Арбитраж 22-23 учебный год / Арбитражная практика № 12, декабрь 2014

Распространяется специальный срок исковой давности

ХОбъектЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫ

недвижимости нужно передать на хранение. Чем рискуют стороны договора

Юрий Юрьевич Дробышев

судья Арбитражного суда Белгородской области

Андрей Вячеславович Переверзев

к. ю. н., помощник судьи Арбитражного суда Белгородской области

• Какую недвижимость можно передать на хранение

• Как обосновать передачу недвижимости на хранение через принцип свободы договора

• Почему суды чаще признают договоры хранения «искусственной недвижимости»

В настоящее время в юридической литературе, а также в судебной практике существует ряд неоднозначных вопросов, касающихся такого правового института, как договор хранения.

В частности, это вопрос о возможности заключения договора хранения в отношении недвижимого имущества. На практике участники оборота могут быть заинтересованы в передаче на хранение таких объектов недвижимости, как воздушные или морские суда, или, например, здания. Тем не менее стороны несут риск, что правовая квалификация соответствующих правоотношений окажется не в их пользу, и суд не признает возможность передачи таких объектов на хранение. Определенную роль в обосновании правомерности подобных договорных конструкций может сыграть достаточно актуальный в последнее время принцип свободы договора. Однако и он не гарантирует сторонам стопроцентную защиту заключенного договора.

Недвижимость не может быть объектом хранения, поскольку ее нельзя передать хранителю

По договору хранения одна сторона (хранитель) обязуется хранить вещь, переданную ей другой стороной (поклажедателем), и возвратить эту вещь в сохранности (ст. 886 ГК РФ).

Из данной формулировки очевидно следует возможность заключения договора хранения в отношении движимого имущества. В то же время из ее содержания не усматривается каких-либо

ограничений для распространения правил хранения и на недвижимое имущество. Такой вывод можно обосновать путем обращения к ст. 130 ГК РФ, в которой указано на существование двух видов вещей — движимых и недвижимых. Таким образом, положения ГК РФ об объектах гражданских прав в совокупности с общими условиями о договоре хранения позволяют говорить о возможности передачи на хранение недвижимого имущества (исходя из буквального толкования ст. 886 ГК РФ). При этом хранение в данном случае не отождествляется с договором возмездного оказания услуг по охране недвижимого имущества.

Мнение научного сообщества по рассматриваемому вопросу практически единогласно сводится к утверждению о невозможности заключения договора хранения в отношении недвижимого имущества (за исключением секвестра).

Так, например, М. Ф. Казанцев считает особенностью договора хранения то, что хранение вещи осуществляется по общему правилу в помещении или ином месте, находящемся в сфере деятельности (контроля) хранителя, который фактически владеет вещью, что препятствует хранению недвижимости1.

Существует позиция о том, что поскольку недвижимое имущество нельзя перемещать без причинения несоразмерного вреда его целевому назначению, то передача его хранителю, как это следует из определения договора хранения, невозможна. Однако указанный факт сам по себе с учетом принципа свободы договора не свидетельствует о недействительности договора хранения, заключенного в отношении недвижимого имущества.

П. В. Крашенинников указывает, что объект хранения предопределяет цель названного договора, которая состоит в сохранении и возврате вещи в оговоренные сроки и в том виде, в котором она была передана хранителю. А это возможно только в случае, если такая вещь является движимой. В то же время недвижимое имущество можно передать на хранение, как правило, только в порядке секвестра. Между тем с позиции ученого, само по себе отнесение объекта к числу

недвижимого имущества не может однозначно свидетельствовать о том, что в отношении него

имущества, которые могут быть переданы по договору хранения, относится, в частности, водное судно2. При этом автор не уточняет, как предопределяется возможность передачи того или иного недвижимого имущества по договору хранения.

По мнению К. И. Скловского, «утверждение о невозможности хранения недвижимого имущества связано с упрощением конструкции владения, поскольку недвижимость нельзя „передать“ хранителю»3.

Однако если обратиться к положениям Гражданского кодекса РФ, то можно убедиться, что законодатель неоднократно использовал термин «передать», в том числе и в отношении недвижимого имущества (например, в ст. 549 ГК РФ). Разумно предположить, что в ГК РФ юридическая терминология используется (а потому и должна толковаться) единообразно.

По этой причине нельзя основывать аргумент о невозможности передачи на хранение недвижимого имущества лишь спецификой приведенного термина.

Исследователи И. Оськина и А. Лупу, вопреки общепринятому мнению, пришли к выводу о том, что действующее законодательство не препятствует заключению договора хранения недвижимого имущества, что может являться одним из оснований разработки отдельных правовых норм, нацеленных на реализацию такой правовой возможности4.

Как правило, суды признают договоры хранения только в отношении «искусственной недвижимости»

Позиция судебных инстанций относительно возможности заключения договора хранения в отношении недвижимого имущества неоднозначна.

