Г. Еллинек. «Общее учение о государстве»

дует обуздывать, как стихийную силу природы266. Иным путем, нежели естественно-правовая теория, конструирует, опираясь на античные воззрения, этическую необходимость государства Гегель, признающий государство высшей диалектической ступенью развития объективного духа и определяющий его как осуществление моральной идеи. Представляя, таким образом, объективировавшуюся нравственность, государство само по себе разумно, а с тем вместе является высшей обязанностью индивида быть членом государства267. Идея этической необходимости признания государства самым разнообразным образом варьируется затем в позднейшей литературе вплоть до настоящего времени268. Эта идея находится в тесной связи с другой подлежащей здесь нашему рассмотрению теорией, к изложению которой мы переходим.

5. Психологическая теория

На почве этого учения стоит значительная часть тех авторов, которые рассматривают государство как историческую необходимость, хотя при столь частой в политической литературе неясности и смешения понятий – это многими не сознается. Так как государство существует не рядом и не вне людей, и жизнь его проявляется всегда лишь в действиях человека, то эта историческая необходимость, познанная ясно и, стало быть, научно, может быть определена только как психологическая. Сюда относятся поэтому все те, кто определяет и тем обосновывает государство как естественное образование, продукт народного духа, исторический факт. Родоначальником всех этих учений является Аристотель в его знаменитых положениях о государственном инстинкте людей и о влиянии стремления к взаимопополнению, побуждающего людей к созиданию высших социальных образований. Психологическая теория находится в более или менее тесной связи и с другими теориями, например, естественно-правовой, поскольку последняя признает движущей силою в процессе образования государств определенные человеческие душевные движения (влечение к общению, страх). В частности же, она в новейшее время выступает в связи с этической теорией, причем исторически-психологиче- ское явление государства признается в то же время и разумным269. Исторически развившееся уже как таковое заключает в себе, по этому воззрению, этический момент – оно разумно и потому должно быть признаваемо. С другой стороны, вопрос об абсолютной разумности государства, при господствующем теперь отрицательном отношении к метафизике, по общему правилу не затрагивается более, и как философы270, так и историки имеют в виду чисто психологическое обоснование государства из обусловленного организацией человека исторически необходимого факта его существования.

Критический анализ двух последних, ныне господствующих, теорий – этической и психологической – мы дадим в связи с систематическим исследованием самой проблемы.

III. Систематическое развитие учения об обосновании государства

Критическое рассмотрение изложенных выше теорий доказывает, что все они имеют в виду обоснование не государственного общения во всем его объеме, а только одного из его элементов, именно его, над всем господствующей, принудительной власти. Ибо только в обла-

266Staatslehre oder über das Verhältniss des Urstaates zum Vernunftreich (1813), W. W. IV, стр. 434.

267Philosophie des Rechts, § 258.

268Напр., Schmitthenner, Grundlinien des allg. oder idealen Sraats-rechts. 1845, стр. 263; H. A. Zachariae, I, стр. 63; Zopfl, I, стр. 80; H. Schulze. Einleitung, стр. 153; Ahrens, I, стр. 271; Trendelenburg, стр. 330.

269Поэтому многие приверженцы этической теории могут быть отнесены и сюда. Затем Lasson, стр. 298 слл.

270В новейших системах этики Вундта, Паульсена, Гефдинга, которые ex professo должны бы остановиться на вопросе об основе государства, этот вопрос не исследуется вовсе или только затрагивается.

118

Г. Еллинек. «Общее учение о государстве»

сти этого властвования против индивидуальной воли выступает другая с притязанием определять и в случае надобности подчинить себе и даже уничтожить индивидуальную волю. Поэтому именно существование принудительной власти неизбежно вызывает вопрос: почему индивид должен мириться с ней? Указание психологической теории на присущую человеку склонность к государству не дает на него удовлетворительного ответа. Ибо из общительной природы человека можно выводить только самое общение, жизнь в обществе, но не принудительную организацию, принудительную власть. Аристотель в своем учении о возникновении государства объясняет только общество, и в его определении государства отсутствует существенный признак последнего – государственная власть271. Что каждый союз, а в особенности высший и самодовлеющий, должен обладать властью, обеспечивающей цели союза и побеждающей сопротивление членов, – он нигде не обосновывает, а предполагает само собою разумеющимся и потому не требующим доказательств. Столь же малоудовлетворительно основанное на обычном толковании аристотелевских воззрений272, часто проповедуемое в настоящее время учение о естественном, органическом происхождении государства. Ибо государственное принуждение всегда осуществляется сознательно действующими людьми и против сознательно действующих; не в бессознательно-органических, а в сознательно-произвольных актах проявляется бытие и воздействие государственной принудительной власти. Объяснять эту принудительную власть органическим государственным инстинктом представляется идеей, безусловно, превратной; инстинктивного стремления подчиняться господству не может признавать ни один психолог. Аристотель не утверждает этого даже по отношению к рабу. В действительности и приверженцы «государственного инстинкта» имеют в виду только социальный инстинкт.

