Глава 25

Фурний ничем иным так не угодил Цезарю Августу и ничем иным не приобрел столь легкого доступа к испрошению его милостей, как при помощи тех слов, которые сказал, умоляя о помиловании своего отца, примкнувшего к партии Антония. «Ты, Цезарь,— сказал он,— обижаешь меня только тем, что заставляешь жить и умереть неблагодарным». Что иное столь свойственно благодарной душе, как не то, что она никак не может успокоиться, если не имеет даже надежды когда-нибудь вознаградить за оказанное ей благодеяние? При помощи таких и подобного рода речей постараемся достигнуть того, чтобы наше расположение не оставалось скрытым, но обнаруживалось вовне и появлялось на свет. Можно обойтись и без слов: сознание проявится в выражении лица, коль скоро мы проникнуты надлежащим чувством. Кто желает отблагодарить, тот помышляет о возвращении (благодеяния) уже в то самое время, когда (его) принимает. «Он,—- говорит Хрисипп,— подобно предназначенному для состязания в беге и заключенному ²⁸(предварительно) в особое помещение (career), должен выжидать своего времени, чтобы, по данному сигналу, устремиться вперед. И для него необходима большая поспешность, сильное напряжение, чтобы догнать человека, который его опередил».

Глава 26

Теперь следует рассмотреть, что главным образом делает людей неблагодарными: преувеличенное ли мнение о себе и врожденный всем людям недостаток восхищаться собой и всем своим или же алчность и зависть. Начнем с первого. Никто не бывает беспристрастным судьей в отношении к самому себе; отсюда происходит то, что он мнит себя всего заслужившим и все принимает как должное, считая себя при этом недостаточно оцененным по своему достоинству. «Мне оказано это (благодеяние),— говорит он,— но как поздно и после какой борьбы?

 

==44

Насколько большего мог бы я достигнуть, если бы предпочел ухаживать за таким-то или таким-то или заботиться о самом себе. Не этого ожидал я. Меня смешали с толпой: стало быть, сочли достойным малого, лучше было бы обойти вовсе».

;                      Глава 27

Авгур Лентул ",слывший примером колоссальнейшего богатства — до тех пор, пока вольноотпущенники не сделали его бедняком (он видел 4000 своих собственных сестерций: я говорю в собственном смысле, ибо не более как только «видел»),— был человеком столь же скудоумным, сколько малодушным. Будучи в высшей степени скуп, Лентул, однако, скорее тратил деньги, чем слова: такова была у него скудость речи. Хотя всем своим богатством этот человек был обязан Августу, которому (от себя) принес одну бедность, обремененную тяжестью знатного имени, тем не менее, занимая уже по своему богатству и расположению, каким пользовался, первенствующее положение в государстве, он время от времени обыкновенно жаловался на Августа, говоря, что его отвлекли от занятий и не дали того, сколько он потерял, оставив красноречие. А между тем божественный Август между прочими благами доставил ему и то, что избавил его от насмешек и напрасного труда. Алчность никому не позволяет быть благодарным, так как для нескромных надежд никогда не бывает достаточно того, что предлагается. Мы тем большего желаем, чем более нам досталось, и алчность человека, находящегося среди огромной массы богатств, становится еще более ненасытной, подобно тому как сила пламени бесконечно увеличивается, когда сильнее бывает пожар, от которого оно поднимается. Равным образом и честолюбие никому не позволяет успокоиться на той степени почестей, которая некогда была дерзкой мечтой. Никто не довольствуется назначением в трибуны, но жалуется, что его до сих пор еще не возводят в звание претора. Но и это достоинство не удовлетворяет, если не дают консульства. Да и консульство не может успокоить, коль скоро в эту должность избирали только один раз. Страсть (человека) стремится все далее, не сознавая своего блага, потому что обращает· внимание не на то, откуда получила начало, но на то, где цель ее стремления. Сильнее и могущественнее всех этих пороков зависть, которая беспокоит нас при каждом сравнении (себя с другими).