Структурализм

 

Герменевтическая исследовательская методология порождает ряд важных проблем, не имеющих однозначных ответов. Главная из них – как  в гуманитарных науках добиться объективной картины мира, которую дают естественные науки? Если вся культура – это текст, то что в нем искать? Ведь текст говорит что-то важное для конкретного, индивидуального человека. Каждый читает, прежде всего, для себя, а потом только для того, чтобы что-то понять в нем. Далее – как докопаться до источника текста? Искать его в биографии автора? Да, но так ли четко привязаны биография автора и содержание текста? Насколько верно текст описывает реалии прошлых эпох? Быть может, это искаженная реальность, квазиреальность? Далее – язык. Может ли он быть объективным показателем и трансформатором реалий прошлого? Гумбольдт, упоминаемый нами в предыдущем тексте, едва ли не главная фигура в языкознании, указывает тот факт, что изучая историю примитивных народов, можно прийти к выводу, что нет примитивного языка. Язык есть энергия. Если бы не было языка, мы не смогли бы даже есть, поскольку не смогли бы объяснить, что нам надо. Но коммуникативная функция языка не является главной, поскольку если бы был только один индивид, у него был бы свой язык.

 

Эти и ряд других методологических проблем чрезвычайно сложны и требуют их разрешения.

 

В начале ХХ века выходит в свет работа швейцарского лингвиста Ф.де Соссюра «Курс общей лингвистики», положившая начало новой методологии исследования феноменов культуры (в частности, и языка), которая впоследствии была названа его критиками структурализмом. Эта работа для нашей темы имеет значение, потому что в ней представлена философия языка. Основные идеи работы в данном направлении следующие:

 

1. Язык объявляется Соссюром как система, в которой следует различать элементы: собственно язык и речь. Язык – общее, речь – единичное, конкретное проявление языка, его вариации, система значений.

2. Как быть с вариациями? У любого знака есть две стороны: внешняя (то, как звучит слово), его акустический образ - означающее и вторая сторона – означаемое, подразумеваемое, то, что имеет в виду говорящий, собственно коллективное психическое содержание. Задача лингвистики как науки – изучать означаемое. Как это делать?

 

3. Соссюр вводит тезис о синхронии и диахронии. Согласно синхронии, в языке мы имеем дело с фразами (фрагментами языка), а потому следует уделять внимание тому, что понятно из фразы. Задача лингвиста – установить связи понятий и означаемого, которые существуют в одно и то же время. Синхрония отражает логические и психические отношения, связывающие сосуществующие в единстве элементы языка и образующие его как систему. Диахрония – это отношения следующих друг за другом элементов языка, а не существующих в единстве, в которых нет системы  и которые не воспринимаются одним и тем же коллективным сознанием. Соссюр делает вывод, что источник способности языка обозначать и выражать нечто – во взаимосвязи каждого его элемента с другими, включенности его элементов в систему отношений.

 

Идеи Соссюра положили начало появлению различных школ структурной лингвистики (пражскому лингвистическому кружку, Копенгагенской глоссеоматике, американской дескриптивной лингвистике и др.), а также оказали влияние на такое течение, как  русский формализм, французский структурализм (Клод Леви-Стросс).

 

Можно говорить о двух волнах структурализма:

 

1. 20-30-е гг. ХХ века – русский структурализм.

2. 60-е годы ХХ века – собственно структурализм, или французский структурализм, в лице таких его представителей, как Леви-Стросс, Р.Барт, Ж.Лакан.

 

В начале 70-х годов наступает период критики структурализма, что привело к постструктурализму (Делёз, Фуко, Деррида и др.).

 

