1. Охарактеризуйте фрагмент из Законов Ману с исторической и современной точек зрения.

2. Гуго Гроций: о справедливости при назначении наказания.

Становление буржуазного мировоззрения связано с гуманизацией права, со стремлением выявить справедливые основания правоохранительной деятельности государства, поставить на научную почву изучение преступления и наказания. Не личное усмотрение правителей должно господствовать в части определения преступности и наказуемости деяния. Необходимы научные, разумные, справедливые основания в определении понятия, признаков, видов противоправных деяний, что служит основанием определения соразмерности в их наказании.

Подробное рассмотрение проблем наказания Гуго Гроцием (довольно объемная глава ХХ книги второй «О праве войны и мира», 1625 г.) обусловлено общим замыслом всего труда. Теоретические вопросы юридической ответственности служат основанием для выводов при анализе допустимого противоправного поведения и наказания за него в отношениях между государствами.

По Г. Гроцию наказание есть перенесение зла, причиняемого за совершение злодеяния, право наказывать возникает из правонарушения лица. Г. Гроций, приводя в подтверждение своих взглядов мнения некоторых античных и средневековых авторов, подчеркивает договорную природу наказания.

При осуществлении наказания необходимо четко определиться с его целями. Не может быть целью наказания месть, отмщение, удовлетворение чувства обиды, возникшего у потерпевшего. Доказательству этого тезиса Г. Гроций в традициях своего и предшествующего времени уделяет особое внимание. Цели наказания, по Г. Гроцию, состоят в возмездии правонарушителю и его «вразумлении», в охранении как потерпевшего, так и всех от возможных посягательств со стороны преступника в будущем. Рассматриваются и иные принципиальные проблемы назначения наказания.

Гуго Гроций. О праве войны и мира. Три книги, в которых объясняются естественное право и право народов, а также принципы публичного права

[Книга вторая. Глава ХХ. О наказаниях] I. Определение и происхождение наказания.

1. … Наказание в общем значении слова есть перенесение зла, причиняемого за совершение злодеяния. Ибо хотя в качестве наказания имеют обыкновение подвергать работам, тем не менее такого рода работы рассматриваются только как принудительные и оттого их следует относить к страданиям. Те же стеснения, которые испытывают некоторые по причине заразной болезни, телесного увечья или иной немощи, в большом количестве указанных в еврейском законе, и от удаления вследствие этого от общения и должностей, не являются собственно наказаниями, хотя в силу некоторого сходства и при злоупотреблении словами называются этим именем. …

3. Сказанное нами о наказании в собственном смысле слова, а именно – что оно есть воздаяние за преступление, отмечено также Августином в словах: «Всякое наказание, поскольку оно справедливо, есть возмездие за преступление». …

II. О том, что наказание преследует цель исполнительной справедливости, и о том, каким образом это происходит.

3. …Верно то, что в наказании прежде всего сама по себе осуществляется исполнительная справедливость, потому что ведь тот, кто наказывает, чтобы наказывать правильно, должен иметь право наказывать, а это право возникает из правонарушения преступника. А в таком деле есть нечто сходное с природой договоров, ибо подобно тому как тот, кто продает, даже если он не говорит ничего в подробности, тем не менее считается обязанным ко всему, что составляет естествен­ные следствия продажи, так и тот, кто совершит по своей воле преступление, признается обязанным подвергнуться наказанию, потому что тяжкое преступление не может остаться безнака­занным; отсюда - если кто прямо пожелает согрешить, тот тем самым готов и подвергнуться возмездию. В этом смысле некоторые императоры говорят: «Ты сам подверг себя этому наказанию». И те, кто принимают какое-нибудь преступное намерение, по своим заслугам и несут наказание, то есть, так сказать, добровольно согласны терпеть по заслугам наказание. У Тацита («Летопись», кн. XII) о женщине, которая сочеталась с рабом, говорится, что она согласилась и на рабство вместе с тем, потому что так было установлено в наказание за такой поступок.

4. Михаил Эфесский в комментарии на пятую книгу «Этики Никомаха» Аристотеля пишет: «Некоторого рода передача и принятие есть то, что составляет природу договоров; и тот, кто похитил вещь или что-нибудь иное, за это несет наказание». Он же далее пишет: «Договором у древних называлось не только взаимное соглашение, но и то, что было воспрещено законами».

III. Наказание по природе не причитается определенному лицу, но возможно добиваться наказания, в пределах естественного права, тому, кто не совершил соответствующего преступления.

1. Но субъект этого права, то есть тот, кому принад­лежит право, не определен самой природой. Ибо ведь разум предписывает, что злодеяние должно наказывать, но не указывает, кто должен наказывать. По природе представляется наибо­лее целесообразным, чтобы наказывал тот, кто поставлен на­чальством; тем не менее это отнюдь не доказывает, что так необходимо во всех случаях, если только названием начальства не пользуются в том смысле, что тот, кто совершает злодеяние, тем самым считается низшим по отношению к любому другому, как бы исключенным из круга людей и вступившим в круг зве­рей, подвластных человеку.