Но и указания на непрерывность исторического существования государства недостаточно для разрешения нашего вопроса, ибо и учреждения, несомненно, существующие с незапамятных времен, впоследствии иногда существенно изменялись и даже совершенно прекращали свое существование. На основании исторических наблюдений, которыми располагал св. Августин, он мог выставить положение, что рабство будет существовать до тех пор, пока будет существовать земное государство. Анархистская и социалистическая философия истории не отрицают, что прошлое и настоящее подтверждают историческую необходимость принудительного государства и, тем не менее, требуют для будущего, долженствующего быть осуществленным усилиями человека, первая – уничтожения государства, а вторая – государства без принудительной власти. Психологически-историческая теория отнюдь не объясняет необходимости государственной принудительной власти. С точки зрения этой теории государство всегда было и остается исторической категорией, а последняя как таковая никогда не заключает в себе элементов обоснования. Она объясняет существование государства, но не разрешает вопроса, почему оно должно существовать.

Для того чтобы обосновать государство, это учение требует, таким образом, восполнения. Последнее не может, конечно, заключаться в том, что философ безапелляционно признает государство необходимым в силу требований разума, как это до сих пор делало большинство представителей этической теории, превращавших исторически данное или долженствующее быть достигнутым в элементы метафизического миросозерцания. Необходимость государства может быть доказываема только путем тщательного изучения существующего мира и тех людей, для которых оно предназначено. В ней невозможно убедить тех, кто принципиально отвергает мир и историческую эволюцию, т. е., например, крайних фанатиков анархизма и тех нигилистов, которые стремятся лишь к разрушению, а не к созиданию и отказываются от вся-

271! δ ’TMj, πλειόνων kωμiν kοινωνία τέλειος πόλις ^δη, πάσης ceχουσα πέρας τ Aς αUταρkείας аэς сеπος ε„πε<, γινομένη

μDν οв ν το а ζAν >νεkεν, οвσα δ П τοа ε а ζ Aν. Polit. I. 2, 1252b, 27 слл.

272Аристотель говорит I, 2, 1253а, 30, об όρμή, которая у всех направлена на образование государства. Но это есть не что иное, как социальный инстинкт, который удовлетворяется высшей формой общества; последнюю Аристотель отличает от других форм общества только по ее цели, по не по ее структуре.

119

Г. Еллинек. «Общее учение о государстве»

кого обсуждения того, что они замышляют. Их так же трудно убедить в ценности государства, как решившегося на самоубийство – в ценности жизни. Обосновать государство можно только для тех, кто принципиально признает культуру, а потому и ее условия. Какой бы крайней и враждебной государству ни представлялась их точка зрения в других отношениях, научное исследование проблемы дает следующие, неопровержимые и для них результаты.

Какая бы то ни было плодотворная человеческая деятельность возможна лишь при условии существования организаций, т. е. прочных, постоянных соединений воль. Как для общей борьбы с неблагоприятными условиями жизни, так и для совместной творческой работы всегда существовали – и непрерывно возникают вновь в пределах государственного союза – самые разнообразные и разно-ценные организации. Уже эти союзы, созданные преимущественно в силу свободного соглашения их членов, нуждаются в обладающей средствами внешнего воздействия организации для того, чтобы они могли существовать и исполнять свое назначение. При отсутствии дисциплинарной власти, хотя бы самой слабой, не может плодотворно развивать свою деятельность ни один союз, даже наименее прочно организованный, и ни одно упорядоченное собрание.