В 1928 году вышла работа русского исследователя В.Проппа «Морфология сказки», положившая начало структурному анализу текста. На богатом материале собранных Афанасьевым сказок Пропп обнаружил следующее: в них бросается в глаза кажущаяся пестрота их персонажей. Однако если отвлечься от сюжетной канвы, то можно создать некий функциональный каркас – каждый герой выполняет строго определенные функции. Во всех сказках можно обнаружить главного героя (х), с которым происходят некие события, у него есть помощник (у) (волк, Конек-Горбунок, Коровушка и т.д.). Есть злые персонажи – Кащей-бессмертный, Баба-Яга, Мачеха (Z), советник, который предостерегает, советует. Проанализировав более 100 сказок, Пропп обнаруживает, что всех персонажей не так уж много – 17. И далее, рассматривая их функциональные отношения, Пропп пришел к выводу: все сказки имеют одинаковую структуру. Главный герой нарушает общепринятые нормы поведения, устоявшийся порядок, запрет, после чего с ним происходят, как правило, 3 приключения. В итоге герой изменяется, он переходит в новое качество, резко меняется его жизнь. Пропп объясняет это тем, что у многих древних народов (у славян, в частности) существовал обычай – обряд инициации (посвящения), когда человека готовили к взрослой жизни и с этой целью устраивали для него различные испытания.

 

Однако для нас важны следующие выводы, к которым пришел Пропп:

 

1. В текстах заложены объективные, не зависимые от человека автоматизмы или алгоритмы мышления, по которым он движется и освещает реальность.

2. Эти алгоритмы необходимо обнаружить, выявить, разбив на единицы мышления: анализ и синтез, поскольку они лежат не на поверхности.

3. В результате – вывод: существуют объективные структуры языка вне связи с субъектом (позже Леви-Стросс выразил это так: не люди думают мифами, а мифы думаются между собой).

 

Таким образом, если у Соссюра язык – единая структура действительности, то у Проппа – логическая структура – объективная реальность, существующая по своим законам и вне связи с субъектом.

 

В 50-е годы выходит работа Леви-Стросса «Структурная антропология», определившая новый этап в развитии структурализма – собственно структурализм (или, как его называют, французский структурализм). Леви-Стросс  работает с мифами и в них обнаруживает несколько  типов ситуаций. К примеру, в мифе об Эдипе описывается сложная ситуация, определяемая как парное родство (бинарная оппозиция); далее – как правило, при переводе имен мифических героев с греческого обнаруживается их некая физическая ущербность (хромоногость, уязвимость какой-то части тела…), т.е. зерно мифа – парнородство и недостача природы. На основе изучения богатого этнографического материала и мифологии Леви-Стросс приходит к выводу о том, что мифы – алгоритм освоения мира. Все культурные проявления – разные вариации проявления одной и той же структуры. Однако само понятие «структура» имеет различные языковые нюансы: структура – что-то жесткое, структура -  много разных комбинаций, структура – это возможности, то, что может сложиться. Основная установка структурализма – есть некие объективные структуры, которые действуют и существуют вне связи с субъектом и которые проявляются в его структуральном воображении, в «ментальных структурах» («не люди думают мифами, а мифы думают между собой»).

 

В начале 70-х годов наступает период критики структурализма, что привело к появлениюпостструктурализма. Основными представителями этого течения являются Р.Барт, Ж.Деррида, Ж.Делез, Ю.Кристева, В.Гваттари.

 

Основная установка постструктурализма – разрушить сложившееся в классическом структурализме представление о том, что структуры – необходимый и главный момент всякой упорядоченной действительности. Постструктуралисты указывают на тот факт, что внутри всякой структуры есть некие неструктуируемые элементы, более важные, нежели сама структура, поскольку, если они выйдут из-под контроля структуры, то они могут ее разрушить. Примером тому могут служить различные социальные потрясения: бунты, революции и прочее.

 

Таким образом, структуры меняются, что-то уходит, они могут проявлять себя бурно – это первое.

 

Второе – почему структура как способ обработки мира должна быть  логичной? Как показывают события, структурные отношения можно отодвинуть, перешагнуть через них.

 

Третье – структурализм формулирует вариации, но они не сводимы одна к другой. Одна и та же внешне структуируемая форма может иметь разное содержание.

 

Критикуя классические установки, постструктуралисты строят иные концепции. Однако установка на то, что есть некие объективные структуры, которые действуют в нашей голове, остается и в этих концепциях.

 

У истоков постмодернистского структурализма стоит фигура французского философа, лингвиста и литературного критика Юлии Кристевой (1941 г.). Круг интересов этой женщины широк – она специалист в области семиотики, психоанализа, культурологии.