Такой взгляд высказан некоторыми богословами (Фома Аквинский, II, II, вопр. 64, ст. 1; Каэтан, на это произведение). Демокрит пишет: «Природе сообразно, чтобы лучший повелевал худшим». И Аристотель («Политика», кн. VII, гл. XIV) говорит, что худшее предназначено служить лучшему как в царстве при­роды, так и в искусственных образованиях.

2. Отсюда следует, что по крайней мере преступник не должен быть наказан одинаково виновным преступником. С этим связано речение Христа: «Кто из вас без греха (то есть без подобного же), пусть первый бросит камень» (евангелие от Иоанна, VIII, 7). Это сказано потому, что в том веке нравы иудеев были крайне испорчены, так что даже те, кто хотел ка­заться самым святым, пребывали в прелюбодеяниях и прочих мерзостях, как видно из послания апостола Павла к римлянам (II, 22). То же самое, что сказано Христом, сказано и у апо­стола: «Почему, будучи каждый не свободен от вины, о человек, осуждаешь другого; ибо за то, за что осуждаешь другого, осуж­даешь себя самого, так как делаешь то же, за что другого осуждаешь». Сюда подходит следующее место у Сенеки: «Не может иметь никакого веса мнение, когда осуждает тот, кто сам заслужил осуждения». И в другом месте: «Пусть нам внушат большую скромность обращения к самим себе, если спро­сим себя, не совершили ли и мы сами чего-либо подобного». Амвросий в «Апологии Давида» пишет: «Каждый, кто намеревается судить о другом, пусть сначала судит себя самого и пусть не осудит за меньшие погрешности другого, когда сам совершил более тяжкие».

IV. О том, что добиваться наказания у людей следует иначе, чем у бога, и по какой причине.

1. Другой вопрос возникает о цели, поставленной на­казанию; ибо приведенные до сих пор соображения свидетель­ствуют лишь о том, что преступникам не причиняется неспра­ведливости, если их подвергают наказаниям. Однакоже отсюда еще не следует, что их должно наказывать безусловно; да это и не верно: ведь многим преступникам многое прощают и бог, и люди; даже их за то сплошь и рядом восхваляют. Известно изречение Платона («Законы», кн. кн. IX и XI): «Не за преступление налагается наказание». И в другом месте: «Не за совершение преступления налагается наказание, ибо раз содеянное не может стать несодеянным, но в пример на будущее». Сенека («О милосердии», кн. I, гл. 16) передает это таким образом: «Никто не проявляет благоразумия, карая за совершенные преступления, но делает это с тем, чтобы предупредить совер­шение преступлений, так как ведь вернуть прошедшего невоз­можно; на будущее же время возможно воспретить». Он же в другом месте: «Не станем же вредить человеку за то, что он совершил преступление, но позаботимся, дабы он не совершал их в будущем; и наказание никогда не относится к прошедшему, но к будущему; ибо ведь оно состоит в проявлении не гнева, а предусмотрительности». У Фукидида Диодот о митилеянах, об­ращаясь с речью к афинянам, говорит: «Даже если я объявлю их совершившими тягчайшее преступление, тем не менее не сочту их заслужившими смерти, поскольку в этом нет пользы».

2. В вопросе о наказании людей верно следующее: чело­век настолько связан кровным родством с другим, что не должен ему вредить иначе, как ради достижения какого-нибудь блага. …

3. …Когда человек карает другого человека, равного ему по природе, то он должен поставить себе какую-нибудь цель. Это и есть то самое, о чем говорят схоластики, а именно - что душе наказывающего нельзя успокаиваться по причинении ка­кого-либо зла отмщением (Фома Аквинский). И до них Платон в диалоге «Горгий» говорил о тех, кто карает кого-либо смертью, изгна­нием или пеней, что они «не стремятся к этому непосредст­венно», но действуют «ради какого-нибудь блага». Сенека пишет, что мы отмщаем «не потому, что отмщение сладостно но по­тому, что оно целесообразно» («О гневе», кн. II, гл. 32). Также Аристотель в главе тринадцатой книги седьмой «Политики» утверждает, что одно бывает достойно само по себе, другое - в силу некоторой необходимости, и в пример последнего приво­дит наложение наказаний.

V. В каком смысле отмщение по природе не дозволено?

1. У автора комедии сказано: «Врага печаль целебна потерпевшему». И у Цицерона указывается, что наказание смягчает скорбь. У Плутарха приведены слова Симонида: «Сладостно и целительно отмщение в качестве лекарства для как бы боля­щего духа», что, между прочим, согласуется с природой, общей человеку с дикими животными. Ибо гнев свойственен как ди­ким животным, так и человеку...

Но такое стремление, взятое само по себе, не подходит разумной природе, которой свойственно повелевать чувствами, а следовательно, оно не присуще и праву естественному, потому что последнее есть предписание природы разумной и общежитель­ной. Разум же предписывает человеку не предпринимать ничего, что может вредить другому человеку, если только такой вред не приводит к какой-либо благой цели. В одном только страдании врага, взятом самом по себе нет никакого блага, кроме ложного и воображаемого, как в чрезмерных богатствах и мно­гих вещах подобного рода.

