Зоопсихология / В. А. Вагнер От рефлексиии до инстинктов

В.А. Вагнер

ОТ РЕФЛЕКСОВ ДО ИНСТИНКТОВ

МОГУТ ЛИ ИНСТИНКТЫ ИЗМЕНЯТЬСЯ ПОД ВЛИЯНИЕМ

МОРФОЛОГИЧЕСКИХ ПЕРЕМЕН?

Возникновение и развитие инстинктов, совершаясь по тем же законам, что и морфологические признаки, в большинстве случаев имеют свою независимую историю и свои независимые пути движения. Из того же обстоятельства, что изменения эти большею частью совпадают друг с другом, отнюдь еще не следует, чтобы совпадение это всегда было следствием соответствующих влияний изменившихся инстинктов на морфологические признаки, или наоборот.

Совпадения изменений могут явиться простым следствием естественного отбора, поддерживающим формы, у которых целесообразное изменение в области психики сопровождается соответствующими изменениями в области морфологии. Случаи, когда эти пути расходятся, наблюдаются очень редко, потому что отбор только при исключительно благоприятных случаях может поддержать такие явления, когда перемены психические расходятся или не соответствуют переменам физическим, так как такое расхождение большею частью должно быть невыгодным для тех форм, у которых оно получило место.

Как бы, однако, ни было мало число этих случаев, оно есть, и оно-то именно и указывает нам на возможность независимого возникновения и развития психических и морфологических признаков в виде двух параллельных рядов, то совпадающих, то не совпадающих друг с другом. Есть основание думать, что такой способ возникновения и развития сказанных признаков является господствующим, хотя и наблюдается весьма редко и кажется исключением из правила. Допущение совершенно независимого возникновения особенностей морфологических и психологических не исключает возможности для них оказывать друг на друга известное влияние в своем дальнейшем развитии.

В обоих случаях определенные морфологические и психологические признаки целесообразно совпадают, вследствие чего и удерживаются отбором. вопрос о том, которой из двух перемен принадлежит инициатива и что чему предшествует, морфологические — психологическим или последние — первым, утрачивает всякое значение: может случиться и то и другое, как может не случиться ни того ни другого. Какие бы перемены в области морфологии или психологии ни произошли — они сами по себе еще не вызывают соответствующих перемен, — первые во вторых, вторые в первых, они cоставляют только фактор, при наличии которого естественный отбор удержит

соответствующую перемену, если таковая произойдет.

МОГУТ ЛИ ИНСТИНКТЫ ИЗМЕНЯТЬСЯ ПОД ВЛИЯНИЕМ

ПЕРЕМЕН ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ?

Многочисленные и точные наблюдения с несомненностью устанавливают, что разумные способности не только могут подавлять или угнетать инстинкты, но в течение ряда поколений проявление инстинктов, таким образом подавляемых разумными cпособностями, вовсе не наблюдается.

У высших позвоночных, разумные способности которых могут подавлять деятельность инстинктов из поколения в поколение и в течение неопределенно долгого времени, возможность изменения инстинктов под влиянием этого фактора ничьих сомнений не возбуждает.

Замена первоначального инстинкта новым явилась не следствием индивидуального приобретения новых знаний (при помощи разумных способностей), которые по традиции, передаваясь потомству, превратились сначала в привычку, а затем в инстинкт; замена эта произошла путем искусственного отбора естественным путем прокидывающихся признаков, если они желательны, и устранением тех, которые нежелательны. Если это так,— а в правильности этого заключения нет основания сомневаться, — то ясно, что и в условиях свободной жизни возможны такие же процессы, с тою лишь разницей, что искусственный отбор там заменяется естественным.

Образование новых инстинктов, по мнению одних ученых, происходит путем медленного накопления новых признаков; по мнению других, они возникают внезапно, путем так называемых мутаций. Между этими мнениями, однако, нет той пропасти, которую хотели в них видеть крайние представители обеих точек зрения. Примером новообразования инстинктов путем медленного накопления признаков могут служить случаи, когда колебания инстинктов заходят за пределы шаблона.