 

Кристева предлагает к исследованию феноменов культуры применять интердисциплинарный подход (на стыке философии структурализма, психоанализа, лингвистики и семиотики). Этот метод она называет «семанализом». Понятие «текст» является предметом такого семанализа. Кристева рассматривает текст как «транслингвистический аппарат», распределяющий порядок языка, текст не рассматривается в качестве языка общения, он не репрезентует реальное, он трансформирует реальность. Не являясь средством коммуникации между адресантом и адресатом, текст выполняет, однако, важную функцию – порождения новых смыслов.

 

Под влиянием идей Бахтина, анализом творчества которого она занималась и который представлял текст как множество голосов, формирующих полифоническую структуру, Кристева вводит понятие «интертекстуальность», в котором отражено представление  о тексте как о пересечении и взаимодействии множества различных текстов и кодов, поглощающих и трансформирующих другие тексты. Интертекстуальность охватывает все поле современного и исторического языка.

 

Другие два понятия – «генотекст» и «фенотекст», введенные Кристевой, соотносятся между собой применительно к анализу текста как поверхностьи глубина, как структура с присущим ей значением и как процедура означивания, как символика.

 

Генотекст – глубинная основа языка, уровень, находящийся за пределами лингвистических структур языка. Генотекст – принципиальная, а не структурная множественность смыслов, которой не присущи субъективность и коммуникативный вектор. Генотекст артикулирует нестабильные и не способные к означиванию структуры, которые порождают матрицы высказывания, предшествуют дискурсу (словесно или письменно артикулируемой формы объективации содержания сознания). Генотекст, таким образом, представляет собой основу, располагающуюся на доязыковом уровне. А далее он локализуется в фенотексте.

 

Фенотекст – это процедура означивания смыслов в соответствии с существующими, сложившимися в культуре нормативами, ограничениями, это структура, подчиненная правилам коммуникации и предполагающая как субъекта высказывания (адресанта), так и его адресата. Фенотекст – это продукт языка, в котором естественным образом обосновались скрытые коды и сакральные формулы религиозного и идеологического содержания.

 

В целом постструктурализм, в отличие от структурализма, опираясь на семиотическое истолкование реальности, центрирует внимание на «внутриструктурных параметрах, «изнанке» структуры. Их объединяет то, что как структурализм, так и поструктурализм проявляют интерес к проблемам языка и опираются на концепцию знака как единства означающего и означаемого.

 

Для постструктурализма реальность – это языковая реальность или текстуализированный мир. Указывая на такую особенность  классической метафизики, как логоцентризм, стремление во всем найти порядок и смысл, отыскать первопричину, они обвиняют ее в навязывании этой доктрины миру, человеку, всему, на что направлена мысль человека, и в неспособности понять алогичную сущность мира, в наложении запрета на любые свободные интерпретации, в навязывании тексту его формы говорящим субъектом.

 

Согласно постструктурализму, текст всегда задан собственным комментарием, текст всегда есть своя собственная интерпретация и не может быть объектом интерпретации.

 

Постструктуралисты ввели  в философский оборот ряд понятий, с помощью которых им удается противопоставлять свою философскую парадигму классической.

 

Так, понятие «ризома», переводимое как клубневидная система, корневище, они противопоставляют «корню» или «стержню», которые представляют метафизическое обозначение структурализма. Структура – это корень, стержень, в отличие отмочковатости, размытости ризомы. «Корень» или «стержень» одномерен в своем стремлении постичь глубину, в то время как «клубень», «луковица» содержат в себе скрытый стебель, который может развиваться куда угодно и каким угодно образом. Таким образом,  ризома – семиотическое звено как клубень, в котором спрессованы разнообразные виды деятельности: лингвистической, жестикуляционной, познавательной. Логика корня (Делёз, Гваттари) – логика древовидных, жестко ориентированных структур, логика ризомы – логика неравновесной целостности, отличающейся неизбывной креативной подвижностью. Ризома не стабильна, она метастабильна.

 

И далее, согласно Делёзу, ризома –   хаосмос – корешок (среда, обладающая безграничным, имманентным потенциалом смысловыражения) занял место мира корня, это среда, всегда готовая к космическому упорядочиванию.

 

В постструктуралистской концепции была высказана идея «смерти автора» - метафора, в которой раскрывается концепт о независимости существования текста от внешних взаимодействий. 