2. И в этом смысле месть среди людей порицают не только христианские учители, но и философы, как Сенека, заявляющий: «Бесчеловечное слово месть, принятое взамен справедливости, отличается от поношения только степенью. Кто удовлетворит свою боль, тот погре­шает, хотя и извинительно». Если мы поверим Максиму Тирскому, то «отмститель за себя несправедливее того, кто первый причинит вред». Музоний говорит: «Помышлять о том, как бы куснуть в отместку того, кто кусается, повредить тому, кто причиняет вред, свойственно дикому зверю, а не человеку». У Плутарха Дион, претворивший Платонову мудрость в государственную деятельность, полагает, что «отмщение по законному решению кажется справедливее причиненной обиды, но если рас­смотреть его природу, то оно рождается из того же душевного недуга».

3. Таким образом, природе, воздействующей на человека, противно удовлетворяться чужим страданием как таковым. Чем менее человек способен пользоваться разумом, тем в большей мере он склонен к отмщению. …

4. Следовательно, несомненно, что несправедливо чело­веку наказывать человека только ради наказания. Посмотрим же, какого рода польза оправдывает наказание.

VI. Троякая польза наказания.

1. Сюда же относится деление наказаний, приведенное у Платона в диалоге «Горгий» и у философа Тавра, слова которого по этому предмету цитируются у Авла Геллия в книге VI, главе XIV. Ибо эти деления преследуют определенную цель. Разница между ними в том, что если две цели поставил Платон, а именно - исправление и пример, то третью добавил Тавр, а именно - «удовлетворение потерпевшего», что Климент Александрийский определяет: «…воздаяние за зло, удовлетворяющее того, кто требует наказания». Аристотель, опустив значение наказания как устрашающего примера, полагает, что только третий признак наряду с исправлением заслуживает осуществления «ради удовлетворения того, кто этого требует» («Риторика», кн. I, гл. 10).

Плутарх подтверждает это, говоря: «Наказания, которые немедленно следуют за преступлением, не только устраняют преступную дерзость в будущем, но дают также глубокое удовлетворение потерпевшим». Это и есть собственно то, что тот же Аристотель относит к справедливости, называемой им «ком­мутативной».

2. …В наказании преследуется или польза со­вершившего преступное деяние, или же польза того, против кого оно было направлено, или, наконец, польза всех в целом.

VII. Польза наказания для совершившего преступление по природе; его может требовать каждый, но с соблюдением определенных условий.

1. К первой из этих трех целей относится наказание, называемое на философском языке то «взысканием», то «ка­рой», то «вразумлением», у юриста Павла - наказанием, состоящим в исправлении, у Платона - «ради вразумления»; у Плутарха - «врачеванием души», которое содействует ис­правлению того, кто совершил преступление, по способу лече­ния с помощью противоположного.

Так как всякое деяние, в особенности же преднамеренное и повторное, порождает некоторого рода склонность, которая, до­стигнув зрелости, называется предрасположением, то необхо­димо как можно скорее отнять привлекательность у порока, чего нельзя достигнуть иначе, как отняв у сладости приятность каким-нибудь последующим страданием. …

VIII. Польза наказания для того, против кого направлено преступление; тут же о мщении, дозволенном по праву народов.

1. В чьих интересах желательно, чтобы преступление не было совершено, тем важно также не потерпеть впоследствии от того же самого преступника или от других лиц. …

Чтобы избегнуть обиды со стороны того, от кого потерпели уже зло, можно прибегнуть к троякого рода предохранительных мерам: во-первых, удалить совершившего преступление, во-вторых, отнять у него дальнейшую возможность вредить, наконец, в-третьих, отучить его от преступной деятельности причинением ему страдания, что связано с исправлением… А во избежание причинения зла потерпевшему со стороны других лиц необходимо не любое наказание, но всенародное, примерное и действующее на зрителей.

2. Возмездие, если даже оно осуществляется в частном порядке, в этих целях в пределах справедливости, дозволено в силу хотя бы естественного права, то есть вне зависимости от законов божеских и человеческих, а также от случайных обстоятельств. При этом безразлично, производится ли оно самим потерпевшим или другим лицом, поскольку сообразно природе людям свойственно помогать друг другу. …

IX. Польза наказания для всех.

1. Всеобщая польза, составляющая цель третьего рода, включает те же элементы, что и польза потерпевшего. Ибо речь идет либо о том, чтобы тот, кто повредит одному, не вредил прочим, что достигается уничтожением или искалечением преступника, или же приведением его в состояние неспособности причинять вред, или, наконец, его исправлением; либо о том, чтобы, введенные в соблазн безнаказанности, одни не угрожали другим опасностью, что достигается тяжкими мучительными наказаниями, которые греки называют «показательными», латиняне – «примерными» и которые применяются для того, чтобы характером наказания устрашить прочих, как гласят законы, или для того, чтобы «другим внушить благоразумие и страх», как говорит Демосфен.

