Дедукция

Дедукция отличается от индукции прямо противоположным ходом движения мысли и представляет собой переход от общего к частному. В дедукции, опираясь на общее знание, делают вывод частного характера, поэтому одной из посылок дедукции обязательно является общее суждение. Если оно получено в результате индуктивного рассуждения, тогда дедукция дополняет индукцию, расширяя объём полученного знания. Наибольшее познавательное значение дедукции проявляется в том случае, когда в качестве общей посылки выступает не просто индуктивное обобщение, а какое-то гипотетическое предположение, новая научная идея. В этом случае дедукция играет не просто вспомогательную роль, дополняя индукцию, а является отправной точкой зарождения новой теоретической системы. Созданное таким путём теоретическое знание предопределяет дальнейший ход эмпирических исследований и целенаправляет построение новых индуктивных обобщений. В целом, на начальной стадии научного исследования преобладает индукция, в ходе же развития и обоснования научного знания большую роль начинает играть дедукция. Таким образом, эти две операции научного познания неразрывно связаны и дополняют друг друга.

12. Абстракция, идеализация и моделирование в психологическом исследовании.

Обнаружение устойчивых связей и зависимостей является только первым этапом в процессе научного познания явлений действительности. Необходимо объяснить их основания и причины, выявить сущность явлений и процессов. А это возможно лишь на теоретическом уровне научного познания. К теоретическому уровню относят все те формы познания, в которых в логической форме формулируются законы и другие всеобщие и необходимые связи объективного мира, а также получаемые с помощью логических средств выводы, и вытекающие из теоретических посылок следствия. Теоретический уровень представляет собой различные формы, приемы и этапы опосредованного познания действительности. Методы и формы познания теоретического уровня в зависимости от выполняемых ими функций можно разбить на две группы. Первая группа — методы и формы познания, с помощью которых создается и исследуется идеализированный объект, представляющий базовые, определяющие отношения и свойства как бы в «чистом» виде. Вторая группа — методы построения и оправдания теоретического знания, которое дано в форме гипотезы, приобретающей в результате статус теории. К методам построения и исследования идеализированного объекта относятся: абстрагирование, идеализация, формализация, мысленный эксперимент, математическое моделирование.

а ) Абстрагирование и идеализация. Известно, что всякая научная теория изучает либо определенный фрагмент действительности, определенную предметную область, либо определенную сторону, один из аспектов реальных вещей и процессов. При этом теория вынуждена отвлекаться от тех сторон изучаемых ею предметов, которые ее не интересуют. Кроме того, теория часто вынуждена отвлекаться и от некоторых различий изучаемых ею предметов в определенных отношениях. С точки зрения психологии процесс мысленного отвлечения от некоторых сторон, свойств изучаемых предметов, от некоторых отношений между ними и называется абстрагированием. Мысленно выделенные свойства и отношения оказываются на переднем плане, предстают как необходимые для решения задач, выступают в качестве предмета изучения. Процесс абстрагирования в научном познании не является произвольным. Он подчиняется определенным правилам. Одним из таких правил является соблюдение интервала абстракций. Интервал абстракций – это пределы рациональной обоснованности той или иной абстракции, условия ее «предметной истинности» и границы применимости, устанавливаемые на основе информации, полученной эмпирическими или логическими средствами. Интервал абстракции зависит, во-первых, от поставленной познавательной задачи; во-вторых, то, от чего отвлекаются в процессе постижения объекта, должно быть посторонним (по четко оговоренным критерием) для конкретного объекта, подвергающегося абстрагированию; в третьих, исследователь должен знать, до какого предела данное отвлечение имеет законную силу. Метод абстрагирования предполагает при исследовании сложных объектов производить концептуальную развертку и концептуальную сборку объектов. Концептуальная развертка означает отображение одного и того же исходного объекта исследования в разных мысленных плоскостях (проекциях) и, соответственно, нахождение для него множества интервалов абстракций. Так, например, в квантовой механике один и тот же объект (элементарная частица) может быть попеременно представлен в рамках двух проекций: то, как корпускула (в одних условиях эксперимента), то, как волна (в других условиях). Эти проекции логически несовместимы между собой, но лишь взятые вместе они исчерпывают всю необходимую информацию о поведении частиц. Концептуальная сборка – представление объекта в многомерном познавательном пространстве путем установления логических связей и переходов между разными интервалами, образующими единую смысловую конфигурацию. Так, в классической механике одно и то же физическое событие может быть отображено наблюдателем в разных системах в виде соответствующей совокупности экспериментальных истин. Эти разные проекции, тем не менее, могут образовывать некое концептуальное целое благодаря «правилам преобразования Галилея», регулирующим способы перехода от одной группы высказываний к другой. Абстрагирование как важнейший прием познавательной деятельности человека широко применяется на всех этапах научно-познавательной деятельности, в том числе и на уровне эмпирического познания. На его основе создаются эмпирические объекты. Эмпирические объекты составляют смысл таких терминов эмпирического языка, как «Земля», «провод с током», «расстояние между Землей и Луной» и т. д. Теоретические же объекты, в отличие от эмпирических, являются не просто абстракциями, а идеализациями, «логическими реконструкциями действительности». Они могут быть наделены не только признаками, которым соответствуют свойства и отношения реальных объектов, но и признаками, которыми не обладает ни один такой объект.

Теоретические объекты образуют смысл таких терминов, как «точка», «идеальный газ», «абсолютно черное тело» и т. д. В логико-методологических исследованиях теоретические объекты называют иногда теоретическими конструктами, а также абстрактными объектами. Объекты такого рода служат важнейшим средством познания реальных предметов и взаимоотношений между ними. Они называются идеализированными объектами, а процесс их создания — идеализацией. Таким образом, идеализация есть процесс создания мысленных, не существующих в действительности объектов, условий, ситуаций посредством мысленного отвлечения от некоторых свойств реальных предметов и отношений между ними или наделения предметов и ситуаций теми свойствами, которыми они в действительности не обладают или не могут обладать, с целью более глубокого и точного познания действительности. Создание идеализированного объекта необходимо включает в себя абстрагирование — отвлечение от ряда сторон и свойств изучаемых конкретных предметов. Но если мы ограничимся только этим, то еще не получим никакого целостного объекта, а просто уничтожим реальный объект или ситуацию. После абстрагирования нам нужно еще выделить интересующие нас свойства, усилить или ослабить их, объединить и представить как свойства некоторого самостоятельного объекта, который существует, функционирует и развивается согласно своим собственным законам. А  это достигается в результате использования метода идеализации. Идеализация помогает исследователю выделить в чистом виде интересующие его стороны действительности. В результате идеализации объект приобретает свойства, которые в эмпирическом опыте не востребованы. В отличие от обычного абстрагирования идеализация делает упор не на операции отвлечения, а на механизм пополнения. Идеализация дает абсолютно точный конструкт, мысленную конструкцию, в которой то или иное свойство, состояние представлены в предельном, наиболее выраженном виде. Творческие конструкты, абстрактные объекты выступают в роли идеальной модели. Почему необходимо в познании использовать абстрактные объекты (теоретические конструкты)? Дело в том, что реальный объект всегда сложен, в нем переплетаются значимые для данного исследователя и второстепенные свойства, необходимые закономерные отношения затемняются случайными. Конструкты, идеальные модели - это объекты, наделенные небольшим количеством специфических и существенных свойств, имеющих относительно простую структуру. Исследователь, опираясь на сравнительно простой идеализированный объект, дать более глубокое и полное описание этих сторон. Познание движется от конкретных объектов к их абстрактным, идеальным моделям, которые, становясь все более точными, совершенными и многочисленными, постепенно дают нам все более адекватный образ конкретных объектов. В этом повсеместном использовании идеализированных объектов состоит одна из наиболее характерных особенностей человеческого познания. Следует отметить, что идеализация используется как на эмпирическом, так и на теоретическом уровнях. Объекты, к которым относятся научные высказывания, всегда являются идеализированными объектами. Даже в тех случаях, когда мы пользуемся эмпирическими методами познания - наблюдением, измерением, экспериментом, результаты этих процедур непосредственно относятся к идеализированным объектам, и лишь благодаря тому, что идеализированные объекты на этом уровне являются абстрактными моделями реальных вещей, данные эмпирических процедур можно относить к действительным предметам. Однако роль идеализации резко возрастает при переходе от эмпирического к теоретическому уровню научного познания. Современная гипотетико-дедуктивная теория опирается на некоторый эмпирический базис — совокупность фактов, которые нуждаются в объяснении и делают необходимым создание теории. Но теория не является  простым обобщением фактов и не может быть выведена из них логическим путем. Для того  чтобы оказалось возможным создание особой системы понятий и утверждений, называемой теорией, сначала вводится идеализированный объект, представляющий собой абстрактную модель действительности, наделенную небольшим количеством свойств и имеющую относительно простую структуру. Этот идеализированный объект выражает специфику и существенные черты изучаемой области явлений. Именно идеализированный объект делает возможным создание теории. Научные теории, прежде всего, отличаются положенными в их основу идеализированными объектами. Понятия и утверждения теории вводятся и формулируются именно как характеристики ее идеализированного объекта. Основные свойства идеализированного объекта описываются системой фундаментальных уравнений теории. Различие идеализированных объектов теорий приводит к тому, что каждая гипотетико-дедуктивная теория имеет свою специфическую систему фундаментальных уравнений. Идеализированный объект дает интерпретацию понятий и уравнений теории. Уточнение уравнений теории, их опытное подтверждение и коррекция ведут к уточнению идеализированного объекта или даже к его изменению. Замена идеализированного объекта теории означает переинтерпретацию основных уравнений теории. Ни одна научная теория не может быть гарантирована от того, что ее уравнения рано или поздно не подвергнутся переинтерпретации. В одних случаях это происходит сравнительно быстро, в других — спустя длительное время. Так, например, в учении о теплоте первоначальный идеализированный объект — теплород — был заменен другим — совокупностью беспорядочно движущихся материальны точек. Иногда модификация или замена идеализированного объекта теории существенно не изменяет вида ее фундаментальных уравнений. В таком случае нередко говорят, что теория сохраняется, но изменяется ее интерпретация. Ясно, что говорить так можно лишь при формалистическом понимании научной теории. Если же под теорией мы понимаем не только определенные математические формулы, но и определенную интерпретацию этих формул, то смена идеализированного объекта должна рассматриваться как переход к новой теории.

б) способы построения идеализированного объекта. В методологии научного исследования их выделяют по крайне мере три:

1.Можно абстрагироваться от одних свойств реальных объектов, удерживая в то же время другие их свойства и вводя объект, которому присущи только эти оставшиеся свойства. Так, например, в ньютоновской небесной механике мы абстрагируемся от всех свойств Солнца и планет и представляем их как движущиеся материальные точки, обладающие лишь гравитационной массой. Нас не интересуют их размеры, строение, химический состав и т.п. Солнце и планеты выступают здесь лишь как носители определенных гравитационных масс, т.е. в виде идеализированных объектов.

2.Иногда оказывается полезным абстрагироваться от некоторых отношений изучаемых объектов друг к другу. С помощью такой абстракции образуется, например, понятие идеального газа. В реальных газах всегда существует определенное взаимодействие между молекулами. Абстрагируясь от этого взаимодействия и рассматривая частицы газа как обладающие лишь кинетической энергией и взаимодействующие только при соударении, мы получаем идеализированный объект — идеальный газ. В общественных науках при изучении отдельных сторон жизни общества, отдельных общественных явлений и учреждений, социальных групп и т.п. мы можем абстрагироваться от взаимоотношений этих сторон, явлений, групп с другими элементами жизни общества.

3.Мы можем также приписывать реальным объектам отсутствующие у них свойства или мыслить присущие им свойства в некотором предельном значении. Таким образом, например, в оптике образуются особые идеализированные объекты — абсолютно черное тело и идеальное зеркало. Известно, что всем телам в большей или меньшей степени присуще как свойство отражать некоторую часть падающей на его поверхность энергии, так и свойство поглощать часть этой энергии. Когда мы усиливаем до предельного значения свойство отражения, мы получаем идеальное зеркало — идеализированный объект, поверхность которого отражает всю падающую на него энергию. Усиливая свойство поглощения, мы в предельном случае получаем абсолютно черное тело — идеализированный объект, который поглощает всю падающую на него энергию. Идеализированным объектом может стать любой реальный предмет, который мыслится в несуществующих, идеальных условиях. Именно таким образом возникает понятие инерции. Допустим, что мы толкаем по дороге тележку. Некоторое время после толчка тележка движется, а затем останавливается. Существует множество способов удлинения пути, проходимого тележкой после толчка, например, смазка колес, устройство более гладкой дороги и т.п. Чем легче вертятся колеса, и чем ровнее дорога, тем дольше будет двигаться тележка. Путем экспериментов устанавливается, что чем меньше внешние воздействия на движущееся тело (в данном случае трение), тем длиннее путь, проходимый этим телом. Ясно, что все внешние воздействия на движущее тело устранить невозможно. В реальных ситуациях движущееся тело неизбежно будет подвергаться каким-либо воздействиям со стороны других тел. Однако нетрудно представить ситуацию, в которой исключены все воздействия. Мы можем заключить, что в таких идеальных условиях движущееся тело будет двигаться бесконечно долго и при этом равномерно и прямолинейно.

в) Формализация и математическое моделирование Важнейшим средством  построения и исследования идеализированного теоретического объекта является формализация. Под формализацией в широком смысле слова понимается метод изучения самых разнообразных объектов путем отображения их содержания и структуры в знаковой форме, при помощи самых разнообразных искусственных языков. Операции с формализованными объектами означают операции с символами. В результате формализации с символами можно обращаться как с конкретными физическими объектами. Использование символики обеспечивает полноту обозрения определенной области проблем, краткость и четкость фиксации знания, позволяет избежать многозначности терминов. Познавательная ценность формализации состоит в том, что она является средством систематизации и уточнения логической структуры теории. Реконструкция научной теории в формализованном языке позволяет проследить логическую зависимость между различными положениями теории, выявить всю совокупность предпосылок и оснований, исходя из которых она развертывается, что позволяет уточнить неясности, неопределенности, предотвратить парадоксальные ситуации. Формализация теории выполняет также своеобразные унифицирующие и обобщающие функции, позволяя ряд положений теории экстраполировать на целые классы научных теорий и применять формальный аппарат для синтеза ранее не связанных теорий. Одно из наиболее ценных достоинств формализации — ее эвристические возможности, в частности возможность обнаружения и доказательства ранее неизвестных свойств изучаемых объектов. Различают два типа формализованных теорий: полностью формализованные и частично формализованные теории. Полностью формализованные теории строятся в аксиоматически дедуктивной форме с  явным указанием языка формализации и использованием четких логических средств. В частично формализованных теориях язык и логические средства, используемые для развития данной научной дисциплины, явным образом не фиксируются. На современном этапе развития науки в ней преобладают частично формализованные теории. В методе формализации заложены большие эвристические возможности. В процессе формализации через реконструкцию языка научной теории создается новый тип концептуальных построений, которые открывают возможности для получения новых, порой самых неожиданных следствий, путем чисто формализованных действий. Процесс формализаций носит творческий характер. Отталкиваясь от определенного уровня обобщения научных фактов, формализация преобразует их, выявляет в них такие особенности, которые не были зафиксированы на содержательно-интуитивном уровне. Ю.Л.Ершов в работах, посвященных использованию формализованных языков, приводит ряд критериев, подтверждающих, что с помощью формализации теории могут быть получены нетривиальные следствия, о которых даже не подозревали, пока ограничивались содержательно-интуитивной формулировкой теории на естественном языке. Так, формулировка аксиомы выбора первоначально не вызывала сомнения. И только ее использование (в совокупности с другими аксиомами) в формальной системе, претендующей на аксиоматизацию и формализацию теории множеств, выявило, что она ведет к ряду парадоксальных следствий, что и поставило под сомнение возможности ее использования. В физике при попытках аксиоматизации теории поля выделение тех или иных утверждений о качестве ее аксиом приводили к получению большого числа следствий, пригодных для объяснения экспериментальных данных. Создание формализованных описаний имеет не только собственно познавательную ценность, но является условием для использования на теоретическом уровне математического моделирования. Математическое моделирование – это теоретический метод исследования количественных закономерностей на основе создания знаковой системы, состоящей из набора абстрактных объектов (математических величин, отношений), которые допускают различные интерпретации. Математическое моделирование как теоретический метод нашло свое широкое применение в конце 40-х годов ХХ в. в отдельных науках и в междисциплинарных исследованиях. Основу метода математического моделирования составляет построение математической модели. Математическая модель представляет собой формальную структуру, состоящую из набора математических объектов. Значение математического метода при разработке теории определяется тем, что она, отображая определенные количественные свойства и отношения оригинала, замещает его в определенном плане, и манипуляция с этой моделью дает более глубокую и полную информацию об оригинале. В простейшем случае в качестве модели выступает отдельный математический объект, то есть такая формальная структура, с помощью которой можно от эмпирически полученных значений одних параметров исследуемого материального объекта переходить к значению других без обращения к эксперименту. Например, измерив окружность шарообразного предмета, по формуле вычислить объем данного предмета. Исследователями установлено:  чтобы объект можно было достаточно успешно изучить с помощью математических моделей, он должен обладать рядом специальных свойств. Во-первых, должны быть хорошо известны имеющиеся в нем отношения; во-вторых, должны быть количественно определены существенные для объекта свойства (причем их число не должно быть слишком большим); и, в-третьих, в зависимости от цели исследования должны быть известны при заданном множестве отношений формы поведения объекта (который определяется законами, например, физическими, биологическими, социальными). По существу, любая математическая структура (или абстрактная система) приобретает  статус модели только тогда, когда удается установить факт аналогии структурного, субстратного или функционального характера между ней и исследуемым объектом (или системой). Другими словами, должна существовать известная согласованность, получаемая в результате подбора и «взаимной подгонки» модели и соответствующего «фрагмента реальности». Указанная согласованность существует лишь в рамках определенного интервала абстракции. В большинстве случаев аналогия между абстрактной и реальной системой связана с отношением изоморфизма между ними, определенными в рамках фиксирования интервала абстракции. Для того, чтобы исследовать реальную систему, исследователь замещает ее (с точностью до изоморфизма) абстрактной системой с теми же отношениями. Таким образом, задача исследования становится чисто математической. Например, чертеж может служить моделью отображения геометрических свойств моста, а совокупность формул, положенных в основу расчета размеров моста, его прочности, возникающих в нем напряжений и т.д., может служить моделью для отображения физических свойств моста. Использование математических моделей является эффективным способом познания. Уже один только перевод какой-либо качественной задачи на четкий, однозначный и богатый по своим возможностям язык математики позволяет увидеть исследовательскую задачу в новом свете, прояснить ее содержание. Однако математика дает и нечто большее. Характерным для математического познания является использование дедуктивного метода, т.е. манипулирование с объектами по определенным правилам и получение таким образом новых результатов.

По Тарасову Идеализация, абстрагирование - замена отдельных свойств предмета или всего предмета символом или знаком, мысленное отвлечение от чего-то с целью выделения чего-то другого. Идеальные объекты в науке отражают устойчивые связи и свойства объектов: массу, скорость, силу и др. Но идеальные объекты могут и не иметь реальных прообразов в предметном мире, т.е. по мере развития научного знания одни абстракции могут образовываться из других без обращения к практике. Поэтому различают эмпирические и идеальные теоретические объекты. Идеализация является необходимым предварительным условием построения теории, поскольку система идеализированных, абстрактных обра­зов и определяет специфику данной теории. В системе теории выделяют основные и производные идеализированные понятия. Например, в класси­ческой механике таким главным идеализированным объектом выступает механическая система как взаимодействие материальных точек. В целом идеализация позволяет точно очертить признаки предмета, отвлечься от малосущественных и расплывчатых свойств. Это обеспечивает огромную емкость выражения мыслей. В связи с этим формируются специальные языки науки, что способствует построению сложных абстрактных теорий и в целом процессу познания.

Формализация - оперирование со знаками, сведенными в обобщенные модели, абстрактно-математические формулы. Вывод одних формул из других осуществляется по строгим правилам логики и математики, что и является формальным иссле­дованием основных структурных характеристик изучаемого объекта.

Моделирование.  Модель - мысленное или материальное замещение наиболее существенных сторон изучаемого объекта. Модель - это специально созданный человеком предмет или система, устройство, которое в определенном отношении имитирует, воспроизводит реально существующие предметы или системы, являющиеся объектом научного исследования. В моделировании опираются на аналогии свойств и отношений между оригиналом и моделью. Изучив взаимосвязи, существующие между величинами, описывающими модель, их затем переносят на оригинал и таким образом делают правдоподобное заключение об особенностях поведения последнего. Моделирование как метод, научного познания основано на способности человека абстрагировать изучаемые признаки или свойства у различных пред­метов, явлений и устанавливать определенные соотношения между ними. Хотя ученые давно пользовались этим методом, только с середины XIX в. моделирование завоевывает прочное, признание у ученых и инжене­ров. В связи с развитием электроники и кибернетики моделирование пре­вращается в чрезвычайно эффективный метод исследования. Благодаря применению моделирования закономерностей действительно­сти, которые могли в оригинале изучаться лишь, путем наблюдения, они стано­вятся доступными экспериментальному исследованию.  Возникает возможность многократного повторения в модели явлений, соответствующих уникальным процессам природы или общественной жизни. Если рассматривать историю науки и техники с точки зрения применения тех или иных моделей, то можно констатировать, что на первых порах развития науки и техники применялись материальные, наглядные модели. В последующем они постепенно утрачивали одну за другой конкретные черты оригинала, их соответствие оригиналу приобретало все более абстрактный характер. В настоящее время все боль­шее значение приобретает поиск моделей, базирующихся на логических основаниях.

Существует множество вариантов классификации моделей. На наш взгляд, наиболее убедительным является следующий вариант:

а) естественно-природные модели (существующие в природе в естественном виде). Пока ни одна из конструкций, созданная человеком, не может конкурировать с природными конструкциями по сложности решаемых задач. Существует наука бионика, цель которой - исследование уникальных природных моделей с целью дальнейшего использования полученных знаний при создании искусственных устройств. Известно например, что создатели модели формы подводной лодки в качестве аналога взяли форму тела дельфина, при конструировании первых летательных аппаратов использовалась модель размаха крыльев птиц и т.д.;

б) вещественно-технические модели (в уменьшенном или увеличенном виде полностью воспроизводящие оригинал). При этом эксперты различают

1) модели, создаваемые для того, чтобы воспроизвести пространственные свойства изучаемого объекта (макеты домов, застройки районов и т.д.);

2) модели воспроизводящие динамику изучаемых объектов, закономерные связи, величины, параметры (модели самолетов, кораблей, платан и т.д.).

в) знаковые модели, в том числе математические. Знаковое моделирование позволяет упростить изучаемый предмет, выделить в нем те структурные отношения, которые больше всего интересуют исследователя. Проигрывая вещественно-техническим моделям в наглядности, знаковые модели выигрывают за счет более глубокого проникновения в структуру изучаемого фрагмента объективной реальности. Так, с помощью знаковых систем удается понять сущность таких сложных явлений, как устройство атомного ядра, элементарных частиц, Вселенной. Поэтому применение знаковых моделей особенно важно в тех областях науки, техники, где имеют дело с изучением предельно общих связей, отношений, структур. Особенно расширились возможности знакового моделирования в связи с появлением компьютеров. Появились варианты построения сложных знаково-математических моделей, позволяющих выбирать наиболее оптимальные значения величин сложных изучаемых реальных процессов и осуществлять длительные эксперименты над ними. В ходе исследования часто возникает необходимость построения разнообразных моделей изучаемых процессов, начиная от вещественных и кончая концептуальными и математическими моделями. В целом «построение моделей не только наглядных, но и концептуальных, математических сопровождает процесс научного поиска от его начала до конца, давая возможность охватить в единой системе наглядных и абстрактных образов основные особенности исследуемых процессов». Метод  исторического и логического: первый воспроизводит развитие объекта с учетом всех действующих на него факторов, второй воспроизводит только общее, главное в предмете в процессе развития. Метод логического воспроизводит историю возникновения, становления и развития объекта, так сказать, в "чистом виде", по существу, без рассмотрения обстоятельств, тому способствующих. То есть метод логического является спрямленной, упро­щенной (без потери сущности) версией метода исторического. В процессе познания следует руководствоваться принципом единства исторического и логического методов: надо начинать исследование объекта с тех сторон, отношений, которые исторически предшествовали другим. Затем с помощью логи­ческих понятий как бы повторить историю развития данного познаваемого явления. Экстраполяция - продолжение в будущее тенденций, закономерности кото­рых в прошлом и настоящем достаточно хорошо известны. Всегда считалось, что из прошлого можно извлекать уроки для будущего, ибо в основе эволюции неживой, живой и социальной материи лежат вполне определенные ритмические процессы. Моделирование - представление изучаемого объекта в упрощенном, схема­тическом виде, удобном для получения выводов прогнозного характера. Пример - периодическая система Менделеева (подробнее о моделировании смотри выше). Экспертиза - прогнозирование на базе оценки мнения специалистов - (отдельных людей, групп, организаций), основывающейся на объективной констатации перспектив соответствующего явления. Три перечисленных способа как бы дополняют друг друга. Любая экстраполяция - это в определенной степени модель и опенка. Любая прогностическая модель - это оценка плюс экстраполяция. Всякая прогнозная оценка подразумевает экстраполяцию и мысленное моделирование. 

13. Подходы к выделению структуры психологических учений. Структура психологических теорий по А. Юревичу.

  

Структура психологических теорий может рассматриваться в разных аспектах. Во-первых, в них можно анализировать те структурные компоненты, которые являются общими для теоретических построений в разных науках.

Так, И. Лакатос выделяет в теориях их «жесткое ядро» и «защитный пояс», чему, по мнению других авторов, нужно дать более широкое определение «центр-перифирийных» отношений . В уже представленном нами подходе В. Степина аналогом этих двух областей выступают «фундаментальная теоретическая схема» и «вспомогательные теоретические схемы». 

В таком взгляде на структуры психологических теорий прослеживается апелляция к построению теоретического знания в рамках естествен- но-научного подхода. В гуманитарных науках, как предполагают многие авторы, в силу меньшей логической соотнесенности компонентов теории слишком велика размытость границ между центром и периферией. Это одна из причин, порождающих дискуссию о специфике теорий в гуманитарных науках и даже особом пути мышления исследователя, работающего в рамках гуманитарной парадигмы. Из дискуссии на эту тему приведем только мнение Н. И. Кузнецовой, занимающей позицию, согласно которой нет никаких оснований считать, что теоретическое мышление ученого в рамках естественно-научной и гуманитарной традиций существенно различается: «Никакой принципиальной разницы в стиле мышления — будь то теоретическая физика, теоретическая лингвистика или антропология — не было и нет. Методологические особенности различных научных дисциплин... не нарушают общих критериев научного познания, общего логического хода развития науки, хотя и должны рефлексироваться». 

А. В. Юревич также настаивает на «утешительном для психологии» выводе, что она не имеет сколько-нибудь принципиальных отличий от естественных наук. Противоположные утверждения часто обязаны своим происхождением неадекватному образу самой себя у психологии и приукрашенному представлению о состоянии дел в естественных науках, свойственному многим психологам в силу недостаточного знания реалий этих наук. 

Во-вторых, специфику психологических теорий можно рассматривать сквозь призму ряда дихотомий, определяющих их направленность в рамках собственно психологической науки. Так, выделяют теории гомеостаза, или адаптивные теории, и неадаптивные

теории. Если согласно первым активность человека может быть понята только исходя из принципа стремления организма к «уравновешиванию» со средой, то в рамках вторых заведомо предполагается неадаптивная активность. Так, к теориям гомеостатического

типа часто относят теорию личности К. Левина, а гуманистические теории личности или теория интеллекта Ж. Пиаже рассматривают в качестве движущей силы развития этих систем имманентное стремление к максимально напряженному состоянию.

В-третьих, психологические теории можно анализировать с точки зрения общности внешних структурных элементов при разнице их психологического наполнения, т. е. разницы используемых базисных категорий. В качестве примера используем здесь приводимую В. Петуховым трансформацию трехкомпонентной теории «Я» Джеймса. В. Джеймсом было предложено различение физического, социального и духовного «Я». Для научного же описания наблюдаемой эмпирии стремились абстрагировать природного, социального и культурного субъектов (которые, конечно, в едином человеке неразделимы). В результате триада Джеймса повторялась в новых обличьях. «Под новыми, необычными именами возникали эти субъекты в практической психологии — в знаменитой метафоре 3. Фрейда («Оно», «Я», «Сверх-Я») и популярной модели Э. Берна («Ребенок», «Взрослый», «Родитель»), образуя динамическое разнородное единство, источник мотивационных конфликтов, возможных невротических расстройств, продуктивного личностного развития» .

Таким образом, в трех названных теориях представлены три этапа развития одной и той же (или компонентно сходной) структурной теории, имеющей разное психологическое содержание. Подобный анализ должен, однако, соотноситься с анализом преемственности и содержания теорий. Часто анализ теоретического мира психологии проводится сегодня как генезис и преемственность идей — анализ, отличный от историко-психологического контекста рассмотрения этих идей .

  А.В.Юревич предложил структуру психологических теорий, которая состоит из трех областей: центральная, периферическая, неявная.

         1.Центральная область состоит из:

                   А) общий образ психологической реальности

                   Б) центральная категория (стоит в центре теории)

                   В) набор основных понятий теории

                   Г) система отношений между понятиями

                   Д) базовые утверждения

         Образ центрального феномена, на объяснение которого нацелена теория, задается центральной категорией (Б), например, в бихевиоризме – поведение, психоанализе – мотив, когнитивной психологии – образ. С одной стороны центральная категория ограничивает предмет психологического изучения, а с другой задает интерпретацию объяснения психологического знания. Для психологических теорий проблемой стало растягивание центральной категории (Б) на всю психологическую реальность. При этом его содержание, по словам Л.С.Выготского , «по известному психологическому закону …стремительно падает до нуля».  Наборы основных понятий (В) пересекаются в разных теориях, но они никогда не совпадают полностью. Основные понятия подчинены центральной категории (Б) и иерархия связей меду ними «задает» сетку отношений (Г). Базовые утверждения (Д) развивают и систематизируют образ психологической реальности(А), заданной центральной категорией(Б).

         2. Периферическая область состоит из:

                   А) теоретическая компонента

                   Б) эмпирическая компонента

         «А» включает вспомогательные утверждения и систему аргументации; «Б» включает фактический материал или обыденные наблюдения, подтверждающие теорию. «Б» может быть как «своей», - полученной в результате своих исследований, так и «чужой» - полученной в результате исследовании другой концепции, но объясненных (переинтерпретируемых) в данной теории.

         3.Область неявного знания включает все, что относится к личностному знанию. Сюда попадают личностный и надличностный компоненты. Первый включает эмоционально-личностный опыт автора, а также положения, которые собственно знанием не являются, а отражают принятые установки, предрассудки и т.д.исследователя. Второй (надличностный) компонент включает специфическое групповое знание, коллективные эмоции (например, неприязнь к противникам своей теории), образцы поведения, принятые в группе.

         Владение данной схемой (см.рис.) может существенно помочь в методологической рефлексии конкретных теорий.

КОМПОНЕНТЫ	Область теории
	центральная	периферическая				неявная
	образ реальности	теоретическая периферия	вспомогательные утверждения			личностный компонент		личностное знание
	центральная категория		система аргументации					личностные эмоции
	центральный феномен	эмпирия	«своя»	опорная	личностные образцы поведения
	основные понятия			надстроечная	надличностный компонент		групповое знание
	"сетка отношений"		«чужая»	релевантная			коллективные эмоции
	базовые утверждения			иррелевантная			групповые образцы поведения

 

14. Базисные категории психологии, категория «образ».

