Холодная война В 2 т. Т.2 От Постадама до Мальты

Со временем в школе «ревизионистов» выделились две самостоятельные группы. По мнению «умеренных ревизионистов», холодная война явилась результатом действий отдельных представителей администрации Трумэна, которые якобы отказались от взвешенной политики Рузвельта в отношении

СССР. В то время как последний, по их мнению, стремился к прочному миру с Советским Союзом, основанному на реалистическом признании его интересов в Восточной Европе, Трумэн и его советники пытались лишить СССР завоеваний, несмотря на заключенные в годы войны соглашения. Эти «ревизионисты» считают, что проживи Рузвельт несколько дольше, ему бы удалось предотвратить холодную войну. К умеренным «ревизионистам» можно отнести: Г. Алперовитца, Дж. Бэггэли, Д. Флеминга, Д. Горовитца, У. Лафибера, Д. Ерджина.

Другая ветвь — «ревизионисты-систематики», которые доказывают, что холодную войну породила сама природа американского капитализма и ее вредное влияние на внешнюю политику США. Они отрицают влияние отдельных политиков и конкретных политических решений. Вместо этого они утверждают, что требования американской экономики вынудили правящие круги США пуститься на поиски рынков сбыта и источников сырья за пределы своей страны, прикрываясь при этом политикой «открытых дверей». Эта политика, в свою очередь, якобы привела Соединенные Штаты к конфликту с СССР и с другими странами, сопротивлявшимися американской экономической гегемонии. Таким образом, социально-экономическая система США обусловила превращение Соединенных Штатов в контрреволюционную силу послевоенной эры. «Даже благие намерения являются заложниками и плодами предшествующей американской экспансии, корпоративной экономики США, структуры американского общества, политики, традиций, так что политика постоянно становится на практике или пассивной поддержкой реакции или, в худшем случае, слепой интервенционистской силой, направленной против революции», — писал Алперовитц. «Люди, решая проблемы, делают ошибки — но «система» формирует проблемы, которые они решают; в конце концов мы приходим к выводу, что именно на систему и ее традиции

должна быть возложена ответственность». «Ревизионистысистематики» считали, что только радикальная перестройка американского общества на основе социалистических принципов приведет к окончанию холодной войны и контрреволюционной политики США. А. Дойчер, Д. Горовитц, Г. Колко и Дж. Колко, У. Лафибер, Т. Паттерсон и В. Вильямс выдвигали аргументы, сходные с взглядами «ревизионистовсистематиков» [31].

«Ревизионисты» утверждали, что при выработке целей США на послевоенный период американские политики все еще испытывали сильное влияние экономического кризиса 30-х гг.

ипоследовавшего за ним формирования замкнутых торговых блоков. Так, Паттерсон считает, что правящие круга США в 40-е гг. исповедовали идеологию «мира и процветания», которая провозглашала необходимость предотвращения насилия на международной арене, политического радикализма и мирового кризиса, что предполагало ликвидацию замкнутых торговых союзов, свободный доступ к источникам сырья, благоприятные условия для иностранных инвестиций и максимально активную внешнюю политику США. Горовитц выражается более жестко, утверждая, что руководители Соединенных Штатов считали, что мир должен быть создан по образу и подобию Америки.

«Ревизионистская школа» утверждает, что после Второй мировой войны главная цель американского правительства заключалась в восстановлении довоенного статус-кво. По мнению Дж. Колко и Г. Колко, 40-м гг. были присущи две отличительные черты:

—во-первых, «местные политические силы, с которыми Соединенные Штаты связывали свои планы, были гораздо слабее выдвигавшегося левого движения, усиливавшегося в условиях разочарования и голода народов Европы»;

—во-вторых, «только Соединенные Штаты были способны оказывать сопротивление этим более мощным силам перемен

иреволюции, которым дала толчок война». Они полагают, что для того, чтобы преградить путь этой революционной волне, американские политики вынуждены были выступить в роли «Меттернихов ХХ века». Они доказывают, что на протяжении всего послевоенного периода Соединенные Штаты вели

безуспешную борьбу против революционных и национальных движений [32]. Многие «ревизионисты» связывают напрямую американское поведение периода 40-х гг. и политику США в отношении Вьетнама и Центральной Америки.