2. Подобного рода правом располагает от природы каждый. …

XIII. Опровержение несовершенного деления наказаний.

1. Нечто сверх приведенного нами перечня целей наказания, как видно, было усмотрено философом Тавром, слова которого цитируются у Авла Геллия: «Итак, когда имеется или большая надежда на исправление преступника помимо наказания; или же; напротив, нет никакой надежды на его исправле­ние и улучшение; или нет основания опасаться ущерба чьему-либо достоинству, против которого направлено преступление; или преступление не таково, чтобы против такого примера сле­довало прибегать к необходимости устрашения, - тогда, каково бы ни было самое преступление, конечно, нет никакой надоб­ности в применении наказания».

Здесь говорится так, как если бы при отсутствии той или иной одной какой-либо цели отпадало наказание, тогда как, на­против, должны отсутствовать все цели совместно, чтобы нака­зание не имело применения. Кроме того, он опустил цель, заключающуюся в изъятии человека неисправимого образа жизни, чтобы он не совершил дальнейших и более тяжких зло­деяний; а то, что сказано об умалении достоинства, нужно рас­пространить на причинение и иных видов вреда, которых можно опасаться.

2. Лучше сказано у Сенеки («О милосердии», кн. I, гл. 21): «В деле наказания за обиды закон должен преследовать следующие три цели, которыми должен руководствоваться так­же и государь: или исправление наказуемого, или исправление других примерным наказанием, или же уничтожением злодеев способствовать безопасности прочих». Ибо если здесь под про­чими надо понимать не только уже потерпевших, но и могущих потерпеть обиду в дальнейшем, то мы получим исчерпывающее деление, за исключением того, что к «уничтожению» нужно до­бавить «или устранение». Так как сюда относятся и оковы, и любое стеснение.

Менее совершенно деление, приведенное в другом месте у Сенеки («О гневе», кн. I, гл. посл.): «При всяком наказании он стремился к тому, чтобы одно применялось в целях исправления зла, другое - в целях его устранения». А это изречение Квин­тилиана, приведенное где-то, еще менее совершенно: «Всякое наказание применяется не столько к преступникам, сколько в виде примера». …

XXI. Нам предстоит далее решить, позволительно ли иногда прощать или оказывать снисхождение.

Это отрицают стоики, как видно из фрагментов Стобея в разделе «О правительстве», из речи М. Туллия Цицерона «В защиту Мурены» и из заключения книги Сенеки «О мило­сердии», но их доводы слабы. «Прощение», говорят, «есть от­пущение должного наказания»; «мудрый совершает то, что он должен». Здесь в слове «должное» содержится двусмыслица. Ибо если понимать дело так, что наказанию должен подверг­нуться тот, кто совершит правонарушение, то есть что его можно называть, не причиняя ему тем несправедливости, то отсюда еще не следует, что когда кто-нибудь не применяет на­казания, то тот поступает неподобающим образом. Если же понимать дело так, что должное наказание налагается мудрым, то есть что его следует применять во всяком случае, то мы скажем, что это может иметь место не всегда, а потому в этом смысле наказание может и не быть обязательным, но только допустимым. И это может быть верно как до, так и после издания уголовного закона.

XXII. Доказывается, что это было дозволено до введения уголовных законов.

1. Не может быть сомнения, что до издания уго­ловного закона наказание может иметь место, потому что тот, кто совершает правонарушение, естественно оказывается в таком состоянии, что может быть справедливым образом наказан. Но отсюда не вытекает обязанность настаивать на применении наказания, ибо это зависит от связи целей, ради которых оно установлено, с самим наказанием. Поэтому, когда указанные цели сами по себе не являются нравственно необходимыми или же в силу иных обстоятельств возникают иные, не менее полезные и необходимые цели, или же цели, поставленные нака­занием, могут быть достигнуты иным путем, то тогда совер­шенно очевидно, что, строго говоря, ничто не обязывает к неуклонному применению наказания.

Примером первого случая может быть преступление из­вестное лишь весьма немногим, публичное разбирательство которого не представляет необходимости и даже могло бы быть вредным. Сюда относится следующее место у Цицерона о деле некоего Зевксиса (письмо к брату Квинту, I, 21): «Случайно приведенного в суд, быть может, не следовало бы отпускать; вызывать же в суд не было необходимости».

Примером второго случая может служить тот, кто воз­ражает, что его заслуги и заслуги его родителей достойно искупают его вину, ибо, по словам Сенеки, «избыток благодеяний покрывает преступления».

Примером третьего случая служит искупление проступка с помощью порицания или принесение словесного удовлетво­рения, так что отпадает надобность в наказании.

