Вопросы и ответы
Вопрос: Бывают семьи, где идет война не на жизнь, а на смерть. Изменятся ли ваши взгляды и если да, то как, перед лицом опасности, которую таит в себе работа с такими семьями?
Витакер: Замечательный вопрос. Мы часто попадаемся на том, что упускаем из виду структуру характеров. В этом состоит одна из сложностей нашей работы. Приведу пример. Несколько лет назад в Мэдисоне (Висконсин) был учрежден специальный бракоразводный суд. В каждом случае обе стороны проходили предварительное собеседование с психотерапевтом. Прошло полтора-два месяца, и ко мне стали обращаться за помощью проводившие собеседования социальные работники. Нервы у них были измотаны до предела. По шесть-семь часов кряду они проводили с двумя смертельно ненавидящими друг друга людьми, пытаясь им помочь. А между прочим, было простое решение. Вы проводите расследование по поручению судьи и незачем брать на себя обязанности психотерапевта. Надо было сказать сидящей перед вами паре: “Я работаю по поручению судьи, поэтому давайте не будем говорить ни о чем таком, чего, по вашему мнению, не должен знать судья. В нашем распоряжении час. Мне нужно выяснить, действительно ли вы хотите развестись или просто играете спектакль, чтобы попасть к психотерапевту. Я не психотерапевт и могу вам уделить только час. Если вам нужно к терапевту, могу дать адреса. Вот официальный список”. А дальше приступайте к собеседованию. Супруги мигом избавятся от своих симптомов, как только выяснят, что вы — не более чем детектив с психотерапевтической подготовкой и поэтому не собираетесь с ними нянчиться.
Думаю, в этом есть ответ и на ваш вопрос. Если на прием заявляется воинственно настроенная публика, вам надо сразу определиться, в какой роли вы будете выступать: в качестве решительного представителя полиции или любящей мамаши, унимающей свое горластое дитя. Очень трудно совместить то и другое. Если в середине сессии клиенты переходят все границы, выход простой: выставьте их за дверь. Скажите: “Приходите ко мне, когда закончите боевые действия. Я вам не нянька, а профессиональный психотерапевт. Ведите свои сражения без свидетелей. Хотите, я покину кабинет, причем с радостью, а еще лучше — отправляйтесь домой и воюйте у себя в спальне”. Если вам самому грозит опасность, то забудьте вообще, что вы терапевт. Мой учитель каратэ предупреждал, что если к вам ворвался пациент с пушкой, надо “делать ноги”. Тут уж никакое каратэ не поможет. Не следует заблуждаться и считать себя сверхчеловеком. Мы такие же, как все.
Вопрос: Доктор Витакер, вы сказали, что родители-одиночки в каком-то смысле ненормальные. Что вы им в таком случае посоветуете?
Витакер: Найти себе компанию. Это может быть другой одинокий родитель с одним или несколькими детьми, ваша мать, свекровь или теща. У вас может быть друг, с которым станет яснее, что в семье все-таки есть два поколения: вы с ним принадлежите к одному, а дети — к другому. Когда ребенок остается один с матерью, обоим нехорошо, потому что они выполняют не свойственные им роли: мать становится круглосуточной нянькой, а ребенок — круглосуточной подружкой или другом. И уже непонятно, кто — взрослый, а кто — ребенок. Прямо как в сказке А.А. Милна:
На полпути по лестнице,
Ни в детской, ни в гостиной,
А в голове все вертится,
И я уже не знаю,
Кто я теперь такая.
Для меня остается загадкой, почему одинокие родители не находят себе компанию. Развод решает супружеские проблемы, но родительские — остаются навсегда. Что касается меня, то как терапевт я принимаю все меры предосторожности, чтобы не оказаться “новым мужчиной” в чьей-то жизни.
Вопрос: Доктор Эллис, мы живем в мире, который далеко не всегда обращен к нам своей рациональной стороной, особенно если говорить о семье, да и об индивидуальном консультировании тоже. Если вы сталкиваетесь с семейными убеждениями, природа которых не рациональна, как вы работаете с ними с рациональных позиций?