В отличие от историков, принадлежащих к «ортодоксальному» направлению, которые подчеркивают благожелательный и пассивный характер американской политики в Восточной Европе, «ревизионисты» считают, что агрессивные американские действия в основном объясняют советское поведение в регионе. Правящие круги США требовали установления режимов, отвечавших американским интересам, и рассматривали односторонние шаги СССР в Восточной Европе как угрозу. «Ревизионисты» доказывают, что американские государственные деятели стремились к воссозданию традиционных экономических отношений между этим регионом и остальным миром, отношений, в которых восточноевропейские страны выступали бы в «статусе полуколониальных стран». Они утверждают, что американские разработчики планов послевоенного устройства полагали, что интересы Западной Европы — области, где бизнесмены США надеялись приобрести наиболее активных потребителей, требовали открытия восточноевропейских рынков. Вашингтон также полагал, что экономическое проникновение США в Восточную Европу будет способствовать усилению их политического влияния.

Обе группы «ревизионистов» констатируют, что, к несчастью для американских лидеров, советские руководители предотвратили переход своих восточноевропейских соседей под власть проамериканских режимов. Народы Восточной Европы противодействовали американским планам и боролись за проведение революционных социальных преобразований. Слабость демократических традиций в этих странах затруднила установление либеральных режимов. Обе группы историков считают, что американские правящие круги проникались все большей агрессивностью по мере того, как СССР и страны Восточной Европы разрушали планы США на послевоенный период.

Если «ортодоксальные» исследователи полагают, что в период 40-х гг. агрессивный Советский Союз заставил Запад занять

оборонительные позиции, то «ревизионисты» доказывают, что, напротив, именно Вашингтон владел стратегической инициативой, а Москве не доставало сил, чтобы представлять собой реальную угрозу интересам Запада. Американцы создали сеть военных баз вдоль советских границ, обладали атомной бомбой и другими мощными видами оружия, опирались на самую развитую в мире экономику, главенствовали в Организации Объединенных Наций и других международных организациях и могли эксплуатировать ресурсы Японии и Западной Европы. Поэтому советское правительство, которое вначале предприняло значительное сокращение своих вооруженных сил, стало укреплять их в ответ на угрозу враждебных действий со стороны Запада. По словам Вильямса, Соединенные Штаты были сильнее СССР в послевоенный период. Поэтому американские лидеры несут главную ответственность за отношения сверхдержав в 40-е гг. Анализируя попытки США использовать накопленный экономический и военный потенциал, Вильямс приходит к выводу, что «именно решение Соединенных Штатов подкрепить своей устрашающей мощью традиционную политику «открытых дверей» привело к холодной войне».

Сложившаяся враждебность к СССР народа США была результатом намеренной кампании правительства, призванной убедить американцев в необходимости поддержки высоких военных расходов и агрессивной политики администрации. По словам Лафибера, «общественное мнение и конгресс следовали за политикой президента и государственного департамента, а не формировали ее» [33]. Паттерсон утверждает, что американские руководители использовали антикоммунизм как инструмент, узаконивающий их позиции.

Отдельные представители этой школы считают, что сразу после войны советские руководители искали дружественных отношений с Западом, поскольку их главной задачей было обеспечение экономического развития и безопасности СССР.

Советское правительство даже принесло в жертву этим целям зарождающиеся революции и коммунистические организации в других странах (например, в Греции). «Политика Сталина не была политикой человека, мыслившего лишь критериями мировой революции, — считает Д. Ерджин. — Истина заклю-

чается в том, что внешняя политика Советского Союза была зачастую груба и отвратительна, иногда противоречива, но обычно осторожна и прагматична. СССР действовал как традиционная великая держава, стремящаяся к увеличению мощи в соответствии с историческими целями России, поддерживающая сферы влияния, секретные договоры, союзы великих держав и другие методы и нравы «старой дипломатии» [34].

«Ревизионисты» утверждают, что первоначально Москва вовсе не была настроена превращать эти страны в коммунистические, пока цели СССР могли быть достигнуты другим способом. Большинство «ревизионистов» полагают, что советское правительство в действительности прежде всего добивалось проведения земельной реформы, ослабления влияния католической церкви, национализации крупных промышленных предприятий и банков. Эти меры рассматривались как необходимые для «подрыва власти фашистских элементов, примкнувших к Гитлеру в агрессии против России». Да, советские руководители иногда прибегали к жестоким мерам, но, по словам Ерджина, «географическое положение Советского Союза, по сути, предопределяло цели его внешней политики в Восточной Европе — создание из этого региона и сферы влияния, и щита. Что же еще можно было ожидать?»