2. И здесь в деле освобождения от наказания принимает участие милосердие, что имел в виду еврейский мудрец (XI, 19), говоря: «Справедливому свойственно милосердие». А так как каждое наказание, в особенности же более тяжкое, имеет в себе нечто, что само по себе противно не столько справедливости, но человеколюбию, то разуму легко дозволяется от него воздер­жаться, если этому непреодолимо не воспрепятствует большее и более справедливое требование человеколюбия. Сюда относится место у Сопатра, гласящее: «Той справедливости, которая приводит договоры к равенству, совершенно противно всякого рода милосердие; но та, которая ведает преступлениями, не отвергает приятного и кроткого вида милосердия». Первую часть этого изречения так выразил Цицерон (письмо к брату Квинту, I, 2): «Путь права в некоторых делах таков, что не ос­тается места ни для какого милосердия». Вторую же часть так выражает Дион Прусийский в речи «К александрийцам»: «Доброму начальнику свойственно прощать». У Фаворина сказано: «Так называемое милосердие у людей есть благовремен­ное смягчение крайней суровости права».

XXIII. Однакоже не всегда.

Могут встретиться троякого рода случаи: или на­казание должно приводиться в исполнение неуклонно, как в са­мых тяжких преступлениях; или оно не должно приводиться ни­коим образом, например, когда благо государства требует освобождения от наказания; или же оно может приводиться» в ис­полнение, а может и не приводиться, к чему относится сказанное Сенекой о том, что милосердие имеет свободу усмотрения. Мудрый в последнем случае щадит, возражают стоики, но не прощает. Как будто нам не подобает вместе с простонародьем называть «прощением» то, что они называют «пощадой»! Несомненно, что здесь, как и в иных местах, по свидетельству Цицерона, Галена, а также других, большинство возражений стоиков сводится к спорам о словах, чего философу должно из­бегать прежде всего. Ибо, как в высшей степени верно ска­зано у автора послания «К Гереннию» (кн. II), «неправильно поднимать спор из-за различного смысла слов», против чего предостерегает и Аристотель, говоря: «Следует с осторож­ностью обращаться с многозначностью имен» («Топика», I, 24). …

XXVIII. Определение меры наказания по заслуге.

…При обращении к наказаниям мы должны учитывать две вещи: за что воздается и ради чего воздается. Воздаяние за что-либо есть возмездие; воздаяние ради чего-либо есть цель наказания.

Никто не должен быть наказан свыше своей виновности. Сюда относятся … и следующие слова Цицерона: «Наказанию, как и прочим вещам, есть мера и некоторая соразмерность». Оттого и Папиниан называет наказание оценкой. Аристид во второй речи «О Левктрах» утверждает, что по природе человека каждому преступлению свойственна известная мера, которой не должно превышать наказание. Де­мосфен же в послании в защиту детей Ликурга говорит, что соразмерность в наказаниях не следует соблюдать столь точно, как в случае веса и меры, но сообразно умыслу и желанию пре­ступника. В соответствии с виновностью преступление влечет большее или меньшее наказание по соображениям пользы.

XXIX. Здесь принимаются во внимание побудительные причины, их взаимное сравнение.

1. При рассмотрении виновности принимаются во внимание побудительная причина деяния, причина сдерживаю­щая, а также склонность лица в ту и другую сторону. Сомнительно, чтобы кто-либо творил зло бескорыстно; если же кто-либо наслаждается злодейством ради него самого, то тот поступает вопреки человеческой природе. Большинство побуждается к преступлению аффектами [побуждениями]: «Возбуждение же зачавши, рождает грех».

Под словом «возбуждение» я понимаю также и порыв избегнуть зла, весьма естественный и потому достойнейший среди аффектов. Оттого-то преступления, совершенные во избе­жание смерти, темницы, страдания или крайней нужды, по-ви­димому, заслуживают наибольшего снисхождения.

2. Сюда относятся следующее изречение Демосфена: «Справедливо гневаться более на тех, кто творит зло, будучи богат, нежели на тех, кого побуждает нужда; ибо у судей, склонных к человеколюбию, нужда способствует некоторой снисходительности, тогда как преступные посреди изобилия вещей не имеют никакого достойного внимания оправдания». …

XXX. Также о причинах, которые должны отвлекать от правонарушения; где идет речь о степенях предписаний десяти заповедей, касающихся ближних, и о некоторых прочих вещах.

1. Всеобщая причина, которая должна отвлекать от совершения преступления, есть боязнь несправедливости. Мы обращаемся теперь не к любого рода преступлениям, но к тем, которые по своим последствиям выходят за пределы личности самого преступника. Правонарушение тем значительнее, чем больший вред им наносится другому. Оттого первое место занимают совершенные преступления, следующее место - такие, которые простерлись до некоторых деяний, но не до окончательного завершения; такие тем тяжелее, чем далее продвинулось совершение преступления. Среди разного рода деяний особо видное место занимают нарушения общего порядка, причиняющие вред большинству. Затем следуют преступления про­тив отдельных лиц. Тягчайшее преступление есть посягатель­ство против жизни; следующее - против семьи, основа которой есть брак; затем идут посягательства на отдельные вещи, составляющие желанный предмет обладания, как путем прямого похищения, так и путем злоумышленного причинения убытка.