Категория – наиболее общие фундаментальные понятия, отражающие существенные свойства и отношения предметов и явлений объективной действительности.

Категория образа характеризует психологическую реальность со стороны познания и является основой формирования индивидуальных и социально-групповых картин мира. Это чувственная форма психического явления. Будучи всегда чувственным по своей форме, О. по своему содержанию м. б. как чувственным (О. восприятия, О. представления, последовательный О.), так и рациональным (О. атома, О. мира, О. войны и т. п.). О. является важнейшим компонентом действий субъекта, ориентируя его в конкретной ситуации, направляя на достижение поставленной цели.

Категория психического образа изначально выступала в качестве основы представлений о душе и сознании.

Сознание – это, прежде всего, знание субъекта об окружающем мире и самом себе. Знание сообщает нечто о предмете, внешнем по отношению к тому, кто владеет этим знанием. Иначе говоря, за знанием скрыта никогда не разлучаемая связь субъекта с объектом. Категория образа, созданная исследовательской мыслью, является формой и инструментом ее работы (как и другие категории). Но в ней представлена реальность, которая существует независимо от мысли о реальности и степени ее освоения человеческим умом. Это реальность психической жизни самой по себе, безотносительно к тому, открылась она уму или нет. Поэтому психический образ, будучи категорией науки, "работает" независимо от нее не в меньшей степени, чем любые другие процессы бытия, будь то нервные, биологические, физические. Эффектом отчленения явилась категория образа, ставшая одной из инвариант исследовательского аппарата психологии.

Первые шаги определило разграничение двухсущественно различных разрядов психических образов - сенсорного и умственного (чувственного и мыслимого). Античная мысль выработала два принципа, лежащие и в основе современных представлений о природе чувственного образа, - принцип причинного воздействия внешнего стимула на воспринимающий орган и принцип зависимости сенсорного эффекта от устройства этого органа. Если учение Демокрита об ощущениях как эффектах атомных воздействий было первой причинной концепцией возникновения отдельных сенсорных качеств, то его представление об оболочках ("эйдола"), непрерывно отделяющихся от вещей и тем самым "заносящих" в органы чувств структурные подобия этих вещей, было первой причинной концепцией восприятия как целостного чувственного образа. Эта концепция пользовалась большой популярностью у естествоиспытателей вплоть до начала XIX века, когда успехи физиологии (разработка принципа специфичности сенсорных нервов) потребовали подругому объяснить механизм "уподобления" органов чувств параметрам внешнего объекта.

Аристотель преодолевает ограниченность схемы Демокрита. Он ищет реальное основание для представляемых "вторичных" образов вещей внутри организма. Впервые продукты познавательной деятельности осознавались как такие феномены, которые, передавая знание о внешнем, в то же время производятся самим субъектом, интерпретированным как деятельность индивидуального одушевленного тела, а не бесплотной, противостоящей телу души. Область представлений (по аристотелевской терминологии "фантазии") была открыта как объект научного исследования Аристотелем. Если до него в познавательном процессе различались две формы - ощущение и мышление, то Аристотель показал, что этими формами не исчерпывается работа познавательного механизма, в котором важная роль принадлежит связывающему их звену - представлениям. Аристотель не только выделил представление объектов как специфический план познавательной активности (особый, чувственный образ). Он разработал гипотезу о том, что представления соединяются по определенным правилам, названным через много веков законами ассоциации (связи представлений по смежности, сходству и контрасту). Тем самым он стал зачинателем одной из самых могучих психологических теорий - ассоциативной.

Эпоха научной революции XVII столетия утвердила великую мысль об единстве природы. Но в механистической это единство утверждалось ценой ее сведения к картине мира пространственному перемещению качественно однородных частиц. Реальными в телах призна- вались только их пространственная форма, величина, перемещение, Лишь эти свойства считались имеющими причинное значение, тогда как все другие относились к разряду "вторичных" качеств - чисто субъективных продуктов, основанием которых служат не вещи сами по себе, а результаты их воздействия на нервную систему. Тем самым качественная определенность внешнего реального мира оказывалась иллюзией, созданной органами чувств.

До XIX века изучение сенсорных явлений, среди которых ведущее место занимала зрительная перцепция, физиологии велось преимущественно математиками и физиками, установившими, исходя из законов оптики, ряд физических показателей в деятельности глаза и открывшими некоторые важные для будущей физиологии зрительных ощущений и восприятий феномены (аккомодацию, смешение цветов и др.).

В первые десятилетия XIX века начинается интенсивное изучение функций глаза как физиологической системы. Предметом опытного изучения и эксперимента стал один из наиболее сложных органов живого тела. Вместе с тем в силу особой природы этого органа как устройства, дающего сенсорные (познавательные) продукты, необходимо должны были возникнуть коллизии, связанные с ограниченностью прежних объяснительных понятий. Для наиболее значительных в 20-х годах прошлого века работ по фи- зиологическому исследованию зрительной чувствительности, принадлежащих Я. Пуркинье и И. Мюллеру, характерно обостренное вни- мание к так называемым субъективным зрительным феноменам, многие из которых давно были известны под именем "обманы зрения", "случайные цвета" и т. д.

Общий постулат о зависимости мысли (как эквивалента умственного образа, но не только его) от слова веками принимался множеством философско-психологических теорий. С возникновением психологии в качестве самостоятельной науки вопрос о роли языка как "органа, формирующего мысль" (формула В. Гумбольдта), стимулировал несколько направлений поисков решений, открытых для конкретно эмпирического изучения этой роли. Сначала в Германии у группы приверженцев психологии Гербарта (Штейталь, Лацарус), а затем в России, где сложилось новаторское направление, созданное А.А. Потебней.

Новую главу в историю концепций, объясняющих родство отношений междуязыком и мыслью, вписали школа Пиаже - на Западе и школа Выготского - в России. Обе школы прославились укорененными в эмпирии теоретическими концепциями развития психики в онтогенезе на материале речевого общения междудетьми. С различных позиций они доказали стадиальность преобразований умственного образа в сложной динамике переходов от уровня, на котором доминирует сенсорная основа интеллектуальной активности, к логическим операциям, посредством которых состав и строй этой активности определяют понятия. Оба психолога, как сказано, операционализировали свои теоретические гипотезы на материале решения ребенком интеллектуальных задач. В научном сообществе и за его пределами широкую известность им принесли результаты, воссоздающие своеобразие поведения и общения ребенка. Однако для них самих их исследования, подарившие психологии эти результаты, имели особый мотивационный смысл, уводивший далеко за пределы детской психологии к темам, родственным теоретической психологии.

Миллер и его коллеги поставили вопрос о том, что понятие образа, отвергнутое бихевиоризмом, должно быть возвращено в психологию в качестве одного из ключевых. Они видели, что образ есть нечто принципиально иное, чем кодовое преобразование информации в машинах. Компьютер, с которым они общались, мог быть использован для анализа программирования решения задачи, поисковых шагов, коррекций, обратной связи и других моментов, относящихся к структуре действия. Но бесполезно было исследовать с его помощью структуру образа. В итоге понятие об образе, как бы высоко его ни ставили (Миллер и другие писали слово "образ" не иначе как с большой буквы), оставалось на уровне докибернетического знания о нем, а точнее - на уровне субъективной, интроспективной психологии.

Нельзя признать роль образа и игнорировать при этом субъекта, от которого он неотчуждаем. И здесь наметились два пути: либо возвращение к субъективной психологии с ее учением об образе как уникальной ни из чего не выводимой "единице" сознания, либо поиск возможностей новой причинной интерпретации образа.

Образ - это такая же реальность, как и направляемая им двигательная активность. Но, чтобы понять зависимость мышечной работы от образа, необходимо сам образ мыслить по типу информационного процесса, воспроизводящего (отражающего) особенности тех внешних объектов, к которым прилаживаются двигательные эффекты. Образная регуляция внешнего поведения отличается от кодовой. Информация, которую несет сигнал-код, качественно иная, чем информация, передаваемая сигналом-образом'. Поскольку характер двигательного акта зависит от управляющей им информации, действие, регулируемое образом, обладает рядом принципиальных преимуществ в отношении надежности, помехоустойчивости, адаптивности, гибкости сравнительно с действием, регулируемым кодом. Окинув взором общую картину сдвигов, совершившихся в психологии под воздействием кибернетики, можно выделить ряд моментов, существенных для понимания нашей главной темы - вопроса о закономерностях развития психологической науки. Прежде всего следует отметить, что кибернетика в качестве системы, охватившей более общий круг явлений, чем изучаемые психологией, позволила вычленить и сделать объектом специального анализа информационный и регуляторный аспекты поведения. Достижения кибернетики открыли новые перспективы изучения таких категорий, как образ и действие. Математическое и техническое моделирование множества явлений, охватываемых этими категориями, обогатило не только кибернетику, но и психологию. Множество теоретико-экспериментальных направлений обогащало категорию психического образа. Но, как неоднократно подчеркивалось, эта категория не работает вне системы других. За явленным сознанию предметным образом скрыты предметное действие, мотив, к нему побуждающий, отношение субъекта к другим людям, а также личностная значимость и переживаемость информации, свернутой в образе - чувственном и умственном.

Одной из первых в психологии появилась категория образа, которая стала ведущей при изучении познания. Уже в античности ученые изучали как формируется у человека образ мира, впоследствии в центре внимания психологов оказался образ себя, самосознание человека, его содержание и структура. Если в первых психологических теориях образ себя рассматривался преимущественно как одна из областей сознания, то в современной науке образ-Я стал одним из ведущих.

Образ предмета рассматривался многими учеными как сигнал, на основе которого зарождается и начинает функционировать рефлекс, поведение человека. Образ как сенсорная основа мысли считался незыблемым постулатом учеными, которые рассматривали психику как сенсорную мозаику, состоящую из ощущений и представлений. Безобразный характер мышления стал в начале XX в. одним из важнейших открытий Вюрцбургской школы. Образ как основа восприятия, его целостный и системный характер стал ведущей категорией в психологической школе гештальтпсихологии.

Рассматривая развитие образа, психологи пришли к выводу о взаимосвязи чувственного и умственного образов. Изучение этой связи, так же как и сочетания умственного образа и слова, было и остается одной из важнейших проблем для психологии. Достаточно сказать, что такие великие ученые, как А.А. Потебня, Выготский, Г.Г. Шпет, Ж. Пиаже, Д. Брунер и другие посвятили свои наиболее значительные труды исследованию именно этой проблемы.

И чувственный, и умственный образы являются содержанием сознания, поэтому совокупность образов может рассматриваться как определенный аналог этой категории. Однако для психологии не менее важным является и вопрос о степени осознанности образов, так как и бессознательное, и надсознательное играют не менее важную роль, чем сознание.

15. Базисные категории психологии : категория «действие».

Говоря о категории деятельности, необходимо помнить о том, что в психологии рассматривается и внешняя деятельность (поведение), и внутренняя (прежде всего, мыслительная деятельность). На первых этапах развития психологии учеными не подвергалась сомнению мысль о том, что поведение является таким же психологическим понятием, как и мышление. Однако со временем психологи, как уже говорилось выше, отождествлять психику только с сознанием, а все внешние проявления активности выходили, таким образом, за рамки собственно психического. Поэтому на долю психологических исследований оставалось изучение только внутренней, умственной деятельности. Это мешало развитию объективных методов исследования психики, останавливало и развитие экспериментальной психологии. В середине XIX в. английский психолог и философ Г. Спенсер впервые сказал о том, что предметом психологии являются ассоциации между внутренним и внешним, т.е. между сознанием и поведением. Таким образом, было не только зафиксировано уникальное положение психологии, но и узаконено место внешней деятельности в качестве психологической категории. В современной психологии существует несколько школ, для которых категория деятельности является ведущей — это и бихевиоризм, и отечественная психология, в которой теория деятельности занимает одно из центральных мест. В то же время изучение внутренней и внешней деятельности, их взаимосвязи и взаимопереходов — одна из центральных проблем возрастной психологии, так же как и многих других психологических направлений и отраслей.

Любая трактовка психической организации живых существ предполагает включенность в структуру о действии этой организации особого компонента, обозначаемого термином "действие". Уже Аристотель, которому, как отмечалось, принадлежит первая целостная теория психики как особой формы жизнедеятельности, трактовал эту форму в качестве сенсомоторной, стало быть, соединяющей ощущение с ответным мышечным действием организма. Аристотель же впервые выделил такой важнейший признак действия, как его предметность. Прежде чем объяснить действие, подчеркивал он, нужно сперва разобраться в его объекте. В случае чувственного восприятия этим объектом является внешнее материальное тело, образ которого "подобно печати на воске" фиксируется органом ощущений. Однако поворотным как для Аристотеля, так и для всех последующих философов стал переход от ощущения к мышлению. Вопрос об объекте умственного действия не мог быть решен аналогично тому, как объяснялось действие с объектом, непосредственно данным органу чувств. В результате было принято исследовательское направление, на которое ориентировалась философско-психологическая мысль на протяжении многих веков. Как объект, так и действие с этим объектом переносились в качественно иную плоскость, чем присущая сенсомоторному уровню, на котором и "автор" действия, и само это действие, и объект, с которым оно сопряжено, являются доступными объективному изучению реалиями.

На смену им пришло представление и об особой психической способности действовать, и об идеальном сверхчувственном предмете, постигаемом благодаря этой уникальной, несопоставимой с другими психическими функциями способности. Если источником и носителем сенсомоторного действия являлся организм, то применительно к умственному действию принципом его реализации оказывался лишенный материального субстрата разум ("нус"), который содержит в себе идеи - образцы всякого творения. Это стало основанием множества доктрин об особой интеллектуальной активности или созерцании как высшей ступени постижения истинного бытия вещей (в свою очередь умопостигаемых). С этим соотносилось (предложенное опять-таки Аристотелем) разделение теоретического и практического разума. Если в психологическом плане разделение двух "разумов" (ориентированного на созерцание идей и на практическое овладение ситуациями) содержало рациональный момент, то в философском плане противопоставление теоретической и практической активности расщепляло категорию действия в самом ее зародыше, разнося ее по различным разрядам бытия. В последующие века телесные изменения поведения организма, "запуск" его в деятельное состояние относили либо на счет исходящей от субъекта силы воли, либо на счет аффектов как эмоциональных потрясений. Очевидно, что ни один, ни другой способ объяснения не могли обогатить научное знание о действии. Ссылка на силу воли как перводвигатель отрезала путь к детерминистскому объяснению действия, к анализу способов его построения, имеющих объективную динамику. Обращение к аффектам, эмоциям учитывало энергетический ресурс действия, но было бессильно пролить свет на открытую Аристотелем предметность действия.

Новая эпоха в трактовке проблемы связана с нововведениями Декарта. Открытие им рефлекторной природы поведения повлекло за собой каузальную трехзвенную модель действия как целесообразной реакции организма на внешний раздражитель, позволяющей организму сохранить целостность. При всем несовершенстве представлений о конкретных деталях этой рефлекторной модели она утвердила зависимость действия организма от объективных, самостоятельных по отношению к сознанию факторов - физических и физиологических, тем самым причинно обосновывая регуляцию поведения, которую все предшествующие концепции считали производной от произвольно действующих психических сил. Декарт все эти силы как бы вынес за скобки своей схемы рефлекторной реакции (ставшей прообразом различного вида непроизвольных движений) и локализовал их в и ной, бытующий по ту сторону "машины тела", непротяженной субстанции. С возникновением психологии как самостоятельной науки сразу же определились два радикально различных направления в трактовке действия как одного из непременных компонентов психической жизнедеятельности человека. В теориях, считавших предметом психологии сознание субъекта, действие рассматривалось как проявление его имманентной активности, источник которой заложен в нем самом и первичен по отношению к другим, внутрипсихическим явлениям. Этот взгляд объединял позиции лидеров двух главных направлений того периода - Вундта и Брентано. Вместе с тем концепция Брентано вносила существенно важный для разработки категории действия момент, а именно идею его направленности на сосуществующий в психологическом акте предмет, без которого сам этот акт нереализуем. Здесь Брентано по существу возвращался к постулату, о котором уже шла речь и который впервые был утвержден Аристотелем, "что сам Брентано не отрицал", а именно - к идее предметности действия. Но само действие, как и его предмет, оказалось замкнутым в пределах внутреннего восприятия особого психического ряда. Наряду с этим направлением, которое отстаивало уникальность психического действия сравнительно с телесным, складывалось другое, определившее статус категории действия как телесно-психической. Это предполагало коренной пересмотр представлений и о теле, и о психике. Понятие о теле, как физико-химической "машине" , уступает место его пониманию как гибкого, способного к развитию и научению устройства. Понятие о психике не идентифицируется более с сознанием, данным во внутреннем опыте субъекта. Эти глубинные сдвиги позволили разработать категорию действия в качестве детерминанты процесса решения биологически значимых для организма задач, в который повлечена мышечная система.

Первые решающие шаги в этом направлении принадлежали Гельмгольцу, Дарвину и Сеченову. Вместе с тем в их трудах действие выступает как биологическая детерминанта, как фактор организации поведения у всех живых существ. В дальнейшем эта категория обогащается благодаря включению ее в социальный контекст. До середины прошлого столетия на всех кон кретно-психологических концепциях лежала печать дуализма. Наиболее отчетливо это видится при обращении к категории действия. Реальное целостное действие при попытках его теоретически осмыслить расщеплялось на два лишенных внутренней связи разряда. Телесному, материальному действию, доступному объективному наблюдению, противополагалось внутреннее, внетелесное действие, которое совершается в пределах сознания и потому доступно только для его носителя - субъекта. С этим соединялось представление о непроизвольности и произвольности действий, причем непроизвольность трактовалась как навязываемая субъекту реактивность в противовес исходящей от субъекта активности, которая получает свое высшее и истинное выражение в произвольных действиях сознания, способных спонтанно регулировать не только внутрипсихические процессы (например, памяти или мышления), но и работу организма. Эта дуалистическая схема, первые наметки которой принадлежали еще Августину, прочно утвердилась в Новое время благодаря триумфу механистического естествознания, обосновывавшего возможность строго причинного объяснения всего, что происходит с живым телом как своего рода машиной.

Начало XIX века ознаменовалось крупными успехами нейрофизиологии, вторгшейся со своими экспериментальными методами в деятельность нервной системы. Однако это ничуть не поколебало августино-декартовский дуализм. Сама центральная нервная система была рассечена (притом не умозрительно, в плане теоретических представлений, а реально, с помощью анатомических инструментов) на два раздела - спинной мозг и головной мозг, работающие на различных началах. Спинной мозг выступил в пиле автомата, который выстроен из рефлекторных дуг. Что же касается головного мозга, то за ним сохранялась роль безразличного "седалища" произвольно действующих внут- ренних психических сил или процессов. Попытка "привязать" к большим полушариям (и даже коре больших полушарий) психические функции была предпринята френологией. Однако после блистательных экспериментов Флуранса она была скомпрометирована. Как и в случае с открытием рефлекторной дуги (закон Белла-Мажанди), успехами экспериментальной науки воспользовались противники естественнонаучного объяснения жизненных функций. Они требовали, как писал один из них, русский философ П.Д. Юркевич, "остаться на пути, намеченном Декартом". А это был путь дуализма телесного и духовного, произвольного и непроизвольного, реактивного и активного. Вместе с тем в атмосфере, созданной стремительными успехами естественных наук, трудно было отстаивать версию об особой, ничем не обусловленной активности субъекта, который превратился в некое подобие спинозовской субстанции, являющейся причиной самой себя ("кауза суй"). Твердо отстаивая приоритет разума, Декарт, Спиноза (а также Лейбниц) искали промежуточное звено между царством мысли и функционирующим по общим законам мироздания организмом. Вскоре Локк дал этому звену имя, с тех пор прославившее его в психологии. Он назвал его ассоциацией. Обращение к ассоциации как закономерно возникающей связи психических элементов, которая, однажды сложившись, затем актуализируется "механически" (появление одного звена "цепочки" влечет за собой последующие), позволило придать изучению и объяснению того, что происходит в сознании, подобие независимости психических процессов от произвольно действующего субъекта. Тем не менее именно субъекту предоставлялось "последнее слово", и он оставался (в образе бестелесной сущности) источником и конечной причиной психической жизни.

Дальнейшее движение научно-психологической мысли шло в направлении все углубляющейся ориентации на то, чтобы придать функционированию ассоциативного механизма независимость от актов сознания. Под различными углами зрения нарождалось понятие о бессознательной психике, об особых психических действиях, подчиненных законам ассоциации, однако не представленных в сознании, как это утверждалось на протяжении многих десятилетий.

В итоге к середине XIX века сформировались три типа объяснения действий:

а) самостоятельные, регулируемые представленным в сознании внутренним образом и направляемые волевым усилием;

б) возникшие в силу ассоциативного сцепления из компонентов, заданных предшествующим опытом;

в) непроизвольные реакции организма, возникающие вне контроля сознания и обусловленные не прежним опытом, а устройством нервной системы (к ним в первую очередь относятся рефлексы, которые интерпретировались как физиологическая, а не психологическая категория).

Особый интерес с точки зрения последующей разработки категории действия представлял второй тип, который определил общий облик нарождавшейся психологии как отдельной науки, справедливо названной ассоциативной. Следует, однако, обратить внимание на то, что первоначально это направление исходило из неотделимости понятия об ассоциации от понятия об осознании. Наиболее отчетливо это прослеживается по работам английских авторов, отказавшихся от попыток одного из родоначальников ассоцианизма Д. Гартли представить ассоциацию в качестве психического механизма, имеющего телесную основу. Конечно, отсутствие реальных опытных сведений о физиологическом механизме ассоциаций придавало схеме Гартли фантастический характер. Тем не менее истинным прозрением, подтвержденным успехами психофизиологии через полтора столетия, являлась версия Гартли о том, что ассоциации возникают только при условии перехода сенсорного образа (посредством вибраций мозгового вещества) в сферу деятельности мышц. Кстати, тем самым великий английский врач открыл роль незаметных микродвижений мышечного аппарата в процессах восприятия, памяти и даже мышления (в последнем случае, как он полагал, в ассоциативную цепь включается слово, за которым скрыта вибрация органов речи). Весь этот процесс Гартли считал совершающимся объективно, иначе говоря, независимо от сознания. Но другие представители ассоциативной психологии замкнули ассоциации в пределах сознания, превратив их во внутрипсихические действия. Это сочеталось с отказом от включения ассоциаций в структуру реального действия и с тем, что они становились чисто механическим процессом соединения впечатлений и их следов. Таковой являлась весьма популярная в первой половине прошлого века психическая доктрина Джеймса Милля, который, используя механические и силовые образы физического мира, представил по аналогии с ними и мир психических явлений, который отождествлялся с тем, что непосредственно дано сознанию. Последнее рисовалось построенным из идей, образующих комплексы, которые движутся по собственным орбитам. Законам ассоциации приписывалось чисто феноменальное значение. Они становились правилом появления в сознании сменяющих друг друга в определенной последовательности феноменов, причем правилом, которое не имело никакого основания, кроме свойств самого сознания.

Важная, имевшая серьезные последствия для будущего психологии попытка выйти за пределы сознания субъекта была предпринята Гербартом. За непознаваемой (именно так он считал) душой субъекта Гербарт оставлял только одну функцию- порождения представлений. Однажды появившись, они начинают вытеснять друг друга из сознания, образуя так называемую апперцептивную массу. Напомним, что понятие об апперцепции ввел Лейбниц. Он обратился к этому понятию, чтобы выделить в неисчислимой массе неосознаваемых представлений (перцепций) именно те, которые благодаря вниманию и памяти начинают осознаваться. С тех пор апперцепция стала синонимом особой внутренней активности, "вмешательство" которой определяет характер представленности субъекту тех или иных содержаний сознания. Согласно Гербарту, "апперцептивная масса" - это запас представлений, сложившихся в индивидуальном опыте субъекта. Они силой удерживают в сознании данный психический элемент. Облекая свое учение о "статике и динамике представлений" в строгие математические формулы, Гербарт надеялся открыть закономерности, которым подчинена внутренняя психическая активность. Он исходил из того, что представления сами по себе являются силовыми величинами. Спонтанная активность тем самым устранялась из сознания в целом, но переходила в каждый из его элементов, образующий за порогом сознания насыщенную внутренней энергией область бессознательной психики. Картина скрытой за порогом сознания бурной психической активности оказала влияние на последующую психологию, в частности, по мнению многих историков, на Фрейда. Во всяком случае, перенос объяснения внутренних процессов с уровня сознания как области, открытой самонаблюдению субъекта, на область неосознаваемой психики, где и разыгрываются основные действия этого субъекта, отражал новый поворот в их объяснении. Движущим началом этого поворота стали процессы, происходящие под эгидой не психологии, а физиологии, прежде всего физиологии органов чувств. Открытие "специфической энергии" нервной ткани Гельмгольц - один из основоположников психофизиологии органов чувств - считал не уступающим по своей значимости для науки закону Ньютона. Но наряду с установлением факта производности ощущений от устройства органа, его структурных характеристик в исследованиях по физиологии рецепторов выявилась еще одна зависимость, долгое время остававшаяся в тени, но в дальнейшем радикально изменившая трактовку категории действия. Это было связано с установкой на экспериментальный анализ не только начального звена в процессе взаимодействия организма с внешним раздражителем, но и завершающего звена этого процесса, а именно - мышечной реакции. Именно этот эффект побудил исследователей выйти за пределы актов и элементов сознания к реальному действию организма в окружающем его пространстве. При этом следует особое внимание обратить на два момента. Прежде всего, деятельность мышцы могла войти в этот целостный акт только потому, что она приобретала значение не чисто моторной, мышечной реакции, но и выполняющей познавательную работу. Это имело, естественно, свои предпосылки в самом устройстве органа, наделенного "сенсорами" - чувствительными нервами, которые способны различать сигналы, информирующие об эффекте действия. Из этого в свою очередь следовал важнейший для понимания динамики целостного сенсомоторного акта вывод о своеобразии его регуляции, которая впоследствии была обозначена термином "обратная связь". Именно в сфере изучения психомоторных действий зародилось это понятие, ставшее фундаментальным в теориях саморегуляции поведения. Механизм саморегуляции работал в режиме, предполагающем, что активность психофизиологической структуры действия реализуется объективно, безотносительно к импульсам, "излучаемым" акта- ми сознания. Тем самым снималось расщепление различных типов действия на три разряда:

а) чисто сознательные,

б) бессознательные (непроизвольные)

в) чисто рефлекторные, не имеющие отношения к психике, поскольку исчерпывающе объяснимы "связью нервов".

Все эти преобразования в категории действия были обусловлены не умозрительными соображениями о соотношении между психикой и сознанием (как, например, в учении Гербарта), а исследовательской практикой, побуждающей при изучении такого объекта, как органы чувств и органы движений, коренным образом изменять прежние воззрения на характер отношений между этими органами, фиксировать их внутреннюю взаимозависимость и утверждать благодаря этому во внутреннем составе знания о психике принципиально новую интерпретацию такого ее неотъемлемого компонента, как психическое действие. Как мы видели, важнейшей предпосылкой всех этих преобразований стало открытие того, что мышца, рассматривавшаяся прежде как энергетическая машина, выступала отныне и как особый орган чувств. Неосознаваемость или крайне слабая осознаваемость сенсорных сигналов, сообщаемых этим органом, побудила физиологов говорить о "неосознаваемых ощущениях", или, как образно выражался Сеченов, о "темном мышечном чувстве". Но какая бы терминология ни использовалась, признание мышцы органом не только локомоции, ной сенсорной активности разрушало все прежние дуалистические модели действия, преобразуя их из физиологических, с одной стороны, и порождаемых имманентной, произвольной активностью сознания - с другой, в психологические структуры, имеющие объективный (независимый от интенций субъекта) и в то же время не сводимый к физиологическим реакциям статус в общей системе знаний о регуляции поведения.

Гипотеза Гельмгольца о бессознательных умозаключениях разрушала казавшуюся прежде непреодолимой пропасть между действием телесным (мышечным движением) и действием умственным, которое веками было принято относить за счет активности души или сознания. Гипотезу Гельмгольца воспринял и прочно утвердил в русской психологии Сеченов. Он развил ее в свою концепцию "предметного мышления", согласно которой умственные операции сравнения, анализа, синтеза, умозаключения имеют в качестве своей телесной инфраструктуры реальные действия оперирующего с внешними объектами организма. Сеченову же принадлежала и другая идея - искать пути объяснения внутренних психических действий в сфере действий реальных, производимых в процессе адаптации живой системы к пространственно-временным координатам внешней среды. В своей работе "Рефлексы головного мозга" Сеченов определил мысль как заторможенный рефлекс, как "две трети рефлекса". Такое определение могло дать повод для предположения, что царство мысли начинается там, где кончается непосредственное реальное взаимодействие человека с его предметным, внешним окружением. Отсюда следовало, что мысль в отличие от чувственного впечатления не имеет отношения к двигательному компоненту, а тем самым и к кон- тактам организма с независимым от него объектом. Но Сеченов совершенно иначе решал эту проблему. Он отстаивал формулу о целостном, нераздельном психическом акте, сохраняющем свою трехчленную целостность при незримости двигательного завершения. Внутренние умственные операции (сравнение, анализ, синтез) - это операции, бывшие некогда внешними. Таков механизм, получивший имя интериоризации (перехода реальных интеллектуальных актов из внешних, включающих мышечное звено, во внутренние). Понятие об интериоризации стало опорным для объяснения генезиса внутреннего плана психической активности субъекта. Этот план, который в силу иллюзий саморефлексии, изначально данной и бестелесной, первоначально выступил в образе проекции внешних действий и отношений, которые интерпретировали различно. Отсюда и различие ответов на вопрос о механизме и "составе" процесса и эффекта интериоризации.

Понятие об установке, быть может, как никакое другое, поставило под вопрос представление о сознании как "внутренней сцене", на которой теснятся психические "атомы", созерцаемые субъектом. Опыт показал, что действительное своеобразие умственного процесса определяется тем, что происходит в подготовительный период реакции, то есть до того, как осознается раздражитель, в ответ на который она производится. Оставаясь неосознанной при совершении действия, установка тем не менее незримо его регулирует. Здесь первые исследователи установки натолкнулись на непреодолимые трудности. Ведь они считали, что единственный предмет психологии - сознание, ее единственный законный метод - внутреннее наблюдение (интроспекция). Все, что находится за пределами сознания, относилось к физиологии. Но установка явно выступала как истинно психологический фактор. Пришлось прибегать к "обходным маневрам". Мюллер, например, полагал, что субстратом установки является мышечное чувство. У испытуемого, который многократно взвешивает два неодинаковых по тяжести предмета, мышечная система настраивается соответствующим образом и поэтому, когда в руках оказываются равнотяжелые предметы, возникает иллюзия. Но как быть с установкой в области памяти, мышления, воли? Где локализовать ее в этих случаях? Не решаясь отступить от веры в то, что сознание есть единственный носитель психических явлений, стали говорить об "установках сознания". Выявленная экспериментально-психологическим исследованием роль установки в организации и регуляции психологии актов не смогла быть, таким образом, адекватно осмыслена из-за шор интроспекционизма. Чтобы преодолеть барьер субъективной психологии, требовалась новая методологическая перспектива. Нужно было взять за исходное не замкнутое в себе сознание с его элементами и отдельными функциями, а человека как целостное существо, активно взаимодействующее с реальностью. При наличии потребности и ситуации ее удовлетворения в субъекте, согласно концепции Узнадзе, возникает специфическое состояние, которое можно охарактеризовать как склонность, как направленность, как готовность его к совершению акта, могущего удовлетворить эту потребность, как установку его к совершенно определенной деятельности. Установка возникает на основе потребности (например, на основе потребности решить задачу, скажем, определить, каково соотношение двух шаров: меньше - больше), но сама ею не является. Принятая нами трактовка категориальной структуры психологического знания побуждает отнести понятие об установке к категории действия. Действие - это не реакция организма, а акция. Это восприятие может быть как адекватным своему предмету, так и иллюзорным, когда, например, два равных шара после установочных опытов воспринимаются как неравные. Подчеркнем еще раз, что действие не должно быть отождествлено с реакцией, мышечным движением, операцией и другими изменениями поведения, представляющими лишь различные фрагменты живого действия, производимого индивидом. Соответственно, категория действия выступила в качестве изначально связанной с категорией личности. В понятии об установке представлены такие важнейшие признаки человеческого действия, как направленность, упорядоченность (внутренняя связанность, сопротивляемость помехам, структурная устойчивость), организация во времени. Обращаясь к этим признакам, нетрудно понять, почему установка в интерпретации Узнадзе является бессознательной (или, лучше сказать, неосознанной) и иной быть не может. Ведь актуально осознаваемыми у человека являются только объекты (данные в образах - чувственных и умственных), а не тот способ действовать по отношению к ним, к которому индивид готов уже до осознания этих объектов и благодаря которому становится возможным самосознание.