По мнению «ревизионистов», попытка Советского Союза установить дружественные отношения с Западом не имела успеха, потому что английские и американские политики ошибочно приписывали СССР стремление распространить коммунизм за пределы своих границ. Результатом такого ошибочного восприятия была выработка руководителями Англии и США агрессивной тактики, которая в соединении с подобными же шагами местных политиков и различных эмигрантских правительств вынудила Сталина отказаться от собственной умеренной политической линии и взамен принять меры по укреплению влияния СССР в Восточной Европе.

К началу 70-х гг. США и СССР четко обозначались как соизмеримые по мощи сверхдержавы, между ними был достигнут военно-стратегический паритет, основанный на «гарантированном взаимном уничтожении». Эта новая геополитическая реальность вызвала и изменения в западной историографии.

Появилась еще одна школа — «постревизионисты». Авторы, принадлежащие к этому направлению, большую часть своих усилий отдали опровержению позиций других школ. Они отвергали утверждение представителей «ортодоксального» направления о том, что послевоенные цели СССР были безграничны и проникнуты революционным духом.

Э. Депорт доказывает, что советские руководители были готовы на торг в отношении некоторых своих целей. Эти цели включали: обеспечение «безопасных рубежей»; создание «дружественных» государств вдоль своих границ; гарантии того, что Германия не будет больше нести угрозу СССР; сотрудничество со своими основными союзниками; стремление к признанию границ Советского Союза и сферы его влияния со стороны других великих держав.

В. Мастны также приходит к выводу, что послевоенные цели

СССР отличались гибкостью и менялись с течением времени. По его мнению, «Сталин не был Гитлером; он был готов умерить свои устремления, если бы натолкнулся на твердый отпор». Мастны считает, что вначале Сталин ставил перед собой определенный минимум целей и лишь затем, по мере укрепления военных позиций СССР и появления свидетельств нежелания западных держав вмешиваться, его цели расширились. Он доказывает, что советский лидер «не допускал влияния идеологических предпочтений на свою политику [35]. Г. Лундестад считает, что советская политика в Восточной Европе зависела от положения каждой конкретной страны. «Чем ближе находилась страна к СССР, тем с большей настойчивостью добивалась Москва контроля над политическими изменениями

вней» [36].

Вто же время «постревизионисты» соглашаются с рядом положений «реалистической» школы. К примеру, они сожалеют, что Англия и США не смогли выработать общей политической линии по отношению к СССР. У. Таубман замечает, что «стремление США к сотрудничеству усиливало, а не развеивало укоренившуюся в Советах подозрительность; более того, это стремление способствовало возникновению у Сталина желания добиваться своих целей за счет Запада, с чем в конечном счете Соединенные Штаты примириться не могли». А. Улам

считает, что проблема американской дипломатии была в том, что она отличалась чрезмерной грубостью: «То, что страна, сознававшая свою силу и уязвимые места своего главного партнера, имела в своем распоряжении значительное число других средств и путей, кроме заявлений и открытых угроз, дошло до американских дипломатов лишь позднее».

Американским политикам не удалось осознать необходимость выбора между принципом самоопределения в Восточной Европе и их стремлением поддерживать хорошие отношения с Советским Союзом. «Постревизионисты» утверждают, что любое свободно избранное правительство в такой стране, как Польша или Румыния, неминуемо было бы антисоветским. Улам пишет: «Сферы влияния в понимании, присущем ХIХ в. и с точки зрения Черчилля, означали, что данная страна, находящаяся в сфере влияния великой державы, при проведении своей внешней и оборонительной политики принимает во внимание интересы великой державы. Но решающее влияние коммунистов в правительствах Румынии, Польши и т.д. должно было означать гораздо больше, так как оно подразумевало постепенный отказ от гражданских свобод, определенную социальную и экономическую политику и, в конце концов, фактически, хотя, может быть, и не по форме, однопартийное государство» [37].

«Постревизионисты» подвергают сомнению аргумент «реалистов» о том, что биполярное распределение сил, сложившееся после Второй мировой войны, в совокупности с вакуумом власти, возникшим в результате разгрома Германии, неминуемо вело к нарастанию напряженности в советскоамериканских отношениях. «Вакуум власти в Центральной Европе, вызванный крахом Германии, сделал конфронтацию между Россией и США возможной, но не неизбежной», — замечает Дж. Гэддис [38].