2. Эти самые деяния можно подвергать более подробному делению, но указанному нами порядку следовал сам бог в десяти заповедях. Ибо под именем родителей, которые яв­ляются властями по природе, свойственно понимать и других правителей, власть которых блюдет человеческое общество. Затем следует воспрещение человекоубийства; потом освящение брака с воспрещением прелюбодеяний; далее - воровство и обман; на последнем месте - преступления незаконченные.

Среди отвлекающих причин следует иметь в виду не только свойства того, что совершено непосредственно, но также и того, что с вероятностью может последовать, подобно тому, как при пожаре и прорыве плотины можно ожидать величайших опасностей для многих и даже смертей.

3. К боязни несправедливости, в коей мы полагаем общую причину отклонения от преступлений, иногда присоединяется боязнь и других пороков, а именно - неуважения к родителям, бесчеловечности по отношению к ближним, неблагодарности по отношению к благодетелям, что отягчает преступление. Более глубокая испорченность проявляется также в случаях частого совершения кем-либо преступлений, потому что привычка к совершению злодеяний усиливает тяжесть преступлений.

Оттого можно понять, насколько справедлив по природе обычай, существовавший у персов, принимать во внимание пред­шествующую жизнь виновного при оценке преступления. Это должно иметь место тогда, когда люди, не дурные в остальном, внезапно поддадутся некоей сладости преступного соблазна; но не тогда, когда меняется весь образ жизни. О таких людях сам бог у Езекииля (XVIII) говорит, что не принимает во внимание предшествующего образа жизни. Сюда можно применить поэ­тому следующее место из Фукидида: «Вдвойне заслуживают наказания те, которые из добропорядочных обратились в негод­ных» (кн. I). Он добавляет в другом месте: «... потому что та­ким менее всего пристало совершать преступления» (кн. III).

4. В связи с этим древние христиане поступали весьма правильно, когда при определении меры наказаний, по кано­ническим правилам, предпочитали не только рассматривать пре­ступление само по себе, но также принимать во внимание и об­раз жизни, предшествующий и последующий совершению деяния, как можно заключить по постановлениям Анкирского и иных соборов.

Сверх того, и закон, изданный против особых преступлений, добавляет некоторую сугубую злостность им (посл. ап. Павла к римлянам, VII, 13). Так, Августин («Об истинной вере») учит: «Закон воспрещающий вдвойне усиливает все пре­ступления; ибо ведь преступление не есть нечто простое и пред­ставляет собой не одно только зло, но также и нарушение запрета». …

XXXI. Также о наклонности преступника к тому и другому, что принимается во внимание в различных отношениях.

1. Задатки личности как в отношении сдерживаю­щих причин, так и побуждающих к действию аффектов должны рассматриваться в связи с его физическим состоянием, возра­стом, полом, воспитанием и прочими обстоятельствами. Ибо и дети, и женщины, и люди тупого ума, и люди неблаговоспитан­ные имеют более слабое понятие о различии справедливого и несправедливого, дозволенного и недозволенного; а кто стра­дает от излишка желчи - те гневливы; в ком излишек крови - те склонны к любовной страсти; сверх того, молодость ведет ко второму, старость - к первому. Андроник Родосский пишет: «По-видимому, в случаях совершения злодеяний природные на­клонности приносят некоторое извинение и порождают снисхождение к преступлению».

Мысль о грозящей опасности пробуждает страх, досада на недавнее и еще не утихшее страдание распаляет гнев до такой степени, что едва дает возможность внимать голосу ра­зума. Преступления, вызванные этими аффектами, по справед­ливости менее ненавистны, чем те, которые рождаются из страстного влечения, побуждающего менее неотступно и позволяющего как откладывать намерение, так и легче найти себе другой предмет и избегнуть преступления. Аристотель в «Этике Никомаха» (кн. VII, гл. 10) пишет: «Из всех побужде­ний более естественны гнев и досада, нежели страстное жела­ние, выходящее из пределов меры и далеко не необходимое».

2. Во всяком случае, нужно учитывать то, в какой мере стеснена свобода суждения принимающего решение; и чем бо­лее это стеснение зависит от естественных причин, тем меньше вина правонарушителя. Аристотель в названном произведении (кн. VII, гл. 6) пишет: «Мы объявляем менее воздержным того, кто, не подвергаясь соблазну влечений или же подвергаясь лег­кому соблазну, стремится к наибольшим наслаждениям или избегает незначительных неудобств по сравнению с тем, кто по­ражен сильнейшим аффектом. Ибо как, например, стал бы он поступать, если бы его постигло какое-нибудь юношеское увлечение или тяжкая скорбь вследствие потери того, отсутствие чего причиняет душе страдание?». …

В связи с этими причинами и следует определять степень виновности, сообразно с чем должно определяться наказание.