16. Базисные категории психологии : категория «мотив».

Не меньшее значение имеет в психологии и категория мотива. Уже в первых психологических теориях ученые рассматривали источник активности, стремились найти причину, которая побуждает человека к движению, т.е. стремились понять мотивы, которые лежат в основе нашего поведения. Были попытки найти и материальное объяснение этим побуждениям, при этом мотивы связывались и с движущимися атомами, и с «животными духами», были и теории, которые говорили об их нематериальности. Так, Платон говорил о страстной или вожделеющей душах, которые и являются носителями мотивов, а Лейбниц считал, что активность, побуждение к действию является свойством души-монады. Однако независимо от истолкования природы мотива, он, как правило, связывался с эмоциями и был одной из главных проблем для всех психологов. Поэтому естественно, что и в современной психологии понятие мотива (потребность, влечение, стремление) стало ведущей категорией практически для всех психологических школ.

С категорией мотива тесно связана другая категория — переживания, эмоционального отклика человека на явления внешнего мира и свои поступки и мысли. Еще Эпикур утверждал, что именно переживания направляют и регулируют поведение, в качестве таковых рассматривают их и современные психологи. Несмотря на то что проблема природы и динамики эмоциональных процессов не получила еще в психологии однозначного решения, сам факт важности эмоций и переживаний не только в регуляции активности, но и в присвоении знаний, идентификации с окружающим миром, в том числе и со значимыми людьми, не вызывает сомнения.

Прежде чем войти в разряд психологических категорий и закрепиться в языке науки, представление о мотиве неизменно и повсеместно появлялось (под различными именами) во всех случаях, когда возникал вопрос о причинах человеческого поведения. Мотив (от лат. moveo -двигаю) - это то, что движет живым существом, ради чего оно тратит свою жизненную энергию. Мотив не может быть адекватно объяснен сам по себе, вне неразлучных связей и изначальной включенности в систему тех детерминант - образа, отношения, действия, которые конституируют общий строй психической жизни. Его "служба" в этой жизни представлена тем, чтобы придать поведению импульс и направленность к цели, поддерживая энергетическое подкрепление поведения на всем пути стремления к ней. Будучи непременным "запалом" любых действий и их "горючим материалом", мотив издавна выступал на уровне житейской мудрости в различных представлениях о чувствах (например, удовольствия или неудовольствия), побуждениях, влечениях, стремлениях, желаниях, страстях, силе воли и т. д. Переходя от житейской мудрости к научным объяснениям, следует начать со взглядов на мотив в эпохи, когда изучение психологических вопросов считалось занятием для философов. Предполагаемая понятием об установке идея организации действия во времени соединяла в характеристике поведения в качестве нераздельных два момента: зависимость от предшествующего состояния субъекта и прогностическую ориентацию. В период античности была проведена различительная линия не только между чувственным познанием и мышлением, но также между этими разрядами явлений и побуждениями человека. Пифагор, Демокрит, Платон помещали разум в голове, мужество - в груди, чувственное вожделение - в печени. У Платона это разграничение приобрело этический характер. Он считал разумную душу (она осела в голове, как наиболее близкая к небесам, к нетленному царству идей) высшим достоянием человека. Низкая - "алчущая" - часть души уводит к низменным целям, препятствует благородным мотивам. На разум возлагалась задача "обуздания" этих рвущих человека в разные стороны побуждений. Историк Р. Уотсон видит иронию истории в том, что главный вклад в психологию Платона-философа, который превыше всего ставил разум, свелся к акцентированию иррационального в человеке. Аристотель среди функций души выделил стремление "к чему-либо" или "отчего-либо". За этим стояло утраченное последующей психологией и возродившееся в новейший период положение о том, что мотив всегда имеет предметную направленность, поскольку предмет, к которому стремится организм, может стать целью, лишь будучи представлен в форме образа. Стремление неотделимо от ощущения. Оно сигнализирует о том, достигнута ли цель, вызывая у субъекта чувства удовольствия или неудовольствия. Тем самым объективно присущее организму стремление (имеющее смысл мотива, который побуждает организм действовать) соотносилось с субъективно испытываемыми чувствами. Впоследствии вопрос о связи мотивационных факторов с эмоциональными станет важнейшим для многих теорий. У Аристотеля сама по себе эмоция (удовольствие или неудовольствие) - не мотив поведения, а сигнал достижения цели стремления. Наряду со стремлением важным мотивационным началом Аристотель считал аффекты. Считалось, что в случаях, когда аффективная реакция является либо избыточной, либо недостаточной, человек поступает дурно. Крайности безнравственны. Но между ними имеется "золотая середина". Оптимальным состоянием, если речь идет о деньгах, является щедрость, негативными же полюсами - либо расточительство, либо скупость.

Платон возлагал обуздание побуждений на силу разума. Согласно же Аристотелю, человек способен выработать правильные аффекты благодаря своему личному опыту, систематическому обучению. Воспитание чувств совершается в поступках. Тем самым мотив наделялся нравственным знаком, определяющим смысл реального действия - поступка. Сам же поступок приобрел роль творческого начала характера (личности). Отношение между разумом и аффектом заняло значительное место в психологических воззрениях философских школ в эллинистический период. Школа стоиков, в частности, отвергла разделение Платоном души на рациональную и иррациональную. Все психические процессы считались разумными. Страсти, желания, аффекты относились на счет неправильной деятельности мышления, в результате которой они становятся болезненными состояниями души. Избавить от них способен разум, в котором виделось главное терапевтическое средство. Наконец, в эпоху крушения античной цивилизации в учении Августина в качестве основной мотивирующей силы действий души выступает, взамен мышления и аффектов (эмоций), особая, чуждая всему материальному, сила воли, которая распоряжается как своими орудиями мозгом, органами чувств и движений. Все другие психические процессы возникают и изменяются благодаря чисто духовной волевой активности. Она же поворачивает душу к самой себе, становясь источником осознания личностью своего внутреннего опыта. К Августину восходит волюнтаризм, воспринятый в последующие века рядом учений о мотивационном приоритете воли в психической организации человека. Понятие о произвольности ассоциировалось с теми процессами в организме, которые регулируются осознаваемой целью и духовными актами субъекта как последней причинной инстанции, Психологические соображения соотносились с глобальной философско-религиозной проблемой свободы воли.

Первый крутой поворот к новым объяснениям произошел с открытием Декартом рефлекторной природы поведения в его учении о страстях. Как отмечалось, применительно к человеку это учение прокламировало бескомпромиссный дуализм. Материальное тело предстало в образе автомата, запускаемого в ход внешними импульсами, промежуточным эффектом действия которых становятся восприятия и элементарные чувства, а конечным эффектом - "раздувание" мышц. Но наряду с этим организм приводится в действие "излучениями" другой, бестелесной субстанции, откуда исходят акты сознания и воли, а также высшие интеллектуальные чувства. Декартов дуализм царил над умами в течение трех столетий. Его отражением стала в конце концов версия о необходимости "двух психологий" - объяснительной, которая усматривает причины изучаемых явлений в телесной механике, и описательной (или понимающей), интуитивно проникающей в душевную жизнь с целью постичь ее уникальность, ее озаренность богатством культурных ценностей.

Однако уже в Декартовы времена была предпринята величественная попытка объяснить с геометрической строгостью, руководствуясь не интуицией, алогическим анализом, мотивы поведения человека как телесно-духовного существа. Эта попытка принадлежала оппоненту Декарта Спинозе. Он отверг убеждение в том, что воля - это самостоятельная причинная сущность. Иллюзия свободы воли - результат незнания истинных причин. Этими причинами являются аффекты. Под ними имелись в виду не Декартовы "страсти" (то есть страдательные состояния) души, которые, возникая в организме, могут быть только результатом того, что он испытывает; служить же мотивом его действий, влиять на них они бессильны. Аффекты, согласно Спинозе, - это особые телесно-психические состояния. Их великое множество. Спиноза, обращаясь к аффектам, усматривал задачу философии в том, чтобы, неотступно следуя принципу причинности, объяснить предназначение аффектов как движущих сил человеческого бытия, Спиноза предложил строго объективное изучение аффектов взамен сбора сведений о том, как они переживаются испытывающим их субъектом. Рассматривая их в объективной системе отношений, он сводил богатство аффектов к трем основным, имя которым: влечение, печаль и радость. Он наделил аффекты действительным влиянием на организм (тело), считая, что печаль уменьшает способность тела к действию, тогда как радость увеличивает ее. Важнейшие нововведения Спинозы: подход к аффектам с позиций, отвергающих дуализм телесного и духовного, придание им реальной причинной роли в жизнедеятельности - побудили в XX веке Л.С. Выготского задуматься над перспективой создания теории, способной применить идеи Спинозы к современной психоневрологии.

Дарвиновские выводы об инстинкте и об объективном характере побуждений, заложенных в глубинах жизни, Фрейд перевел с биологического языка на психологический, развив свою теорию мотивации. Он перенес ее в новую плоскость, соотнеся с проблемами строения и развития психики человека. И тогда складывалась совершенно иная ситуация, чем в направлениях, где мотивирующее начало поведения виделось под углом зрения его биологической природы. Применительно к человеку невозможно было устранить вопрос о роли сознания. И первый же фрейдовский вывод запечатлела версия о конфликте между голосом сознания и мощью скрытых от него глубинных бессознательных влечений. Воспитанный в молодости на идеях строжайшего детерминизма, Фрейд настаивал на том, что любые в структуре психические феномены, даже кажущиеся нелепыми личности или иррациональными, случайными или бессмысленными, жестко обусловлены игрой подспудных психических сил (сексуальных либо агрессивных влечений). Спасаясь от них, человеческое существо ставит этим слепым психическим стихиям "запруду" в виде различных защитных механизмов, важнейший из них - механизм вытеснения. Вытесненное влечение, сталкиваясь с цензурой сознания, ищет различные обходные пути и разряжается в формах, внешне нейтральных, порой даже бессмысленных, но имеющих свой символический план. Их разгадкой и занялся психоанализ, толкуя сновидения, изучая различные оговорки и ошибки памяти, необычные ассоциации (связи) мыслей. Почему же сознание, в котором после Дарвина и Спенсера стали признавать орудие адаптации к среде, средство возможно более эффективного приспособления к угрожающим организму внешним си- лам, выступило как инструмент нейтрализации внутренних сил? Потому что Фрейд вводил в свою конструкцию противостоящий всему инстиктивно-биологическому в человеке социальный фактор. Социальные нормы, запреты, санкции также обладают мотивационной силой. Они вынуждают личность неосознанно хитрить, обманывать себя и других по поводу своих истинных побуждений. Анализ сложной мотивационной структуры личности привел Фрейда к трехкомпонентной модели ее устройства как динамичного и изначально конфликтного. Конфликтность выступила в столкновении бессознательных влечений с силой "Я", вооруженного своими орудиями самозащиты, и давлением сверх-"Я" (инстанции, представляющий социум как враждебное индивиду начало).

Наряду с Фрейдом существенно обогатил категорию мотива Курт Левин. Он был близок гештальт теории с ее увлеченностью революционными событиями в физике, где утвердилось понятие о поле. Но гештальтисты сосредоточили свои усилия на разработке категории об- раза, тогда как Левин обратился к динамике мотивов в индивидуальном, а затем и коллективном поведении. Как и Фрейд, Левин стал на путь разработки принципа психической причинности. Данная объективно, подобно биологической и социальной причинности, она отлична от них. В то же время именно в силу своей объективности она выступала в такой трактовке, которая позволяла преодолеть версию о "замкнутом психическом ряде", где одноявление сознания субъекта (волевой импульс, образ цели, чувственный порыв, акт апперцепции) производит другое. Одним из откликов стала левиновская концепция мотивации. Согласно этой концепции, движущим фактором поведения (независимо оттого, осознается он или нет) служит мотивационная напряженность жизненного пространства, имеющего свои законы преобразования, отличные от законов, по которым возникают ассоциации, связи стимулов с реакциями и т. д. Поиски объективной динамики мотивов как непременной детерминанты поведения сближали Левина с Фрейдом. Но во многом они расходились. Фрейд был сосредоточен на истории личности. Мотивацию он сводил к нескольким глобальным влечениям, объекты которых фиксируются в детстве. Исходя из этого предполагалось, что наличная мотивация человека детерминирована его давними "комплексами", "фиксациями", "замещениями". Отсюда и направленность психоанализа - "раскапывать" далекое прошлое личности. В отличие от Фрейда Левин учил, что объяснить поведение можно только из тех отношений, которые складываются у личности с ее непосредственной, конкретной средой в данный микроинтервал времени. Прошлый опыт может влиять на субъекта только в том случае, если сохраняется актуальность этого опыта "здесь и теперь". Имеется общая мотивационная динамика. Поэтому такие известные проявления органической потребности, как голод, насыщение, пресыщение, Левин использовал для экспериментального изучения мотивов, движущих испытуемым при исполнении заданий, не имеющих биологического плана (при чтении стихов, рисовании.

За абстракцией, казалось бы, такой спокойной и бесстрастной функцией ума, всегда кроется определенная направленность поведения, мысли и деятельности, писал Ухтомский. С переходом к человеку наряду с реальностью преобразуемой природы возникает принципиально новая форма - реальность человеческих лиц (личностей). И здесь, согласно Ухтомскому, в психологическом опыте, организуемом доминантой, совершается великая революция. Обычно, говоря об изменении психики на "фазе человека", главный упор делают на интеллектуальных структурах- мышлении и речи ("вторых сигналах"). Ухтомский выдвигает на передний план возникновение новых доминант (мотивационных установок), порождаемых новой действительностью, а именно личностно-человеческой. Считая, что природа человека делаема и возделываема, Ухтомский имел в виду не только обогащение организма новой информацией и не только построение новых способов (приемов) действий, но прежде всего созидание новых мотивационных структур. Что же касается основной тенденции в развитии мотивов, то ею является экспансия в смысле овладения средой во все расширяющихся пространственно-временных масштабах ("хронотопе"), а не редукция как стремление к "защите" от среды, уравновешенности с ней, разрядке внутреннего напряжения. Существенно новым в трактовке мотивационной активности было понятие об "оперативном покое". Эта форма активности усматривалась не только в двигательных реакциях на среду (сколь бы стремительны и неугомонны они ни были), но и в особом, с предельной концентрацией энергии, сосредоточенном созерцании среды, которое требует значительно большей нервно-психической напряженности, чем мышечные операции, и обеспечивает недостижимую посредством этих операций тонкость и точность рецепции.

Понятие о доминанте, разработанное Ухтомским, не было приковано к этому фундаментальному уровню биологической мотивации и потому открывало путь к исследованиям побуждений, присущих человеческому бытию в мире. Своеобразие биографии Ухтомского (он окончил духовную академию, прежде чем стал физиологом) направляло его мысль на поиски тех обстоятельств мотивационной напряженности поведения индивида, которые обусловлены его поглощенностью общением с другими людьми и высшими духовными ценностями.

Применение новых электрофизиологических и биохимических методик изучения мозга расшатывало представление об организме как инертной системе, выводимой из равновесного состояния только под влиянием внешних толчков. Мозг обнаруживал электрическую активность и тогда, когда его не бомбардировали раздражители среды. Все более очевидной становилась не только зависимость мозга от рецепции (восприятия извне поступающих сигналов), но и рецепции от мозга. Внешняя стимуляция (афферентное возбуждение) накладывается на уже существующее возбуждение в центральной нервной системе. Исследования (в частности, опыты по "сенсорной изоляции" американского психолога Хебба) показали, что изоляция человека от чувственных раздражителей становится препятствием для умственной работы. Это свидетельствовало о том, что органы чувств не только информируют о среде, но и поддерживают мозг в деятельном состоянии. В условиях "сенсорного голода" (когда органы зрительных, слуховых, осязательных ощущений у испытуемого изолируются от внешних сигналов) у человека начинаются галлюцинации. Следовательно, мозг сам продуцирует следы прежних впечатлений. Эти факты невозможно совместить с представлением о мозге как передаточной станции между стимулом и реакцией, с гипотезой о том, что жизнедеятельность подчинена одной цели - устранению раздражителей. Против гомеостаза как единственного объяснительного принципа поведения свидетельствовали и некоторые биологические концепции, как, например, выдвинутое канадским ученым Г. Селье учение о стрессе. В условиях большого напряжения (нервного, мышечного, чрезмерного охлаждения или перегревания и т. д.) гомеостатические механизмы гладко работать не могут. Организм отвечает на травмирующие раздражители (стрессоры) совокупностью особых адаптационнозащитных реакций. Сперва возникает состояние тревоги ("аларм-реакция"), при котором адаптация к угрожающим раздражителям еще не достигнута. Затем происходит мобилизация сил и наступает стадия сопротивления. Она сменяется стадией истощения, когда достигнутая было адаптация утрачивается. Подобно понятию об установке, понятие о психологическом стрессе включило готовность индивида реагировать на значимый раздражитель. Вместе с тем это эмоциональная, аффективная готовность, связанная с мобилизацией всех физиологических ресурсов организма для того, чтобы устоять перед грозным испытанием. Психология постоянно находится под влиянием общебиологических представлений и опирается на них.

Организм нуждается в том, чтобы сохранять возбуждение своей активизирующей системы, хотя и не на чрезмерном, но на достаточно высоком для успешного приспособления к среде уровне. А это возможно лишь при утолении "сенсорного голода", то есть потребности в новых внешних раздражителях, когда старые, привычные перестают "насыщать". Конечно, принцип гомеостазиса тем самым вовсе не утрачивает значение, но оказывается недостаточным, чтобы объяснить мотивацию поведения. Выдвигаются требования пересмотреть традиционную концепцию мотивации, ограничивающую ее истоки биологическими нуждами организма. Хронологически они относятся к середине нашего столетия, и у нас есть основания полагать, что сдвиги в трактовке мотивации, будучи обусловлены конкретно-научными достижениями нейрофизиологии, сравнительной, экспериментальной, клинической психологии, не случайно падают на этот период. Они связаны с коренными изменениями в содержании, структуре и масштабах научно-технической деятельности, существенно повысившими требования к возможностям человеческой личности, ее активности и самостоятельности, придавшими большую актуальность проблемам психологии творчества. Опыты Маклеланда вскрыли реалистическую установку сознания, его направленность на воспроизведение действий, способных удовлетворить потребность. Чем сильнее был мотив, тем чаще испытуемые представляли различные способы успешного достижения цели. От целей, связанных с органической потребностью, Маклеланд перешел к более высоким, отражающим ценностную ориентацию личности. При этом он обнаружил большие различия между испытуемыми в отношении силы возникшего у них мотива достижения. Переход от биологических объяснений к социальным был симптоматичен. Категория мотива, как и другие звенья категориального аппарата психологии, вбирает признаки, "детектируемые" научной мыслью в общении с исследуемой реальностью. Этой реальностью в нашем случае выступает система особых, предметно-ориентированных энергетийно-динамических отношений субъекта с действительностью, заданная взаимодействием природных и социокультурных начал в его психической организации.

17. Принцип детерминизма. Механистический, биологический, психологический детерминизм. Самодетерминация.

Одним из методологических принципов экспериментальной психологии является принцип детерминизма. Детерминизм в психологии (от лат. Determinare - определять) - закономерная и необходимая зависимость психических явлений от порождающих их факторов. Детерминизм является концепцией, согласно которой действия людей детерминируются - определяются и ограничиваются наследственностью и предшествующими событиями их жизни. Экспериментальная психология исходит из того, что поведение человека и психические явления являются следствием каких-либо причин, то есть принципиально объяснимы.

«Детерминизм не идентичен причинности, но включает ее в качестве основной идеи. Он приобретал различные формы, проходил, подобно другим принципам, ряд стадий в своем развитии, однако неизменно сохранял приоритетную позицию среди всех регуляторов научного познания» .

Детерминизм - философское учение об объективной закономерной взаимосвязи и взаимообусловленности явлений материального и духовного мира. Центральным ядром детерминизма служит положение о существовании причинности, т.е. такой связи явлений, при которой одно явление (причина) при определенных условиях с необходимостью порождает, производит другое явление (следствие). Принцип детерминизма, причинности находит свое начало в философском учении Демокрита. В своем историческом развитии детерминизм приобретал разные формы: домеханистического, механистического, биологического, психического, макросоциального, микросоциального детерминизма.

В психологии принцип причинности означает, что все психические явления детерминированы, т.е. причинно обусловлены какими-либо внешними или внутренними факторами. В этом отношении принцип детерминизма ориентирует исследователя на поиск, выявление этих причинных связей. В современной методологии психологической науки, не отказываясь от принципа детерминизма, как важнейшего научного познания, выявлено, что при объяснении высших психических процессов необходимо использовать различные виды детерминизма. принцип детерминизма, т.е. причинной обусловленности психических явлений, означает, что они опосредуются естественными и социальными условиями и изменяются с изменением этих условий. Таким образом, принцип детерминизма ориентирует нас в познавательной деятельности при проведении психологического исследования на выявление причинных зависимостей и связей. Принцип детерминизма является общенаучным и нельзя не отметить, что изучение методологии психологической науки для любого психолога является очень актуальным и крайне необходимым.

Различают несколько форм детерминизма:

- системный детерминизм (зависимость отдельных компонентов системы от свойств целого);

- детерминизм типа обратной связи (следствие воздействует на вызвавшую его причину);

- детерминизм статистический (при сходных причинах возникают различные в известных пределах - эффекты, подчиненные статистической закономерности);

- целевой детерминизм (предваряющая результат цель определяет процесс ее достижения).

«Лишь всесторонне выявив человека во всех существенных связях с миром, можно раскрыть его подлинную сущность и место в жизни», - утверждал С.Л. Рубинштейн.

Таким образом, основными исходным положением психологической науки, лежащим в основе ее методологии, является принцип детерминизма (причинная обусловленность):

1) психика обусловлена объективной действительностью;

2) все психические явления обусловлены деятельностью мозга;

3) при изучении психических явлений обязательно установить причины, их вызвавшие;

4) психика определяется образом жизни.

Применительно к психологии в развитии детерминизма выделяются несколько эпох.

Предмеханический детерминизм

Первой вехой на этом пути развития возникшее в древнегреческой философии учение - гилозоизм. Природа представлялась в виде единого материального целого, наделенного жизнью. Эта древняя картина привлекла и мыслителей XVIII-XIX веков. Гилозоизм не разделял материю органическую и неорганическую, жизнь и психику. Из этой живой праматерии произрастают все явления без вмешательства каких-либо внешних творческих сил. Душа мыслилась неотделимой от круговорота материальных стихий (воздуха, огня, потока атомов), подчиненной общим для всего космоса законам и причинам. Вершиной античного детерминизма стало учение Аристотеля. В нем душа была понята, как способ организации любых живых тел. Растения также имеют душу (являются одушевленными). Будучи формой тела, душа не может рассматриваться независимо от него. Поэтому отвергались все прежние предположения о том, что причинами деятельности души служат внешние для него факторы, будь то материальные или нематериальные. Аристотель считал бесперспективными попытки воссоздать работу живого тела по образцу работы механического устройства. Такая «бионическая» конструкция была «изобретена» знаменитым Дедалом, который якобы сделал подвижным изваяние Афродиты, влив в него ртуть. Такое механическое подобие поведения организма Аристотель считал столь же неприемлемым для объяснения действий реального живого тела, как и представление Демокрита об атомах души, толкающих в силу своей наибольшей подвижности другие атомы, из которых состоит организм . Таким образом, все происходящее в природе и в душе человека обусловлено определенной причиной, хотя мы не всегда можем найти эту причину. Важнейшим достижением Аристотеля стало открытие неотделимости души от живого тела как системы, имеющей целостную организацию. Аристотель мыслил, считая психическое по своей сущности биологическим. Из этого следовало и новое понимание его детерминации, предполагавшее зависимость психических явлений не только от внешних воздействий, но и от ориентации на цель. Это детерминистское воззрение может быть названо прабиологическим. Поведение живых тел регулируется особой причиной. Аристотель назвал ее «конечной причиной». Под этим имелась в виду целесообразность действий души. Аристотель распространил этот объяснительный принцип на все сущее, утверждая, сто «природа ничего не делает напрасно». Такой взгляд получил имя телеологического (от греч. Telos - цель и logos - слово) учения. Теологию осудили за несовместимость с наукой, увидев в ней антитезу детерминизму. Особо следует выделить в качестве одного из вариантов предмеханического детерминизма попытки вернуться к естественнонаучному объяснению арабскими и западноевропейскими учеными в преддверии эпохи Возрождения. В связи с исследованием зрительных ощущений и восприятий, складывается еще одна форма детерминизма, условно ее можно назвать «оптическим» детерминизмом. В предшествующие века зрение считалось функцией души. Арабоязычные, а затем западноевропейские натуралисты поставили зрительное восприятие в зависимость от оптики. Для объяснения того, как строится изображение в глазу (то есть психический феномен, возникающий в телесном органе), они использовали законы оптики, связав тем самым психологию с физикой. Причинный ряд физических явлений в законах оптики получал математическое выражение, а психический - соответствующую причинную детерминацию. Оптика и явилась той областью, где соединялись математика и опыт. Тем самым преобразовывалась структура мышления, открывая новые перспективы для детерминизма. Итак, до XVII века в эволюции психической мысли можно выделить три формы предмеханического детерминизма: гилозоистский, прабиологический и оптический

Механический детерминизм

Научная революция XVII века создала новую форму детерминизма, а именно механический детерминизм. В эпоху перехода к мануфактурному производству с изобретением и использованием технических устройств схема их действия стала прообразом причинно-механической интерпретации всего сущего, включая организм и его функции. Этот принцип научного познания в свою очередь прошел ряд фаз в своем развитии, в том числе пять главных из них - от середины XVII до середины XIX столетия.

Первая фаза наиболее типично представлена психологическим учением Декарта. Он отделил душу от тела, преобразовав понятие о душе в понятие о сознании, но также отделил тело от души, объяснив его работу по типу механизма, автоматически производящего определенные эффекты: восприятие, движения, ассоциации и простейшие чувства. Восприятием (сенсорным феноменам) противопоставлялись врожденные идеи, телесным движениям (рефлексам) - волевые акты, ассоциациям - операции и продукты абстрактного мышления, простейшим эмоциям - интеллектуальные чувства. В Декартовой философии человек - это средоточие двух субстанций: непротяженной - духовной и протяженной - телесной.

Следующие две фазы механического детерминизма представлены в XVIII веке учениями английских (Гартли) и французских (Ламетри) материалистов. Формулу предшественников можно обозначить, как «человек - полумашина». На смену ей приходит формула «человек - машина». Гартли мыслил в категориях Ньютоновой механики. Что же касается французских сторонников детерминизма, то у них он приобретает новые признаки, знаменуя третью фазу в разработке детерминизма. Она имела переходный характер, соединяя механодетерминистскую ориентацию с идеей развития, навеянной биологией. Телесная машина становилась (взамен Декартовой - гомогенной) иерархически организованной системой, где в ступенчатом ряду выступают психические свойства возрастающей степени сложности, включая самые высшие.

Четвертая фаза механодетерминистской трактовки психики возникла благодаря крупным успехам в области нервно-мышечной физиологии. Здесь в первой половине прошлого века воцарилось «анатомическое начало». Это означало установку на выяснение зависимости жизненных явлений от строения организма, его морфологии. В учениях о рефлексе, об органах чувств и о работе головного мозга сформировался один и тот же стиль объяснения: за исходное принималась анатомическая обособленность органов. Эта форма детерминизма породила главные концепции рассматриваемого периода: о рефлекторной «дуге», о специфической энергии органов чувств и о локализации функций в коре головного мозга. Организм расщеплялся на два уровня: уровень, зависящий от структуры и связи нервов, и уровень бессубстратного сознания. К картине целостного организма естественнонаучную мысль возвратило открытие закона сохранения и превращения энергии, согласно которому в живом теле не происходит ничего, кроме физико-химических изменений, мыслившихся, однако, не в механических, а в энергетических терминах.

Каково же место психических процессов в этой биоэнергетике? Поскольку закон сохранения энергии выполняется в органическом мире неукоснительно, сложилась версия, что течение мыслей и других психических процессов подчиняется законам, по которым совершаются физико-химические реакции в нервных клетках. Так появилась пятая фаза детерминизма в трактовке психики - вульгарно-материалистическая. Слабость механодетерминизма побудила научную мысль обратиться к биологии, где в середине прошлого столетия происходили революционные преобразования.

Биологический детерминизм

Понятие об организме существенно изменилось в середине XIX века под влиянием двух великих учений - Ч. Дарвина и К. Бернара. Жизни присуща целесообразность, неистребимая устремленность отдельных целостных организмов к самосохранению и выживанию, вопреки разрушающим воздействиям среды. Дарвин и Бернар объяснили эту телеологичность (целесообразность) естественными причинами. Первый - отбором и сохранением форм, случайно оказавшихся приспособленными к условиям существования. Второй - особым устройством органических тел, позволяющим заблаговременно включать механизмы, способные удержать основные биологические процессы на стабильном уровне. Биологический детерминизм оказал большое влияние на развитие психологии. Исходя из теории эволюции, развитие психики определяется стремлением к адаптации к среде, то есть все, что происходит в психике, направлено на то, чтобы живое существо как можно лучше приспособилось к тем условиям, в которых оно живет. Детерминация будущим, то есть событиями, которые, еще не наступив, определяют происходящее с организмом в данный момент, - такова особенность биологического детерминизма . При этом, как показал Дарвин, детерминация будущим применительно к поведению индивида обусловлена историей вида. Принцип приспособления к среде был одним из аспектов этой теории, но в ней имелся и другой аспект - принцип естественного отбора, в свою очередь предполагающий действие механизма наследственности. Приемы вариационной статистики, разработанные Гальтоном, вооружили психологию важным методическим средством. Среди этих приемов наиболее перспективным оказался метод исчисления коэффициента корреляции между переменными. Этот метод, усовершенствованный английским математиком К. Пирсоном и другими последователями Гальтона, внес в психологическую науку ценные математические методики, в частности - факторный анализ. Это дало мощный импульс детерминистскому объяснению индивидуальных различий между людьми. С этим связано также широчайшее распространение метода тестов. Была проложена еще одна детерминанта из биологии в психологию.