 

Критикуя классическую философию за идею о том, что  в ней результаты какой-либо деятельности всегда связаны с субъектом (индивидуальным или коллективным), с автором, постструктуралисты (Барт) делают вывод о том, что авторство следует понимать по-другому  - не как предписание текста некой персоне с ее биографией, а как способ бытия текста этого автора. Так, Фуко указывает на то, что Гермеса Трисмегита не существовало в том смысле, как существовал, например, Бальзак, а то, что ряд текстов поставлены под одно и то же имя, говорит о том, что между ними установились отношения преемственности, гомогенности, взаимного разъяснения. Здесь текст существует независимо от автора, он не продуцируется на деятельность субъекта, автора или читателя, а является имманентной процессуальностью языка. Деррида высказывается еще жестче – в тексте реально имеет место не интерпретационная деятельность субъекта, а моменты истолкования мысли.

 

Фуко – структуры языка производят эффект мысли; Кристева – структуры языка обладают безличной продуктивностью.

 

Барт – чтение и письмо – это не правда человека, а правда языка; уже не «Я», а сам язык  действует, перфолирует. «…высказывание … превосходно совершается само собой, так что нет нужды наполнять его личностным содержанием говорящих; «язык учит нас понимать человека, а не наоборот».

 

Подведем итог.

 

Из краткого обзора концептов постструктурализма можно сделать следующие выводы:

 

1. Постструктурализм, в противовес структурализму, пытается осмыслить неструктурное в структуре, обозначить парадоксы, возникающие в процессе осмысления и объективного познания человека и общества с помощью языковых структур. В нем содержится попытка преодоления лингвистического редукционизма, построения новых практик прочтения текста.

2. Одной из главных задач постструктурализма является критика западноевропейской метафизики с ее логоцентризмом, стремление обнаружить за самыми разнообразными явлениями и мыслительными схемами язык власти и власть языка. Здесь необходимо указать на важный момент: постструктурализм возникает как отклик на политические события мая 1868 года, когда на улицы Парижа вышли толпы людей, протестуя против власти и общественного порядка. Так был сформулирован вывод: структуры не выходят на улицы, но коль скоро это совершается (строятся баррикады, разрушаются здания, улицы и т.д.), следовательно, в структуре есть нечто, более главное, чем она сама, – что-то, что выходит за ее пределы. Если структура – это закон, то за его рамками находятся случай, событие, шанс, свобода; за рамками структуры находятся аффекты, жест, тело. Эти нарушения структурности и системности наводят на мысль: структуры либо вообще нет, либо она существует, но не действует, либо действует, но  в столь измененном виде, что нормой становится ее поломка, деструкция, а не правильное функционирование.

3. Внутри постструктурализма можно выделить два направления: одно – с ориентацией на текстовую реальность с девизом: «…вне текста нет ничего» (Деррида), другое – с ориентацией на политическую реальность – «все в конечном итоге – политика» (Делёз).

4. Постструктуралисты, стремясь обновить не только методы, но и язык философии, вводят обилие слов и понятий, придавая им новый смысл и ограничивая прежний («ризома», «хаосмос», «смерть автора»).

 

По оценке отечественного философа Н.С. Автономовой[80], в лице постструктурализма философия заявила о себе как конструктивная сила, непосредственно участвующая в формировании новых культурных объектов, новых отношений между духовной и практической деятельностью. Эта новая для нее роль остается до конца не осознанной. Нерешенными для ее судьбы остаются вопросы: можем ли мы оспорить, проблематизировать разум в формах самого разума? Можем ли мы жертвовать развитой, концептуально проработанной мыслью ради зыбкой, лишь стремящейся родиться мысли – без образов и понятий? В любом случае перед нами простирается важная область умственных усилий: спектр шансов открытого разума.

 

Завершая краткий обзор поиска методов и методологий социально-гуманитарных наук, следует указать на многими признанный факт: несмотря на отдельные находки, на сегодняшний день систематизированной и специализированной методологии этой сферы познания не сложилось. Социальное познание стоит на пороге методологической революции, которая требует изменений в самом фундаменте мышления, замене старой парадигмы новой (формирования нелинейного мышления, внедрения синергетического подхода к моделированию социальных явлений, повороту от субъект-объектных отношений к субъективному фактору) и др.

 

В то же время недопустимы абсолютизация методов и методологии социально-гуманитарных наук, отрыв от других, сложившихся, имеющихся и используемых методов и методологии знания.