848

На войне как на войне

Нам не забыть ту давнюю пору, Ночные бомбежки и плач матерей, Штабные землянки и рокот моторов,

ИГибель,

ИГибель,

ИГибель,

ИГибель! Наших друзей.

Бомбежки Глубокой продолжались и дальше. Они прекратились только после того, как станцию стали охранять несколько зенитных орудий. Немцы изменили тактику и налеты стали делать одиночными самолетами, обычно по ночам. Во время таких налетов мы прятались в заранее вырытых «щелях» (узких окопах, вырытых в виде зигзага). Но вскоре мне это надоело. Я решил, что «от судьбы не уйдешь» и оставался в здании, тем более что бомбы сбрасывались не прицельно.

В апреле 1943 г. полк был в основном укомплектован и летным, и техническим составом. Здесь же была сформирована и 306-я ШАД, в которую, кроме нашего полка, вошли 672-й и 955-й полки.

К маю в Глубокую стали прилетать те самолеты, которые были отремонтированы в Борисоглебске, и те, что оставались в Чапаевске. В июне весь полк, наконец, собрался в «кучу», и мы перебазировались на более крупный аэродром в с. Покровское. С этого момента жизнь наша была привязана не столько к тем населенным пунктам, в которых мы проживали, сколько к аэродромам, на которых мы базировались. В Покровском были окончательно укомплектованы экипажи. Летчики тренировались в бомбометании, совершенствовали технику пилотирования, воздушные стрелки пристреливали свои пулеметы. Оружейники, главным образом девушки, учились снаряжать патроны и снаряды в ленты, подвешивать бомбы и ЭРЭСЫ (реактивные снаряды типа «катюш» – к крыльям самолета).

Дивизию направили на Юго-Западный фронт, поближе к району предстоящих боев. Наш 951-й полк разместился на аэро-

11

дроме Покровское, остальные – на аэродромах Песчаное и Буденовский. Все – недалеко от Белгорода.

Командование полков, зная, что скоро начнутся «горячие денечки», зря время не теряло: летчики спешным порядком отрабатывали все то, что потребует боевая обстановка: взлет, сбор в боевой порядок, выход на цель, противозенитные маневры и пр. Младшие специалисты уточняли свои обязанности.

С целью разведки мы делали иногда облеты «передовой», но далеко за линию фронта не углублялись. Немцы себя тоже не демаскировали – этакое «мирное содружество».

Активные боевые действия начались с 5 июля с начала Курского сражения. До Курска было далеко, поэтому туда мы не летали. А все полки нашей дивизии штурмовали скопления пехоты

имеханизированных соединений под Белгородом. Отсюда немецкое командование предполагало охватить Курск с правого фланга. Полк сразу же понес большие потери. Это и не удивительно, так как в бой пошли молодые необстрелянные ребята, не имеющие никакого боевого опыта. Дорогой ценой летный состав

иштабные работники учились здесь искусству боя.

После Сталинградской битвы на всех фронтах было относительное затишье. Но было ясно, что это ненадолго. Было известно, что противник готовит крупномасштабную операцию в районе так называемого «Курского выступа», где линия фронта глубоко вклинивалась в оборону противника. Этот выступ немцы намеревались как бы выровнять с остальной линией фронта и путем фланговых ударов с севера – у Орла – и с юга – со стороны Белгорода, при одновременном наступлении по центру в направлении Курска.

Для осуществления этой операции на сравнительно узком участке фронта немцы сосредоточили почти все свои людские и технические резервы. Главная ставка делалась на технику. Именно здесь появились новейшие танки «Тигр», «Пантера» и самоходные орудия «Фердинанд». Только на нашем Белгородском направлении было сосредоточено 8 танковых дивизий под командованием генерала Манштейна. Его задача заключалась в

12

том, чтобы, наладив понтонные переправы через реку СеверныйДонецк (в нескольких километрах на север от Белгорода), все силы бросить на Воронеж. Всего таких переправ было 6.