Психический детерминизм

Первые крупные успехи на пути перехода от биологического детерминизма к психологическому были связаны с разработками категорий образа, действия, мотива. Это отразило творчество Гельмгольца, Дарвина и Сеченова. Гельмгольц как физиолог, объясняя ощущения, стоял еще на почве механодетерминизма. Ощущение трактовалось, как прямое порождение нервного волокна, которому присуща «специфическая энергия». Однако перейдя от ощущений к сенсорным образам внешних объектов, он внес в понятие о восприятии признаки, соотносившие его с неосознаваемыми действиями организма (глаза), которые строятся по типу логической операции («бессознательные умозаключения»). Само же ощущение, считал он, соотносится не только с нервным субстратом, но и внешним объектом, находясь с ним в знаковом отношении. Появилась схема построения образа. Дарвин, непосредственно занимаясь проблемами психологии, объяснил генезис инстинктивного поведения, а также адаптивную роль внешнего выражения эмоций. Тем самым категория мотива, которая прежде выступала либо в виде желания или хотения субъекта, либо как заложенная в его психическом механизме интуитивная сила, получала естественнонаучное объяснение. Сеченов ввел понятие о сигнальной роли чувствований (образов), регулирующих работу мышц. Будучи наделены чувственными «датчиками», мышцы уж сами несут информацию как об эффекте произведенного действия, так и об его пространственно-временных координатах. Тем самым принцип обратной связи объяснял роль чувственного образа и реального телесного действия в жизненных встречах организма со средой. Таким образом, психический детерминизм утверждался как особый вид саморегуляции поведения организма.

Психологический детерминизм также исходит из того, что среда является не просто условием обитания человека, но и культурой, которая несет в себе важнейшие знания, переживания, во многом изменяющие процесс становления личности. Таким образом, культура становится одним из самых значимых факторов, влияющих на процесс развития психики.

Макросоциальный детерминизм

Переход к еще одной форме детерминационной зависимости определило родство человека со сферой культуры. Оно преобразовало индивида в личность. Его поведение стало не только целесообразным, но и ценностнообразным. Потребность филологии, этнографии, истории и других общественных дисциплин в том, чтобы определить факторы, от которых зависит формирование продуктов культуры, побудила обратиться к области психического. Это внесло новый момент в исследования психической деятельности и открыло перспективу для соотношения этих исследований с исторически развивающимся миром культуры. Начало этого направления связано с попытками немецких ученых приложить схему И.Ф. Гербарта к умственному развитию не отдельного индивида, а целого народа. Реальный состав знания свидетельствовал о том, что культура каждого народа своеобразна. Это своеобразие было объяснено первичными психическими связями «духа народа», выражающегося в языке, мифах, обычаях, религии, народной поэзии. Возникает план создания специальной науки, объединяющей психические исследования с историко-филологическими. Она получила наименование «психология народов». Таким образом, наряду с теориями, основами которых служило причинное объяснение психики как творения природы, сложилось направление, ориентированное на изучение ее ускоренности в социальной жизни людей. Эти теории исходили из того, что своеобразие жизни радикально изменило общий строй психической организации людей, утвердив над ними власть совершенно особых детерминант, отличных и от физических раздражителей, и от нервных импульсов. В роли детерминант выступили столь же объективные, как эти раздражители, но порождаемые не природой, а самими взаимодействующими между собой людьми, формы их социального бытия и их культуры. Концепция макросоциального детерминизма сосредоточилась на проблеме зависимости высших проявлений человеческой психики от ценностей духовной культуры. Переход к еще одной форме детерминационной зависимости определило родство человека со сферой культуры. Оно преобразовало индивида в личность.

Микросоциальный детерминизм

К следующему межличностному уровню детерминационных отношений относится микросоциальный детерминизм. Групповое действие и сотрудничество вошли в психологию в качестве новых детерминант. Это привело к новым поворотам в развитии идеологии психического детерминизма. Микросоциальный детерминизм касается детерминации психики социальной группой или отдельными людьми, с которой индивид имеет непосредственные контакты. За исходное принимается социальный опыт, общение, объективное взаимодействие индивидов, эффектом которого становится его субъективная проекция. Такой взгляд стал отправным для новой формы психического детерминизма как механизма преобразования социальных отношений и действий во внутрипсихические. Зарождение и развитие сознания изменило общий характер детерминации жизнедеятельности человека в отличие от других живых существ. Это сочеталось со способностью к рефлексии, к самоотчету субъекта о непосредственно испытываемых им психическиx состояниях. Детерминизм неотделим от принципов системности и развития.

Самодетерминация

Самодетерминация - способность человека выбирать и иметь собственный выбор. Самодетерминация противопоставляется детерминации - влиянию на поведение человека других, внешних для человека сил.

Самодетерминация - способность самостоятельного выбора направления саморазвития. Постулируется наличие у человека способностей и возможностей для здоровой и полноценной жизни. И если с самого детства условия существования ребенка способствуют предоставлению ему свободы выбора активности, области интересов, если они предоставляют широкий диапазон возможностей без наложения ненужных ограничений, то все это способствует тому, что ребенок, а впоследствии и взрослый, является здоровой и полноценной личностью. “Теория самодетерминации нацелена на определение факторов, которые питают врожденный человеческий потенциал, определяющий рост, интеграцию и здоровье, и на исследование процессов и условий, которые способствуют здоровому развитию и эффективному функционированию индивидов, групп и сообществ”

Самодетерминация - основная врожденная склонность, которая ведет организм к вовлеченности в интересующее поведение, которое обычно имеет преимущества для развития умений осуществлять гибкое взаимодействие с социальной средой.

Эмпирическими критериями самодетерминации являются такие ее проявления как спонтанность, креативность, интерес и личностная значимость как причины действия, чувство, ощущение себя свободным и такие психолингвистические индикаторы, как преобладание в речи глаголов “хочу” над “должен” .

Развитие потребности в самодетерминации начинается с первых дней жизни ребенка. С момента рождения у ребенка присутствуют естественные тенденции к исследованию, манипуляции и любопытству, которые проявляются к концу 6-го месяца в виде свободного “Я”. К 9-и месяцам они выражаются в виде абсолютного предпочтения новизны, в год приводят к устойчивым попыткам уметь что-либо, в более старшем возрасте дифференцируются в более специфические интересы. В таких тенденциях проявляется внутренняя мотивация, поэтому они не требуют внешней стимуляции или давления и возникают спонтанно, если этому не препятствует социальный контекст. Такая внутренне мотивированная форма активности обеспечивает свою собственную награду в виде возбуждения, интереса и наслаждения, которые ей сопутствуют. Она является самоцелью и не представляет собой средства для достижения более отдаленных последствий.

18. Принцип системности в психологии.

Системность - объяснительный принцип научного познания, требующий исследовать явления в их зависимости от внутренне связанного целого, которое они образуют, приобретая благодаря этому присущие целому новые свойства. 

За видимой простотой афоризма, гласящего, что «целое больше своих частей», скрыт широкий спектр вопросов, как философских, так и конкретно-научных. Ответы на них побуждают выяснить, по каким критериям и на каких началах из великого множества явлений обособляется особая категория объектов, приобретающих значение и характер системных.

Внутреннее строение этих объектов описывается в таких понятиях, как элемент, связь, структура, функция, организация, управление, саморегуляция, стабильность, развитие, открытость, активность, среда и др.

Идея системности имеет многовековую историю познания. Словосочетания «Солнечная система» или «нервная система» давно вошли в повседневный язык. От древних представлений о космосе как упорядоченном и гармоничном целом (в отличие от хаоса) до современного триумфа систем типа человек-компьютер и трагедий, порождаемых деградацией экосистем, человеческая мысль следует принципу системности

Системный подход как методологический регулятив не был «изобретен» философами. Он направлял исследовательскую практику (включая лабораторную, экспериментальную работу) реально, прежде чем был теоретически осмыслен. Сами естествоиспытатели выделяли его в качестве одного из тех рабочих принципов науки, оперируя которыми можно обнаружить новые феномены, прийти к важным открытиям.

От научной мысли требуется, чтобы это знание было выстроено по определенной логике и его различные фрагменты складывались в целостную картину, удовлетворяющую принципу системности. Не все концепции выдерживают испытание этим критерием, поэтому для выяснения специфики знаний, адекватных принципу системности, следует сопоставить их с несколькими типами «несистемных» теорий.

Таких типов несколько: холизм, элементаризм, эклектизм, редукционизм.

Холизм (от греч. holos - целый, весь) абсолютизирует фактор целостности, принимая ее как первичное, ни из чего не выводимое начало. В психологии подобное начало выступало в представлениях о душе, сознании, личности.

Сознание или личность действительно являются целостностями, но системными, поэтому их изучение предполагает специальный анализ обозначаемой этими терминами области явлений, ее многомерного строения, уровней ее организации, отношений с природной и социальной средой, механизмов сохранения целостности и т.д. Только тогда открывается перспектива построения теории, воспроизводящей свойства и функции сознания и личности как системных объектов.

Элементаризм утверждает, что система строится из элементов, которые, взаимодействуя между собой, приобретают новое качество как части целого и утрачивают его, выпадая из этого целого. Подобно тому, как холизм абсолютизирует целостность, усматривая ее основания и действующие причины в ней самой, элементаризм оставляет без внимания интегральность системы, полагая каждый из ее компонентов самодостаточной величиной. Ее связи с другими такими же величинами мыслятся по типу соединения, входя в которое, они существенных преобразований не испытывают.

Другим антиподом системности является эклектизм (от греч. eklektikos - выбирающий) как соединение разнородных, лишенных внутренней связи, порой несовместимых друг с другом идей и положений, подмена одних логических оснований другими.

Еще одной установкой, противостоящей принципу системности в психологии, является редукционизм (от лат. reductio - отодвигание назад), который сводил либо целое к частям, либо сложные явления к простым. Сведение, например, сложной организованной деятельности к более простому отношению «стимул - реакция» или к условному рефлексу препятствует системному объяснению этой целостности. Опасность несовместимой с принципом системности редукционистской установки особенно велика в психологии в силу своеобразия ее явлений, «пограничных» по отношению к биологическим и социальным.

В связи со всем сказанным выше, необходимо отметить, что история собственно психологической науки во многом выступает как история поиска альтернатив атомистической, по существу асистемной точке зрения на природу психики и поведения.

 Реализация принципа системности в психологии

Первым в истории научной мысли, в том числе психологической, принцип системности утвердил Аристотель . Он прошел школу Платона, где душа представлялась внешней по отношению к телу сущностью, распадающейся на части, каждая из которых находится в одном из органов тела (разум - в голове, мужество - в груди, вожделение - в печени). В то же время Платон отстаивал положение о том, что в мире царит целесообразность. Вещи природы стремятся подражать нетленным идеям. К этим идеям в тоске тянутся несовершенные человеческие представления.

В учении Платона роль цели была мифологизирована. Но эта роль не является фиктивной. Сознание человека изначально ориентировано на цели. Это свойство Платон придал всей действительности, где, по его убеждению, властвуют не причины, как прежде полагали философы, а цели. Обращение к категории цели подготовило разработку Аристотелем принципа системности.

Аристотель разработал свою системную концепцию. Она предполагала, что живое тело имеет физический состав (содержит те же элементы, из которых состоит неорганическая природа), но в ней действие этих элементов совершается в определенных границах и по особым внутренним принципам, установленным его организацией как целым, от которого зависит взаимодействие частей. Тело прекращает свое существование не из-за исчезновения одного из элементов, но по причине распада его системной организации. Это организованное целое и есть, согласно Аристотелю, душа как «форма естественного тела, потенциально одаренного жизнью»

Следует подчеркнуть, что основанием утвержденного Аристотелем принципа системности применительно к психике служило переосмысление широкой «сетки» всеобщих категорий познания (часть целое, средство - цель, возможность - действительность, структура - функция, содержание - форма, внутреннее - внешнее). Они являются философскими, методологическими, но от них зависит реализация принципа системности в конкретных науках, в том числе в психологии.

В XVII веке с появлением новой картины мира, покончившей с прежними аристотелевскими «формами» и «сущностями», представившей все зримое мироздание движущимся по законам механики, зарождается новый тип системного объяснения организма и его психических проявлений - восприятия, памяти, аффекта, движения. Образцом такого объяснения стала модель Декарта, в которой организм был представлен как машинообразно работающее.

Однако далее весь строй представлений об организме, его эволюции, саморегуляции и взаимоотношениях с внешней средой коренным образом меняется. Складывается новый системный стиль мышления, в утверждении которого выдающуюся роль сыграли четыре естествоиспытателя Ч.Дарвин, К.Бернар, Г.Гельмгольц и И.М.Сеченов.

Новую эпоху в биологии и психологии открыл переход к особой системе, интегрирующей организм и среду, трактующей их взаимоотношение как целостность, но отличную от физико-химической, энергетической и молекулярной целостности.

У Дарвина принцип определяющей роли среды сочетался с идеей борьбы живых существ за выживание в этой среде. Пафос физико-химического направления состоял в том, чтобы отождествить процессы в неорганической и органической природе, подвести их под один закон и сделать организм объектом точного знания. По-новому интерпретируя отношение «организм - среда», дарвиновская концепция акцентировала активность организма, побуждая снять знак равенства между двумя членами отношения.

У истоков новой модели организма стоял Бернар, согласно которому организм имеет две среды: внешнюю, физическую среду, и внутреннюю, в которой существуют все живые элементы органического тела. Генеральная идея состояла в том, что именно благодаря постоянству внутренней среды организм приобретает независимость от внешних превратностей. На сохранение констант этой среды (кислород, сахар, соли и т.д.) работает множество читальных механизмов.

И вновь, как и в прежние эпохи (во времена Аристотеля и Декарта), идея системности утверждалась в противовес несистемным представлениям о природе как великом круговороте бесчисленного множества физических частиц. Изъять живое тело из этого круговорота значило бы вырвать его из единой цепи бытия.

Утвердив системное отношение «организм - среда», Дарвин и Бернар создали новую проблемную ситуацию в психофизиологии органов чувств. Ведь именно посредством этих органов реализуется указанное отношение на уровне поведения организма.

Шли поиски прямой зависимости ощущений от нервных волокон. На этом пути были достигнуты некоторые успехи. Появилась, в частности, теория цветного зрения Гельмгольца. Однако тот же Гельмгольц, перейдя в своей «Физиологической оптике» от отдельных ощущений к объяснению того, как возникают целостные образы внешних объектов, решительно изменил свой подход к этим психическим феноменам. Он выдвинул получившую экспериментальное подтверждение гипотезу о том, что целостный психический образ строится целостным сенсомоторным механизмом, благодаря операциям, сходным, как уже отмечалось, с логическими («бессознательным умозаключениям»).

Это был выдающийся шаг на пути утверждения принципа системности в психологии.

Следующий шаг принадлежал Сеченову. Он перевел понятие о бессознательных умозаключениях на язык рефлекторной теории. За этим стояло радикальное преобразование понятия о рефлексе. Взамен отдельных рефлекторных дуг вводилась теория нейрорегуляции поведения целостного организма.

Одной из уникальных особенностей сеченовского представления о психологической системе являлось преодоление ее автором веками царившей над умами расщепленности явлений, относившихся к несовместимым порядкам бытия - телесному и психическому, мозгу и душе. По существу все новаторские сеченовские понятия являлись «гибридными». «Гениальный взмах сеченовской мысли» - так назвал И.П.Павлов схему, сопряженную с открытием центрального торможения, добавив к этому, что открытие «произвело сильное впечатление в среде европейских физиологов и было первым вкладом русского ума в важную отрасль естествознания, только что перед этим двинутую вперед успехами немцев и французов» .

Свой вклад в становление системообразующего принципа в психологии внесли и фрейдисты, и гештальтпсихологии, и другие ученые. Важно, что все эти учения постепенно приближали психологическую науку к современному этапу ее развития.

В качестве стратегических ориентиров развития системного подхода в психологии на сегодняшний день выступают две задачи:

1) построение на основе принципа системности предмета психологической науки

2) разработка системного метода познания психических явлений, или «овеществление» подхода в методе.

Полнота и эффективность решения этих задач определяют уровень развития системных исследований в целом. Строго говоря, изучение интегральных образований психики (либо их производных), выявление состава, структуры, способов функционирования, иерархической организации и т.п. является скорее правилом, чем исключением. К такого рода объектам относятся: поведенческий акт (П.К. Анохин), гештальт (К. Коффка), психологическая система (Л.С. Выготский), интеллект (Ж. Пиаже), познавательная сфера (Д. Норман), перцептивный цикл (У. Найссер) и др. Особенность текущего этапа состоит в том, что наряду с организацией (структурой, уровнями) и функционированием целостных образований на передний план выдвигается изучение их становления и развития. Доминирующим оказывается генетическое направление системного подхода. В качестве ключевых рассматриваются вопросы механизмов порождения целостностей, соотношения стадий и уровней развития, его видов, критериев, взаимоотношений актуального и потенциального в психическом развитии и т.п.

Развитие выражает способ существования психического как системы. Ее целостность и дифференцированность возникают, формируются и преобразуются в ходе развития индивида, которое, в свою очередь, выступает как полисистемный процесс. Психическое развитие характеризуется движением оснований, сменностью детерминант, возникновением новых свойств или качеств, преобразованием структуры целостности и т.п. Любой результат развития включается в совокупную детерминацию психического, выступая в роли внутреннего фактора, предпосылки либо опосредствующего звена по отношению к результату последующей стадии. Складывается ситуация, обеспечивающая возможность перехода психического образования на новую ступень развития.

Сложившийся арсенал системных технологий психологической науки и практики пока еще очень скромен, а его развитие представляет непростую исследовательскую задачу. Главная трудность состоит в том, чтобы изучать то или иное явление, не теряя, не обрубая, а учитывая его системные (интегральные) качества, связи с другими явлениями жизни и деятельности субъекта, целостный характер их развертывания во времени, разноуровневость организации.

Психологические исследования, ведущиеся в русле системного подхода, мало похожи на монолитное течение. Это очень размытый и неоднородный пласт работ, объединенных обращением к понятию «система», которое по-разному определяется и реализуется разными авторами. В общем массиве исследований воплощаются две предельные ветви системного подхода: конкретно-синкретическая и абстрактно - аналитическая.

Конкретно-синкретическая ветвь предполагает изучение конкретных вещей и событий (например, человека, психического заболевания, профессиональной подготовки специалистов и т.п.), а не законов их взаимодействия. Здесь произвольно устанавливаются элементы или компоненты системы, в едином формальном плане рассматриваются множества связей и отношений, каждые из которых подчиняются качественно различным законам. Данная ветвь отражает этап многоаспектного знания в развитии психологической науки.

Абстрактно-аналитическая ветвь системного подхода предполагает изучение абстрактно выделяемых свойств вещей или событий (например, черт характера или способностей), подчиненных в содержательном плане качественно однородным законам. В основу выделения систем (ее компонентов, уровней) кладется определенная форма взаимодействия и соответствующий структурный уровень организации событий.

Обе ветви выполняют в познании полезные функции и тесно взаимосвязаны.

Принцип системности - это методологический подход к анализу психических явлений, когда соответствующее явление рассматривается как система, не сводимая к сумме своих элементов, обладающая структурой, а свойства элемента определяются его местом в структуре. Идеи системного принципа по-своему разработали представители гештальтпсихологии и психоанализа. Представители психоанализа связывали системный принцип с анализом аффективных процессов, рассматривая в качестве основного фактора человеческой психики так называемый «кoмплeкс». В связи с идеей развития системный принцип реализован в операциональной концепции интеллекта Ж. Пиаже. В неофрейдизме, а также в символическом интеракционизме система социального, знаково опосредствованного взаимодействия, со своей структурой, трактуется как первичная и определяющая по отношению к психике индивида. Отечественные философы и психологи рассматривают психологические системы как целенаправленные, социально обусловленные. В процессе индивидуального развития они проходят последовательные этапы усложнения, дифференциации, трансформации своей структуры. Единым генетическим основанием, из которого развертываются психологические системы, является совместная (социальная) предметная человеческая деятельность, включающая процессы общения.

Принцип системности (или системный подход) в составе методологической модели теории личности позволяет представить ее в качестве целостности, в которой выявляются разнокачественные и разноуровневые связи, как синтез структурно-функциональных и фило-онтогенетических представлений.

19. Принцип развития.

В психологической науке существует несколько методологических принципов, оказывающих большое влияние на задачи, решаемые ею, и на способы изучения духовной жизни людей. Важнейшими из них являются принципы детерминизма, системности и развития – ведущий для той области психологической науки, которая описывает генезис психики. Однако, прежде чем обратиться к анализу роли и способов влияния принципа развития, необходимо кратко остановиться на описании двух других методологических принципа и их места в психологии.  Принцип детерминизма подразумевает, что все психические явления связаны по закону причинно-следственных отношений, то есть что все, что происходит в нашей душе, имеет какую-то причину, которая может быть выявлена и изучена и которая объясняет, почему возникло именно то, а не иное следствие.

Принцип системности описывает и объясняет основные виды связи между разными сторонами психики, сферами психического. Он предполагает, что отдельные психические явления внутренне связаны между собой, образуя целостность и приобретая благодаря этому новые свойства. Однако, как и в исследовании детерминизма, изучение этих связей и их свойств имеет длительную историю в психологии. 

И, наконец, принцип развития, который говорит о том, что психика постоянно изменяется, развивается, поэтому наиболее адекватным способом ее изучения является исследование закономерностей этого генезиса, его видов и стадий. Недаром одним из наиболее распространенных психологических методов является именно генетический.

Идея развития пришла в психологию с теорией эволюции, доказывающей, что психика изменяется с изменением среды и служит для адаптации организма к ней. Английский психолог Г. Спенсер впервые выделил стадии развития психики. Спенсер изучал генезис психики, исходя из того, что психика человека есть высшая ступень развития, которая появилась не сразу, но постепенно, в процессе усложнения условий жизни и деятельности живых существ. Исходная форма психической жизни - ощущение, развилось из раздражимости, а затем из простейших ощущений появились многообразные формы психики, представляющиеся связанные между собой уровни становления сознания и поведения. Все они являются своеобразными инструментами выживания организма, частными формами адаптации к среде. 

Такими частными формами приспособления являются:

сознание поведение 

ощущение рефлекс

чувства инстинкт

память навык

разум волевое поведение

Говоря о роли каждого этапа, Спенсер подчеркивал, что главное значение разума в том, что он лишен тех ограничений, которые присущи низшим формам психики и потому обеспечивает наиболее адекватное приспособление индивида к среде. Эта идея о связи психики и, главным образом интеллекта с адаптаций станет ведущей для психологии развития в первой половине ХХ века.

Определяя, какие виды развития присущи психическому, принцип развития говорит и о том, что существует два пути развития психики - филогенетический и онтогенетический, то есть развитие психики в процессе становления человеческого рода и в процессе жизни ребенка. Исследования показали, что эти два вида развития имеют определенное соответствие между собой. 

Американский психолог С. Холл предположил, что это сходство связано с тем, что этапы развития психики зафиксированы в нервных клетках и передаются ребенку по наследству, а потому никакие изменения ни в темпе развития, ни в последовательности стадий, невозможны. Теория, которая устанавливала эту жесткую связь между фило- и онтогенезом, получила название теории рекапитуляции, то есть краткого повторения в онтогенезе основных стадий филогенетического развития.

Последующие работы доказали, что такой жесткой связи не существует и развитие может и ускоряться, и замедляться в зависимости от социальной ситуации, а некоторые стадии могут вообще пропадать. Таким образом процесс психического развития не линеен и зависит от социальной среды, от окружения и воспитания ребенка. В то же время невозможно игнорировать и известную аналогию, реально существующую при сравнительном анализе процессов познавательного развития, становления самооценки, самосознания и т.д. у маленьких детей и первобытных народов.

Поэтому многие психологи (Э. Клапаред, П.П. Блонский и другие), изучавшие генезис психики детей, пришли к выводу о том, что это логическое соответствие, которое объяснятся тем, что логика становления психики, ее саморазвертывания, одинакова, что при развитии человеческого рода, что при развитии отдельного человека. 

20. Исходные принципы общепсихологической теории деятельности (А.Г.Асмолов).

Отдельные конкретные виды деятельности можно различать между собой по какому угодно признаку: по их форме, по способам их осуществления, по их эмоциональной напряженности, по их временной и пространственной характеристике, по их физиологическим механизмам и т.д. Однако главное, что отличает одну деятельность от другой, состоит в различии их предметов. Ведь именно предмет деятельности и придает ей определенную направленность.

Итак, понятие деятельности необходимо связано с понятием мотива. Деятельности без мотива не бывает; "немотивированная" деятельность - это деятельность не лишенная мотива, а деятельность с субъективно и объективно скрытым мотивом.

Основными "составляющими" отдельных человеческих деятельностей являются осуществляющие их действия. Действием мы называем процесс, подчиненный сознательной цели. Подобно тому, как понятие мотива соотносится с понятием деятельности, понятие цели соотносится с понятием действия.

Возникновение в деятельности целенаправленных процессов - действий исторически явилось следствием перехода к жизни человека в обществе. Деятельность участников совместного труда побуждается его продуктом, который первоначально непосредственно отвечает потребности каждого их них. Однако развитие даже простейшего технического разделения труда необходимо приводит к выделению как бы промежуточных, частичных результатов, которые достигаются отдельными участниками коллективной трудовой деятельности, но которые сами по себе не способны удовлетворять их потребности. Их потребность удовлетворяется не этими "промежуточными" результатами, а долей продукта их совокупной деятельности, получаемой каждым из них в силу связывающих из друг с другом отношений, возникших в процессе труда, т.е. отношений общественных.

Выделение целей и формирование подчиненных им действий приводит к тому, что происходит как бы расщепление прежде слитых между собой в мотиве функций. Функция побуждения, конечно, полностью сохраняется за мотивом. Другое дело - функция направления: действия, осуществляющие деятельность, побуждаются ее мотивом, но являются направленными на цель. Допустим, что деятельность человека побуждается пищей; в этом и состоит ее мотив. Однако для удовлетворения потребности в пище он должен выполнять действия, которые непосредственно на овладение пищей не направлены. Например, цель данного человека - изготовление орудия лова; применит ли он в дальнейшем изготовленное им орудие сам или передаст его другим и получит часть общей добычи - в обоих случаях то, что побуждало его деятельность, и то, на что были направлены его действия, не совпадают между собой; их совпадение представляет собой специальный, частный случай, результат особого процесса, о котором будет сказано ниже.

Выделение целенаправленных действий в качестве составляющих содержание конкретных деятельностей естественно ставит вопрос о связывающих их внутренних отношениях.

Вместе с тем деятельность и действие представляют собой подлинные и притом не совпадающие между собой реальности. Одно и то же действие может осуществлять разные деятельности, может переходить из одной деятельности в другую, обнаруживая таким образом свою относительную самостоятельность. Обратимся снова к грубой иллюстрации: допустим, что у меня возникает цель - прибыть в пункт N, и я это делаю. Понятно, что данное действие может иметь совершенно разные мотивы, т.е. реализовать совершенно разные деятельности. Очевидно и обратное, а именно, что один и тот же мотив может конкретизоваться в разных целях и соответственно породить разные действия.

В связи с выделением понятия действия как важнейшей "образующей" человеческой деятельности (ее момента) нужно принять во внимание, что сколько-нибудь развернутая деятельность предполагает достижение ряда конкретных целей, из числа которых некоторые связаны между собой жесткой последовательностью. Иначе говоря, деятельность обычно осуществляется некоторой совокупностью действий, подчиняющихся частным целям, которые могут выделяться из общей цели; при этом случай, характерный для более высоких ступеней развития, состоит в том, что роль общей цели выполняет осознанный мотив, превращающийся благодаря его осознанности в мотив - цель.

Одним из возникающих здесь вопросов является вопрос о целеобразовании. Это очень большая психологическая проблема. Дело в том, что от мотива деятельности зависит только зона объективно адекватных целей. Субъективное же выделение цели (т.е. осознание ближайшего результата, достижение которого осуществляет данную деятельность, способную удовлетворить потребность, опредмеченную в ее мотиве) представляет собой особый, почти не изученный процесс. В лабораторных условиях или в педагогическом эксперименте мы обычно ставим перед испытуемым, так сказать, "готовую" цель; поэтому самый процесс целеобразования обычно ускользает от исследователя.

Прежде всего в обоих случаях очень ясно видно, что цели не изобретаются, не ставятся субъектом произвольно. Они даны в объективных обстоятельствах. Вместе с тем выделение и осознание целей представляет собой отнюдь не автоматически происходящий и не одномоментный акт, а относительно длительный процесс апробирования целей действием и их, если можно так выразиться, предметного наполнения. Индивид, справедливо замечает Гегель, "не может определить цель своего действования, пока он не действовал...".

Другая важная сторона процесса целеобразования состоит в конкретизации цели, в выделении условий ее достижения. Но на этом следует остановиться особо. Всякая цель - даже такая, как "достичь пункта N" - объективно существует в некоторой предметной ситуации. Конечно, для сознания субъекта цель может выступить в абстракции от этой ситуации, но его действие не может абстрагироваться от нее. Поэтому помимо своего интенционального аспекта (что должно быть достигнуто) действие имеет и свой операционный аспект (как, каким способом это может быть достигнуто), который определяется не самой по себе целью, а объективно-предметными условиями ее достижения. Иными словами, осуществляющееся действие отвечает задаче; задача - это и есть цель, данная в определенных условиях. Поэтому действие имеет особое качество, особую его "образующую", а именно способы, какими оно осуществляется. Способы осуществления действия я называю операциями.

Термины "действие" и "операция" часто не различаются. Однако в контексте психологического анализа деятельности их четкое различение совершенно необходимо. Действия, как уже было сказано, соотносительны целям, операции - условиям. Допустим, что цель остается той же самой, условия же, в которых она дана, изменяются; тогда меняется именно и только операционный состав действия.

В особенно наглядной форме несовпадение действий и операций выступает в орудийных действиях. Ведь орудие есть материальный предмет, в котором кристаллизованы именно способы, операции, а не действия, не цели. Например, можно физически расчленить вещественный предмет при помощи разных орудий, каждое из которых определяет способ выполнения данного действия. В одних условиях более адекватным будет, скажем, операция резания, а в других - операция пиления; при этом предполагается, что человек умеет владеть соответствующими орудиями - ножом, пилой и т.п. Так же обстоит дело и в более сложных случаях. Допустим, что перед человеком возникла цель графически изобразить какие-то найденные им зависимости. Чтобы сделать это, он должен применить тот или иной способ построения графиков – осуществить определенные операции, а для этого он должен уметь их выполнять. При этом безразлично, как, в каких условиях и на каком материале он научился этим операциям; важно другое, а именно, что формирование операций происходит совершенно иначе, чем целеобразование, т.е. порождение действий.

Действия и операции имеют разное происхождение, разную динамику и разную судьбу. Генезис действия лежит в отношениях обмена деятельностями; всякая же операция есть результат преобразования действия, происходящего в результате его включения в другое действие и наступающей его "технизации".

Простейшей иллюстрацией этого процесса может служить формирование операций, выполнения которых требует, например, управление автомобилем. Первоначально каждая операция - например, переключение передач - формируется как действие, подчиненное именно этой цели и имеющее свою сознательную "ориентировочную основу" (П.Я.Гальперин). В дальнейшем это действие включается в другое действие, имеющее сложный операционный состав, - например, в действие изменения режима движения автомобиля. Теперь переключение передач становится одним из способов его выполнения - операцией, его реализующей, и оно уже перестает осуществляться в качестве особого целенаправленного процесса: его цель не выделяется. Для сознания водителя переключение передач в нормальных случаях как бы вовсе не существует. Он делает другое: трогает автомобиль с места, берет крутые подъеме, ведет автомобиль накатом, останавливает его в

заданном месте и т.п. В самом деле: эта операция может, как известно, вовсе выпасть из деятельности водителя и выполняться автоматом. Вообще судьба операций - рано или поздно становиться функцией машины.