Если, таким образом, и достижение отдельных жизненных целей невозможно исключительно усилиями изолированного человека, то в еще большей мере это приложимо ко всей совокупности жизненных целей. Последние могут быть преследуемы и достигаемы индивидом лишь при условии наличности правопорядка, отграничивающего сферу свободной деятельности каждого и направляющего, в интересах общих, индивидуальную волю по заранее определенному пути. Впрочем, не одно только право представляет ограничивающую и регулирующую силу. Но все другие социальные силы, действующие в том же направлении, сами по себе недостаточны для того, чтобы обеспечить ненарушимость этих границ при всех обстоятельствах. Кто это отрицает и думает, что меновая система экономического оборота вызовет естественную, необходимо осуществляющуюся гармонию человеческих интересов или что разумный эгоизм или какой-либо другой элемент нашей психической природы поведет к тому, чтобы нормы оборота, действующие без правового принуждения273, оказались достаточными в качестве условий социальной жизни, тот, как и все утописты, имеет ложное и одностороннее представление о природе человека, оптимистически воображая человека социально совершенным и приписывая слабости человеческой природы не ей самой, а внешним условиям. Эти современные, отрицающие необходимость государственного принуждения анархические учения представляют конечный логический и практический вывод из естественно-правовой теории, которая вынуждена была выводить правовое принуждение не из воли индивида, как она это имела в виду, а из какой-нибудь другой causa remota. Если же серьезно относиться к теории, что конечной основой социальных учреждений должна служить разумная индивидуальная воля, то правовое принуждение оказывается невозможным; оно есть и всегда будет только голым насилием274. При ближайшем рассмотрении нетрудно убедиться, что человек, каким его изображает анархистская теория, представляет собой безжизненную естественно-право- вую схему человека, определяемого исключительно сознательными мотивами, с самого начала духовно-зрелого, – старого библейского Адама, нашедшего здесь свое последнее надежное

273В чем заключается различие обоих видов норм, будет указано ниже в гл. XI. Stammler, Theorie des Anarchismus, стр. 24,

иWirtschaft und Recht, стр. 125 слл., 487 слл., противопоставляет юридической норме условное правило (Konventionalregel), которое, по его теории, должно действовать лишь в силу согласия подчиняющегося правилу, – неверная конструкция неюридических социальных норм, лишающая, сверх того, все диспозитивное право характера права, превращая его в «условное правило». Из того факта, что я могу уклониться от социальной нормы, отнюдь не следует, что она действует только в силу моего сознания. Действительность таких норм, как и всех других, основана на внутреннем опыте в разных его стадиях – от простого ощущения до ясно сознанного убеждения в том, что норма обязывает, а не на возможности отрицать их действие. Stammler оперирует понятием действия (des Geltens), нигде не объясняя его. А между тем такого рода изыскания должны прежде всего критически наследовать вопрос: что такое действующее правило и каково отношение действия к воле.

274Это правильно отметил Bernatzik, Der Anarchismus, в Schmollers Jahrb. XIX, стр. 15 слл.

120

Г. Еллинек. «Общее учение о государстве»

убежище. Но на этом Адаме не тяготеет грехопадение, и он может спокойно продолжать в своих потомках свое рационалистическое существование в обществе, не знающем государства. Но и в той формулировке, которую дают этой анархистской идее социалисты, признающие государство только историческим эпизодом, она страдает тем же рационалистическим оптимизмом, усматривающим основу общества в бесчисленном множестве бесплотных манекенов с одинаковым, всегда неизменным нормальным этическим содержанием, – в выдрессированных для свободы, всегда трудолюбивых и коллективистически настроенных людях. Никакая теория не может, однако, уничтожить факта существования людей, стоящих ниже нормального этического уровня, вследствие чего и в социалистическом обществе будущего неизбежно преступление. Если бы право частной собственности на орудия производства было превращено в коллективную собственность, то все-таки существовало бы еще множество преступных вторжений в сферу личных прав и свободы, и прежде всего недобросовестное отношение к общественному труду. Социалистическое общество не могло бы, далее, обойтись без наделенных правом повелевать руководителей экономическим производством, принудительная власть которых против сопротивляющихся должна бы быть еще значительно большей, чем власть современного государства, вследствие увеличения социальной ценности индивидуальной деятельности. Все фразы о свободном обществе и уничтожении государства, столь энергично проповедуемые новейшей социалистической литературой, представляются поэтому тщетными и только затемняют для непосвященных действительное положение дела.