Развитие этих уклонений находится как раз в таком положении, в котором их уже нельзя признать достоянием небольшого числа исключений; но они далеки еще и от того состояния, при котором определялась бы разновидность. Это образчик того пути возникновения и развития инстинктов, каким предполагал такое возникновение Дарвин, т.е. медленное накопление полезных признаков, прокидывающихся без участия сознания (без целепонимания) в различных направлениях и удерживающихся отбором в том из них, которое полезно виду в его борьбе за существование. Совершенно аналогичное явление мы имеем в инстинктах и позвоночных животных.

Представим себе теперь, что колебания одного из указанных инстинктов в одну сторону увеличиваются, а в другую — уменьшаются; тогда средняя будет уже не там, где она проходила, а в некотором другом месте. Таким образом колебания инстинктов в одну сторону, медленно накопляясь, в конце концов могут привести к образованию нового инстинкта.

Между медленным накоплением признаков, или, как этот процесс обозначается — между флюктуацией и внезапным их образованием — мутацией, резкой грани нет. И тот и другой процесс в конце концов совершается толчками, в первом случае — незаметно-малыми, во втором — резкими и определенно выдержанными; первые из этих процессов можно сравнить с обычным движением минутной стрелки часов, второй — с тем движением этой стрелки, которое совершается сразу от одного деления к другому. Периоды образования мутаций сменяются периодами внутренних изменений, подготовляющих новый период усиленного образования новых форм. Этот подготовительный период, по существу своему, представляет явление, совершенно аналогичное медленному накоплению признаков, с той разницею, что процесс флюктуации может быть прослежен во внешних проявлениях, а подготовительный процесс мутаций во внешних действиях не проявляется.

Таким образом на вопрос: могут ли разумные способности своим влиянием на инстинкты не только изменять их за период индивидуальной жизни без надежд на наследственность новообразующихся признаков, но и создавать наследственно передаваемые перемены, я отвечаю утвердительно, на первый вопрос с оговоркой: в связи и зависимости от уровня развития разумных способностей данной группы животных; на второй вопрос с оговоркой: разум может создавать новые признаки инстинкта не в качестве фактора, способного вызвать эти признаки, а в качестве фактора, способного оказать поддержку независимо от него возникающим признакам, если последние совпадают с его линией поведения.

ОБЩИЕ ВОПРОСЫ, ВЫДВИГАЕМЫЕ ИЗУЧЕНИЕМ ИНСТИНКТОВ

Вопросов этих много; я остановлюсв на двух следующих:

а) Надлежит ли человеку вести борьбу с инстинктами, и если надлежит, то по всему ли фронту или только с некоторой их частью?

б) Прочны ли завоевания разума в борьбе с инстинктами?

В то время, как одни полагают, что борьба с инстинктами нужна по всему фронту, другие полагают, что ее вести вовсе не нужно; наконец, третьи занимают среднее положение: борьба, по их мнению, нужна, но не со всеми инстинктами, а лишь с некоторыми и в различной степени.

Инстинкт — это низшая животная психологическая способность: он глубоко заложен в человеческой природе, всегда готовый вырваться наружу и сказаться так, как сказывается зверь, а не человек. Инстинкт у позвоночных животных возник одновременно с разумными способностями и удержался с этими последними до наших дней. Далее: инстинкты имеют прямое или косвенное отношение к требованиям жизни, и самое их существование является продуктом такого же приспособления организмов к окружающей их среде, как и приспособления морфологические.

Для нормальной жизни организма необходимо гармоническое взаимоотношение функций составляющих его органов, а стало быть, и гармоническое взаимоотношение тех сфер нервной деятельности, из которых одну составляют инстинкты, а другую — способности разумные; в случае же столкновения между этими психологическими способностями, целесообразнее поддерживать не последние против первых, а первые против последних, ибо все, что инстинктивно дается человеку легко, доставляет ему удовольствие и не ведет за собой ошибок и разочарований; наоборот — следование указаниям разума дается с трудом, гораздо чаще доставляет неудовольствие и даже страдания, чем удовольствие, и ведет за собой бесчисленные ошибки.