Тем не менее операция все же не составляет по отношению к действию никакой "отдельности", как и действие по отношению к деятельности. Даже в том случае, когда операция выполняется машиной, она все же реализует действия субъекта.

Итак, в общем потоке деятельности, который образует человеческую жизнь в ее высших, опосредствованных психическим отражением проявлениях, анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности - по критерию побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия - процессы, подчиняющиеся сознательным целям. Наконец, это операции, которые непосредственно зависят от условий достижения конкретной цели.

Эти "единицы" человеческой деятельности и образуют ее макроструктуру. Особенность анализа, который приводит к их выделению, состоит в том, что он пользуется не расчленением живой деятельности на элементы, а раскрывает характеризующие ее внутренние отношения.

Перед невооруженным глазом процесс дробления или укрупнения единиц деятельности и психического отражения - как при внешнем наблюдении, так и интраспективно - сколько-нибудь отчетливо не выступает. Исследовать этот процесс можно, только пользуясь специальным анализом и объективными индикаторами. К числу таких индикаторов принадлежит, например, так называемый оптокинетический нистагм, изменения циклов которого, как показали исследования, позволяют при выполнении графических действий установить объем входящих в их состав двигательных "единиц". Например, написание слов на иностранном языке расчленяется на гораздо более дробные единицы, чем написание привычных слов родного языка. Можно считать, что такое членение, отчетливо выступающее на окулограммах, соответствует расщеплению действия на входящие в его состав операции, по-видимому, наиболее простые, первичные.

Выделение в деятельности образующих ее "единиц" имеет первостепенное значение для решения ряда капитальных проблем. Одна из них - уже затронутая мной проблема единения внешних и внутренних по своей форме процессов деятельности. Принцип или закон этого единения состоит в том, что оно всегда происходит точно следуя "швам" описанной структуры.

Имеются отдельные деятельности, все звенья которых являются существенно - внутренними; такой может быть, например, познавательная деятельность. Более частый случай состоит в том, что внутренняя деятельность, отвечающая познавательному мотиву, реализуется существенно - внешними по своей форме процессами; это могут быть либо внешние действия, либо внешне-двигательные операции, но никогда не отдельные их элементы. Таким образом, системный анализ человеческой деятельности является также анализом поуровневым. Именно такой анализ и позволяет преодолеть противопоставление физиологического, психологического и социального, равно как и сведение одного к другому.

21. Проблема объективного метода.

Данная проблема является одной из центральных методологических проблем психологии. Познава­тельная ситуация в психологии очень трудна в силу того, что предмет исследования имеет сложнейшую систему детерминации, а объект познания является одновременно и его субъектом. Кроме того, по М. Бунге, следует различать науки, где результат независим от метода, и науки, где результат и операция с объектами образуют инвариант: «факт есть функция от свойств объекта и операции с ним» . Психо­логия относится к наукам, где факт максимально за­висим от метода его получения. Поэтому проблема создания объективного метода становится особенно трудноразрешимой.

Историю психологии можно рассматривать как не­прерывную историю поиска возможных средств объек­тивного изучения психической реальности. При этом, как отмечают В. П. Зинченко и М. К. Мамардашвили, различные варианты решения проблемы коле­бались между двумя полюсами: «...либо объективность метода достигается ценой отказа от понимания пси­хической реальности, либо сохранение психического достигается за счет отказа от объективности анализа». Вследствие отмеченной ав­торами банальной идеи поместить психическую реальность в пространство мозга и «объявить предме­том психологии мозг» в психологии «термин «объек­тивное описание» употребляется в качестве синони­ма термина «физиологическое описание», а «психо­логическое» — в качестве синонима «субъективное».

Впервые проблема объективного метода была по­ставлена в бихевиоризме. Как из­вестно, единственным объективным методом изуче­ния психики в бихевиоризме были признаны наблю­дение и эксперимент, которые давали возможность изучать психическую реальность по принципу «чер­ного ящика». Понятый таким образом, объективный метод основывался на тех правилах научного наблю­дения, которые характерны для классического идеала научной рациональности. Мало того, лозунг бихевиоризма: «Хватит изучать, как чело­век думает...» — означал отказ от изучения субъектив­ного мира.

Бихевиоризм оказал огромное влияние на дальней­шие поиски объективного метода. В 1900—1910 гг. по­являются первые интеллектуальные тесты, а несколько позже — классическая теория тестов. Естественнона­учные представления о психике, и в частности бихевиоризм, стали для них теоретической основой. Как и ме­тоды научного исследования в бихевиоризме, тесты со­здавались в соответствии с правилами классического идеала научности. Не уменьшая огромного значения метода тестов, можно сказать, что требования надеж­ности и валидности теста являются количественными показателями того, насколько методика близка к идеа­лу Абсолютного наблюдения.

Эти принципы стали теоретической основой не только для тестов. Так, А. Г. Шмелев убедительно показал, что опросники личностных черт также име­ют в своей основе бихевиористскую трактовку поня­тия личностной черты. Наконец, вся теория психологического эксперимен­та, и в особенности представления об идеальном экс­перименте, или эксперименте полного соответствия, сложившиеся в психологии, явля­ется попыткой сделать эксперимент методом, облада­ющим качествами Абсолютного наблюдателя. Можно сказать, что все номотетические (см. гл. 4) методы ис­следования создавались в психологии с опорой на классический идеал научной рациональности.

В то же время в психологии создавались и методы, в основе которых были совсем другие исходные философско-мировоззренческие предпосылки. Таковы, например, психоаналитическая терапия как метод практической психологии и проективные методики, большинство из которых основано на психоаналити­ческой теории, — достаточно вспомнить ассоциатив­ный тест Юнга, методику Роршаха или тематический апперцептивный тест. Они вполне соответствовали неклассическому идеалу рациональности. Однако достигнуто это было за счет того, что в работе с таки­ми методами практически неизбежно внесение ис­следователем или практиком своего субъективного мира в понимание психической реальности другого человека. До сих пор в англоязычной литературе можно встретить противопоставление объективных и проективных методов.

Эти крайности психологи пытались преодолеть по-разному. Так, например, в конце 30-х гг. создаются различные психологические теории, представляю­щие собой компромисс между психоанализом и би­хевиоризмом. Эти теории создавались не только как поиск «золотой середины» между господствовавшими в то время в США психологическими теориями. Они создавались как теоретические основы для метода, который по­зволял бы изучать психологическую реальность чело­века, оставаясь в то же время по возможности объ­ективным. В этом русле проводились исследования Л. Абта, Д. Рапопорта, С. Розенцвейга и многих других представителей проективной психологии того времени. Практически все они ставили себе задачу со­здать такую систему критериев для обработки и ин­терпретации проективных методов, чтобы результат по возможности не зависел бы от субъективности ис­следователя. Но, как отмечают Н. С. Бурлакова и В. И. Олешкевич, несмотря на то что число формализованных критериев невероятно увеличива­лось, получаемые данные часто оставались расплыв­чатыми и трудно соединимыми между собой: «Из-за желания соответствовать научным образцам (т. е. тра­диционным, классическим идеалам научности. — Д. Л.) направленность на изучение уникального, еди­ничного (что выражало некоторую общую тенденцию, присутствующую в гуманитарных науках) все сильнее трансформировалась в линию изучения отклонений от среднестатистического индивида (от "штампован­ного" содержания, от "сюжетов-клише" и т. п.)»

Приведенный сюжет из истории психодиагности­ки отражает некоторые общие черты поиска объективного метода в психологии. Ситуация, в которой оказалась психология в этом поиске, стала предметом методологического анализа. Так появились представления о номотетическом и идеографическом подходах и соотношении между ними, сформулированные Г. Оллпортом. Как уже было сказано, психосемантические методы стали одной из попыток преодолеть крайности номотетического и идеографического подходов. Начатые еще в 1950-х гг., исследования субъективной семантики человека успешно ведутся и поныне, в том числе в современной отечественной психологии .

Проблема создания объективного метода была и остается одной из наиболее актуальных в отечественной психологии. Вспомним наиболее значительные достижения, сделанные на пути поиска объективного метода.

Прежде всего, к таким достижениям следует от­нести предложенный А. Ф. Лазурским метод естест­венного эксперимента. По мысли А. Ф. Лазурского, естественный эксперимент был средством преодоле­ния недостатков лабораторного эксперимента и в то же время позволял реализовать научный подход к изучению психики.

В первые послеоктябрьские годы отечественная психология испытала сильнейшее влияние марксиз­ма, который стал государственной идеологией. В этих условиях развернулись новые направления психоло­гии, целью которых было объективное изучение пси­хики. К ним относились реактология К. Н. Корнило­ва и рефлексология В. М. Бехтерева. Метод рефлек­сологического исследования был проанализирован Л. С. Выготским в его первой работе по психологии. Как же было отмечено, одна из ключевых идей работы — необходимость учета субъективной реальности испытуемого в рефлексологическом исследовании. По мнению Выготского, только таким образом возможно преодоление идеалистического от­рыва психики от мозга и создание по-настоящему объ­ективного метода психологии. Эти идеи получили дальнейшее развитие в работах Л. С. Выготского, в ко­торых рассматривались проблемы психодиагностики. Итогом поиска для Л. С. Выготского было созда­ние им метода формирующего эксперимента, или ин­струментального метода, как сам он его называл. Преж­де всего, инструментальный метод — средство изуче­ния психологических орудий человека, существование которых для Выготского — аксиома. Психологические орудия человек использует для овладения своим пове­дением, а овладение ими «пересоздает функцию и под­нимает ее на новую ступень». Объективность метода достигается за счет того, что он позволяет изучить процесс пересоздания психоло­гической реальности при овладении человеком ору­диями (например, при обучении и воспитании).

Как и многие направления в развитии отечествен­ной психологии, поиск объективного метода, намечен­ный Л. С. Выготским, был перечеркнут печально из­вестным постановлением ЦК ВКП (б) от 7 июля 1936 г. Одна из немногих работ по этой проблеме, появивших­ся в последующие годы, принадлежит Б. М. Теплову. Это был доклад на объединенной сессии Акаде­мии наук и Академии медицинских наук (так называе­мой "Павловской" сессии, которая была одной из ка­тастроф для отечественной психологии). В сущности, доклад Б. М. Теплова и не имел целью решить проб­лему объективного метода, а был отчаянной попыт­кой спасти психологию от полного уничтожения и замены ее физиологией высшей нервной деятельно­сти. Для этого Б. М. Теплов просто показывал принци­пиальную возможность изучения психики с помощью объективных методов, отвечающих критериям науч­ности и в то же время не являющихся исключительно физиологическими.

В более поздние годы в отечественной психологии выделилось несколько направлений, в которых реша­лась эта проблема. Одно из них — дальнейшее развитие экспериментально-формирующего метода Л. С. Вы­готского. Метод формирующего эксперимента разви­вали в педагогической психологии (метод развиваю­щего обучения Д. Б. Эльконина и В. В. Давыдова), в психологии развития (метод поэтапного (планомер­ного) формирования умственных действий и поня­тий П. Я. Гальперина). Другая линия в развитии объек­тивного метода психологии была намечена А. Р. Лурией в изучении динамической локализации психических процессов.

B.. П. Зинченко и М. К. Мамардашвили глубоко проанализировали проблему объективного метода в психологии. Анализ проблемы потребовал рефлексии философских предпосылок, используемых для созда­ния объективного метода. Исходными философски­ ми предпосылками становятся ряд положений, ко­торые впоследствии были развиты В. П. Зинченко и М. К. Мамардашвили в более поздних работах:

1. неразложимость явлений психологической реаль­ности на элементы;

2. необходимость пересмотра традиционно резкого противопоставления материального и идеально­го, внешнего и внутреннего, объективного и субъ­ективного;

3. внесение внутренней (психологической) реально­сти в объект изучения: «...принятие того факта, что субъективность сама входит в объективную реаль­ность, данную науке, является элементом ее опре­деления, а не располагается над ней в качестве рас­творенного фантома физических событий... или за ней в виде таинственной души»;

4. рассмотрение сознания как психологической реальности, находящейся в зазоре длящегося опыта, позволяющей отсрочивать действие и представляющей собой пространство, куда «...втор­гаются символизирующие вещественные превра­щения объективных обстоятельств, дающие при этом вполне телесно, а не субъективно действую­щие образования, развернутые вне интроспектив­ной реальности;

5. рассмотрение психической реальности как особого, неевклидового по своим пространственным харак­теристикам поля, в котором представлены одновре­менно и предметное содержание внешних объектов, и сам субъект познания, общения и действия.

Только после такого пересмотра исходных фило­софских предпосылок возможно создание объектив­ного метода. Как один из возможных путей авторы называют создание наглядных структурно-функцио­нальных моделей психической" реальности, которые являются «и видимой вещью, и пониманием». В работах В. П. Зинченко намеченный подход реализован в виде создания структурно-функ­циональных моделей действия. Методика микроструктурного анализа действий позволила реконструировать его структуру.

Намеченный подход реализуется в психологии лич­ности и психосемантике, хотя и несколько по-иному. Параметры семантического поля или личностные фак­торы являются измерениями субъективной реально­сти человека. Однако психология личности исходит из принципиальной возможности их объективации с помощью психометрических методов, процедур субъ­ективного шкалирования, ранжирования списков цен­ностей. Естественно, что личностные факторы или па­раметры семантического пространства человека мыс­лятся не как пространственные в обыденно-житейском смысле и не как пространственно локализованные в коре головного мозга.

Некоторые исследования в области проективной психологии также направлены на поиск объективно­го метода в той области психодиагностики, которая традиционно противопоставлялась объективным ме­тодам. Так, Н. С. Бурлакова и В. И. Олешкевич, опираясь на идеи М. М. Бахтина как общенаучную методологию и на культурно-историческую теорию Л. С. Выготского как конкретно-научную методологию, рассматривают проективный метод как средст­во вынесения вовне внутреннего диалога человека. Психодиагносту в этой ситуации отводится роль медиатора (посредника), который содействует объек­тивации внутреннего диалога при помощи внешнего средства (проективной методики).

Приведенные нами примеры не исчерпывают все­го многообразия подходов к созданию объективного метода в психологии. Попытки создания объективно­го метода идут как по линии разработки новых проце­дур и техник исследования, так и по линии переос­мысления уже известных исследовательских приемов. Однако у большинства этих попыток имеется нечто общее. Это отказ от традиционных дуалистических противопоставлений объективного и субъективного, внешнего и внутреннего, материального и идеального.

22. Проблема единиц анализа психики.

Проблема единиц анализа является одной из ак­туальнейших методологических проблем любой нау­ки, в том числе и психологии. Историю психологии можно рассматривать не только как историю разви­тия представлений о предмете науки, но и как много­кратное изменение представлений о единицах ана­лиза психики. Н. Д. Гордеева и В. П. Зинченко отме­чают, что «осознанное выделение единицы анализа — признак методологической зрелости того или иного направления в науке и начало систематического по­строения теории». В истории психологии практически каждая значительная на­учная школа формулировала свои представления о единицах анализа психики — ощущениях, представле­ниях, идеях (ассоцианизм); структурных отношениях между фигурой и фоном (гештальтпсихология); ре­акции или рефлексе (соответственно реактология и рефлексология); поведенческом акте (бихевиоризм). В необихевиоризме данная проблема была одной из центральных для Э. Толмена, дополнившего схему «стимул — реакция» промежуточными переменны­ми. Свой подход Толмен назвал молярной теорией (ср.: моль в химии — мера количества вещества), подчеркивая значимость проблемы единиц анализа. Проблема единиц анализа была очень значимой для Ж. Пиаже. В его теории в качестве единицы ана­лиза выступает интеллектуальная операция, облада­ющая свойством обратимости и включенная в груп­пировки. Однако «современная психология, характе­ризующаяся небывалым накоплением все новых и новых фактов, проявляет недостаточный интерес, а порой и удивительную беззаботность к выделению и определению единиц анализа психики». Обсуждая причины такого положения и падения интереса психологов к проблеме, Н. Д. Гор­деева и В. П. Зинченко называют следующие причи­ны:

1. нечеткость определения онтологического и гносе­ологического статуса единиц анализа;

2. отсутствие четко сформулированных требований к единицам анализа как основам для теоретиче­ской реконструкции нередуцируемой психиче­ской реальности.

В отечественной психологии проблема единиц анализа психики была подробно проанализирована Л. С. Выготским. Л. С. Выготский разли­чал анализ по единицам и анализ по элементам.

Анализ по элементам — попытка разделить изуча­емое целое на составные части, которые сами по себе не дают представления ни о целом, ни о его функцио­нировании. Анализ по единицам предполагает выделение в изучаемом объекте некоторых содержатель­ных единиц, которые содержат в себе значимые свойства целого объекта. Изучение единиц анализа дает представление о свойствах изучаемого объекта. Для различения этих вариантов научного анализа Выготский предложил следующую метафору, кото­рая стала затем общеизвестной. Анализ по элемен­там в химии — разложение изучаемого химического вещества, например воды, на элементы. Кислород и водород, получаемые в результате такого анализа, по своим химическим и физическим свойствам не име­ют ничего общего с исходным веществом. Анализ по единицам — исследование свойств молекулы воды, которая как мельчайшая частичка целого дает пред­ставление о его свойствах.

Проанализировав ряд работ психологов, и прежде всего «Мышление и речь» Л. С. Выготского, Н. Д. Гордеева и В. П. Зинченко сформулировали ряд требова­ний к единице анализа психики:

1. Единица анализа должна быть не диффузным и не синкретическим целым, построенным из эле­ментов, т. е. путем соединения всего со всем, а структурным образованием, внутренне связанной психологической структурой.

2. Единица должна содержать в виде противополож­ностей свойства целого. Другими словами, едини­ца должна в целом вычленять главные его внут­ренние противоположности и фиксировать их в себе. Эти противоположности (как в единице, так и в целом) всегда связаны в некоторое осмыслен­ное единство.

3. Единицы жизнедеятельности, сохраняющие струк­турные свойства целого, должны быть способны к развитию, в том числе и к саморазвитию, т. е. они должны обладать порождающими свойствами и возможностями трансформации в нечто иное по сравнению со своими исходными формами.

4. Единица должна быть живой частью целого. Л. С. Вы­готский использовал термины «живое единство», «живая клеточка». В то же время такая единица сама должна быть единым далее неразложимым целым, своего рода системой. Последнее нужно понимать в том смысле, что дальнейшее разложение этого це­лого на элементы возможно, но оно убьет его как живое и целое.

5. Необходимо исходить из таксономического подхо­да к единицам психологического анализа. Послед­ний в достаточно отчетливой форме был выра­жен вработе А. Н. Леонтьева, который, как известно, выделил три уровня организации дея­тельности и три типа психологических единиц анализа жизнедеятельности: отдельную (или осо­бенную) деятельность, действие и операцию.

6. Единицы анализа психики, которые выполняют функции генетически исходных, должны иметь реальную чувственно созерцаемую форму. Это по­ложение было сформулировано В. В. Давыдо­вым, развивавшим представления о еди­нице анализа психики как о генетически исход­ной «клеточке» или «неразвитом начале развитого целого»

7. Анализ, расчленяющий сложное целое на еди­ницы, должен создавать возможность синтетиче­ского изучения свойств, присущих какому-либо сложному единству (целому) как таковому.

Выделяемые единицы анализа должны не только отражать внутреннее единство психических про­цессов, но также должны позволять исследовать отношение той или иной изучаемой психологиче­ской функции (или процесса) ко всей жизни созна­ния в целом и к его отдельным важнейшим функ­циям Глубокий анализ данной проблемы, проведенный Н. Д. Гордеевой и В. П. Зинченко, позволил многим другим исследователям формулировать свои пред­ставления о единицах анализа изучаемой психологи­ческой реальности, исследовать предшествующие те­ории с точки зрения данной проблемы.

В истории отечественной психологии эта проб­лема поднималась неоднократно. Как известно, Л. С. Выготский решал ее не только применительно к проблеме мышления и речи. Единицей анализа мышления стало для Выготского значение — по вы­ражению Н. Д. Гордеевой и В. П. Зинченко, такая единица анализа была компромиссным вариантом. Выготский был одним из первых в отечественной психологии, кто поставил данную проблему по от­ношению к личности. Единицей анализа личности для Выготского стали ключевые переживания как далее неразложимые внутриличностные инстан­ции, которые опосредуют внешние воздействия. Вспомнив знаменитый тезис С. Л. Рубинштейна о том, что внешнее действует через внутренние усло­вия, можно сказать, что ключевые переживания и являются теми внутренними личностными услови­ями, которые опосредуют внешние воздействия.

Проблема единиц анализа психики решалась раз­ными авторами по-разному. В некоторых случаях в качестве единиц анализа предлагались психические состояния (установка у Д. Н. Узнадзе). А. Н. Леонтьев в качестве единицы анализа психики предлагает дея­тельность: «Деятельность есть молярная, не аддитив­ная единица жизни». Такое определение на первый взгляд трудно для понима­ния, но оно в предельно емкой форме указывает на то, что деятельность в качестве единицы анализа пси­хики отвечает некоторым существенным методологи­ческим требованиям к единице анализа — она является минимальным проявлением целого, содержащим его свойства (молярная), и позволяет произвести теорети­ческую реконструкцию целого не как простой суммы единиц, его составляющих («не аддитивная»)

Опираясь на исследования Н. А. Бернштейна и А. А. Ухтомского в области физиологии, В. П. Зинченко, развивая идею С. Л. Рубинштейна, предлагает действие в качестве единицы анализа психики. В работе Н. Д. Гордеевой и В. П. Зинченко на основе исследований при помощи микроструктурного анализа предложена схема функциональной структуры действия. В дальней­шем эта схема использована при анализе переходных условий перехода человека на более высокие уровни «вертикали духовного развития».

Проблема единиц анализа ставилась в психоло­гии применительно к изучению личности. Как еди­ницы анализа личности предлагались значащие пе­реживания (Ф. В. Бассин), личностные смыслы (А. Н. Леонтьев). Л. И. Божович, сформулировала понятие внутренней пози­ции, а в качестве единицы анализа личности пред­ложила поступок. Развивая теорию личности, сформулированную Л. И. Божович, было бы право­мерно предложить в качестве единицы анализа внутреннюю позицию, а поступок рассматривать как внешнее проявление внутренней позиции лич­ности.

Итак, проблема единиц анализа является одной из ключевых методологических проблем психологии. О ней необходимо знать не только теоретикам. Любо­му психологу, изучающему научную теорию, необхо­димо уметь анализировать ее, выделять сильные и сла­бые стороны теории, удерживать рефлексивную пози­цию, сохраняя рационалистическое, критическое отношение к ней. Одним из важнейших показателей методологической обоснованности теории является выделение в ней единиц анализа с учетом вышеперечисленных требований.

23. Проблема методологического кризиса в психологии.

Впервые понятие кризиса, как определенное толкование (кризис — это то, что нужно преодолевать), прозвучало в работе немецкого, а впоследствии американского психолога Карла Бюлера, рассмотревшего проблему несовместимости посылок трех сложившихся направлений в выделении предмета психологии и методов исследования - психология сознания в варианте вюрцбуржской школы, с которой он начинал, гештальтпсихология, принципы которой он применил в изучении языка, и бихевиоризм . 

Критическое осмысление этой проблемы породило представление о методологическом кризисе психологической науки (Л.С. Выготский,  А.Н. Леонтьев). Согласно такому взгляду, характерной особенностью психологии выступает то обстоятельство, что на протяжении практически всей своей научной истории она переживает системный методологический кризис, вновь и вновь распадаясь на противоположные и конфронтирующие школы, исследовательские подходы, направления .

К началу XXI в. появились суждения об очередном кризисе в психологии. С тем, что в современной психологии существуют острые теоретические и методологические трудности и противоречия согласны, К.А. Абульханова, А.В. Брушлинский, В.П. Зинченко, O.K. Тихомиров и мн. др. Кризис в психологии зафиксирован и зарубежными авторами . 

Современные американские авторы вполне обоснованно утверждают, что сегодня психология еще более неоднородна, чем сто лет назад и, кажется, мы как никогда далеки от того, что хоть как-нибудь напоминало бы согласие относительно характера психологии. В конце XX столетия нет никакой единой системы, никаких единых принципов для определения психологической дисциплины и ведения исследований. Психология представляет собой не единую дисциплину, но собрание нескольких различных ветвей. Американская психология разделена на враждующие фракции. Таким образом, нынешний кризис в психологии в конце второго тысячелетия глобален, объемен, интернационален и многопланов. 

В начале 10-х гг XX в. психология вступила в период открытого кризиса, который продержался до середины 30-х гг.

Кризис – показатель роста науки, развитие которой приводит к необходимости пересмотра прежних представлений.

По оценке Выготского, это был кризис методологических основ психологии (наука в своем практическом продвижении вперед переросла возможности, допускавшиеся методологическими основаниями).

Ситуация в науке и обществе.

- период обострения экономических и социально-политических противоречий в буржуазном обществе

- первая мировая война (как реакция в искусстве и литературе – многообразие антиреалистических течений, мистических мотивов),

- разочарование в прежних нормах морали – волюнтаристские взгляды на общество и историю, смена представлений о личности (господство биологического начала), неверие в духовные ценности.

- философия Бергсона, Ницше, Шопенгауэра – инстинкт и интуиция стали расцениваться как нечто более важное, чем разум

- открытия в естественных науках (изменение взгляда на материю, космос – изменение положения человека в научно создаваемом мире)

Источник кризиса – запросы практики.

Появилось множество направлений, которые оперируют не только различными понятиями, но и фактами (Эдипов комплекс, например).

Основное содержание кризиса – возникновение новых психологических направлений. 

Каждое направление выступало против основных положений традиционной психологии (преимущественно против какого-либо одного из ее аспектов)

Возникла потребность в общей науке из потребности в объединении разнородных отраслей знания. Поиск объяснительного принципа выводит за пределы одной науки. Соперничество отдельных дисциплин за главенство отражает тенденцию к единству объяснительного принципа и к выходу за пределы одной науки.

Выявляется закономерность в линии развития объяснительных идей: в начале каждого направления стоит какое-нибудь фактическое открытие, факту дается определенная интерпретация, возникает частный объяснительный принцип, который потом раздувается на более широкую область явлений, до сферы психологии в целом, а потом и на более широкие явления вплоть до мировоззренческого принципа.

Тенденция к превращению каждой идеи в мировой закон отражает необходимость «идеи-хозяина», объективную необходимость в объяснительном принципе.

Выполнение роли общепсихологической теории оказывалось не по силам каждому из направлений, неизбежно наступал этап, когда они должны были вынуждены ассимилировать идеи других направлений.

О кризисе в психологи свидетельствует тот факт, что психология осознала необходимость общей науки (методологии), но не готова произвести ее на свет.

Смысл кризиса – существует много психологий, которые имеют тенденцию создать одну психологию путем выделения общей психологии.

Еще вернее отражает смысл кризиса – существует 2 психологии: материалистическая и идеалистическая. Практика, по мнению В., подталкивает психологию к выбору материалистической парадигмы, психология должна быть объяснительной наукой.

Глубинный смысл кризиса – он показал, что только детерминисткая психология возможна в качестве научной. Марксистская психология была для В. единственно научной психологией.

Причина и движущая сила кризиса – практика!

Причина лежит в развитии прикладной психологии, приведшей к перестройке всей методологии на основе принципа практики, этот принцип толкает к разрыву на 2 науки.

Только разрыв и выбор одной психологии дают выход из кризиса (ну и создание общей психологии  – обобщение и систематизация накопленных фактов, формулировка общего объяснительного принципа и факта, выстраивание иерархии частных дисциплин и как они соотносятся).

Цель кризиса: «Согласовать разнородные данные, привести в систему разрозненные законы, осмыслить и проверить результаты, прочистить методы и основные понятия, заложить фундаментальные принципы – тем самым построить общую науку».

Для В. создание «общей науки» являлось важнейшим заданием. Создавать ее нужно исходя из марксистской интерпретации теоретического знания, из принципов отражения и историзма.

Общая наука – это наука, получающая материал из частных научных дисциплин и производящая обобщение этого материала, что невозможно внутри каждой отдельной дисциплины. С помощью фундаментальных понятий (категория) и объяснительных принципов общая наука выполняет роль методологии по отношению к конкретному эмпирическому исследованию.

Философия марксизма является адекватной потребностям психологической науки. В трудах марксизма В. видел образец того, как применять это философское учение к конкретной науке. Для применения нужно выработать методологию – систему опосредующих, конкретных способов организации знания, которые могут быть применимы к масштабу именно этой науки.

Теория психологического материализма или диалектика психологии и есть общая психология. Ее еще необходимо создать, для создания надо вскрыть сущность области явлений, законов, причинность, создать свойственные им категории и понятия.

Причины кризиса (по Выготскому):

1.            Неотрефлексированность методологических основ и философской базы. За этим стоит общая установка психологии, которая определяла себя как эмпирическую науку, основывающуюся на опыте. Психология стремилась отмежеваться от философии. Психолог вступает в принципиальный самообман, что лабораторная работа поможет решить его вопросы. Т.е. с одной стороны психологи отказываются от философии, но с др. стороны – опираются на философскую парадигму (Декарто-Локковскую парадигму).

2.            Излишний академизм психологии. Отношение к прикладной психологии как к чему-то низшему и выходящему за пределы науки (презрение к практике).

Практика, по мнению Выготского, является не только движущей силой,  в ней зреет новая сила, которая может вывести психологию из кризиса. Открытие психологии навстречу практике:

•              обогащает её новыми фактами (до этого психология была наукой, загнанной лабораторным экспериментом),

•              делает науку применимой к практической жизни – возможность проверить теоретические положения;

•              классическая интроспективная психология не работала с человеком, а работала с испытуемым, причем испытуемым выступал сам психолог, а практика вносит запас практического психологического опыта – и опыт социальных институтов, и опыт медицинской психотерапевтической практики;

•              практика - средство разрешения сложных методологических вопросов (Выготский).

 

Рубинштейн:

Связав кризис мировой психологии с кризисом методологии науки, он категоризовал этот кризис как взаимоисключающую поляризацию прежде всего двух направлений психологии XX в. – психологии сознания и бихевиоризма. Эта поляризация была связана с идеалистическим пониманием сознания, и хотя бихевиоризм выступил как направление, противоположное психологии сознания, как ее альтернатива, он исходил из того же понимания сознания, что и интроспекционизм, но его попросту отрицал.

Противоречия мирового кризиса психологической науки не обошли стороной и советскую психологию 20-х гг.

Рефлексология и реактология: оба эти направления, объявляя предметом изучения человека как деятеля, в действительности отводили ему пассивную роль в переключении внешних стимулов на двигательную реакцию. Человеческая деятельность лишилась своей сущности – сознательности и сводилась к двигательным ответам или реакциям". Невозможность преодолеть кризис мировой психологии была связана с механистическим характером попыток его преодоления.

 Рубинштейн, выявив ключевую проблему, без решения которой кризис не мог быть преодолен, – проблему сознания и деятельности, сумел вскрыть внутреннюю связь этих категорий благодаря раскрытию их единства через категорию субъекта. Введя субъекта в состав онтологической структуры бытия, он одновременно стремился углубить и конкретизировать понимание объективности в подходе к субъекту как проблему метода всего гуманитарного знания и более конкретно – психологии. Понимание деятельности не как замкнутой в себе сущности, но как проявления субъекта (в его историчности, в его системе общественных отношений и т.д., согласно К.Марксу), позволяет Рубинштейну сформулировать тезис об объективной опосредствованности сознания, т.е. распространить объективный подход на понимание субъективного. 