XXXII. Мера наказания может соразмеряться с большим вредом, нежели причинен преступником; по какой причине.

1. Необходимо иметь в виду, что учение пифаго­рейцев о справедливости как о воздаянии «равным страданием за страдание», то есть равным страданием от наказания за страдание от преступления, нельзя понимать таким образом, что если кто-нибудь повредит другому преднамеренно, то дол­жен испытать точно такой же вред и не больший. Что это не так, показывает закон, служащий совершеннейшим образцом всех законов, когда предпочитает воздать за кражу вчетверо или впятеро. И по аттическому закону вор, пойманный спустя не­сколько дней после совершения преступления, присуждается к уплате свыше двойной стоимости похищенного, как сообщает Демосфен в речи «Против Тимократа». «Законы, - учит Амвросий («Об обязанностях», кн. III, гл. 3), - повелевают с лихвой возмещать то, что у кого-либо было похищено с причи­нением насилия личности или повреждением самой вещи, чем устрашают вора, удерживая его от похищения наказанием или наложением пени». Аристид во второй речи «О Левктрах» говорит: «Тем, кто преследует судом за причинение им обиды, законы дозволяют требовать в виде возмездия больше того вреда, который им причинен». …

2. У индусов, по замечанию Страбона (кн. XV), если кто-нибудь искалечит другого, то у него сверх уплаты возмещения отсекается рука. А в «Большой этике» (кн. I. гл. XXXIV), приписываемой Аристотелю, мы читаем: «Если кто-нибудь выколет другому глаз, то - справедливо, чтобы подвергся не только тому же, но еще большему злу». Ведь несправедливо, чтобы невинный и виновный подвергались одинаковой опас­ности, как верно показывает Филон в том месте, где он толкует о наказании за убийство.

Отсюда можно также судить и о том, когда некоторые пре­ступления, не доведенные до конца и поэтому менее тяжкие, чем доведенные до конца, все же влекут наказание такое же, как и задуманное преступление…

XXXIII. Опровержение мнения о гармонической пропорции в наказаниях.

Мера наказания определяется не только сама по себе, но в отношении к лицу, несущему наказание. Ибо одна и та же пеня неимущего обременит, богатого же не обременит: и для ничтожного по происхождению позор есть незначитель­ное зло, для именитого же - тяжкое.

Такого рода различиями часто пользуется римский закон. В связи с этим Боден («О государстве», кн. VI, гл. посл.) построил гармоническую пропорцию, тогда как, напротив, здесь находят применение простая пропорция и такое равенство в числах между виной и наказанием, какое имеется в договорах между товаром и ценой, хотя один и тот же товар в одном месте стоит больше, в другом - меньше, равно как и деньги. Надо признать, что часто в римском законе это бывает не без чрезмер­ного пристрастия к лицам и их качествам, не относящимся к самому делу, от какого недостатка всегда свободен закон Моисея.

Таково … внутреннее определение размеров наказания.

XXXIV. Смягчение наказания из человеколюбия, если этому не препятствует большая степень человеколюбия.

Но от предписанной меры наказания к меньшей мере ведет человеколюбие того, кто налагает наказание, если только более справедливое человеколюбие большинства не внушает иного в силу внешней причины. Дело в том, что иногда возникает огромная опасность вследствие содеянного преступления, в большинстве же случаев необходимо наказание для примера. Подобная нужда обычно имеет своим источником наличие общих соблазнов к преступлению, которое возможно подавить не иначе, как суровыми мерами. Главные же соблазны составляют привычка и легкость совершения преступления.

XXXV. Каким образом легкость совершения преступления усиливает меру наказания; и равным образом о том, как привычка к преступлению усиливает наказание или же смягчает его.

По причине легкости совершения преступления еврейский закон божий тяжелее карает вора, похищающего с пастбища, нежели вора, похищающего из дома (Исход, XXII, 1 и 9). Юстин пишет о скифах: «У них нет более тяжкого пре­ступления, чем воровство; ибо что же может быть сохранено у владельцев овец и крупного рогатого скота при отсутствии крова и ограды, если дозволено воровать?». Сходно следующее место в «Проблемах» Аристотеля (разд. XXIX): «Когда законодателю известно, что в тех местах хозяева не в силах сохранить свое имущество, он дает им стражем закон».

Хотя привычка к совершению преступлений и смягчает несколько вину («Не без основания оказывается снисхожде­ние, - по словам Плиния, - хотя и запрещенному, но тем не менее не необычному»), она, с другой стороны, однакоже, тре­бует некоторого усиления остроты наказания; потому что, как го­ворит Сатурнин, «для слишком многих посягающих необходим внушительный пример». В судах следуют преимущественно пер­вому, в законах же - последнему, в зависимости от момента времени, когда издаются законы и вы­носятся судебные решения, так как польза наказания касается преимущественно целого общества, для которого издаются законы, а большая или меньшая степень виновности есть свойство единичной личности.