Среда и условия жизни, в которых живет человек, меняются. Приспособление к новому является тем более необходимым, чем резче характер этого нового отличается от того, которому он пришел на смену. Приспособления могут совершаться в области как инстинктивных, так и разумных способностей. Но приспособления первых так же длительны, как и приспособления морфологических признаков, ибо законы перемен для тех и других одни и те же. Приспособления, достигаемые с помощью разумных способностей — индивидуальные, а не видовые — могут совершаться быстро. А так как смены условий жизни могут совершаться с большей быстротой, чем смены органических признаков, то ясно, какое огромное значение в процессе приспособления могут играть разумные способности. Для человека, которому приспособляться приходится главным образом к переменам в его общественной жизни, приспособительные перемены в инстинктах являются особенно важными, так как перемены в общественной жизни людей совершаются с быстротою, во много раз превышающей перемены в мертвой и живой природе.

Из сказанного вытекает, что столкновения и борьба между инстинктами и разумными способностями являются неизбежными, а победа разума — необходимой, так как разум первый обнаруживает совершающиеся перемены в общественной среде и на нем лежит огромная задача: изыскать пути к соответствующему приспособлению.

Третья точка зрения на вопрос о том: нужна или не нужна борьба с инстинктами? — заключается в том, что борьба нужна, но не по всему фронту, а лишь с некоторыми из них и в такой мере, в какой этого требует цивилизация. С точки зрения данных сравнительной психологии сказанную идею надо формулировать несколько иначе: борьба с инстинктами необходима во всех случаях, когда инстинкты влекут за собой констатируемые разумом вредные последствия для жизни в данных условиях времени и среды.

Случаи когда животные, обладая расходящимися психическими и морфологическими признаками, не устраняются естественным отбором, наблюдаются очень редко, так как такое расхождение большею частью невыгодно для тех форм, у которых оно получило место. Как бы, однако, ни мало было число этих случаев, оно есть, и оно-то именно и указывает нам на возможность независимого возникновения и развития психических и морфологических признаков в виде двух параллельных рядов, то совпадающих, то не совпадающих друг с другом. Скажу более: я полагаю, что такой способ возникновения и развития сказанных признаков является господствующим, хотя и наблюдается чрезвычайно редко и кажется исключением из правила.

Указанные взаимоотношения в эволюции морфологических и психологических перемен остаются таковыми же и для взаимоотношений разумных способностей к инстинктам. Наследственность благоприобретенных знаний, а стало быть, и перемен вследствие влияния разумных способностей на инстинкты у животных, ни путем опыта, ни путем наблюдений не доказана. Перемены в инстинктах под влиянием разумных способностей, как бы длительно ни продолжалось это влияние (известны случаи, когда влияние это продолжалось столетия на длинном ряде поколений) — наследственно не передаются.

Разумные способности оказывали соответствующее влияние на инстинкт страха и видоизменяли его индивидуально. Такие перемены оставались, однако, не наследственными, как бы ни был длителен период этого влияния; но если наступал момент, когда среди многочисленных уклонений инстинкта страха получало место такое, которое совпадало с требованиями разумных способностей, то естественный отбор поддерживал его, как полезный признак для жизни вида.

К сказанному остается присоединить, во-первых, что при редукции указанных достижений раньше всего исчезают позднейшие приобретения, позже всех — первичные, которые, в качестве рудимента, остаются неизменными неопределенно долгое время и после того, как перестали функционировать; а в связи с этим, во-вторых, что ликвидация модификаций инстинкта страха, если бы представилась необходимость это сделать, вследствие требования коллективной мысли, будет тем более легко достижимой, чем она дальше отстоит от первичного инстинкта.