24. Постановка психофизической проблемы Р.Декартом. Психофизиологический параллелизм и психофизическое взаимодействие.

Отнеся душу и тело к принципиально различным областям бытия, Декарт попытался объяснить их эмпирически очевидную связь посредством гипотезы взаимодействия. Чтобы объяснить возможность взаимодействия этих двух субстанций, Декарт предположил, что в организме имеется орган, обеспечивающий̆ это взаимодействие, а именно так называемая шишковидная железа (эпифиз), которая служит посредником между телом и сознанием. Эта железа, по Декарту, воспринимая движение "животных духов", в свою очередь способна благодаря колебанию (вызванному акцией̆ души) воздействовать на их чисто механическое течение. Декарт допускал, что, не создавая новых движений, душа может изменять их направление, подобно тому, как всадник способен изменить поведение коня, которым он управляет. После того как Лейбниц установил, что во всех находящихся в динамическом взаимодействии телах остается неизменным не только количество (сила), но и направление движения, аргумент Декарта о способности души спонтанно изменять направление движения оказался несовместимым с физическим знанием.

Признав атрибутивное (а не субстанциональное) различие между мышлением и протяжением и версия Спинозы вместе с тем их нераздельность, Спиноза постулировал: "Ни тело не может определять душу к мышлению, ни душа не может определять тело ни к движению, ни к покою, ни к чему-либо другому (если только есть что-нибудь другое?)'.

Убеждение в том, что тело движется или покоится под воздействием души, сложилось, согласно Спинозе, из-за незнания, к чему оно способно так таковое, в силу одних только законов природы, рассматриваемой̆ исключительно в качестве телесной̆. Тем самым вскрывался один из гносеологических истоков веры в способность души произвольно управлять поведением тела, а именно незнание истинных возможностей̆ телесного устройства самого по себе.

"Когда люди говорят, - продолжает Спиноза, - что то или другое действие тела берет свое начало от души, имеющей̆ власть над телом, они не знают, что говорят, и лишь в красивых словах сознаются, что истинная причина этого действия им неизвестна и они нисколько этому не удивляются"'.

Эта атака на "красивые слова", подменяющие исследование реальных причин, имела историческое значение. Она направляла на поиск действительных детерминант человеческого поведения, место которых в традиционных объяснениях занимала душа (сознание, мысль) как первоисточник.

Акцентируя роль причинных факторов, присущих деятельности тела самого по себе, Спиноза вместе с тем отвергал тот взгляд на детерминацию психических процессов, который̆ в дельнейшем получил имя эпифеноменализма, учения о том, что психические явления -это призрачные отблески телесных. Ведь психическое в качестве мышления является, согласно Спинозе, таким же атрибутом материальной̆ субстанции, как и протяженность. Потому, считая, что душа не определяет тело к мышлению, Спиноза утверждал также, что и тело не может определять душу к мышлению.

Чем был мотивирован этот вывод? Согласно Спинозе, он вытекал из теоремы: "Всякий̆ атрибут одной̆ субстанции должен быть представлен сам через себя"".

А то, что справедливо в отношении атрибутов, то справедливо и в отношении модусов, то есть всего многообразия единичного, которое соответствует тому или иному атрибуту: модусы одного не заключают в себе модусов другого.

Душа как вещь мыслящая и тело как та же самая вещь, но рассматриваемая в атрибуте протяженности, не могут определять друг друга (взаимодействовать) не в силу своего раздельного бытия, а в силу включенности в один и тот же порядок природы.

И душа и тело определяются одними и теми же причинами. Как же они могут оказывать причинное влияние друг на друга?

Вопрос о спинозистской трактовке психофизической̆ проблемы нуждается в специальном анализе. Ошибочным, по нашему мнению, является взгляд тех ученых, которые, справедливо отклоняя версию о Спинозе как стороннике (и даже родоначальнике) психофизического параллелизма, представляют его в качестве сторонника психофизического взаимодействия.

В действительности Спиноза выдвинул чрезвычайно глубокую, оставшуюся во многом непонятой̆ не только его, но и нашими современниками идею о том, что имеется лишь одна "причинная цепь", одна закономерность и необходимость, один и тот же "порядок" и для вещей̆ (включая такую вещь, как тело), и для идей. Затруднения возникают тогда, когда спинозистская трактовка психофизической̆ проблемы (вопроса о соотношении психического с природой̆, физическим миром в целом) переводится на язык психофизиологической̆ проблемы (вопроса о соотношении психических процессов с физиологическими, нервными). Тогда-то и начинаются поиски корреляций между индивидуальной̆ душой̆ и индивидуальным телом вне всеобщей̆, универсальной̆ закономерности, которой̆ неотвратимо подчинены и одно и другое, включенные в одну и ту же причинную цепь.

Философской̆ ориентации, противоположной̆ Психофизической̆ спинозистской, придерживался последователь параллелизм Декарта окказионалист Мельбранш (1638- 1715).

Он учил, что удостоверяемое опытом соответствие физического и психического создается божественной силой. Душа и тело-абсолютно независимые друг от друга сущности, поэтому их взаимодействие невозможно. Когда возникает известное состояние в одной из них, божество производит соответствующее состояние в другой.

Окказионализм (а не Спиноза) и был истинным родоначальником психофизического параллелизма.

Именно эту концепцию принимает и далее развивает Лейбниц, отклонивший, однако, предположение о непрерывном участии божества в каждом психофизическом акте. Мудрость божественная проявилась, по его мнению, в предустановленной гармонии. Обе сущности - душа и тело - совершают свои операции независимо и автоматически в силу своего внутреннего устройства, но так как они запущены входе величайшей точностью, то складывается впечатление зависимости одного от другого. Учение о предустановленной гармонии делало бессмысленным изучение телесной детерминации психического. Оно ее просто отрицало. "Нет никакой пропорциональности, - категорически заявлял Лейбниц, - между бестелесной субстанцией и той или иной модификацией материи'".

Психофизическая проблема стала психофизиологической в XVIII веке у Гартли (в материалистическом варианте) и у X. Вольфа (в идеалистическом варианте). На место зависимости психики от всеобщих сил и законов природы была поставлена ее зависимость от процессов в организме, в нервном субстрате.

Оба философа утвердили так называемый психофизиологический параллелизм. Но различие в их подходах касалось не только общей философской ориентации.

Гартли при всей фантастичности его воззрений на субстрат психических явлений (нервные процессы он описывал в терминах вибраций) пытался подвести физическое, физиологическое и психическое под общий знаменатель. Он подчеркивал, что пришел к своему пониманию человека под воздействием трудов Ньютона "Оптика" и "Математические начала натуральной философии".

Уже отмечалась важная роль изучения световых лучей в неоднократных попытках объяснить физическими законами их распространения и преломления различные субъективные феномены. Преимущество Гартли по сравнению с его предшественниками в том, что он избрал единое начало, почерпнутое в точной науке для объяснения процессов в физическом мире (колебания эфира), как источник процессов в нервной системе, параллельно которым идут изменения в психической сфере (в виде ассоциаций по смежности).

Если физика Ньютона оставалась незыблемой до конца XIX столетия, то "вибраторная физиология" Гартли, на которую он опирался в своем учении об ассоциациях, являлась фантастической, не имевшей никаких оснований в реальных знаниях о нервной системе. Поэтому один из его верных последователей - Д. Пристли предложил принять и дальше разрабатывать учение Гартли об ассоциациях, от Лейбниц Г.В. Новые опыты о человеческом разуме, бросив гипотезу о нервных вибрациях. Тем самым, это учение лишалось телесных корреляций, как физиологических, так и психических.

Сторонники ассоциативной психологии (Дж. Милль и др.) стали трактовать сознание как "машину", работающую по своим собственным автономным законам.

Первая половина XIX века ознаменовалась Крупными успехами физики, среди которых выделяется открытие закона сохранения энергии и ее превращения из одной формы в другую. В физиологии возникает физико-химическая школа, обусловившая быстрый прогресс этой науки. Организм (в том числе человеческий) трактовался как физико-химическая, энергетическая машина. Он естественно вписывался в новую картину мироздания. Однако вопрос о месте в этой картине психики, сознания оставался открытым.

Для большинства исследователей психических явлений приемлемой версией выглядел психофизический параллелизм.

Круговорот различных форм энергий в природе и организме оставался "поту сторону" сознания, явления которого рассматривались как несводимые к физико-химическим молекулярным процессам и невыводимые из них. Имеется два ряда, между которыми существует отношение параллельности. Признать, что психические процессы способны влиять на физические, - значит отступить от одного из фундаментальных законов природы.

В этой научно-идейной атмосфере появились сторонники подведения психических процессов под законы движения молекул, химических реакций и т. д. Такой подход (его сторонников назвали вульгарными материалистами) лишал исследования психики притязаний на изучение реальности, имеющей значение для жизнедеятельности. Его стали называть эпифеноменализмом - концепцией, согласно которой психика - это "избыточный продукт" работы "машины" головного мозга.

Между тем в естествознании происходили события, которые доказывали бессмысленность такого взгляда (несовместимого и с обыденным сознанием, свидетельствующим о реальном воздействии психических явлений на поведение человека).

Биология восприняла дарвиновское учение о происхождении видов, из которого явствовало, что естественный отбор безжалостно истребляет "избыточные продукты". Вместе с тем это же учение побуждало трактовать окружающую организм среду (природу) в совершенно новых терминах- нефизико-химических, а биологических, согласно которым среда выступает не в образе молекул, а как сила, которая регулирует ход жизненных процессов, в том числе и психических.

Вопрос о психофизических корреляциях оборачивался вопросом о психобиологических.

В то же время в физиологических лабораториях, где объектом служили функции органов чувств, логика самих исследований побуждала признать за этими функциями самостоятельное значение, увидеть в них действие особых закономерностей, не совпадающих с физико-химическими или биологическими.

Переход к экспериментальному изучению органов чувств был обусловлен открытием различий междусенсорными и двигательными нервами. Это открытие придало естественнонаучную прочность представлению о том, что субъективный чувственный образ возникает как продукт раздражения определенного нервного субстрата. Сам субстрат мыслился - соответственно достигнутому уровню сведений о нервной системе - в морфологических терминах, и это, как мы видели, способствовало зарождению физиологического идеализма, отрицавшего возможность какого-либо иного реального, материального основания для ощущений, кроме свойств нервной ткани. Зависимость же ощущения от внешних раздражителей и их соотношений утратила в этой концепции определяющее значение. Поскольку, однако, эта зависимость существует реально, она неизбежно должна была вместе с прогрессом опытного исследования выступить на передний план.

Ее закономерный характер одним из первых обнаружил немецкий физиолог и анатом Вебер, установивший, что и в этой области явлений достижимо точное значение – не только выводимое из опыта и проверяемое им, но и допускающее математическое выражение.

Как уже говорилось, в свое время потерпела неудачу попытка Гербарта подвести под математические формулы закономерный ход психической жизни. Эта попытка не удалась из-за фиктивности самого материала вычислений, а не из-за слабости математического аппарата. Веберу же, экспериментально изучавшему кожную и мышечную чувствительность, удалось обнаружить определенное, математически формулируемое соотношение между физическими стимулами и сенсорными реакциями.

Заметим, что принцип "специфической энергии" лишал смысла любое высказывание о закономерных отношениях ощущений к внешним раздражителям (поскольку, согласно указанному принципу, эти раздражители не выполняют никакой функции, кроме актуализации заложенного в нерве сенсорного качества).

Вебер - в отличие от И. Мюллера и других физиологов, придававших главное значение зависимости ощущений от нейроанатомических элементов и их структурных отношений, - сделал объектом исследований зависимость тактильных и мышечных ощущений от внешних раздражителей.

Проверяя, как варьируют ощущения давления при изменении интенсивности раздражителей, он установил капитальный факт: дифференцировка зависит не от абсолютной разницы между величинами, а от отношения данного веса к первоначальному.

Сходную методику Вебер применил к ощущениям других модальностей - мышечным (при взвешивании предметов рукой), зрительным (при определении длины линий) и др. И всюду получался сходный результат, приведший к понятию об "едва заметном различии" (между предыдущим и последующим сенсорным эффектом) как величине, постоянной для каждой модальности. "Едва заметное различие" при возрастании (или уменьшении) каждого рода ощущений является чем-то постоянным. Но для того чтобы это различие ощущалось, прирост раздражения должен, в свою очередь, достигнуть известной величины, тем большей, чем сильнее наличное раздражение, к которому оно прибавляется.

Значение установленного правила, которое в дальнейшем Фехнер назвал законом Вебера (добавочный раздражитель должен находиться в постоянном для каждой модальности отношении к данному, чтобы возникло едва заметное различие в ощущениях), было огромно. Оно не только показало упорядоченный характер зависимости ощущений от внешних воздействий, но и содержало (имплицитно) методологически важный для будущего психологии вывод о подчиненности числу и мере всей области психических явлений в их обусловленности физическими.

В то время эксперименты Вебера ставились физиологами высоко не из-за открытия указанной зависимости, а в силу утверждения опытного подхода к кожной чувствительности, в частности, изучения ее порогов, варьирующих по величине на различных участках поверхности тела. Это различие Вебер объяснял степенью насыщенности соответствующего участка иннервируемыми волокнами.

Веберова гипотеза о "кругах ощущений" (поверхность тела представлялась разбитой на участки-круги, каждый из которых снабжен одним нервным волокном; причем предполагалось, что системе периферических кругов соответствует их мозговая проекция)' приобрела в те годы исключительную популярность. Не потому ли, что она была созвучна доминировавшему тогда "анатомическому подходу"?

Междутем намеченная Вебером новая линия в исследовании психического: исчисление количественной зависимости между сенсорными и физическими явлениями - оставалась неприметной, пока ее не выделил и не превратил в исходный пункт психофизики Фехнер. Мотивы, которые привели Фехнера в новую область, были существенно иными, чем у естественнонаучного материалиста Вебера. Фехнер вспоминал, что сентябрьским утром 1850 года, размышляя о том, как опровергнуть господствовавшее среди физиологов материалистическое мировоззрение, он пришел к выводу, что если у Вселенной - от планет до молекул – есть две стороны - "светлая", или духовная, и "теневая", или материальная, то должно существовать функциональное отношение между ними, выразимое в математических уравнениях. Если бы Фехнер был только религиозным человеком и мечтателем-метафизиком, его замысел остался бы в коллекции философских курьезов. Но он в свое время занимал кафедру физики и изучал психофизиологию зрения. Для обоснования же своей мистико-философской конструкции он избрал экспериментальные и количественные методы. Формулы Фехнера не могли не произвести на современников глубокого впечатления.

Фехнера вдохновляли философские мотивы: доказать в противовес материалистам, что душевные явления реальны и их реальные величины могут быть определены с такой же точностью, как и величины физических явлений.

"Элементы психофизики" Фехнера, вышедшие в 1860 году, оказали глубокое воздействие на все последующие труды в области измерения и вычисления психических явлений - вплоть до наших дней. После Фехнера стали очевидными правомерность и плодотворность использования в психологии математических приемов обработки опытных данных. Психология заговорила математическим языком - сперва об ощущениях, затем о времени реакции, об ассоциациях и о других факторах душевной деятельности.

Выведенная Фехнером всеобщая формула, согласно которой интенсивность ощущения пропорциональна логарифму интенсивности раздражителя, стала образцом введения в психологию строгих математических мер. В дальнейшем обнаружилось, что указанная формула не может претендовать на универсальность. Опыт показал границы ее приложимости. Выяснилось, в частности, что ее применение ограничено раздражителями средней интенсивности и к тому же она действительна не для всех модальностей ощущений.

Разгорелись дискуссии о смысле этой формулы, об ее реальных основаниях. Вундт придал ей чисто психологическое, а Эббингауз - чисто физиологическое значение. Но безотносительно к возможным интерпретациям Фехнера формула (и предполагаемый ею опытно- математический подход к явлениям душевной жизни) стала одним из краеугольных камней новой психологии.

Направление, зачинателем которого являлся Вебер, а теоретиком и прославленным лидером - Фехнер, развивалось вне общего русла физиологии органов чувств, хотя на первый взгляд оно как будто относилось именно к этому ответвлению физиологической науки. Объясняется это тем, что закономерности, открытые Вебером и Фехнером, реально охватывали соотношение психических и физических (а не физиологических) явлений. Хотя и предпринималась попытка вывести эти закономерности из свойств нервно-мозгового аппарата, но она носила сугубо гипотетический, умозрительный характер и свидетельствовала не столько о действительном, содержательном знании, сколько о потребности в нем.

Сам Фехнер делил психофизику на внешнюю и внутреннюю, понимая под первой закономерные соответствия между физическим и психическим, под второй - между психическим и физиологическим. Однако зависимость второго плана (внутренняя психофизика) осталась в контексте трактовки установленного им закона за пределами опытного и математического обоснования.

Трудности в осмыслении отношений между физической природой и сознанием, реально назревшая потребность в преодолении дуализма в трактовке этих отношений привели на рубеже XIX -XX веков к концепциям, девизом которых стал психофизический монизм.

Основная идея заключалась в том, чтобы представить вещи природы и явления сознания "сотканными" из одного и того же материала. Эту идею в различных вариантах излагали Э. Мах, Р. Авенариус, В. Джемс.

"Нейтральным" к различению физического и психического материалом является, согласно Маху, сенсорный опыт, то есть ощущения. Рассматривая их под одним углом зрения, мы создаем понятие о физическом мире (природе, веществе), под другим же углом зрения они "оборачиваются" явлениями сознания. Все зависит от контекста, в который включают одни и те же компоненты опыта.

Согласно Авенариусу, в едином опыте имеются различные ряды. Один ряд мы принимаем за независимый (например, явления природы), другой считаем зависимым от первого (явления сознания). Приписывая мозгу психику, мы совершаем недопустимую "интроекцию", а именно вкладываем в нервные клетки то, чего там нет. Образы и мысли нелепо искать в черепной коробке. Они находятся вне ее.

Предпосылкой такого взгляда являлось отождествление образа вещи с нею самою. Если их не различать, то, действительно, становится загадочным, каким образом все богатство познаваемого мира может разместиться в полутора килограммах мозговой массы.

В этой концепции психическое было отъединено от двух важнейших реалий, без соотнесенности с которыми оно становится миражом, - и от внешнего мира, и от своего телесного субстрата. Бесперспективность такого решения психофизической (и психофизиологической) проблемы доказана последующим развитием научной мысли.

Трактовка внешнего раздражителя как сигнала получила дальнейшее развитие в работах И.П. Павлова по высшей нервной деятельности. Он ввел понятие о сигнальной системе, которая позволяет организму различать раздражители внешней среды и, реагируя на них, приобретать новые формы поведения.

Сигнальная система не является чисто физической (энергетической) величиной, но она не может быть отнесена и к чисто психической сфере, если понимать под ней явления сознания. Вместе с тем сигнальная система имеет психический коррелят в виде ощущений и восприятий.

25. Решение психофизической проблемы И.М. Сеченовым. Соотношение психологического и физиологического в теории организации целенаправленных действий Н.А.Берштейна.

Установка древних на выяснение физиологической̆ (органической̆) основы психики в принципе являлась правильной̆. Наивно выглядят их ответы. Но вопросы, поставленные ими, сохраняют свою актуальность. И, кто знает, быть может, наши ответы покажутся в не столь отдаленном времени еще более наивными тем, кто выработает новые решения, отвечая на все те же вопросы, которые впервые осмыслил и над которыми столетиями бился древнегреческий̆ ум.

Проблема отношений психических процессов к нейрогуморальным остается по-прежнему одной̆ из самых острых.

Учение о локализации психических функций, несмотря на успехи нейрофизиологии, нейрогистологии, нейропсихологии и других дисциплин, вооруженных электронными микроскопами, телеметриче- скими и биохимическими методами, электронно-вычислительными машинами и другой новейшей экспериментальной аппаратурой, содержит в настоящее время еще больше белых пятен, чем в античные времена.

Категориальный подход ориентирует на то, чтобы отчленить инвариантное в научной деятельности от тех теоретических построений, в которых оно выступает в конкретную эпоху, в неповторимых исторически преходящих обстоятельствах. Мы имели возможность убедиться, что, хотя основные категории научно-психологического мышления в античный период еще не сложились, именно тогда были открыты проблемы, остающиеся центральными для современной психологии.

Благодаря открытиям И.М. Сеченова наметился к нейродинамике переход от психоморфологического понимания отношений между мозгом и психикой (согласнокоторому существуют корреляции между одним из участков мозга и одной из психических функций) к картине динамики нервных процессов: возбуждения и торможения.

Изучение нейродинамики коренным образом изменило представления о физиологической подоплеке психических процессов. Однако оно не могло преодолеть господствовавший веками дуалистический образ мысли, которому не было другой альтернативы, кроме реукционизма (сведения психических процессов к физиологическим), неизбежно влекшего к эпифеноменализму (для которого психическое не более чем праздный эффект активности нервной ткани).

Как дуализм, так и редукционизм могли быть преодолены лишь при условии преобразования не только системы представлении о нейросубстрате психики, но и о самой психике как деятельности, которая опосредована этим субстратом (и превращается без него в витающую над организмом бестелесную сущность). Важнейшим достижением русской научной мысли стал переход к новой стратегии объяснения психофизиологических корреляций. Смысл перехода определил отказ от установки на локализацию "нематериального" сознания в материальном веществе мозга и перевод анализа психофизиологической̆ проблемы в принципиально новый план, а именно в план исследования поведения целостного организма в природной и социальной "применительно к человеку" среде. Пионером такой переориентации и стал Сеченов.

Дело Сеченова продолжил И.П. Павлов. В его пробах опоры на физиологическое учение о нейросубстрате функция с целью естественнонаучного и строго объективного объяснения психики имелось несколько направлений. Отметим по крайней мере четыре: а) обращение к нейродинамике процессов возбуждения и торможения: б) трактовка временной связи, которая образуется в головном мозге при выработке условного рефлекса как субстрата ассоциации, - понятие, которое являлось основой самого мощного направления в психологии, успешно развивавшегося, как мы знаем, и до приобретения ею статуса самостоятельной науки: в) обращение к связи коры больших полушарий с подкорковыми структурами при анализе сложнейших мотиваций, где невозможно отделить соматическое от психического; г) учение о сигнальных системах.

Во всех случаях Павлов искал способы приблизить научную мысль к решению сверхзадачи, в которой ему виделась высшая цель грандиозной программы выработки условных рефлексов у собаки. Эту цель он в своей программной речи, озаглавленной "Экспериментальная психология и психопатология на животных", сформулировал следующим образом: "Полученные объективные данные, руководясь подобием или тождеством внешних проявлений, наука перенесет рано или поздно и на наш субъективный мири тем сразу и ярко осветит нашу столь таинственную природу, уяснить механизм и жизненный смысл того, что занимает человека более всего, - его сознание, муки его сознания'".

Павловское учение революционизировало нейронауку. Однако в трактовку природы сознания оно первоначально никаких инноваций не вносило.

Сознание понималось им тогда как "субъективный мир", как непосредственная данность, иначе говоря, по-декартовски. Поэтому, решительно критикуя дуализм, разъявший сознание и мозг, он позитивного, конкретно-научного объяснения их нераздельности долгое время предложить не мог. Между тем предпосылки такого объяснения содержало обращение Павлова (вслед за Сеченовым) к сигналу как детерминанте поведения.

Сигнальная функция присуща как нервному, так и психическим уровням организации поведения, являясь, тем самым, основанием надежного "брака" физиологии с психологией, о котором страстно мечтал И.П. Павлов.

Уникальность сигнала в том, что он интегрирует физическое (будучи внешним раздражителем, выступающим в особой, превращенной форме), биологическое (являясь сигналом для нервной системы организма) и психическое (выполняя присущую психике функцию различения условий действия и управления им). Именно в этом плане понятие о сигнальных системах, введенное Павловым, открывало новые подходы к психофизиологической проблеме.

Так, уже первая сигнальная система "двулика". В физиологическом плане "действительность сигнализируется почти исключительно только раздражениями и следами их в больших полушариях, непосредственно переходящими в специальные клетки зрительных, слуховых и других рецепторов организма"

В психологическом же плане - "это то, что мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды"'. При переходе к человеку формируется вторая сигнальная система в виде речевых сигналов (слов). С ней психофизиологическая активность организма приобретает три "лика". Источником вторых сигналов служит не физическая среда, а знаковая система языка, заданная человеческому организму объективно, социальной средой его бытия.

Вместе с тем в самом этом организме вторая сигнальная система оборачивается, говоря павловскими словами, работой все той же нервной ткани. Наконец, речевые знаки вводят в материю больших полушарий свою "душу" в виде неотчленимых от них значений - сгустков народной мысли. Таково было последнее слово Павлова.

Но им вовсе не исчерпываются те принципиальные инновации, которые безотносительно к тому, как это самим Павловым осознавалось, радикально меняли потенциальный вектор поисков продуктивных решений древнейшей проблемы, касающейся связи души и тела.

С одной стороны, зависимость сознания и воли от мозга, с другой - воздействия психических состояний (посредством мозга) на организм веками служили важнейшей темой философско-психологических раздумий и объяснений. Очевидно, что подпочву этих раздумий создала соотнесенность двух понятийных схем: схемы мозга как материального объекта и представлений о бестелесном сознании (о котором думалось на совершенно другом языке). Прогресс в научном познании нейросубстрата неизмеримо превосходил по своим темпам и масштабам научное знание о психических функциях этого субстрата.

Уже первые шаги в открытии роли коры головного мозга как носителя психических функций вызвали широкий резонанс, притом за пределами узкого круга анатомов. Огромную популярность приобрела френология (ее изобретателем стал Ф.А. Галль). Предполагалось, что в различных участках головного мозга локализованы раздельные психические способности (даже такие, как совесть, сострадание и др.). Дело дошло до того, что, знакомясь, люди ощупывали друг у друга "шишки" черепа, надеясь тем самым получить своего рода психологический портрет собеседника. (Кстати, говорят, что этим одно время увлекался Маркс.) Если применительно к анатомии работы Галля стали важным событием (прежде считалось, что психика проистекает из мозговых желудочков), то применительно к психике человека Галль и его последователи придерживались весьма наивных, житейских представлений о сложнейших личностных и социальных феноменах, ища для них локальные "зоны" на карте мозга.

Через несколько десятилетий бурное развитие морфологии мозга, а также патологии позволило описать тонкое клеточное строение различных участков коры. Опять же соблазнительным представилось замкнуть на этих участках психическую функцию (для каждого из них свою). Но если прежде речь шла о таких сложнейших феноменах, как, например, сострадание или совесть, то теперь заговорили о более конкретных "центрах письма" (Экснер), "идеации" (Шарко) и др. Во всем этом направлении схема психики по-прежнему соотносилась с данными морфологии.

Дальнейший путь разработки этого психоморфологического направления пошел в сторону изучения роли ствола мозга - ретикулярной формации (Магун, Джаспер, Моруцци) и уровня отдельных первичных клеток (нейронов) и их синаптических связей (Лорентеде Но, Экклз и др.). Причем если прежде главный интерес был сосредоточен на изучении зависимости психики от ее телесных механизмов, то теперь становятся популярными поиски "пунктов", где дух влияет на тело (Экклз и др.).

Какими бы блестящими благодаря использованию современной техники ни были достижения, касающиеся устройства и функций нервных центров, нейронов, синапсов, в объяснении проблемы отношений междудуховным и телесным существенного выхода на новый исследовательский уровень не просматривалось.

Попытки такого выхода с учетом новых веяний в понимании состава и структуры психологического познания предпринимались в России под влиянием представлений Выготского. Его ближайший сподвижник А.Р. Лурия, занявшись нейропсихологией, отстаивал созвучные идеям Павлова и Ухтомского представления о сложных формах динамической локализации функций, о том, что материальным субстратом психической деятельности человека служат социально заданные, знаково опосредованные функциональные органы центральной нервной системы.

Речь шла о том, что под мозговым субстратом психики следует понимать не "точки" или "зоны", а динамические структуры или рабочие констелляции различных зон. "Накладывать" же на этот субстрат (в детали его анализа, выявленные школой А.Р. Лурия при изучении патологических изменений в работе головного мозга, мы не вдаемся) и размещать по его - этого субстрата - системам связей следует, согласно данной версии, высшие психические функции (термин Выготского).

Следуя за Выготским, школа Лурия изменила многие традиционные воззрения на высшие и элементарные формы психической деятельности, на их развитие на различных возрастных этапах, но по сути своей она не вышла за пределы освященного традицией воззрения на соотношение между двумя рядами жизненных явлений: физиологических и психических - и, тем самым, на рассматриваемую здесь психофизиологическую проблему.

Проблема, которую мы обсуждаем, изначально и неизменно мыслилась, условно говоря, диадически. Иначе говоря, любые подступы к ней̆ предваряла казавшаяся незыблемой̆ пера и принципиальную раздельность двух "миров": внешнего (объективного, телесного) и внутреннего (субъективного, духовного, психического). Каждый̆ из них постигался в собственной̆ категориальной̆ сетке.

Различие сеток и создавало проблему отношений между этими мирами. Немало мыслительной̆ энергии ученых было вложено и различные попытки справиться с ней̆. Неудачи на этом пути дали некоторым философам повод отнести саму задачу объяснения взаимозависимости мозга и психики к разряду псевдо проблем. Тем не менее конкретно-научное изучение каждого из членов "диады" успешно продолжалось.

Существенно обогатилась за десятилетия после Павлова картина строения и работы головного мозга. Многие выводы самого Павлова, которые он считал чуть ли не аподиктическими, справедливо пришлось вычеркнуть из списка его достижений. Некогда, отправляясь в новый̆ поиск, он подчеркивал незыблемость созданной̆ задолго до него концепции рефлекторной̆ дуги как "единственно научной̆ в этой̆ области" И тут же добавлял, что "этому представлению уже пора из первобытной̆ формы перейти в другую, несколько более сложную вариацию понятий и представлений".

Эта более сложная форма (условный̆ рефлекс), как нам известно, вызвала мощный̆ категориальный̆ взрыв, хотя фактический̆ материал павловской̆ школы устарел. Но новые категории (сигнала, подкрепления потребности, торможения и др.) стали основополагающими для науки о поведении. Тем самым в научный̆ оборот вводилась новая когнитивная структура, отличная от двух других: а) от "картины" нейросубстрата психики, б) от того, как вписывается в эту "картину" сама психика. Эта особая структура выступила в качестве нередуцируемой̆ ни к физиологии, ни к психологии, но внутренне связанной̆ с обоими научными предметами.

Таким образом, вырисовывалась необычная перспектива осмысления психофизиологической̆ проблемы. Взамен диады на арене истории познания появлялась триада: организм - поведение - психика. Специально следует подчеркнуть, что первым звеном выступал именно организм как целостное образование и единой̆ системе его неразлучных взаимосвязей̆ со средой̆, а не сам по себе головной̆ мозг как орган восприятия, переработки и передачи информации. На это в данном контексте следует обратить особое внимание, поскольку во множестве проб решения психофизиологической̆ проблемы с позиции рефлекторной̆ теории (да и не только с этой̆ позиции) отношение психики к мозгу трактовалось таким образом, чтобы придать психике (сознанию) роль центрального звена между "входом" (воздействие раздражителя) и "выходом" (ответная мышечная реакция) телесного механизма. Отсюда и регулярно применяемый̆ оборот: "рефлекторная деятельность мозга", тогда как в действительности сила и пафос рефлекторной̆ схемы в том, что утверждается акт поведения, в котором представлена в нераздельности целостная система "организм - среда".