Эллис: Чтобы ответить на ваш вопрос, надо изложить всю историю рационально-эмотивной терапии. Постараюсь быть кратким. Нерациональные нормы могут быть двоякого рода. Они могут зависеть от культурно-национальных особенностей. Например, если данная культура не поощряет разводов, значит, люди будут стараться их не допускать. Для большинства это, возможно, и неплохо, но в отдельных случаях слишком строгое соблюдение данного правила может стоить здоровья. Поэтому терапевт задается вопросом, следует ли клиенту вообще придерживаться этой нормы или просто не надо быть слишком жестким в ее соблюдении? В нашей культуре существует другая норма, довлеющая над нами: вступать в брак следует только по любви. Любовь, конечно, дело хорошее, но не мешает прикинуть, даже при наличии любви, кого вы получаете в спутники жизни, каковы его личные качества, шкала ценностей, пристрастия и прочие моменты, от которых зависит счастье вашего брака. Обычно я предупреждаю своих клиентов: да, лучше не выходить замуж за нелюбимого, но не стоит бежать к алтарю с каждым, в кого вы влюбитесь! Это только в Голливуде безумная любовь завершается счастливым браком до конца дней. Все больше людей, да и я сам, весьма скептически воспринимают эту норму. Поэтому вы можете подвергать сомнению, оспаривать, отвергать безусловность данной нормы и спрашивать себя, насколько она хороша для данной супружеской пары в данный момент существования, переживаемый ее семьей, или для двух не связанных брачными узами молодых людей, собирающихся создать семью.
К нерациональным нормам другого рода относится врожденное убеждение, присущее практически любому человеку, в любом уголке мира, что он должен добиться своей цели, независимо от того, живет ли он один или находится в браке. Он просто должен преуспеть! Или: ее спутник должен быть добрым и благородным, особенно если он — ее муж. С жильем и финансами все должно устроиться само собой и преотлично. У всех у нас в запасе множество подобных “должен” и “должно быть”. Легко представить горечь разочарования, когда эта убежденность рухнет перед реалиями жизни. Нам часто приходится объяснять своим клиентам: “Давайте считать, что было бы желательно добиться успеха в жизни и заслужить одобрение своей семьи, чтобы они были к вам добры и участливы и чтобы все было в порядке со здоровьем, деньгами и всем прочим. Но почему все должно так быть? Почему вы непременно должны получить то, что хотите?” Стоя на когнитивных позициях, мы используем научный метод, когда просим клиентов доказать, или обосновать, почему все должно быть именно так. Мы заставляем их воздействовать на мир собственных эмоций, негативных представлений, особенно на чувства ненависти, ярости и мести, которые разрушили не одну семью. Мы показываем клиентам, как работать поведенчески над своим дисфункциональным поведением, с его глупостью, стремлением избегать неприятного, промедлениями и затягиваниями, зависимостями, такой, например, как алкоголизм. Успех не всегда нам сопутствует, но, по крайней мере, мы пытаемся что-то предпринять.
Витакер: Позвольте мне привести пример, когда язык, слово дают возможность косвенных умозаключений. Был задан вопрос: что делать, если терапевт сталкивается с иррациональной семьей? За всю свою жизнь я еще не встречал семью, которая не была бы иррациональной.
Вопрос: Позвольте вернуться к первому вопросу. У нас в Калифорнии существует закон, который обязывает доводить до сведения органов правосудия любой случай жестокого обращения с ребенком. При работе с родителями иногда выясняются факты насилия по отношению к беспомощному младенцу. По закону, я должна сообщить об этом в соответствующие органы. Но тем самым я разрушаю установившийся между нами терапевтический контакт. Что бы вы посоветовали?
Витакер: Тут возможно одно из двух. Либо постарайтесь получить информацию до начала работы с семьей и предупредите их о том, что вынуждены сообщить обо всем в полицию. Если работа уже началась, откажитесь от дальнейших встреч и посоветуйте клиентам обратиться к другому терапевту, поскольку по закону вам придется их выдать.
Вопрос: Хотелось бы, чтобы члены президиума прокомментировали такой ваш терапевтический прием, как откровенность и самопризнания перед клиентом. В каких случаях вы решаетесь к нему прибегнуть?
Эллис: С этим надо быть очень осторожным. На мой взгляд, не стоит доставлять себе такого удовольствия, рассказывая о своей жизни все, что, может, и хотелось бы рассказать, даже если вопросы клиентов звучат прямо. В мою бытность психоаналитиком пациенты частенько спрашивали: “Вы женаты?” или “А сколько у вас бывает интимных встреч с женщинами в течение недели?” и т.п. Я всегда прибегал к старому психоаналитическому трюку, отвечая встречным вопросом: “Откуда у вас такой интерес?” Это выручало, хотя в принципе я мог бы и ответить, не вдаваясь, конечно, в пикантные подробности. Будучи в первую очередь терапевтом, я понимаю, что какие-то из моих ответов могут травмировать отдельных клиентов. Но я говорю о себе гораздо больше, чем другие психотерапевты, потому что меня не волнует, что будут думать обо мне клиенты. Я достаточно рациональный человек, поэтому могу отслеживать свои самопризнания и никогда не бываю откровенным до конца.