Не помню точно, были ли боевые вылеты 5 июля, но на следующий день уже с раннего утра на аэродроме кипела жизнь. Туда и сюда сновали бензо- и маслозаправщики, механики и мотористы устраняли какие-то неисправности в моторах и опробовали их, оружейники копошились под крыльями самолетов, проверяли надежность крепления бомб и ЭРЭСов. То и дело раздавались пулеметные очереди – это стрелки проверяли надежность своего боевого оружия. Началось!!! Паники и суеты не было.

Из штаба дивизии сообщили, что севернее Белгорода на переправах идут тяжелые кровопролитные бои (в этих боях принимала участие не только авиация, но и сухопутные силы). Нашему полку было приказано наносить бомбовые удары по этим переправам.

Первые боевые вылеты Цветков решил сделать с более опытными летчиками: Зубко, Савиновым, Павленко, Кобелевым и др. И только позже, когда стали известны цели, их местоположение и оборона, на задания полетели более молодые летчики. И… На войне как на войне. Появились потери. Полилась кровь.

Мл. лейтенант В. Балашов на горящем самолете с большим трудом «дотянул» до своего аэродрома и сделал вынужденную посадку. Но сам он сильно обгорел, особенно – лицо. На следующий день на самолете, изрешеченном пулями и осколками зенитных снарядов, тоже с трудом долетел до своего аэродрома и сделал посадку сержант Скалабан. У него было два пулевых ранения в руку и т.д.

Все эти дни полк жил в напряженном боевом ритме. Летчики иногда совершали по несколько вылетов в день. Механики, мотористы, оружейники не знали покоя ни днем, ни ночью. Днем обслуживали боевые вылеты, ночью ремонтировали побитые машины и готовили их к следующему дню. Наш самолет стоял недалеко от КП, поэтому я часто видел летчиков, только что вернувшихся из боя. Безмерно уставшие, с хмурыми лицами, гимна-

13

стерки под лямками парашютов в поту. На наши вопросы: «Что там?», – хмуро отвечали: «Пекло. Огонь. Все горит. Дым. Ни х… не разберешь».

Мы с майором в это пекло слетали, по-моему, дважды. Задание, на первый взгляд, не было сложным – разрушить одну из переправ, по которой немцы переправляли боевую технику на противоположный берег Донца. И тут я сам увидел этот самый кошмар. Речка неширокая, переправа, очевидно, понтонная. Около нее столпотворение и суматоха. По ней медленно, в одиночку, ползут бронемашины и другая боевая техника. Солдаты, кто вплавь, кто бегом по понтону перебираются на противоположный берег. Изредка около расположения переправы видны разрывы снарядов – это старается наша дальнобойная артиллерия. Много немецкой техники горело, дым стлался по ветру. Цель, конечно, отличная… если б не одно обстоятельство. А дело в том, что на нашем самолете были подвешены стокилограммовые бомбы (сотки). А бомбить ими на малых высотах по уставу не полагалось, т.к. взрывная волна могла опрокинуть и сам самолет. Поэтому бомбометание приходилось производить на высотах 200300 м. Но на этих высотах мы становились легкой добычей вражеских зениток. Надо отдать им должное – немецкие зенитчики работали отменно. Около наших самолетов то справа, то слева, то спереди постоянно возникали то белые, то черные облачка от разрывов мало- и крупнокалиберных зениток и снарядов. И даже были слышны приглушенные разрывы от них. А то совсем рядом мелькали трассирующие строчки от пуль зенитных пулеметов. Было такое ощущение, что по нам «лупят» все, кому не лень. В голове непрошено возникала мысль: «Господи, пронеси… Как проскочить сквозь этот сплошной частокол огня»? Дорогой читатель, не судите нас строго за это некоторое малодушие: ведь нам в то время было всего-то по 20.

Но одновременно был и азарт. Особенно после того как мы, освободившись от бомб, стали «обрабатывать» цель из ЭРЭСов, пушек и пулеметов. Пилот, делая противозенитный маневр, бросал машину то вправо, то влево, то полого, то пикировал на цель. Во время выхода из пике или планирования открывал огонь и я

14

из своего пулемета. Стрельба была неприцельной. Я просто «поливал» огнем многочисленные скопления живой силы и техники противника, скопившиеся перед переправой. Вот так и воевали – то он, то я. В какой-то момент я увидел в воздухе несколько «Мессеров» (Ме-109). Подумал, что они охотятся за нами. Не скрою – стало страшновато. Но вскоре выяснилось, что они воюют с нашими МиГами – отлегло.