Любая попытка видеть психическое в образе центрального компонента рефлекторной̆ дуги ведет к его отрыву от непосредственной̆ включенности в контакт со средой̆, как со стороны "входа", так и со стороны "выхода". Но тогда оно - это психическое - неизбежно оказывается замкнутым в черепной̆ коробке. И любая попытка объяснить его отношение к телесному субстрату оборачивается хорошо известными из истории мысли доктринами дуализма, редукционизма, взаимодействия, параллелизма и проч.

Переход от "диадической̆" схемы к "триадической̆" предполагает не прямое включение психологической̆ системы в нейрофизиологическую, а опосредованное поведением. Уже отмечалось, что поведение постигаемо как особая реальность (онтологически) благодаря созданному руками физиологов, но имеющему собственную структуру категориальному аппарату. Наряду с языком физиологов и языком психологов сложился язык, термины которого передают информацию о том слое жизнедеятельности, который̆ получил благодаря И.П. Павлову имя "поведение". Это открыло путь к тому, чтобы "переводить" психологические понятия (образ, мотив, действие и др.) не на язык физиологов (нейродинамика, функциональная система и др.), а на язык поведения (сигнал, потребность, условный̆ рефлекс и др.). И только благодаря этому "поведенческому" языку, служащему по- средником между процессами в сознании и в нейросубстрате, забрезжила перспектива решения одной̆ из коренных, быть может, и самой̆ загадочной̆ проблемы нашей̆ науки - психофизиологической̆.

Система "организм - среда" является истинным субстратом психики. Формула "рефлекторная деятельность мозга" изначально ведет в ложном направлении, она побуждает, например, в различных павловских схемах корковой̆ нейродинамики, давно занесенных в архив

В сетке категориальной̆ системы психологического познания эти понятия выступают в качестве представляющих протопсихологический уровень.

Психосфера - это преобразованная биосфера, а не идентичная ей сущность. На уровне человека она приобретает признаки ноосферы как оболочки планеты, неидентичной̆ по составу и строю оболочкам мозга, с которыми имеет дело нейрофизиология.

 Человек – это социальное и биологическое существо одновременно. Большинство психических явлений, психических процессов имеют физиологическую обусловленность, поэтому знания, полученные физиологами и биологами, используются в Психологии, для лучшего понимания тех или иных психических явлений. Хорошо известны факты психосоматического и соматопсихического взаимовлияния. Особенностью является и то, что она в различных своих вариантах выступает и как гуманитарная, и как естественнонаучная дисциплина, что предполагает различные ее объяснительные принципы и методы. Особенно выделим связь психологии с физиологией, в частности, с физиологией высшей нервной деятельности. Выдающуюся роль в становлении психологии сыграли работы Николая Александровича Бернштейна (1896— 1965), разрабатывавшего принципы физиологии активности — направления, трактовавшего поведение с точки зрения его регуляции со стороны ожидаемого результата, «модели потребного будущего» (что противостояло идеям реактивности). Во многих отношениях с идеями Н. А. Бернштейна перекликаются работы Петра Кузьмича Анохина, в центре которых — представление об «опережающем отражении действительности» и о том, что в основе поведения лежат специфические системные явления — функциональные системы. Идеи Н. А. Бернштейна и П. К. Анохина, имея и самостоятельное психологическое значение, повлияли, в частности, на взгляды А. Н. Леонтьева и А. Р. Лурия.

Теория организации целенаправленных действий и поведе­ния на основе механизмов сенсорных коррекций Н.А. Бернштейна одна из наиболее часто упоминаемых психологами фи­зиологических теорий. Теоретический подход Н.А. Бернштейна к объяснению механизмов организации целенаправленных действий часто называют также «физиология активности».   Ак­тивность, характеризующая поведение живых организмов, предполагает наличие внутренних механизмов программи­рования и организации поведения, которые обеспечивают непрерывный циклический процесс взаимодействия внут­ренней среды организма с внешней средой. Понятие «рефлекторная дуга» необходимо заменить поня­тием «рефлекторное кольцо», которое фиксирует факт ре­гуляции и контроля всех отправлений организма по прин­ципу обратной связи на основе непрерывного потока аф­ферентной сигнализации контрольного и коррекционного назначения.  Поведение и действия живого организма определяются прежде всего задачей, которая предполагает:  активную постановку цели на основе внутренних механиз­мов целеполагания, а также планирование способа ее до­стижения в соответствие с предметными условиями ситуа­ции;  реализацию действий, направленных на достижение цели, организация, координация и коррекция которых осущест­вляется на разных психофизиологических уровнях при участии разных афферентных систем.

Двигательные задачи могут представлять собой: а) локо­моторные акты;

б) предметно-манипулятивные действия (у высших животных);

в) символические действия (у челове­ка).

Любое двигательное действие реализуется на основе непрерывно осуществляемых сенсорных коррекций, кото­рые обеспечиваются различными органами чувств (аффе­рентными, рецепторными системами), следящими за вы­полнением движения и обеспечивающими возможность его эфферентной регуляции. Сенсорные коррекции протекают по формуле «рефлек­торного кольца», зависят от характера двигательной задачи, осуществляются целостными синтезами, которые представ­ляют собой несколько иерархически взаимосвязанных уров­ней.  Выделяются следующие уровни организации сенсорных коррекций, на основе которых организуется и регулируется выполнение разных по сложности действий:

 Уровень А. УРОВЕНЬ РЕГУЛЯЦИИ ТОНУСА, РУБРО-СПИНАЛЬНЫЙ, ПАЛЕОКИНЕТИЧЕСКИЙ.

Движения, где данный уровень выступает в качестве веду­щего: дрожь, ритмично-вибрационные движения, приня­тие и удержание определенной позы. При этом большая часть движений, которые регулируются данным уровнем, остаются на протяжении всей жизни непроизвольными и неосознаваемыми.

 Уровень В. УРОВЕНЬ СИНЕРГИИ И ШТАМПОВ, УРОВЕНЬ РЕГУЛЯЦИИ ДЕЙСТВИЙ В «ПРОСТРАНСТВЕ ТЕЛА», ТАЛАМО-ПАЛЛИДАРНЫЙ, НЕОКИНЕТИЧЕ­СКИЙ.

Движения, где данный уровень регуляции выступает в каче­стве ведущего: выразительная мимика и пантомимика, пластика, вольные упражнения, управление ритмом дви­жения, обеспечение чередования работы обширных групп мышц-сгибателей и мыщц-разгибателей.

 Уровень С. УРОВЕНЬ РЕГУЛЯЦИИ ДЕЙСТВИЙ В ПРОСТРАНСТВЕННОМ ПОЛЕ, ПИРАМИДНО-СТРИАЛЬНЫЙ

Характеристика движений: непроизвольные локомотор­ные и манипулятивные движения в соответствии с задача­ми и характеристиками пространственного поля. Движения, где данный уровень регуляции выступает в каче­стве ведущего: всевозможные перемещения всего тела впространстве, перемещения предметов; баллистическиедвижения с установкой на силу. Подуровень С2 – пирамидный (кортикальный) Характеристика движений: произвольные движения в пространственном поле, требующие прицеливания, копи­рования, подражания, практические действия с учетом физических свойств предметов. Движения, где данный уровень регуляции выступает в каче­стве ведущего: точные целенаправленные, произвольно ре­гулируемые действия по отношению к внешним физиче­ским характеристикам предметов.

 Уровень D. УРОВЕНЬ ДЕЙСТВИЙ, ТЕМЕННО-ПРЕМОТОРНЫЙ, КОРТИКАЛЬНЫЙ

Движения, где данный уровень регуляции выступает в каче­стве ведущего: системы взаимоподчиненных действий, обеспечивающие решение задач, условия которых требуют установления межпредметных отношений.  

Уровень Е. ВЫСШИЕ КОРТИКАЛЬНЫЕ УРОВНИ СИМВОЛИЧЕСКИХ КООРДИНАЦИИ. Характеристика движений: движения подчинены не физи­ческим предметам, а умственным схемам, понятиям, сим­волическим операциям, отвлеченному замыслу. Данный уровень регуляции действий связан с высшими психическими функциями и организацией умственных действий.  

Основные этапы процесса формирования двига­тельного умения и навыка:

а) Период первоначального знакомства с движением – вы­явление операционально-двигательного состава движе­ния:  ознакомление с тем, как выглядит движение внешне, «сна­ружи»;  прояснение внутренней картины движения – перешиф­ровка внешних афферентных сигналов:

1) во внутренние программы движения;

2) афферентные команды, обеспе­чивающие отработку правильных коррекций;  распределение сенсорных коррекций по иерархическим уровням организации движений.

б) Период автоматизации движений:  постепенная передача отдельных компонентов движения или всего движения полностью в ведение фоновых уров­ней;  увязка, согласование деятельности всех низовых уровней сенсорных коррекций;  подбор имеющихся двигательных программ, которые сло­жились ранее для реализации других движений и могут входить в состав нового двигательного действия.

в) Период стабилизации и стандартизации двигательного навыка:  достижение прочности и помехоустойчивости выполняе­мого движения;  достижение стереотипности путем эффективного исполь­зования реактивных и инерционных сил с целью обеспече­ния динамической устойчивости траектории движения.

26. Проблема парадигмальности в психологии.

Выявление и формулирование предмета психологии — это особый вид деятельности определенного слоя научного сообщества, результаты которой имеют некоторое влияние на конкретные психологические исследования. А.А. Пископпель назвал такую деятельность неким неизменным феноменом, фактом жизни психологического сообщества. Позволяет ли незначительность влияния результатов такого рода деятельности на практику конкретных исследований говорить о полной невостребованности или даже ненужности методологических изысканий в области предмета психологической науки в целом? Отнюдь нет. Как отметил В.П. Зинченко на одной из конференций, заниматься нужно всем, что интересно; всем, что вызывает интерес у научного сообщества. К сожалению, других, более объективных критериев просто нет.

Т. Кун через семь лет после выхода своей книги «Структура научных революций» точно уловил тенденцию всевозрастающего значения понятия «научное сообщество» не только в социологии науки, но и в методологии как таковой. И если научному сообществу профессионально интересны изыскания в области предмета психологии, значит оно положительно оценивает их эвристический потенциал. Однако развитие науки носит поступательный характер и позволяет говорить о кумулятивном эффекте только в том случае, когда (по Т. Куну) мы имеем дело с «нормальной наукой», успешно решающей свои головоломки в рамках парадигмы, принятой данным научным сообществом. Частным вариантом такого сообщества может считаться научная школа, разные школы могут подходить к одному и тому же предмету с разных (порой несовместимых) точек зрения .

Для психологии очень актуален вопрос, находится ли она в допарадигмальном или постпарадигмальном периоде своего развития, или вообще она, в силу своеобразия предмета, относится к особому типу наук принципиально мульти- или полипарадигмальных, что вполне вписывается в модель развития науки, построенную П. Фейерабендом и названную «эпистемологическим анархизмом». Именно П. Фейерабенд подчеркнул специфичность, а не универсальность законов развития каждой науки, а также то, что специфичность эта определяется не только особенностями самого предметного знания, но и особенностями внешних условий ее развития, включая социокультурную ситуацию. Выдвинутый им принцип пролиферации (размножения) теорий, который заключается в необходимости создания новых теорий, противоречащих уже существующим и общепризнанным с целью их критики еще до столкновения с контрпримерами, очень точно отражает состояние теоретического багажа современной психологии.

Если принимаем полипарадигмальный характер психологии, то различные понимания ее предмета не только не являются препятствием для ее успешного развития, но и неизбежны, поскольку отражают наличие разных исследовательских задач, разных средств и организационных форм исследовательской или практической деятельности в разных психологических школах и подходах. Более того, разнообразие трактовок предмета науки является непременным условием ее развития, поскольку за ними стоят различные методологические основания, различные теории и практики.

Ситуация множественности методологических подходов и, соответственно, средств методологического анализа, которые одновременно являются и истинными — если это понятие вообще применимо к методологическому знанию — (адекватными) и ложными (неадекватными) в зависимости от массы привходящих условий, провоцирует самые разные установки исследователей и практиков относительно роли методологического знания и целесообразности его использования в конкретном исследовании, а также разные «методологические эмоции» (по выражению А.В. Юревича).

Попытка найти какое-то одно (единственно правильное) определение зиждется на убежденности в возможности построения единой теории психического, своеобразной метатеории, которая выполняла бы роль методологического ориентира для любого частного психологического исследования или психологической практики. Перспективы появления такой теории в близком будущем нулевые, скорее всего она вообще невозможна, поскольку аналогичных теорий нет даже в гораздо более развитых науках. В любом случае формулировка предмета науки в целом должна быть заключительным звеном в построении единой теории, когда уже сформулированы исследовательские и практические задачи, описаны все основные методы исследования, единицы анализа и объект науки.

Дискуссии о предмете психологии не лишены всякого смысла. Широкое обсуждение предмета психологии в 60–70х гг. прошлого века в советской психологии послужило толчком к развитию методологических работ и оставило значимый след в истории науки. Но что точно необходимо, так это более глубокая и всесторонняя рефлексия самой работы по определению предмета всей психологии, ее отраслей, конкретных исследований и практик.

Как бы ни строилось научное мировоззрение, в его структуре будут ответы на три принципиальных и предельно общих вопроса: 1) что есть Мир? 2) что есть Я? 3) что есть отношение между Миром и Я? Любое познание ориентировано на поиск ответов на эти вопросы. Различия начинаются в том, как организуется этот поиск. Парадигма – это совокупность наиболее общих принципов познания, предполагающих определенное видение того, какискать ответы на вопросы: что есть Мир, что есть Я и что есть отношения между Миром и Я. Это значит, что парадигма предлагает неспецифичное (независимое от предмета познания) определенное понимание того, что есть проблема, а также объект и предмет исследования, определяет ключевые методы исследования и правила истолкования полученных результатов. Поэтому парадигма может пониматься как общая логика исследования. Смешение парадигм в рамках одного исследования неизбежно приведет к существенным внутренним противоречиям как в его постановке и проведении, так и при оценке результатов и даже их оформлении в виде научной работы.

Чтобы показать особенности существующих неспецифичных парадигм в исследовании мира, человека и сознания, выделим ряд общих единиц анализа – критериев, по которым и будем устанавливать различия, обеспечив этим не только упорядоченность, но и новизну как в понимании, так и в изложении логики парадигм. Затем опишем парадигмы по данным критериям и, таким образом, систематизируем их. После чего сформулируем определения «чистых» парадигм уже в применении к психологии, с учетом принципиальных критериев, по которым они отличаются друг от друга.

Поскольку парадигма – это общая логика познания, в анализе парадигм следует исходить из тех единиц анализа, которые являются или могли бы быть общими для любой логики познания. Какой бы ни была логика познания, она будет предполагать определенное видение того, что и как познается, того, в чем может быть выражен результат познания. Это исходные, возможно не до конца рефлексируемые, предпосылки умозаключений, проявляющиеся в определенном, уже вполне рефлексируемом, понимании проблемы исследования, из которого, в свою очередь, вытекает соответствующее понимание его предмета и методов.

Естественно-научная парадигма – совокупность общих принципов познания, предполагающих видение предмета познания как материального объекта – независимого от сознания исследователя. Объект изучается как образование независимое от познающего разума и самих процедур познания (объективно), вне контекста взаимодействия с сознанием человека. Главной задачей естественно-научного познания является редукция предмета исследования до элементарных форм, описываемых конкретными объективными законами. Основные способы познания – высокоформализованные эмпирические и, в первую очередь, экспериментальные методы исследования. При этом логические рассуждения должны быть проверены в опыте, а опытные наблюдения должны независимо обосновываться логическим путем. Ключ к естественно-научному исследованию – догадка, решающая головоломку, разрешающая парадокс, снимающая противоречие. Однако любая гипотеза, всякое новое допущение или даже формулировка закона должны подтверждаться иными данными (эмпирическими и экспериментальными фактами), отличными от тех, на основании которых они были предложены, – иными как минимум по их методу получения.

Эмпиризм – условно начальная форма естественно-научной парадигмы. Ориентирован на выявление точно установленных фактов и тем самым на снятие противоречия в данных, нестыковки в наблюдаемых фактах, противоречия в опыте и собственно отсутствия опыта. Применяются в основном статистически ориентированные, корреляционные методы исследования, позволяющие описать феномен. Объектом исследования выступает наблюдаемая реальность – мир, человек, группа, общество. В частности, психическое понимается как определяющие поведение рефлексы, реакции на стимулы; изучаются физиологические механизмы поведения. Предмет исследования подвергается анализу и описывается как пассивный объект, на который воздействуют различные факторы, силы, условия.

Экспериментализм – условно развитая форма естественно-научной парадигмы. Ориентирован на выявление закономерностей, неизменного внутреннего порядка вещей, поиск общего знания, позволяющего объяснить феномен. В центре внимания не сам опыт (как в эмпиризме), а законы, которым он подчиняется. То есть объектом исследования выступает фиксируемое отношение мыслимой модели мира к наблюдаемой реальности. Применяются в основном экспериментальные методы проверки гипотез, дающие однозначное знание об объекте, в соответствии с которым мир, человек, общество выступают уже не как объект (в эмпиризме), а как система (несводимая к частям целостность), существующая только в отношениях с другими системами. При этом до проведения соответствующего исследования нельзя заранее знать, как система (в том числе человек, его поведение) отреагирует на изменение элемента и в каких границах ее поведение можно рассматривать как пассивное.

Гуманистическая парадигма – совокупность общих принципов познания, предполагающих видение предмета познания как идеального объекта – зависимого от сознания исследователя. Главная задача познания – редукция предмета исследования до уровня значений и смыслов, описываемых внутренне согласованными концепциями. Основными способами познания являются низкоформализованные, эмпатийные методы исследования: наблюдение, беседа, интроспекция, истолкование. При этом логические рассуждения должны быть проверены в опыте, а опытные наблюдения должны независимо обосновываться логическим путем. Ключ к гуманистическому исследованию – осмысление, смыслообразование, позволяющее раскрыть онтологию, гносеологию, этику и эстетику гуманности. Однако любое смыслообразование, всякое новое значение или даже концепция должны подтверждаться иными данными (другими смыслами и значениями), отличными от тех, на основе которых они были образованы (как минимум, по методу получения данных).

Персонализм – условно начальная форма гуманистической парадигмы. Ориентирован на понимание роли личности в мире (признается онтологический статус гуманности), на понимание и развитие самой личности. Основная проблема гуманитарного исследования – отсутствие непротиворечивого описания, позволяющего понять личность человека как уникальное образование, где личность признается высшей ступенью развития человека. Объектом исследования оказывается мыслимое, переживаемое, а также зависимое от мышления переживание. Как правило, в гуманитарных науках это личность, ее свойства, самоактуализация, культура, сознание как социально детерминированные феномены.

Трансперсонализм – условно развитая форма гуманистической парадигмы. Ориентирован на объяснение роли сознания, психического в мире (признается онтологический статус духовного), на понимание и развитие психики, не сводимой к личности, выявление предельных способностей человека. Основная проблема – это отсутствие возможности непротиворечивого описания и объяснения психики. Объектом трансперсонализма оказывается осознаваемое, а также зависимое от осознаваемого; как правило (в гуманитарных науках), это субъект, активность, индивидуальность которого не сводится к активности, индивидуальности личности, объект трансперсонализма – это психика во всех ее предельных способностях и совершенствовании.

Психотехническая парадигма – совокупность принципов познания, предполагающих видение предмета познания как процесса, зависимого от преобразующей деятельности исследователя. Процесс изучается каквзаимодействие познающего сознания, процедур познания, предмета познавательной деятельности, а также сознания познаваемого, если познаваемым выступает человек, группа, общество или какой-либо результат культурной практики. Главная задача – редукция предмета исследования до практики, описываемой закономерностями преобразования, в том числе преобразования самого деятеля. Основными способами познания являются преобразующие методы исследования, когда метод познания выступает и как метод преобразования. Ключевым методом является формирующий эксперимент, где экспериментатор находится не в роли абсолютного наблюдателя, а внутри контекста эксперимента, как со-участник в данной практике. Логические рассуждения должны быть проверены в опыте, а опытные наблюдения – независимо обосновываться логическим путем. Ключ к психотехническому исследованию –изменение, позволяющее создать «новое», направлять, осуществлять преобразования. Однако любое изменение, всякое новое преобразование или даже формулировка закономерностей преобразования должны подтверждаться иными данными (другими практиками), отличными от тех, на основании которых они были предложены (как минимум, по методу получения данных).

Деятельностный подход – условно начальная форма психотехнической парадигмы. Ориентирован на познание закономерностей развития и содержания деятельности человека. Онтологическая посылка – человеческая деятельность во внешнем и внутреннем планах является частью мироздания, гармонично «вписана» в него, и эта гармония может быть передана языком закономерностей. В прагматическом плане подход ориентирован на решение проблемы отсутствия знания, позволяющего эффективно направлять, осуществлять, развивать деятельность человека. Объект исследования – человеческая деятельность в мире, которая рассматривается как «моделируемое». Объект гуманитарных наук – психическая деятельность, ее развитие и функционирование, проблемное взаимодействие со средой. Для деятельностной формы психотехнической парадигмы приоритетным в изучении будет происхождение и развитие психической деятельности в природном (естественном) и культурном (социальном) аспектах, а основными методами – естественный и мысленный эксперимент, моделирование. Модель концептуализации предполагает синтез природной и культурной эволюции сознания (культурно-исторический подход). Соответственно и человек в этом подходе понимается как социализированный, наделенный значениями индивид.

Деятельная парадигма – условно развитая форма психотехнической парадигмы. Ориентирована на познание человека как деятеля в событии. Онтологическая и гносеологическая посылка – человек не может непротиворечиво мыслиться вне контекста преобразующей деятельности, вне события, в котором существует. Проблема исследования сопряжена не столько с деятельностью, сколько с самим деятелем как событием. Человек здесь – это состояние, которое не может непротиворечиво рассматривается в отрыве от контекста. В прагматическом плане подход нацелен на снятие противоречия между необходимостью в получении, использовании знания и возможностями его получения и использования человеком. Объектом исследования выступает не сама деятельность, психика, а работа с ней, которая рассматривается как «изменяемое». Для гуманитарных наук объектом является работа с сознанием,психикой, опыт такой работы и ее закономерности, новообразующая практика. Приоритеты в познании – человек как событие, предметы и способы преобразующего воздействия, содержание и механизмы опыта работы с психикой. Для этого используются преобразующие методы исследования, когда метод познания выступает одновременно и как метод преобразования. Ключевой метод – формирующий эксперимент. Для деятельной разновидности психотехнической парадигмы характерна процессуальная модель концептуализации, задающая целью научного поиска раскрытие сущности работы с психикой как преобразующего процесса, как практики, описываемой закономерностями преобразования деятеля.

Различая историческое и логическое содержание познания, мы предлагаем отличный от куновского более общий взгляд на природу парадигмы, где новые парадигмы не сменяют старые, а существуют вместе с ними как типичные формы мышления. Это не означает, что современный исследователь не имеет возможности использовать различные формы мышления. Начиная с возникновения письменного философского знания основные парадигмы как «общие логики познания» уже существовали, но не в развернутой форме. Естественно-научная, гуманистическая и психотехническая парадигмы существовали как основания неспецифичных «общих логик познания», как в разной мере отрефлексированные и поэтапно в культуре актуализируемые, «раскрывающиеся» формы мышления. Возникнув в конкретно-исторический период, парадигма не остается привязанной к нему и поэтому не уходит, а воспроизводится в последующем фило- и онтогенезе сознания.

Каждая из развитых форм естественно-научной, гуманистической и психотехнической парадигм (экспериментализм, трансперсонализм, деятельная парадигма) утверждает, что субъект познавательной деятельности не оторван от предмета этой деятельности – уже находится в определенных отношениях с объектом познания. Но указанные парадигмы по-разному обращаются с этим утверждением. Естественно-научная парадигма предлагает изыскивать средства исключения субъекта познания из структуры самого получаемого знания (требование объективности). Гуманистическая парадигма требует исследовать роль сознания, психического в мире (признавая онтологический статус духовного). Психотехническая же парадигма предлагает выход за рамки субъектно-объектного противопоставления путем исследования мира, сознания, культуры как процессов, зависимых от преобразующей деятельности исследователя.

Все три парадигмы, как показывает исторический опыт, имеют неисчерпаемый эвристический потенциал и достаточное научное обоснование, чтобы быть используемыми в современных научных исследованиях. В процессе оценки логики, состоятельности, обоснованности научной работы выступающие в роли экспертов ученые, сталкиваясь с проблемой выбора общих критериев для оценки конкретного научного исследования, могут исходить из «презумпции парадигмальности». То есть, определив парадигму (если сам автор открыто ее не объявляет), в соответствии с которой была разработана проблема и написано исследование, далее оценивать логику работы в ключе соответствующей парадигмы.

В методологии науки парадигма определяется как совокупность ценностей, методов, подходов, технических навыков и средств, принятых в научном сообществе в рамках устоявшейся научной традиции в определенный период времени.  Это понятие, в современном смысле слова, введено американским физиком и историком науки Томасом Куном в книге «Структура научных революций». В ней Кун показывает, что научное сообщество формируется путем принятия определенных парадигм. "Этим термином я обозначаю, - писал он, - научные завоевания, повсеместно принятые, из которых складывается, пусть на какое-то время, модель проблем и решений, устраивающая тех, кто занимается исследованиями в данной области".

Согласно Т. Куну парадигма – это то, что объединяет членов научного сообщества и, наоборот, научное сообщество состоит из людей, признающих определенную парадигму. Как правило, парадигма фиксируется в учебниках, трудах ученых и на многие годы определяет круг проблем и методов их решения в той или иной области науки, научной школе. 

Т. Кун выделял два основных аспекта парадигмы: эпистемического и социального. В эпистемическом плане парадигма  представляет собой совокупность фундаментальных знаний, ценностей, убеждений и технических приемов, выступающих в качестве образца научной деятельности, в социальном - характеризуется через разделяющее ее конкретное научное сообщество, целостность и границы которого она определяет.

Томас Кун выделял различные этапы в развитии научной дисциплины: 

- допарадигмальный (предшествующий установлению парадигмы);

- господства парадигмы (т.н. «нормальная наука»);

- кризис нормальной науки;

- научной революции, заключающейся в смене парадигмы, переходе от одной к другой.

Если применить эти стадии к науке психологии, то мы странным образом можем обнаружить ее одновременно на всех возможных стадиях развития.

Допарадигмальность психологии

Вне сомнения наука развивается не прямолинейно, а имеет определенные фазы, есть в некотором смысле зарождение, мода на идеи и эксперимент, слова. Но зарождение науки, ее донаучную юность,  всегда проблематично обнаружить вне некоторой натянутой условности. Ведь многие психологические карты так же по своей сущности, содержанию и функциям очень напоминают миры шамана, которые  возникли до буддизма, христианства, до ислама, до митраизма, до язычества в славянском и европейском мире.

Дополнительным аргументом допарадигмальности современной психологии  является и то, что существует бесконечное количество школ психологии, ни одна из которых еще не может предложить научно корректную и адекватную методологию исследования предмета науки.  В современном демократическом обществе огромное количество  религиозных общин, которые собираются вокруг значимых ценностей и мифов христианства, буддизма, мусульманства и др. В таком же соотношении в условиях допарадигмального многовластия над территорией истины о психическом, множественность  парадигматических теорий конституирует разношерстное  научное сообщество, состоящее из когнитивистов, психоаналитиков, бихевиористов и др.

Допарадигмальность в учении о душе это та эпистемологическая ситуация, когда парадигм много, но нет психологии как науки. Попытка психологии  втиснуть природу психического в клетку теорий, отработанных системой профессионального образования, пока является безуспешной. Психическое, сознание, мышление пока не поддаются концептам науки и являются слишком зыбким  фундаментом для будущей практики.

Нормальная наука

Материалистическая и позитивистская парадигма психологии даже в начале 21-го века являются основными и «объяснительная методология», ориентированная на наблюдение, эксперимент и гипотетико-дедуктивный   метод доминирующими в любом научном исследовании.    Вся российская психология развивается в соответствии с установленными закономерностями и принятой академической психологией системой предписаний, сформированных в русле материалистической психологии. Они «предзаложены» в «структурной психология» (В.  Вундт, Э.  Титченер), «психофизике» (Э. Вебер, Г. Фехнер, С. Стивене), «рефлексология», «психофизиология»,   «теория высшей нервной деятельности» (С.И.  Сеченов, И. П. Павлов, В.М. Бехтерев), «функциональная психология» (Д. Дьюи, Чикагская   и   Колумбийская   школы) – во всей научной системе, которую мы обозначили как физиологическую парадигму психологии.

Постсоветская психология постмодернизма  прочно опирается на свое физиологическое прошлое, признающие  в качестве фундамента последующего развития свои незыблемые методологические принципы, картезианские требования формализации науки. 

Каждое из направлений психологии (общая, социальная, организационная, педагогическая и др.) имеет одни и те же правила и стратегии проведения исследований, стандарты и нормы научной практики, парадигмальное обоснование. 

Именно ньютоно-картезианская парадигма психологии, воплощенная в материалистически-позитивистских установках и ценностях ученых, объединенных в научные кланы, все еще является ведущей, все еще находится в стадии нормальной науки, выполняя проективно-программирующую и селективно-запретительную функции через систему образования, финансируемые научные проекты и системы научной аттестации. Одновременно уже следует признать, что внедрение физиологической парадигмы психологии, опирающееся на материалистическую и позитивистскую доктрину, призвало обозначать наукой и научностью в психологии  идеи сциентизма и «объяснительной методологии». Именно подражание естественным научным методам, ориентирующимся на данные наблюдения, эксперимента и гипотетико-дедуктивный   метод, привели  российскую  психологию к деперсонализации изучаемой душевной жизни и уход от  решения коренных проблем человеческого существования.   Психология заменила человека «испытуемым» или «респондентом №…», группы людей «выборкой», живую ткань человеческой жизни «статистикой».

Любое противостояние  позитивистскому и материалистическому редукционизму и стремление глубокого, всестороннего, целостного  изучения душевной жизни человека в научных кругах приводит к обвинению в «отсутствия эмпирического обоснования», «статистической достоверности», «нерепрезентативности выборки» и др.

Кризис психологии

Любому более или менее свежему взгляду на психическую Реальность всегда предшествует определенный кризис понимания, или парадигмальный кризис. В истории российской психологии мы можем обнаружить несколько крупных кризисов, которые не позволили реализоваться идеям интегративной методологии. Первый, когда в июле 1936 года был наложен партийный и правительственный запрет на развитие педологии как комплексной науки о детях. Тем самым оказались подорваны биологические основы возрастной психологии. Второй, когда 1951 году в ходе известной научно-академической сессии, связанной с изучением творческого наследия И.П. Павлова, предпринималась попытка низвести психологию к изучению физиологии высшей нервной деятельности.

Третий методологический кризис психология переживала в конце 20-го столетия, когда, лишаясь привычной материалистической методологии и испытывая воздействие ряда направлений зарубежной науки, она рискует при некритическом восприятии всего иноземного утратить определенность цели и четкость ориентиров. Хотя, следует признать, что если кризис парадигмы реален, то он всегда вызывает  к жизни неординарную науку, связанную закономерно с  размыванием догм и ослаблением правил научного  психологического исследования.

Что касается социального аспекта парадигмы, то в условиях третьего методологического кризиса целые группы ученых потеряли веру в материалистическую психологию.

В известном смысле можно утверждать, что психология переживает своеобразный «кризис роста», подобный кризису физики в начале XX века. Разрешение этого кризиса связано не столько с поиском новых фактов или закономерностей, сколько с новыми методологическими подходами и новым уровнем осмысления сознания человека как целостной системы.