XXXVI. Действие милосердия на уменьшение наказания.

1. Другой аспект милосердия кроется в том, что мы сказали о случае, когда отпадают значительные и настоятельные причины наказания и мы должны быть готовы скорее к смягчению наказания... «Поскольку, - по словам Сенеки, - совер­шенная соразмерность затруднительна и неизбежно уклонение в ту или иную сторону, то пусть склоняется преимущество в сторону человеколюбия». И в другом месте: «Кто может осво­бодить от наказания, тот дарует милость; кто же может умень­шить его, тот смягчит». У Диодора Сицилийского расточаются похвалы царю Египта «за то, что он налагал наказания меньшие, чем следовало». Капитолин в панегирике божественному Марку Аврелию Антонину говорит: «У Антонина был обычай карать все преступления меньшими наказаниями, нежели принято карать по законам». Исей-оратор также говорил, что хотя законы следует издавать суровые, наказания же налагать нужно мягче, нежели установлено законами. И у Исократа есть внушение о том, «чтобы наказание налагалось ниже меры содеянного».

2. Августин так внушает свитскому Мерцеллину выполнять свои обязанности: «Меня чрезвычайно волнует забота, не полагает ли твое великолепие, пожалуй, что их следует ка­рать согласно законам со всей строгостью, чтобы заставить их терпеть то же, что они совершили. Оттого настоящим письмом я заклинаю тебя верою, которую ты имеешь ко Христу, и ми­лосердием самого господа нашего не делать и никоим образом не разрешать этого». Ему же принадлежит и следующее место: «Так даже самих карателей преступлений, в том числе не подвигнутых на эту должность собственным гневом, но являющихся исполнителями законов и отмстителями не своих обид, но чу­жих, по рассмотрении, что приличествует судьям, устрашило божественное внушение, дабы они помышляли о необходимости милосердия божия вследствие своих прегрешений и не считали преступлением против своей должности проявление в той или иной мере милосердия по отношению к тем, над кем им принадлежит законное право жизни и смерти».

XXXVII. К вышеприведенному относится то, что евреи и римляне склонны принимать во внимание при наложении наказания.

Мы надеемся, что ничего не упустили из того, что значительно способствует познанию этого, достаточно труд­ного и темного предмета; потому что те четыре условия, которые, по словам Маймонида, следует принимать, главным об­разом во внимание в вопросе о наказаниях, а именно: тя­жесть преступления, то есть причиненного вреда, повторность такого рода преступления, силу соблазна и легкость соверше­ния деяния, мы отнесли к своему месту; не менее, чем те семь, которые довольно путано рассматривает по отношению к наказаниям Сатурнин. Ибо личность совершившего преступление преимущественно имеет значение при рассмотрении способности суждения о преступлении, а личность потерпевшего вносит иногда кое-что в оценку тяжести винов­ности. Место совершения правонарушения обычно несколько усиливает специальную виновность или даже способствует легкости совершения деяния. Время совершения преступления бывает продолжительным или кратким, и тем самым оно повы­шает или ослабляет свободу суждения, а иногда обнаруживает порочность духа. Качество частию имеет применение к видам побуждений, частию же - к причинам, которые должны отвлекать от преступлений. Количество также должно иметь от­ношение к побудительным причинам. Исход - к отвлекающим причинам. …

XXXIX. Справедлива ли война за покушение на преступление?

1. Слова Катона в речи в защиту родосцев о том, что несправедливо налагать наказание на кого-либо по об­винению в намерении совершить злодеяние (Авл Геллий, кн. VII, гл. 3), были весьма кстати сказаны в своем месте, потому что невозможно было привести ни одного такого постановления родосского народа, но лишь можно было привести предполо­жения об изменяющемся намерении. Однако положение это не должно получить всеобщее признание. Ибо воля, созревшая до внешних проявлений, обычно влечет за собой наказания (выше было сказано, что внутренние акты у людей не караются). Сенека-отец в «Спорных вопросах» говорит: «.Злодеяния караются, даже если они остаются лишь на пути к выполнению». «Кто намерен причинить обиду, тот уже нанес ее», - говорит дру­гой Сенека («О Гневе», кн. III). Не исход деяния, но умысел карается законом, по словам Цицерона в речи «В защиту Милона». Периандру принадлежит изречение: «Карай не только преступающих, но и намеревающихся совершить преступление». …

2. Но не всякая преступная воля, обнаруженная каким-либо действием, влечет за собой наказание. Ибо если даже не все проступки, подвергаемые преследованию, влекут за собой наказание, то в тем меньшей мере - умысел и покушение. Во многих случаях имеет место сказанное Цицероном («Об обязанностях», кн. I): «Я не знаю, достаточно ли тому, кто причи­нит кому-нибудь досаду, раскаяться в своем проступке». Закон, данный евреям, против большинства начавшихся непредумышленных преступных посягательств на религию или даже против посягательств на человеческую жизнь не постановил ничего, потому что и относительно божественных вещей, не ясных для нас, нам нетрудно впасть в ошибку, а порыв гнева заслуживает прощения. …

4. Покушение на преступление, стало быть, не следует карать оружием, если только деяние не является тяжким и не простерлось до того, что из такого акта явно проистекло зло, хотя еще и не то, которое было замышлено, или же несомненна серьезная опасность, так что наказание или сопряжено с предупреждением будущего вреда … , или же ограждает достоинство от посягательства, или же предотвращает опасный пример.