На цель мы прилетели в составе шестерки под командованием майора. Но в процессе одиночного бомбометания и последующих атак мы как-то подрастерялись и поэтому на аэродром возвращались порознь. Почти на бреющем легко и без помех проскочили то, что еще недавно было так называемой линией фронта, и по каким-то причинам майор сделал вынужденную посадку недалеко от с. Щебекино. А это была уже наша территория. Не выходя из кабины, он долго и пристально изучал карту, осторожно вырулил на какой-то пустырь, попросил меня пройтись по этому пустырю и проверить – нет ли там пеньков, ям, рытвин и прочих неровностей. Я не очень тщательно просмотрел направление предстоящего взлета и, вернувшись, сказал, что все в порядке. Каким-то чудом майору удалось поднять машину в воздух и через несколько минут мы были уже на своем аэродроме. По-моему, он просто потерял ориентировку. Остальные машины были уже на аэродроме. Вот так закончился мой первый боевой вылет.

Примерно так же происходил и наш второй вылет. На этот раз мы летали на штурмовку живой силы и механизированных колонн противника северней Белгорода. Сохранившиеся переправы бомбили другие группы. Вражеского огня тоже не отмечалось. Квелидзе вел шестерку осторожно, по мелочам не разменивался. И если обнаруживалась большая группировка противника, то делал большой круг и, если представлялась возможность, то против солнца, на малой высоте атаковал ее. Его большой опыт и природная смекалка кое-что значили. Может быть, поэтому в нашей группе потерь не было. Именно в те дни я понял, что СОЛДАТАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ.

В общей сложности бои нашего полка под Белгородом продолжались дней 10. Срок небольшой. Но, и это поразительно, за

15

этот срок и летчики, и механики, и другие специалисты очень быстро вошли в боевой ритм. На войне темпы жизни свои. Меньше стало неразберихи, научились быстро высыпаться за короткие июльские ночи. В общем, каждый научился грамотно выполнять свои обязанности. Нужда заставила.

Чувствовалось, что противник стал «выдыхаться». В небе реже стали появляться немецкие самолеты, летевшие на свои задания. Хваленые танковые дивизии Манштейна были разгромлены. Операция «Цитадель» провалилась. Большой вклад в эту победу внесли и наши воздушные силы. Так, например, только за ОДИН (!) день 7 июля летчики нашей 306-й дивизии уничтожили 37 танков, 80 автомашин, 6 бензоцистерн, 8 зенитных батарей, 2 склада боеприпасов, 7 переправ и много живой силы противника.

Но победа далась нам дорогой ценой как в людях, так и в технике. Так, например, наш полк в этих боях потерял 8 машин. 672-й полк – не менее 20.

После поражения немцев под Курском и Белгородом началось массированное отступление немецких войск и на нашем участке фронта, и в середине июля мы перебазировались на новый аэродром Ольшаны (Велыки Вильшаны по-украински).

Ольшаны – большое, вытянутое в длину село вдоль речки Ольшанки. Рядом – дорога, за ней различные хозяйственные постройки бывшего колхоза, далее – поля и пастбища. На них и расположился наш новый аэродром. Нас, очевидно, ждали, так как по периметру аэродрома были выкопаны так называемые «капониры» для стоянки самолетов. Капониры – это высокие земляные валы в виде подковы, в которых самолеты находились в ночное время и которые спасали их от осколков бомб и пулеметного обстрела. Рядом небольшая землянка, или палатка, в которой хранилось немудреное хозяйство экипажа: чехлы, инструменты, рабочая одежда, мыло, полотенце и пр. В конце аэродрома, рядом со взлетной полосой, – КП (командный пункт). За ним – самолет командира полка, рядом – наш, далее – самолеты эскадрилий.

