониманию исторической­ роли народа, нашедшему отражение и в искусстве. Советская­ литература, будучи новым этапом в истории мировой литературы, обогатила искусство­ слова не только новым содержанием, но и новыми художественными формами. Стремление к эпической широте, к изображение человека в тесной связи с жизнью народа, с событиями большого исторического значения характеризует основное направление в развитии советской литературы. Для того чтобы выявить с достаточной полнотой характеры людей,­ нужно показать их

вдействии, в сложных взаимоотноше­ниях с обществом, с народом.

Отом, как могут и должны изображаться участники Октябрьской революции, говорится в статье А. Сваричевского: «Только соединяя судьбу отдельной личности с жизнью страны, государства, охватывая историю в крупных масштабах, можно было в полном объеме воссоздать героические­ дела и трагизм событий величайшей народной революции, те глубинные процессы, что происходили в ее недрах»442.

Эпизация советской прозы, тяготение к большим формам, к изображению событий во всей их целостности, характерно и для исторического романа. Отсюда появление таких романов-эпопей, как «Петр I» Толстого, «Емельян Пугачев» Шишкова, «Великий Моурави» Антоновской. В области военно-исторического романа это «Цусима» НовиковаПрибоя,­ «Севастопольская страда» Сергеева-Ценского, «Порт-Артур» Степанова. Как показывают сами названия романов, в них изображаются крупные события, в значительной­ мере определившие ход и направление исторического развития народа, судьбы государства в его столкновении с внешним врагом. Вместе с тем в них действуют многочисленные социально разнородные персонажи, поведение которых определяется­ сложным переплетением социальных, военно-полити- ческих, национальных, семейно-бытовых фактов. Для полноценного решения всей этой большой суммы вопросов и необходимо изображать историческое событие в целом на всех последовательных­ этапах, чтобы дать возможность наибольшему числу лиц всесторонне про­ явить свои взгляды, способности, особенности­ ума и характера.

442  Сваричевский А. Эпос революции // Вопр. литературы. 1968. № 10. С. 55.

337

Роман «Порт-Артур» состоит из множества батальных сцен, которые, будучи относительно самостоятельными, соз­дают в совокупности полную картину войны и в то же время способствуют обнажению различных сторон человеческих характеров.

Множество батальных эпизодов, подробное описание всех операций, которые проводятся каждой армейской частью или каждым ко­ раблем,­ перечисление потерь, понесенных защитникам крепости на суше или на море, или всех успешных результатов, достигнутых в отдельных боях, было бы утомительным, если бы автор ограничился только фактическими показателями. Но Степанов строит боевые эпизоды иначе. Он рассказывает о поведении людей, о том, как они понимают свой долг, о личных отношениях и бытовых делах между боями. Писатель создает индивидуальные портреты участ­ников­ войны­. В процессе военных действий обнажаются патриотические чувства солдат и матросов, храбрость и неустрашимость,­ сметливость и находчивость, проявляется юмор в самые критические минуты, рождается насмешка над неудачливыми­ или барски высокомерными командирами.

Только благодаря широкому охвату событий, созданию множества военных ситуаций стало возможным выявление разных человеческих качеств, индивидуальных особенностей характеров участников войны, их душевного богатства. Только многоэпизодность романа позволила автору выявить, например, щедрую натуру солдата-артиллериста Блохина. Мы постепенно знакомимся с этим воином и узнаем в нем бесстрашного бойца,­ изобретательного и находчивого, верного товарища в бою, человека с исключительным самообладанием и никогда не покидающим его чувством юмора. Мы убеждаемся в благородстве его характера (заступничество за Шурку), в преданности­ достойным командирам (отношение к Борейко), в способности глубоко ненавидеть начальников-извергов (Чижа, Вамензона), наконец, в росте его революционного сознания,­ поднимающегося до понимания гнилости всей монархической­ системы. Вместе с тем Блохин показан как жертва бессмысленной и жестокой офицерской муштры, что позволяет постигать общие порядки в царской армии, ее классовую природу, показана и слабость Блохина (пьянство). Точно так же раскрываются на отдельных фактах характеры­ других солдат – Лепехина, Зайца, Харитины.

Из множества отдельных эпизодов создается фон, на котором вырисовывается образ прапорщика Звонарева, яркая фигура поручика Борейко – одной из центральных­ фигур романа. Только в процессе многих боевых операций проявляются разные стороны его характера, его непокорный нрав, дерзкое отношение к начальству, инициатива­ в

338

ведении и организации боя, борьба с японским шпионажем, понимание порочности всей армейской системы, храб­рость и подлинный пат­ риотизм. Обнаруживаются и его слабые стороны: пьянство, необуз­ данность, рукоприкладство. При всем том Борейко способен проявлять и нежные чувства (любовь к Оле Селениной) и под их влиянием смирять свою буйную натуру и поражать окружающих необычностью поведения. Так постепенно вырисовывается многогранный и сложный характер Борейко. При этом нужно отметить, что личная жизнь пору­ чика, так же как и Звонарева, Вари Белой и других, не выделяется в особую линию – все их качества, и хорошие и дурные, проявляются в неразрывной связи с событиями­ обороны.

То же самое нужно сказать об отрицательных героях. В ходе военных действий и через эти действия мы в полной мере познаем низкую натуру генерала-предателя Фока. По мере­ развития событий в неблагоприятную для защитников сторону его поведение­ становится все более наглым.

Автора интересует не факт сам по себе, а то, что за ним скрывается. Некоторые эпизоды вводятся только в форме восприятия людей, и это помогает вскрывать отношение человека к происходящему, реакцию на события, создавать психологические­ портреты. Эту задачу автор ставит уже с первых страниц романа. Внезапное нападение японцев на русскую эскадру, заставшее врасплох руководителей обороны ПортАртура, обнаруживает их поразительную слепоту и беспечность. Писатель показывает, как воспринимается генералами пальба японских кораблей. В Морском собрании наместник края Алексеев­ и адмирал Старк думают, что это салют по случаю име­нин адмиральши; в доме генерала Белого полагают, что идут обычные маневры, и любуются красотой открывшегося зрелища – «взблесков пушечных выстрелов», «рассыпающихся снопом ракетных звездочек»; в штабе Стесселя орудийный грохот принимают за «обычное ночное учение по отбитию минных атак». Так в самом начале романа батальный эпизод используется автором в характерологической функции. То же самое можно сказать относительно многих других воспроизводимых фактов войны.

Советский военно-исторический роман вносит поправку в эстетические каноны дооктябрьской литературы.

Романы, построенные по охарактеризованному выше «экстенсивному» принципу, не теряют в своем художественном качестве, не страдают обезличиванием героев. Об этом пишет С. Бородин: «Автор нашел сжатые скупые формы, чтобы уместить в своем произведении громадное число исторических эпизодов, из которых каждый пред-

339