«Постревизионисты» признают, что «историки-ревизиони- сты» внесли важный вклад в наши знания о происхождении холодной войны. Такер согласен с аргументом «ревизионистов» о том, что американская внешняя политика в 40-е гг. не была по-настоящему многосторонней, потому что правящие круги США продолжали отстаивать особую сферу влияния Америки

в Западном полушарии и рассматривали ООН как полезный инструмент в достижении своих послевоенных целей. СССР имел право на преобладающее влияние в Восточной Европе, а советские руководители могли рассматривать некоторые акции Соединенных Штатов — такие, как, например, «план Маршалла» и возрождение германской мощи под руководством Запада — как угрозу. Более того, они подчеркивают, что Соединенные Штаты являлись в 40-е гг. самой могучей страной и что СССР не был тогда источником военной угрозы американским интересам.

Большинство «постревизионистов» тем не менее подвергает сомнению изображение политики США как агрессивной, призванной укрепить американскую экономику за счет других наций. Э. Депорт доказывает, что лидеры США ставили перед собой на послевоенный период две основные цели: создание послевоенной системы безопасности, основывающейся на Организации Объединенный Наций, а не на балансе сил, и создание экономической системы, базирующейся на элементах классического либерализма, как, например, политике «открытых дверей». Он считает, что эта политика была отражением опыта, приобретенного США в 30-е гг.

«Постревизионисты» утверждают, что в ответ на предполагаемую советскую угрозу правящие круги США стремились не господствовать над некоммунистическим миром, а создать независимые центры силы, которые могли бы сдерживать экспансионизм Советов без необходимости постоянной опоры на Соединенные Штаты. Они считают, что американские руководители первоначально не рассматривали СССР как потенциального соперника. Только после нескольких международных кризисов и возникновения многих проблем, с которыми они столкнулись в своих отношениях с СССР, вашингтонская администрация пересмотрела свои первоначальные взгляды.

«Постревизионисты» отвергают одностороннюю картину формируемого сверху общественного мнения, нарисованную «ревизионистами». Они полагают, что рост осознания американской общественностью агрессивности СССР оказал подобное же воздействие на изменение взглядов правящих кругов на Советский Союз. Политика Соединенных Штатов отражала «опасение того, к чему приведет советский экспансионизм

в других, более важных районах, особенно в Западной Европе». Именно здесь на передний план выступает аспект безопасности, обычно не учитываемый «ревизионистами». «Постревизионисты» доказывают, что творцы политики в США признавали, что Москва пользуется большим влиянием в Восточной Европе, и лишь хотели, чтобы СССР демонстрировал определенную сдержанность, чтобы избежать подрыва поддержки американской общественностью внешней политики США. Они также отрицают, что советское правительство имело обоснованные причины усиливать свой контроль над Восточной Европой из страха перед Западом.

«Постревизионисты» подчеркивают, что американские политики использовали экономические средства в первую очередь для обеспечения своих политических и стратегических целей. А их экономические устремления являлись отражением желания добиться всеобщего процветания и предотвратить повторение мирового кризиса, который, как якобы считали американцы, способствует возникновению войн.

«Постревизионисты» отвергают утверждение о том, что политика Трумэна по отношению к СССР существенно отличалась от политики Рузвельта, хотя и признают, что несколько жесткий стиль Трумэна мог внушить советским руководителям такое мнение.

Оценивая меру вины за холодную войну, «постревизионисты» приходят к выводу, что конфликт «имел многообразные корни и обе стороны несут свою долю ответственности за его начало».

И все-таки в целом «постревизионисты» считают, что главная ответственность за холодную войну лежит на советских руководителях. По словам У. Таубмана, «хотя американцы и ошибались, их порицали и за то, что они делали, в равной степени как и за то, что они не делали: примиренческая позиция расценивалась Сталиным как обман или наивность, а жестокость лишь укрепляла советский имидж Америки как неисправимого врага — однако врага с такими укоренившимися пороками, что не было смысла искать с ним примирения» [39].

Главный вывод школы «постревизионистов» состоит в том, что вне зависимости от того, кто стоял во главе СССР или какой

политике следовали Соединенные Штаты, природа советской политической системы делала холодную войну неизбежной. «Имея столь огромное влияние на политику России… диктатор (Сталин), казалось бы, мог более легко избежать конфронтации, — приходит к заключению В. Мастны. — Но, в конечном счете, его руки были связаны советской системой, продуктом которой он являлся и которую он считал обязанным увековечить своими вызывающими отвращение методами; эта система была истинной причиной холодной войны».

На наш взгляд, сегодня можно говорить как об определенном переформатировании прежних школ, так и о некотором стирании границ между ними [40]. Современная западная историография интересна, многоаспектна и открыта для российских исследователей.