Несмотря на военное время и пережитую оккупацию, село выглядело каким-то уютным: беленькие домики (мазанки), много

16

садов, народ приветлив, одет скромно. В одном таком домике поместили и меня вместе со стрелком командира полка Алешей Пименовым. Хозяйка – еще не старая приветливая женщина и ее дочь – миловидная девушка лет 14 (кстати, панически боялась ночных бомбежек). Во дворе, в маленькой, чистой и прибранной амбарушке, разместился мой хороший друг Аркаша Попов, по полковому просто Аркашка. Это полноватый курносый парень из Ижевска, мы вместе с ним учились в ЧВАУ. Летал он с командиром II эскадрильи.

Боевая жизнь полка и здесь не прекращалась ни на день. Бои шли за Донбасс. Немцы в спешке пытались вывезти оттуда самое различное оборудование. Наша 306-я ШАД действовала на Изюм-Барвенковском направлении. Было приказано уничтожать боевые порядки противника, бомбить железнодорожные пути, уничтожать переправы на реках Оскол и Донец-Северский. Немцы отчаянно сопротивлялись. На боевые задания самолеты уходили почти каждый день. Мы несли значительные потери.

Тяжелые, кровопролитные бои шли и на суше. Характерно, что мирное население очень чутко и внимательно следило за боевой жизнью полка. Всегда замечали, сколько самолетов ушло на задание и сколько возвратилось обратно. К вечеру они лучше нас знали количество не вернувшихся. Болезненно переживали потери, плакали.

Не знаю, с какой целью, но на открытой местности, около ничем не примечательных деревень Хрестище, Маяк и Адамовка, немцы создали мощный, укрепленный район. Пехота не раз пыталась штурмом овладеть им, но каждый раз, неся большие потери, была вынуждена отступать. Тогда командование фронта решило нанести по этому району мощные бомбовые удары. Цель бомбили и бомбардировщики Пе-2, и Илы, и другие самолеты.

В один из таких дней шестерка наших Илов, что были «на ходу», улетели на задание еще утром. Итог был печальным: две машины не вернулись с задания. Летчики, из тех, что вернулись, сообщили, что этот район очень сильно защищен зенитной артиллерией всех калибров. Вторая шестерка ушла на задание в обед. Результат тот же. Я видел, как летчики, вернувшиеся с за-

17

дания, шли на КП с докладами мрачные, сосредоточенные лица, гимнастерки под парашютными лямками были мокрыми от пота. Самолеты были все в «дырах» от пуль и осколков зенитных снарядов. Мотористы и механики уже ползали на плоскостях (крыльях) заделывая «раны».

Послеобеденный период был относительно спокойным, но техники уже готовили машины к новым вылетам. Бензовоз и масловоз заправляли баки горючим и маслом, оружейники набивали ленты патронами и снарядами, подвешивали бомбы и РСы. Шла обычная, ставшая уже привычной, предполетная подготовка.

Под вечер мы с Аркашкой и Пименовым уже собирались на ужин: умылись, оделись, привели себя в порядок. Вдруг к самолету командира полка подъехала наша доблестная полуторка. Из кабины быстро вышел Цветков и, находу обращаясь к своему механику Букрееву, приказал готовить самолет к вылету. Сняты чехлы, опробован мотор, стрелок дал пару пробных очередей из пулемета. Бомбы и прочее вооружение были установлены заранее. Машина порулила на старт. Из разных эскадрилий к ней присоединилось еще пять машин. Командир решил третий день вылета возглавить лично. Красная ракета, старт – и машины одна за другой взлетают в воздух. Круг над аэродромом, самолеты выстраиваются в боевой порядок. Последняя в строю слегка качнула крыльями. В этот момент, наверное, никто из оставшихся не предполагал, как закончится этот вылет.

Не прошло и полчаса, как Илы были уже над целью. Их сразу же встретила сплошная завеса зенитного огня. По рассказам летчиков, вернувшихся с задания, дальнейшие события развивались следующим образом. Не обращая внимания на заградительный огонь, командир направил шестерку на центральную часть укрепрайона. Разворот и новая атака. В ход пошли ЭСы. Вот и появились первые пожары. Затем группа разделилась: два самолета вели пулеметно-пушечный огонь по зенитным установкам, остальные – по основным объектам укрепленного района. Но в какой-то момент крупнокалиберный зенитный снаряд угодил в

18

самолет Цветкова, очевидно в бак. Вначале появился шлейф черного дыма, но самолет по инерции все еще летел вперед. Но вскоре, почти вертикально «пополз» вверх, потерял скорость и рухнул на землю. Остальные самолеты, израсходовав почти весь боекомплект, вернулись обратно.

