(4) Историческое примечание

Было бы ошибочно считать, что официальная теория берет начало только в размышлениях Декарта, или даже в более широком контексте, охватывающим механицистские импликации XVII века. Схоластическая и реформаторская теология воспитала интеллект ученых точно также как интеллект мирян, философов и духовенства той поры. Стойко-августинианские теории свободы воли были встроены в кальвинистскую доктрину греха и благодати. Теории Платона и Аристотеля сформировали ортодоксальное учение о бессмертии души. Декарт переложил широко распространенные в его время теологические доктрины о душе на новый синтаксис Галилея. Теологическая сокровенность совести стала философской уединенностью сознания, а доктрина Предопределения превратилась в доктрину Детерминизма.

Неверно также говорить, что миф о двух мирах был теоретически бесполезным. Пока мифы еще новы, они нередко теоретически весьма продуктивны. Одним из достижений парамеханического мифа явилось то, что он частично вытеснил доминирующий тогда пара-политический миф. Сознание и его способности описывались в последнем по аналогии с политическим господствам и подчинением. Для этой цели были использованы идиомы управления, повиновения, сотрудничества и сопротивления. Они сохранились, и все еще встречаются во многих этических и в некоторых эпистемологических дискуссиях. Если в физике новый миф о скрытых силах стал научным улучшением старого мифа о целевых причинах то в антропологических и психологических учениях новый миф о скрытых операциях, импульсах и активностях был улучшением старого мифа о предписаниях, послушании и неповиновении.

Глава II "знание как" и "знание что" (1) предисловие

В этой главе я постараюсь показать, что, когда мы описываем людей как обнаруживающих определенные способности сознания, мы не обращаемся к скрытым эпизодам, следствием которых являются внешне наблюдаемые поступки и высказывания; мы обращаемся к самим этим поступкам и высказываниям. Конечно, между описанием бессознательно совершенного действия и описанием физиологически сходного с ним действия, но выполненного целенаправленно, с расчетом или со сноровкой, существуют принципиальные для нашего исследования различия. Однако эти различия в описаниях не заключаются в отсутствии или наличии имплицитной отсылки к некоему призрачному действию, скрыто предваряющему внешний акт. Напротив, они заключаются в отсутствии или наличии определенного рода поддающихся проверке объяснительно-предсказывающих суждений.

(2) Умственные способности и интеллект

Свой анализ понятий, описывающих ментальное поведение, я начну с концептуального семейства, обычно обозначающего "умственные способности (intelligence). Вот некоторые из наиболее характерных прилагательных этой группы: "умный", "здравомыслящий", "осторожный", "методичный", "изобретательный", "благоразумный", "проницательный", "логичный", "остроумный", "наблюдательный", "критичный", "опирающийся на опыт", "сообразительный", "расчетливый", "мудрый", "рассудительный", "скрупулезный".

Когда человек имеет недостаток умственных способностей, он описывается как глупый" или же, посредством более характерных эпитетов, как "тупой", "бестолковый", "невнимательный", "неметодичный", "неизобретательный", "беспечный", "недалекий", "нелогичный", "лишенный чувства юмора", "ненаблюдательный", "некритичный", "игнорирующий факты", "несообразительный", "наивный", "неумный" и "безрассудный".

Очень важно сразу же отметить, что глупость и незнание – это вещи различного сорта. Между хорошей информированностью и глупостью нет несовместимости, а ловкий в спорах и шутках человек может с трудом умещать в своей голове элементарные истины. Значимость этого различия между обладанием умственными способностями и владением знанием следует подчеркнуть, а частности, потому, что как философы, так и простые люди склонны расценивать интеллектуальные операции как ядро ментального поведения. Иначе говоря, они склонны определять все другие понятия, описывающие ментальное поведение, с точки зрения когнитивных понятий. Они полагают, что главное дело сознания заключается в нахождении ответов на вопросы, а все другие его занятия суть лишь применения находимых при этом истин или даже тем, что, к сожалению, отвлекает человека от размышления над ними. Греческая идея о том, что бессмертие предначертано теоретизирующей части души, была подвергнута порицанию, но не искоренена христианством.