Что касается научной революции, когда новая парадигма вытесняет старую, то Кун, наверно, выдавал желаемое за действительное. Парадигмы не умирают. Даже принцип Паули: «Смена научных парадигм происходит со сменой поколения их носителей» для России, да и зарубежной психологии, выглядит абсурдной.

Выражение Макса Планка "Новая научная истина, как правило, торжествует не потому, что убеждает противников, открывая им новый свет, скорее она побеждает потому, что оппоненты, умирая, дают дорогу новому поколению, привыкшему к ней", не имеет основания, т.к. каждая парадигма психологии уже имеет проверенные и надежные способы своего социального и научного воспроизводства.

На самом деле все выглядит по-другому. Все 5 направлений, парадигм психологии (физиологическая, психоаналитическая, бихевиористическая, экзистенциально-гуманистическая, трансперсональная),   существуют и сосуществуют прямо сейчас одновременно. И это сосуществование мирное и эмпатичное. Психология, как и любая наука, живущая за счет социальных ресурсов,  похожа на поле битвы исследовательских программ, чем на систему изолированных островков.

В общем случае можно обнаружить, что любая более ранняя, более исторически старая парадигма психология, не признает более поздние парадигмы. В этом смысле парадигма физиологическая отрицает  потенциальную возможность существования всех тех уровней, которые анализируются в психоанализе, тем более в трансперсональной психологии, отрицая их существование и провозглашая их патологическими, иллюзорными или же вообще несуществующими.

Третий методологический кризис вроде бы должен был произвести как кризис нормальной стадии материалистической и по существу физиологической парадигмы советской психологической науки к научной революции. И вроде должны были ждать в этом котле кризиса смены парадигмы, переходе к интегративной (гуманистической, трансперсональной) или к какой-то другой парадигме, но этого не случилось.

Потеря ясности и методологической однозначности психологии в 90-ые годы родило достаточно выраженные эмоциональные и интеллектуальные всплески в российской психологии 90-ых годов по поводу философских, онтологических, феноменологических оснований и проблем методов и исследовательских стратегий. Но эти всплески, по сути, оказались бурей в стакане воды и через горнило трансперсональных, экзистенционально-гуманистических, герменевтических новаций не прошла новая парадигма.

И призрак новой парадигмы в методологических сумерках психологии постмодернизма так и не обрела плоть. Высшим достижением последнего кризиса является парадигмальный плюрализм, который больше напоминает методологическую неопределенность.

Научная революция

Выше уже говорилось о том, что российская психология допарадигмальна и переживает период, предшествующий установлению «новой» парадигмы в развитии российской психологии.

И, в конце концов – в силу существования множественности предметов и множественности понимания психологии и конфликтном напряжении внутри этого множества, можно говорить о кризисе психологии.

Именно эта множественность, конкуренция, борьба, конфликты, даже спесь и презрение ученых к другим кланам, парадигмам и школам, создают то напряжение, которое вызовет взрыв  научной революции.

Но следует признать, что двадцатилетний опыт кризиса российской психологии не привел  к новой парадигме, к   гештальт-переориентации самой психологии, к научной революции.

В известном смысле можно утверждать, что психология переживает своеобразный «кризис роста», подобный кризису физики в начале XX века, который проявил общий кризис методологических стандартов классической науки. В первой половине  XX века этот кризис был  отреагирован физикой и математикой. Разрешение  затянувшегося кризиса 90-ых годов связано не столько с поиском новых фактов или закономерностей, сколько с новыми методологическими подходами и новым уровнем осмысления сознания человека как целостной системы.

Предварительные выводы

Таким образом, современное состояние российской психологии можно идентифицировать  в зависимости от способа мышления и описания на всех стадиях развития парадигмы: препарадигмальной, нормальной науки и кризиса. Оценка учеными состояния психологической науки, стадии ее развития зависит от очень многих переменных. Это и вера, и личностные  убеждения,  система представлений о науке и научности, и личностный контакт с представителями разных парадигм, это и особый эстетический вкус к красоте интеллектуальных построений, это и прагматичность теории, в конце концов, это пол и этническая идентичность, социальное происхождение и «приближенность» к отцам науки, степень идентифицированности и ангажированности системой ценностей парадигмы, монетарные интересы, лень и зависть.

Для того чтобы новая парадигма была услышана, недостаточно надежных научных аргументов и даже решительные доводы не способны убедить многих и уж точно  нет такого аргумента, чтобы убедить всех.

Ни жизнеспособность, ни прагматичность, ни правдоподобность, ни даже  красота теории не способны убедить ученого, склонного бродить по кладбищу драгоценных, но ошибочных теорий. Многие забывают, что способы мышления и понимания стареют вместе с эпохой.

Интегративная психология

Интегративный подход является принципиально новым смысловым пространством как для профессионалов (психологов, социальных работников, психотерапевтов), так и для их клиентов.

Любая современная психологическая парадигма при кажущейся зачастую их полноте и универсальности является справедливым лишь при определенных обстоятельствах и с известной долей вероятности в определенной предметной области. Ценность любой парадигмы  относительна и говорить об абсолютных мерках применительно к эмпирическим и концептуальным верованиям ученых-психологов не имеет никакого смысла.

Предельное осознание относительности и в то же время истинности любого понимания психического освобождает специалиста от догм и приближает его к точке интеграции, а рефлексивное понимание и принятие – к интегративной психологии. В этом смысле интегративная психология является направлением профессионального мышления, философской и психологической тенденцией, имеющей практическое применение.

Для формирования интегративной психологии необходима универсальная языковая среда, наподобие языка математики или физики, в которых любая символика истолковывается однозначно независимо от парадигмы, а также кооперативное взаимодействие всех парадигм и школ психологии. Конкретная задача, которую предстоит решить в первую очередь, состоит в разработке интегративной парадигмы психологической науки, ориентированной на коммуникацию (как неоднократно указывал В.А. Мазилов), т.е. предполагающей улучшение реального взаимопонимания: • между различными направлениями в рамках научной психологии; 

• между академической, научной психологией и практико-ориентированными концепциями; 

• между научной психологией теми ветвями, которые не относятся к традиционной академической науке (трансперсональная, религиозная, мистическая, эзотерическая и т.п.); 

• между научной психотерапией и искусством, философией, религией;

• между парадигмами психологии, которые опредмечивают различные уровни психической организации (тело, персона, поведение, нравственность, смыслы бытия в мире, интерперсональное и трансперсональное. 

Интегративная психология предполагает консолидацию множества областей, школ, направлений, уровней знаний о человеке в смысловом поле психологии. Одновременно понимание, оценку, использование  частной научной парадигмы может дать только более общая теория, к которой и относится интегративная психология.

Можно сказать, что существуют пять базовых моделей психологии со своими принципами, методологией, предметом и пятью магическими кристаллами, пятью линзами, через которые воспринимают психологи каждого клана психическую реальность совершенно своеобразно. 

Усилия интегративной психологии направлены на то, чтобы наладить взаимодействие этих «линз», магических кристаллов с целью сформировать, сконструировать совершенный объектив, адекватно отражающий психическую реальность. Интегративная психология предполагает максимальное использование возможностей диалога с представителями всех пяти направлений психологии, позволяющего расширить представления о подходах и исследовательских методологиях, применяемых к изучению психической реальности.

Этот диалог предполагает включение механизмов идентификации, эмпатии и рефлексии как условий понимания представителей всех пяти волн психологии и налаживания продуктивного взаимодействия между ними, подчиненное общей цели, – углублению представлений о сути психического, нахождения путей и способов сотрудничества.

Вместо того чтобы рассматривать физиологическую психологию, психоанализ, бихевиоризм, экзистенциально-гуманистическую и трансперсональную психологии как подходы конкурирующие, можем рассматривать их как взаимодополняющие пути получения новых открытий о человеке, каждый из которых потенциально информативен для другого.

Следует признать, что все пять парадигм психологии прогрессивны и необходимы, и каждая из них во временной перспективе содержит некий избыток относительно предыдущих теорий, объясняет новый, доселе неожиданный факт, опредмечивая новые пространства феноменов психического. И не нужно думать, что парадигмы в психологии рождаются и умирают, уступая место новым представлениям и научным ценностям. Парадигмы эволюционируют, адаптируются к новым социальным и интеллектуальным веяниям, развиваются вместе с духом времени.

Все пять парадигм психологии в их непрерывности современного развития формируют тот многомерный теоретический, методологический и  исследовательский и психотехнический  проект, который мы обозначили как интегративную психологию.

Что касается интегративной психологии – она на стадии формирования.

Стратегия интегративной психологии - постижение природы человека через сопровождаемое критической рефлексией интегрирование, синтез различных традиций, подходов, логик, диагностического и психотехнического инструментария, при сохранении их автономии в последующем развитии. Суть ее заключается в многоплоскостном, многомерном, многоуровневом, разновекторном анализе, создающем возможность качественно иного исследования, предполагающего включение в плоскость анализа аспектов множественности, диалогичности, многомерности психического феномена.

Становление в интегративную позицию, которая по сущности является метасистемной по отношению ко всем пяти парадигмам психологии, предоставляет возможность отстраненного анализа и обеспечивает возможность нового качественного скачка в развитии психологического знания.

Интегративная психология не претендует на монополию истины со всеми вытекающими последствиями, а предлагает свободное оперирование многомерным знанием, связанным с наиболее продуктивно работающими в проблемной области традициями, психологическими парадигмами  и их диагностическим, психотехническим инструментарием. Возможен  и рационален выбор любой парадигмы, которая в данный момент и в данной ситуации решает большее число проблем, заданных контекстом жизни.

Методологический фундамент интегративного подхода состоит из методологических принципов целостности, развития, нелинейного детерминизма, многомерности истины, позитивности, соотнесенности, онтологического плюрализма. Это методологические правила, которые указывают, каких путей и средств «научного» постижения  следует избегать (негативная эвристика) и которыми следует двигаться (позитивная эвристика).

Интегративная методология предполагает привлечение к анализу находок и достижений тех психологических, философских, психодуховных традиций и подходов, которые эффективно работают в конкретной феноменальной области психологии. 

Интегративная психология предлагает механизмы развития психологического знания, в качестве которых выдвигаются: взаимодействие между всеми волнами психологии, интегративный диалог альтернативных подходов, традиций, школ и критическое рефлексивное позиционирование.

Интегративный подход – это творческий и многомерный синтез концепций, которые опредмечивают различные аспекты человеческой активности как в теоретико-методологическом, так и в исследовательском и психотехническом отношениях.

Все пять парадигм психологии: физиологическая, психоаналитическая, бихевиористическая, экзистенциально-гуманистическая, трансперсональная представляют собой:

- теорию, методологию как систему принципов, методов исследования предметов науки и культуры исследования, - психотехнического воздействия на этот предмет, 

- представителей парадигмы, которые являются носителями системы теоретических, методологических и аксиологических установок, принятых в качестве образца решения научных задач и прикладных целей.

В интегративной модели мы понимаем личность и группы как целостные, сложные, открытые, многокомпонентные системы, способные поддерживать гомеостазис, целесообразное взаимодействие со средой, способных к адаптации, саморазвитию и генерированию новых структур и подсистем в соответствии со сложившейся жизненной ситуацией и новыми условиями для существования.

27. Принцип опосредствования (А.Г.Асмолов).

Принцип опосредствования деятельностного (от лат. principium — основа, начало) — один из методологических принципов психологии, объясняющий детерминацию умственных процессов в сознании индивида (А. Н. Леонтьев), а также межличностных процессов в группах (А. В. Петровский) содержанием, целями и ценностью осуществляемой деятельности. Принцип опосредствования по отношению к отдельному индивиду позволяет понять и адекватно объяснить некоторые принимаемые им решения, а также тип поведения в деятельностной ситуации. По отношению к группе — понять и объяснить принятие групповых решений, причины группового поведения, процессы дифференциации и интеграции. Принцип деятельностного опосредствования и идеи уровневой организации развития группы была построена типология групп.

Положение Л. С. Выготского об опосредствованном характере высших психических функций, об использовании внешних и внутренних средств, знаков как ”орудий”, переходит к преднамеренной произвольной регуляции поведения, вошло в арсенал основополагающих принципов советской психологической науки и широко освещено в отечественной литературе.

Прежде всего следует выделить те задачи, ради разрешения которых Л. С. Выготским был введен этот принцип. Такой задачей была, во-первых, задача преодоления постулата непосредственности в традиционной психологии и вытекающей из этого постулата натурализации, отождествления закономерностей приспособления к миру у животных и человека. Второй и главной была задача изучения преобразования природных механизмов психических процессов в результате усвоения человеком в ходе общественно-исторического онтогенетического развития продуктов человеческой культуры в “высшие психические функции”, присущие только человеку. Если воспользоваться словами К. Маркса, это была задача изучения преобразования человека из “субъекта природы” в “субъект общества”. При решении этой задачи Л. С. Выготским и были развиты взаимосвязанные положения об опосредствованном характере высших психических функций и об интериоризации. То, каким образом воплотились эти положения в конкретных психологических исследованиях, можно проиллюстрировать на материале анализа мнемической деятельности. В развитии представлений психологов о роли средств в процессах запоминания и забывания можно выделить три периода. Вначале психологи, такие, как Г. Эббингауз, всячески старались устранить влияние мнемотехнических приемов и средств на запоминание, воспринимая их как досадные препятствия на пути поиска «чистых» законов памяти. Для второго периода, падающего в зарубежной психологии примерно на 1960 годы, характерно то, что использование средств уже не воспринимается как трюкачество, а становится предметом специального исследования при анализе приемов повышения эффективности запоминания. Коренной перелом во взглядах на роль внешних и внутренних средств в запоминании и шире — в человеческом поведении вообще, происходит в работах школы Л. С. Выготского конца 1920 — начала 1930 годов. Там, где представители ассоциативной и когнитивной психологии усматривают лишь приемы, облегчающие запоминание, Л. С. Выготский видит переход к принципиально новому типу приспособления человека к действительности, отличному от непосредственно определяемого стимуляцией приспособления у животных. Иными словами, в одних и тех же фактах Л. С. Выготский и представители указанных направлений зарубежной психологии раскрывают совершенно разное. Л. С. Выготский писал: “Если вдуматься глубоко в тот факт, что человек в узелке, завязываемом на память, в сущности конструирует извне процесс воспоминания, напоминает сам себе через внешний предмет и как бы выносит, таким образом, процесс запоминания наружу, превращая его во внешнюю деятельность, если вдуматься в сущность того, что при этом происходит, один факт может раскрыть все своеобразие высших форм поведения. В одном случае нечто запоминается, в другом — человек запоминает нечто. В одном случае временная связь устанавливается благодаря взаимодействию двух раздражителей, одновременно воздействующих на организм; в другом — человек сам создает при помощи искусственного сочетания стимулов временную связь в мозгу. Самая сущность человеческой памяти состоит в том, что человек активно запоминает с помощью знаков. О поведении человека в общем виде можно сказать, что человек активно вмешивается в свои отношения со средой, через среду изменяет поведение, подчиняя его своей власти” .

В принципе опосредствования как регулятивном принципе социальной детерминации поведения при помощи специфически культурных стимулов-знаков просматриваются ставшие впоследствии (в теории предметной деятельности) ключевыми положения об опосредствовании психического отражения тем содержательным процессом, который связывает субъекта с предметным миром, т.е. процессом предметной деятельности (А. Н. Леонтьев), и столь важные для современной социальной психологии представления об опосредствовании межличностных отношений совместной предметной деятельностью (А. В. Петровский). Из принципа опосредствования вырастает положение о единстве строения внешней и внутренней деятельности, очертания которого уже отчетливо прорисовываются в исследованиях А. Н. Леонтьева внешнего опосредствованного запоминания и внутреннего опосредствованного запоминания, возникающего в результате перехода, “вращивания” внешних средств во внутренние средства в онтогенетическом развитии памяти . В этом же исследовании наглядно показывается, что принцип опосредствования неотрывен от принципа интериоризации.

Концепция деятельностного опосредствования межличностных отношений

Многомерность различных проявлений личности в совместной деятельности с достаточной полнотой отображена в теории деятельности опосредования межличностных отношений А. В. Петровского и его последователей.  

В качестве объяснительного принципа изучения межличностных отношений А. В. Петровский предлагает принцип деятельностного опосредствования межличностных отношений, опирающийся на общепсихологическую теорию деятельности Л. С. Выготского —  А. Н. Леонтьева: объектом исследования выступает коллектив, ячейка социальной структуры социалистического общества.

Применительно к социальной психологии введение принципа деятельностного опосредствования позволяет преодолеть фактически существующий параллелизм в изучении межличностных отношений, проявляющийся в анализе межличностных отношений вне совместной деятельности, а совместной деятельности — вне межличностных отношений.

Совместная предметная деятельность, во-первых, порождает, творит межличностные отношения ее участников; во-вторых, является средством, орудием, через которое только и могут быть преобразованы межличностные отношения; и, наконец, в-третьих, процесс реализации межличностных отношений в ходе совместной деятельности представляет собой движущую силу развития социальной группы.

Все эти черты совместной деятельности с предельной отчетливостью проявляются при анализе межличностных отношений в коллективе. Прежде всего благодаря использованию категории совместной деятельности А. В. Петровский вводит в социальную психологию малых групп идею развития социальной группы. Эта идея концептуально фиксируется через понятие «уровень развития группы». Коллектив же выступает как группа высокого уровня развития. Далее, в коллективе более ярко, чем в других группах, проступает исследуемая А. В. Петровским многоуровневая структура межличностных отношений. Первая страта — совместная деятельность; вторая страта — отношение каждого члена группы к совместной деятельности: ее целям и мотивам, порожденным самой совместной деятельностью; третья страта — феномены межличностных отношений в группе, опосредствованные содержанием совместной деятельности; четвертая страта — поверхностные проявления межличностных отношений типа симпатий и антипатий, возникающие преимущественно в ходе непосредственного эмоционального контакта между участниками группы.Он отмечает, что теория деятельностного опосредствования межличностных отношений представляет собой психологическую теорию коллектива и вводит в поле зрения социальной психологии коллектив как предмет, неизвестный традиционной социальной психологии. Принцип деятельностного опосредствования приложим и к коллективу, и к диффузной группе. Таким образом, введение этого принципа изменяет подход к изучению социальных групп в целом. Принцип деятельностного опосредствования позволяет снять те противоречия, которые оказались неразрешимыми для западной социальной психологии.

28. Понятия «потребность», «мотив» и «эмоции» по А.Н.Леонтьеву.

    Изменение и развитие потребностей происходит через изменение и развитие предметов, которые им отвечают и в которых они «опредмечиваются» и конкретизируются. Наличие потребности составляет необходимую предпосылку любой деятельности, однако потребность сама по себе еще не способна придать деятельности определенную направленность. Наличие у человека потребности в музыке создает у него соответствующую избирательность, но еще ничего не говорит о том, что предпримет человек для удовлетворения этой потребности. Может быть, он вспомнит об объявленном концерте и это направит его действия, а может быть до него донесутся звуки транслируемой музыки и он просто останется у радиоприемника или телевизора. Но может случиться и так, что предмет потребности никак не представлен субъекту: ни в поле его восприятия, ни в мысленном плане, в представлении, тогда никакой направленной деятельности, отвечающей данной потребности, у него возникнуть не может. То, что является единственным побудителем направленной деятельности, есть не сама по себе потребность, а предмет, отвечающий данной потребности. Предмет потребности — материальный или идеальный, чувственно воспринимаемый или данный только в представлении, в мысленном плане- мы называем мотивом деятельности.

 Итак, психологический анализ потребностей необходимо преобразуется в анализ мотивов. Это преобразование наталкивается, однако, на серьезную трудность: оно требует, решительно отказаться от субъективистских концепций мотивации и от того смешения понятий, относящихся к разным уровням и разным «механизмам» регуляции деятельности, которое столь часто допускается в учении о мотивах.

С точки зрения учения о предметности мотивов человеческой деятельности из категории мотивов прежде всего следует исключить субъективные переживания, представляющие собой отражение тех «надорганических» потребностей, которые соотносительны мотивам. Эти переживания (желания, хотения, стремления) не являются мотивами в силу тех же оснований, по каким ими не являются ощущения голода или жажды: сами по себе они не способны вызвать направленной деятельности. Можно, впрочем, говорить о предметных желаниях, стремлениях и т. д., но этим мы лишь отодвигаем анализ; ведь дальнейшее раскрытие того, в чем состоит предмет данного желания или стремления, и есть не что иное, как указание соответствующего мотива. Отказ считать субъективные переживания этого рода мотивами деятельности, разумеется, вовсе не означает отрицание их реальной функции в регуляции деятельности. Они выполняют ту же функцию субъективных потребностей и их динамики, какую на элементарных психологических уровнях выполняют интероцептивные ощущения, — функцию избирательной активизации систем, реализующих деятельность субъекта.

Особое место занимают гедонистические концепции, согласно которым деятельность человека подчиняется принципу «максимизации положительных и минимизации отрицательных эмоций», т. е. направлена на достижение переживаний, удовольствия, наслаждения и на избегание переживаний страдания. Для этих концепций эмоции и являются мотивами деятельности. Иногда эмоциям придают решающее значение, чаще же они включаются наряду с другими факторами в число так называемых «мотивационных переменных».

  Анализ и критика гедонистических концепций мотивации представляют, пожалуй, наибольшие трудности. Ведь человек действительно стремится жить в счастии и избегать страдания. Поэтому задача состоит не в том, чтобы отрицать это, а в том, чтобы правильно понять, что это значит. А для этого нужно обратиться к природе самих эмоциональных переживаний, рассмотреть их место и их функцию в деятельности человека.

Сфера аффективных, в широком смысле слова, процессов охватывает различные виды внутренних регуляций деятельности, отличающихся друг от друга как по уровню своего протекания, так и по условиям, которые их вызывают., и по выполняемой ими роли. Здесь мы будем иметь в виду лишь те преходящие, «ситуационные» аффективные состояния, которые обычно и называют собственно эмоциями (в отличие, с одной стороны, от аффектов, а с другой стороны — от предметных чувств).

Эмоции выполняют роль внутренних сигналов. Они являются внутренними в том смысле, что сами они не несут информацию о внешних объектах, об их связях и отношениях, о тех объективных ситуациях, в которых протекает деятельность субъекта. Особенность эмоций состоит в том, что они непосредственно отражают отношения между мотивами и реализацией отвечающей этим мотивам деятельности. При этом речь идет не о рефлексии этих отношений, а именно о непосредственном их отражении, о переживании. Образно говоря, эмоции следуют за актуализацией мотива и до рациональной оценки адекватности деятельности субъекта.

 Таким образом, в самом общем виде функция эмоции может быть характеризована как индикация плюс-минус санкционирования осуществленной, осуществляющейся или предстоящей деятельности.

Эта мысль в разных формах неоднократно высказывалась исследователями эмоций, в частности очень отчетливо П. К. Анохиным. Мы, однако, не будем останавливаться на различных гипотезах, которые так или иначе выражают факт зависимости эмоций от соотношения (противоречия или согласия) между «бытием и долженствованием». Заметим лишь, что те трудности, которые обнаруживаются, объясняются главным образом тем, что эмоции рассматриваются, во-первых, без достаточно четкой дифференциации их на различные подклассы -(аффекты и страсти, собственно эмоции и чувства), отличающиеся друг от друга как генетически, так и функционально, и, во- вторых, вне связи со структурой и уровнем той деятельности, которую они регулируют.

В отличие от аффектов, эмоции имеют идеаторный характер и, как это было отмечено еще Клапаредом, «сдвинуты к началу», т. е. способны регулировать деятельность в соответствии с предвосхищаемыми обстоятельствами. Как и все идеаторные явления, эмоции могут обобщаться и коммуницироваться; у человека существует не только индивидуальный эмоциональный опыт, но и эмоциональный опыт, который им усвоен в процессах коммуникации эмоций.

Самая же важная особенность эмоций заключается в том, что они релевантны именно деятельности, а не входящим в ее состав процессам, например отдельным актам, действиям. Поэтому одно и то же действие, переходя из одной деятельности в другую, может, как известно, приобретать разную и даже противоположную по своему знаку эмоциональную окраску. А это значит, что присущая эмоциям функция положительного или отрицательного, санкционирования относится не к осуществлению отдельных актов, а к соотношению достигаемых эффектов с направлением, которое задано деятельности ее мотивом. Само по себе успешное выполнение того или иного действия вовсе не ведет необходимо к положительной эмоции; оно может породить и тяжелое эмоциональное переживание, остро сигнализирующее о том, что со стороны мотивационной сферы человека достигнутый успех оборачивается поражением.

Рассогласование, коррекция, санкционирование имеют место на любом уровне деятельности, в отношении любых образующих ее «единиц», начиная с простейших приспособительных движений. Поэтому главный вопрос заключается в том, что именно и как именно санкционируется: исполнительный акт, отдельные действия, направленность деятельности, а может быть, направленность всей жизни человека.

Эмоции выполняют очень важную функцию в мотивации деятельности — и мы еще вернемся к этому вопросу, — но сами эмоции не являются мотивами. Когда-то Дж. Ст. Милль с большой психологической проницательностью говорил о «хитрой стратегии счастья»: чтобы испытать эмоции удовольствия, счастья, нужно стремиться не к переживанию их, а к достижению таких целей, которые порождают эти переживания.

Подчиненность деятельности поиску наслаждений является в лучшем случае психологической иллюзией. Человеческая деятельность отнюдь не строится по образцу поведения крыс с введенными в мозговые «центры удовольствия» электродами, которые, если обучить их способу включения тока, раздражающего данные центры, без конца предаются этому занятию, доводя (по данным Олдса) частоту такого рода «самораздраженнй» до нескольких тысяч в час. Можно без особого труда подобрать аналогичные поведения и у человека: мастурбация, курение опиума, самопогружение в аутистическую грезу. Они, однако, скорее свидетельствуют о возможности извращения деятельности, чем о природе мотивов — мотивов действительной, утверждающей себя человеческой жизни, они вступают в противоречие, в конфликт с этими действительными мотивами.

В отличие от целей, которые всегда, конечно, являются сознательными, мотивы, как правило, актуально не сознаются субъектом: когда мы совершаем те или иные действия — внешние, практические или речевые, мыслительные, — то мы обычно не отдаем себе отчета в мотивах, которые их побуждают.

Мотивы, однако, не «отделены» от сознания. Даже когда мотивы, не сознаются субъектом, т. е. когда он не отдает себе отчета в том, что побуждает его осуществлять ту или иную деятельность, они, образно говоря, входят в его сознание, но только особым образом. Они, придают сознательному отражению субъективную окрашенность, которая выражает значение отражаемого для самого субъекта, его, как мы говорим, личностный смысл.

Таким образом, кроме своей основной функции — функции побуждения, мотивы имеют еще и вторую функцию-функцию смыслообразования.

Как уже говорилось, обычно мотивы деятельности актуально не сознаются. Это психологический факт. Действуя под влиянием того или иного побуждения, человек сознает цели своих действий: в тот момент, когда он действует, цель необходимо «присутствует в его сознании» и, по известному выражению Маркса, как закон определяет его действия.

Иначе обстоит дело с осознанием мотивов действий, того ради чего они совершаются. Мотивы несут в себе предметное содержание, которое должно так или иначе восприниматься субъектом. На уровне человека это содержание отражается, преломляясь в системе языковых значений, т. е. сознается. Ничего решительно не отличает отражение этого содержания от отражения человеком других объектов окружающего его мира. Объект, побуждающий действовать, и объект, выступающий в той же ситуации, например в роли преграды, являются в отношении возможностей их отражения, познания «равноправным». То, чем они отличаются друг от друга, это не степень отчетливости и полноты их восприятия или уровень их обобщенности, а их функции и место в структуре деятельности.

Последнее обнаруживается прежде всего объективно- в самом поведении, особенно в условиях альтернативных жизненных ситуаций. Но существуют также специфические субъективные формы, в которых объекты находят свое отражение именно со стороны их побудительности. Это переживания, которые мы описываем в терминах желания, хотения, стремления и т. п. Однако сами по себе они не отражают никакого предметного содержания; они лишь относятся к тому или иному объекту, лишь субъективно «окрашивают» его. Возникающая передо мною цель воспринимается мною в ее объективном значении, т.е. я понимаю eе oбycловленность, представляю себе средства ее достижения и отдаленные результаты, к которым она ведёт; вместе с тем я испытываю стремление, желание действовать в направлении данной цели или, наоборот, негативные переживания, препятствующие этому. В обоих случаях они выполняют роль внутренних сигналов, посредством которых происходит регуляция динамики деятельности. Что, однако, скрывается за этими сигналами, что они отражают? Непосредственно для самого субъекта они как бы только «метят» объекты и их осознание есть лишь сознание их наличия а вовсе не осознавания того, что их порождает. Это и создает впечатление, что они возникают эндогенно и что именно они являются силами, движущими поведением — его истинными мотивами.

Переживание человеком острого желания достигнуть открывающуюся перед ним цель, которое субъективно отличает ее как сильный положительный «вектор поля», само по себе еще ничего не говорит о том, в чём заключается движущий им смыслообразующий мотив. Может быть мотивом является именно данная цель, но это особый случай; обычно же мотив не совпадает с целью, лежит за ней. Поэтому его обнаружение составляет специальную задачу: задачу осознания мотива.

Так как речь идет об осознании смыслообразующих мотивов, то эта задача может быть описана и иначе, а именно как задача осознания личностного смысла (именно личностного смысла, а не объективного значения!), который имеют для человека те или иные его действия, их цели.

Задачи осознания мотивов порождаются необходимостью найти себя в системе жизненных отношений и поэтому возникают лишь на известной ступени развития личности, когда формируется подлинное самосознание. Поэтому для детей такой задачи просто не существует.

Когда у ребенка возникает стремление пойти в школу, стать школьником, то он, конечно, знает, что делают в школе и для чего нужно учиться. Но ведущий мотив, лежащий за этим стремлением, скрыт от него, хотя он и не затрудняется в объяснениях-мотивировках, нередко просто повторяющих слышанное им. Выяснить этот мотив можно только путем специального исследования.

Позже, на этапе формирования сознания своего «я», работа по выявлению смыслообразующих мотивов выполняется самим субъектом. Ему приходится идти по тому же пути, по какому идет и объективное исследование, с той, однако, разницей, что он может обойтись без анализа своих внешних реакций на те или иные события: связь событий с мотивами их личностный смысл непосредственно сигнализируется возникающими у него эмоциональными переживаниями.

День со множеством действий, успешно осуществленных человеком, которые в ходе выполнения представлялись ему адекватными, тем не менее может оставить у него неприятный, порой даже тяжелый эмоциональный осадок. На фоне продолжающейся жизни с ее текущими задачами этот осадок едва выделяется. Но в минуту, когда человек как бы оглядывается на себя и мысленно вновь перебирает события дня, усиливающийся эмоциональный сигнал безошибочно укажет ему на то, какое из них породило этот осадок. И может статься, например, что это — успех его товарища в достижении общей цели, который был им самим же подготовлен, — той цели, единственно ради которой, как ему думалось, он действовал. Оказалось, что это не вполне так, что может быть главное для него заключалось в личном продвижении, в карьере. Эта мысль и ставит его лицом к лицу перед «задачей на смысл», перед задачей осознания своих мотивов, точнее, их действительного внутреннего соотношения.

Нужна известная внутренняя работа, чтобы решить эту задачу и может быть отторгнуть то, что вдруг обнажилось, потому что «беда, если вначале не убережешься, не подметишь самого себя и в пору не остановишься». Это писал Пирогов, об этом же проникновенно говорил Герцен, а вся жизнь Л. Н. Толстого — великий пример такой внутренней работы.