Мы с Аркашей дождались возвращения самолетов и, наверное, одними из первых узнали о гибели Цветкова и его стрелка Пименова. А дома у Цветкова остались жена и двое детей. Удрученные случившимся, мы медленно и молча пошли в столовую. Там уже было много народа. О гибели Цветкова уже знали все. За столом летчиков (технический персонал питался отдельно) сидел изрядно подвыпивший инженер-механик второй эскадрильи Жернаков. Уронив голову на стол, не стесняясь слез, он горько плакал. Это было видно по его вздрагивающим плечам. Увидев нас, он сквозь слезы произнес: «Толька, Аркашка... жаль мне всех вас»... В ответ я сказал ему: «Инженер, ты чего хоронишь нас раньше времени? Мы ведь еще живы...». «Какая разница, – ответил он, – конец-то ведь все равно известен... На то и война...». Не думал я тогда, что его слова окажутся почти пророческими: пройдет совсем немного времени, и я окажусь «на краю», а Аркашку собьют в январе 44-го.

Выпив почти двойную порцию «боевых сто грамм» и помянув Алексея Пименова, слегка поковырявшись в котлетах, мы с Аркашкой направились домой. Хозяйка с дочерью встретили нас у калитки. Взглянув на них, я понял, что они знают все. У матери по щекам скатывались крупные слезы, у дочери мелко вздрагивали губы.

–А Леша где? – прерывающимся голосом спросила хозяйка.

–Нет Леши, – ответил я, отвернувшись, – не было сил смотреть на них.

Прошло уже много лет, а я до сих пор не могу без слез вспоминать этот вечер. Так прошел и так закончился для нас один (всего лишь один!) день войны.

Всего за время базирования в Ольшанах мы потеряли 9 машин. Помимо В.Н. Цветкова, были сбиты командиры 1-й и 3-й эскадрилий капитаны Павленко и Савинов, командиры звеньев лейтенанты Мордовин и Бурцев, старшие сержанты Чайка и Пе-

19

стов. Младший лейтенант Н.С. Шмелев повторил подвиг Гастелло, за что был удостоен звания Героя Советского Союза.

Медленно, с боями, но неуклонно, линия фронта перемещалась на запад. Настало время проститься и нам с Ольшанами, с их добрым и отзывчивым народом, с нашей гостеприимной хозяйкой и с ее обаятельной дочкой.

Наш новый аэродром был около с. Нежурино, недалеко от небольшого городка Сватово. Аэродром размещался на возвышенном водоразделе двух облесенных логов, впадающих в большую, с ассиметричными склонами, балку. На противоположном от аэродрома склоне этой балки располагалось село Нежурино. Еще при колхозах на месте нашего аэродрома росла высокая, по пояс, люцерна. Но перед нашим приездом ее скосили. В конце аэродрома, почти перед склоном в балку – КП. Капониров не было. Самолеты маскировались в лесах, частично выходили из логов на водораздел.

Полк наш к этому времени был изрядно «потрепан». Самолетов и летного состава насчитывалось не более половины изначального. Изредка, правда, прибывало пополнение.

Здесь произошло одно знаменательное для меня событие. А было так: один раз, после завтрака, я подхожу к своей машине, вижу, пилот майор Квелидзе (после гибели Цветкова он исполнял обязанности командира полка) разговаривает с каким-то капитаном не из нашего полка. Поздоровался, присматриваюсь: лицо его показалось мне знакомым. Ах да! Это же один из летчиковинструкторов ЧВАУ. Подхожу ближе, спрашиваю:

–Товарищ капитан, Вы меня не узнаете?

–Нет, отвечает он.

–Я учился у Вас в первом отряде ЧВАУ.

–Ну, вас там были сотни. Всех не упомнишь. Майор, слушавший наш разговор, спрашивает:

–Вы что, знакомы?

–Да, – отвечаю.

–Вот и хорошо, – сказал он, обращаясь к капитану. Вот машина, вот стрелок впридачу. Осваивайте новую технику.

20