Когда мы говорим об интеллекте или, точнее, об интеллектуальных способностях и действиях людей, мы обращаемся главным образом к особому классу операций, конституирующих теоретизирование. Цель этих операций заключается в обретении знания истинных высказываний и фактов. Математика и зрелые естественные науки предстают образцовыми достижениями человеческого интеллекта. Древние теоретики, естественно, размышляли над тем, что составляет особое преимущество теоретических наук, развитию которых они способствовали и были свидетелями. Они были склонны считать, что именно способность к точной теории лежит в основе превосходства людей над животными, цивилизованных людей над варварами и даже Божественного разума над разумом человека. Таким образом, они завещали нам идею о том, что способность к познанию истин является определяющим свойством сознания. Другие человеческие способности могут быть определены как ментальные только в том случае, если они каким-то образом управляются этим интеллектуальным схватыванием истинных суждений. Быть рациональным – означало быть способным распознавать истины и связи между ними. Действовать рационально – значило, поэтому в своем жизненном поведении ставить под контроль способности к распознаванию истин свои нетеоретические склонности.

Главная задача этой главы состоит в демонстрации того, что существует много видов активности, в которых непосредственно предстают свойства сознания и которые, тем не менее, не являются ни интеллектуальными операциями, ни даже их последствиями. Интеллектуальная практика – не падчерица теории. Напротив, теоретизирование является одной из практик наряду с другими и само по себе может быть осуществлено разумно или глупо.

Существует и другая причина, по которой важно внести поправки в исходные принципы интеллектуалистской доктрины, стремящейся определить интеллект с точки зрения способности к схватыванию истин, вместо того чтобы установить значение этой способности в свете интеллекта. Теоретическое рассуждение – деятельность, которую большинство людей могут (обычно так и происходит) производить в молчании. Они артикулируют в предложениях построенные теории, однако большую часть времени эти предложения не высказываются вслух. Люди проговаривают их сами с собой. Или же они выражают свои мысли в виде диаграмм и картин, но далеко не всегда фиксируют их на бумаге. Они "видят их мысленным взором". Наш обычный мыслительный процесс большей частью протекает в форме внутреннего монолога или беззвучной беседы с самим собой, сопровождаемых, как правило, неким мысленным кинематографическим рядом визуальных образов.

Эта хитрая способность беззвучно говорить с собой приобретается не столь быстро и не без усилий; необходимым условием ее освоения является то, что прежде мы должны научиться разумно говорить вслух и уметь понимать других людей, делающих это. Умение скрывать и удерживать мысли внутри себя – утонченное достижение. Вплоть до средних веков люди еще не учились читать, не прибегая к чтению вслух. Сходным образом ребенок должен учиться читать вслух до того, как он научится читать шепотом, и громко болтать до того, как он будет способен лепетать про себя. И тем не менее, многие теоретики полагают, что безмолвие, в котором большинство из нас приучилось думать, является определяющей принадлежностью мысли. Платон считал, что в момент мышления душа ведет разговор сама с собой. Однако безмолвие, хотя оно часто и удобно, не является здесь существенным, как, например, и ограничение аудитории одним слушающим.

Сочетание двух допущений, во-первых, того, что теоретическое рассуждение является важнейшей деятельностью сознания, и, во-вторых, что оно по своей сути есть приватная, безмолвная или внутренняя операция, остается одной из главных подпорок догмы о духе в машине. Людям свойственна тенденция отождествлять свое сознание с "местом", где они вынашивают тайные помыслы. Они даже склонны представлять, что есть какая-то тайна в том, каким образом мы публично выражаем свои мысли, вместо того чтобы осознать, что мы используем специальные ухищрения для удержания их при себе.