Но если и допустить реальную возможность организации общества, основанной материально на чистой гармонии интересов, а формально – только на неюридических нормах оборота, то и тогда принудительная власть свободного союза по отношению к индивиду приняла бы только другие, более суровые формы, чем государственное правовое принуждение275. Союз, основанный постоянно на свободной воле его сочленов, никому не давал бы притязания на принятие его в члены союза, – и поэтому многие, по какой-либо причине неугодные другим, могли бы оставаться совершенно изолированными и таким образом осужденными на беззащитность. Затем, не только каждому должно было бы быть предоставлено выступление из свободного союза, но и всем членам, которые по какой-либо причине не захотели бы продолжать сношения с определенным лицом, должно было бы быть дано право исключения его из союза: каждый мог бы во всякое время порвать союз со всеми и все с каждым. И они, без сомнения, делали бы это в тех случаях, если бы кто-либо постоянно поступал вопреки целям союза. Поэтому и союз, по своей организации не признающий господствующей власти, основанный на неюридических нормах оборота, также знал бы институт наказания, и именно наказание исключением из союза, отлучением от общества, – гораздо более суровое, чем тягчайшее из современных государственных наказаний. Это наказание отлучения служило бы санкцией добровольного подчинения другим правилам, установленным союзом в качестве условий пребывания в нем. Поэтому и такой союз имел бы свое право и свое принуждение. Если бы где-либо по общему соглашению уничтожили государство, чтобы заменить его свободным обществом, то тотчас же возникли бы вновь, в другой форме, право и принуждение, а вместе с тем и власть.

В действительности, однако, только правопорядок – как бы он ни был несовершенен в конкретном случае, не по заслугам возвышая одних в ущерб другим, благоприятствуя сильному и уделяя лишь скудную защиту слабому, – и гарантирует возможность жизни в обще-

275 Stammler, Theorie des Anarchismus, в соответствии с его учением об условной норме, обосновывает правопорядок на совершенно второстепенном моменте, – а именно на том, что при его отсутствии недееспособные оставались бы исключенными из общества. Но этот аргумент отпадает, как только мы приходим к убеждению, что действие неюридических социальных правил не зависит необходимо от согласия членов общества. Родительская любовь, гуманные убеждения, практические соображения приводят к тому неюридическому и не условному правилу, что следует заботиться о недееспособных. С точки зрения Stammler’a вообще не может быть поэтому доказано «право права». В его Wirtschaft und Recht, стр. 551 слл., он, впрочем, обосновывает уже право иначе и более соответственно как необходимое средство для общеобязательной закономерности социальной жизни людей (в частн., стр. 557).

121

Г. Еллинек. «Общее учение о государстве»

стве. При совершенном отсутствии его естественные отношения силы проявлялись бы в таких формах, которых не мог бы допустить и самый несправедливый правопорядок276. Едва ли есть истина более несомненная, чем та, что необходимым следствием отсутствия государства и права явилось бы bellum omnium contra omnes. Но в такой всеобщей войне фактически тотчас же возникли бы отношения силы и зависимости. Об этом свидетельствуют периоды наименее совершенной правовой защиты, столь частые в средние века, в особенности во время междуцарствия. Никакая сила в мире не может уничтожить различия между сильным и слабым, эгоистом и альтруистом, благожелательным и порочным, и не может поэтому подлежать сомнению, за каким из этих типов будет оставаться победа в обществе, не признающем права

ибесправном.

Кэтому присоединяется еще, что всякая уверенность в будущем – это необходимое условие социальной деятельности – возможна только на основе права. Предусмотреть хотя бы с некоторой степенью достоверности влияние эгоистических или альтруистических мотивов на других индивидов невозможно вследствие бесконечного разнообразия индивидов в этическом отношении, не замечаемого только доктринерами. Только право и гарантирующая его господствующая власть могут сузить это разнообразие так, что является возможность с некоторой точностью предвидеть в сношениях с другими людьми социальный характер их действий. Провозглашенное естественным правом первоначальное равенство людей в действительности осуществляется лишь в правовом общении в том направлении, что всякий может допустить, что и другой, в такой же мере как он сам, подчинен правовой норме и правовому принуждению. Кто не живет, таким образом, верою в то, что слепо действующие инстинкты или всеобщее моральное совершенство лучше гарантировали бы совместную жизнь людей, чем право, должен признать необходимость права. Животное или Бог – эта старая аристотелевская альтернатива во все времена применима к существу, которое по своей природе было бы чуждо государству.