Сатир: Когда мы были детьми, нам удавалось получить ответ далеко не на все интересующие нас вопросы. Вот люди и утоляют оставшееся с тех пор любопытство, а психотерапия — одно из самых подходящих для этого мест. Что касается меня, то я нередко использую собственный опыт, чтобы подсказать клиенту новое видение проблемы или новый вариант ее решения. Рассказывая что-нибудь из своей жизни, я часто прибегаю к шутливой форме, чтобы снять возникшее напряжение или дать понять клиенту, что, возможно, стоит как-то иначе взглянуть на то, что кажется сейчас таким невыносимым бременем.
Витакер: Я сам бываю очень увлечен процессом терапии и часто предупреждаю своих клиентов: “Знаете, я ведь все это делаю не потому, что стараюсь помочь вам, на самом деле я и сам стараюсь расти, так что вы не очень-то верьте всему, что я здесь говорю”. Но мне кажется чрезвычайно важным то, что сказал Эллис. Не надо самому себе намыливать веревку. Пациенты не обязаны хранить конфиденциальность. Все, что вы говорите, может стать достоянием гласности, и об этом надо помнить. Безусловно, существуют определенные границы, в пределах которых следует уважать свои ассоциации, импульсы, фантазии.
Корни причины, в силу которой эта проблема так волновала З. Фрейда, на мой взгляд, надо искать в том, что у него не было хорошего психотерапевта. В противном случае он вряд ли бы опасался, что, чрезмерно раскрывшись, терапевт может превратиться в пациента. Вполне возможно делиться с клиентом, не становясь при этом объектом лечения, но если вы чувствуете, что начинаете по-отечески опекать клиента, как родное дитя, следует обратиться к психотерапевту или работать в паре с коллегой.
Кстати о работе в тандеме с другим терапевтом и о замечании Эллиса, что это стоит денег. Здесь мне очень повезло, я работал с ко-терапевтами, причем нередко — на протяжении всего курса лечения, хотя это и не всегда обязательно. На самом деле можно даже обойтись и воображаемой фигурой, хотя возможность десятиминутного обсуждения случая с настоящим живым коллегой примерно в начале второй сессии иногда бывает критически важной. Именно так и делает в своей глубинке один мой знакомый психотерапевт из штата Миннесота. Когда дела заходят в тупик, он просит секретаршу соединить его с Минухиным (а Витакера никогда не зовет). Через какое-то время она сообщает, что Минухин на проводе. “Сэл, это Джо. У тебя есть минутка?”. Ответа он, естественно, не получает, потому что никто с ним и не говорит. “Дело вот в чем. Я тут работаю с одной семьей. Мы уже встречались пять раз. Муж — самовлюбленный нахал, жена — типичная дойная корова для детей, да похоже, и для мужа. Прямо не знаю, что делать. Вряд ли что-нибудь получится. Что ты говоришь? Мне не следует с ними встречаться? Месяца три? Да нет, Сэл, это очень милые люди. Ты действительно так думаешь? Уж не поссорился ли ты со своей женой Пат? Ты в самом деле говоришь об этом деле? Хорошо, а что будет через три месяца, Сэл? Встретиться еще два раза и позвонить тебе еще раз? Иной раз чувствуешь себя хуже некуда, ты понимаешь. Хорошо, так и буду действовать. Громадное тебе спасибо. Пока, пока”. Вот так уж четыре года “консультируется”. Пациенты просто должны знать, что не стоит видеть в вас единственного и беззаветно любящего родителя, у вас — своя жизнь, свой круг общения, свой мир, к которому они не принадлежат и в который их не следует впускать.
И. Польстер: Еще два слова о самооткровениях. Я согласен, что здесь нужно знать меру. Но рассказывая что-то сокровенное о себе, вы как бы даете понять клиенту, что его проблемы — частица и вашей жизни. Так возникает более тесная связь. Хочу отметить еще один момент. Иногда приходится слышать: “Мы в неравном положении. Я о себе говорю все, а вы ничего”. Пару раз я принял эту жалобу всерьез, но когда начал говорить о себе, быстро понял, что клиентов интересует совсем не это.