Вопрос об основе государства существенно совпадает, таким образом, с вопросом об основе права277. На этот старый и вечно новый вопрос был дан верный ответ уже несколько тысячелетий тому назад. Не найдено еще лучшего решения проблемы, чем данное ей Аристотелем в том месте его «Политики», где он с никем не превзойденной глубиною выяснил природу человека: «Подобно тому как человек, находя свое завершение в государстве, является лучшим из всех созданий, он, будучи оторван от закона и права, превращается в самое худшее из них. Всего опаснее вооруженное бесправие. Человек от природы вооружен способностью быть разумным и добродетельным, но легко может пользоваться этими данными и в противоположном направлении; и поэтому человек без добродетели – самое дикое и нечестивое создание, худшее, чем все другие, в его пороках и невоздержанности. Справедливость же (противоположность этому опасному бесправию) связана с государством; ибо право есть не что иное, как порядок государственного общения, и свои определения оно создает в соответствии с понятием справедливого»278.

Если таким образом возможно научное обоснование государства, то из этого отнюдь не следует заключить, чтобы можно было вывести из какого-либо общего принципа как единственно обоснованную какую-либо определенную форму государства или распределение в нем функций властвования. Именно потому, что политические и социальные парии и их теоретические апологеты всегда склонны прибегать к такого рода учениям, серьезная наука должна отказаться от подобных попыток. Всеобщий идеальный тип государства можно строить только на

276Merkel, Jurist Encyklopedie, стр. 21, справедливо замечает, что конкретное право всегда заключает в себе некоторую примесь несправедливости.

277Если право и возникает не только в государстве, то все же всякое правообразование всегда предполагает существование высшего, властвующего и правового союза. Здесь следует иметь в виду то, что изложено было выше о динамической природе понятия государства.

278Pol. I, 2, 1253а, 31 слл.

122

Г. Еллинек. «Общее учение о государстве»

основе метафизических принципов, относительно которых взгляды всегда будут расходиться. Всякое же отдельное конкретное государство является продуктом исторических сил, действие которых можно понять, но никогда нельзя представить абсолютно разумным и потому вообще истинным. За практической политикой и стремлениями партий сохраняется их право изменять существующее, политическая наука может и должна пролагать путь улучшениям. Наука же, которая придает партийным притязаниям абсолютное значение, возводит в рационалистическую категорию какой-либо эмпирический тип государства и признает его общеобязательным, извращает свое назначение. Она не убеждает еще не убежденных и вместо ожидаемого одобрения порождает нежелательную оппозицию, как это признает всякий, кто исследовал внутреннюю связь политических теорий в их историческом чередовании и таким образом убедился, что всякий апофеоз каких бы то ни было государственных порядков тотчас же вызывал самую резкую критику и стремление рационализировать противоположные порядки.

Обоснование государства всегда может поэтому иметь в виду только существующее и будущее государство. Прошлое является для нас уже историческим фактом; доказывать, что оно должно быть признаваемо, – напрасный труд. Метафизическая спекуляция может объяснять прошлое как разумное или естественно-необходимое, индивид может судить только с точки зрения его этического сознания и никогда не признает фатально неизбежными бесчисленные страдания человечества, вытекавшие из социальных отношений прошлого, без сомнения, в значительной мере по вине самого чело-века. Характерно, что философия истории Маркса – Энгельса, отвергающая государство pro futuro, стремится обосновать его в прошлом и таким образом, с одной стороны, исключает всякую возможность моральной оценки прошлого, а с другой – признает, однако, подлежащим устранению то, что in praeteritum должно быть признаваемо. Будучи последовательной, такая теория должна бы и для будущего отвергнуть возможность каких бы то ни было практических требований, предъявляемых к воле. Ибо если в истории господствует независимая от каких бы то ни было индивидуальных решений, стоящая по ту сторону добра и зла железная необходимость, то это необходимое само проложит себе путь и не нуждается ни в каком признании со стороны индивида.

Но такое воззрение приводит нас к старым, давно известным метафизическим теориям, достигшим кульминационного своего пункта в диалектике Гегеля. Кто изъемлет индивида из исторического процесса, тому легко совершенно отказаться от рассмотренного здесь вопроса, так как субстанция, мировой дух, или как бы ни назвать то великое х, исполняют свое назначение, возвышаясь над человеком и его психикой. Но если, несмотря на то, все такого рода системы заключают более или менее ясную теорию обоснования социальных учреждений, то это служит верным доказательством того, что никаким мудрствованием нельзя обойти этого вопроса или упразднить его.

Если государство обосновано для настоящего или будущего, то в этом заключается в то же время требование, чтобы оно наполнило свое существование каким-либо материально обоснованным содержанием. Но в своем конкретном виде, во всей полноте своего исторического бытия государство может быть обосновано только теми целями, которые оно осуществляет. Таким образом, учение об основании государства приводит нас к его необходимому дополнению: учению о целях государства.

123