Так, ФАС Северо-Кавказского округа еще в 2006 году пришел к выводу, что сама по себе сущность данных правоотношений в соотношении с положениями ГК РФ о хранении позволяют отнести к объектам хранения только движимое имущество (постановление от 27.02.2006 по делу № А32-30767/2005–47/461). Единственным исключением из этого правила, как уже указывалось выше, является секвестр. В последующем приведенная аргументация использовалась при разрешении споров и другими судами (постановления ФАС Западно-Сибирского округа от 20.04.2006 по делу № А45-15027/04-СА36/767 , Восточно-Сибирского округа от 31.10.2007 по делу № А33-1871/07).

Вышеуказанное постановление ФАС Северо-Кавказского округа позволило исследователю Д. Х. Валееву сделать вывод о том, что в случае заключения договора хранения свойственно передавать вещь во владение хранителя, то есть по существу переносить имущество в его хозяйственную сферу. В связи с этим если выполнение приведенных условий в отношении конкретной вещи возможно, то соответственно допустимо заключить договор о ее хранении. Осуществить хранение недвижимого имущества при такой аргументации, по мнению ученого, нельзя5.

Необходимо отметить, что позиция ФАС Восточно-Сибирского округа в дальнейшем претерпела существенные изменения. Так, в одном из дел кассационная инстанция отметила, что недвижимое имущество, которое может быть перемещено для передачи хранителю, может являться объектом хранения (постановление от 24.08.2009 по делу № А58-4292/07). Поэтому положения ГК РФ о договоре хранения могут применяться, если в качестве объекта хранения выступают, например, суда внутреннего плавания.

В частности, суд отметил, что положения ГК РФ, касающиеся отношений хранения, не препятствуют совершить факт передачи недвижимого имущества на хранение. Однако такое

мнение всецело зависит от возможности перемещения недвижимой вещи в пространстве. Если имущество возможно переместить, то его хранение вполне допустимо. Напротив, те недвижимые вещи, которые не обладают возможностью перемещения, хранению не подлежат и соответствующие правоотношения сторон подлежат иной квалификации. Подобная

аргументация позволила судебной коллегии посчитать возможным заключение сторонами договора хранения судна внутреннего плавания (постановление ФАС Восточно-Сибирского округа от 24.08.2009 по делу № А58-4292/07).

Аналогичное мнение было выражено ранее ФАС Северо-Западного округа. При этом суд, ссылаясь на правовую природу отношений по хранению, допустил возможность хранения воздушного судна (постановление от 25.07.2000 по делу № А05-1093/00–72/18). Кассационная инстанция отметила, что самолет нельзя отнести к недвижимому имуществу с точки зрения его экономической природы. Вместе с тем юридически он является таковым (в соответствии со ст. 130 ГК РФ).

А поскольку у спорного объекта нет неразрывной связи с землей, он может быть перемещен без несоразмерного ущерба его хозяйственному назначению. В такой ситуации возможна передача вещи хранителю и применение к спорным правоотношениям положений гл. 47 ГК РФ.

Примечательно, что в 2010 году ФАС Восточно-Сибирского округа допустил возможность заключения договора хранения в отношении любого недвижимого имущества (постановление от 25.02.2010 по делу № А33-6732/2009). В этом деле суд признал обоснованной квалификацию

здания, эстакады и другое недвижимое имущество.

Подобная позиция является характерной также для ФАС Центрального округа, который в одном из дел применил нормы гл. 47 ГК РФ к правоотношениям сторон по вопросу сбережения недвижимого имущества (здания) (постановление от 03.02.2010 по делу № А35-3904/2009).

ФАС Московского округа также признавал возможным заключение договора хранения в отношении любого вида недвижимого имущества (постановления от 11.06.2008 по делу № А40-

55018/07-64-456 , от 04.07.2012 по делу № А40-96621/11-29-857). Вместе с тем несколько ранее в одном из дел этот же суд отметил, что объектом хранения может являться только такое имущество, которое можно передать хранителю для размещения в принадлежащих ему помещениях либо на территории, находящейся в его пользовании (постановление от 03.03.2004 по делу № КГ-А40/278–04).

Высший арбитражный суд РФ в своих решениях также не исключал возможность передачи на хранение недвижимого имущества. Так, суд рассмотрел спор по договору о хранении, техническом обслуживании и обеспечении стоянки вертолета. При этом истец обратился в суд в связи с ненадлежащим исполнением хранителем своих обязательств. Суд рассмотрел дело,

не ставя под сомнение действительность заключенного договора (постановление Президиума ВАС РФ от 23.08.2005 по делу № А40-36270/04-25-140).

Свобода договора подразумевает действительность договора хранения недвижимости

Гражданский кодекс РФ устанавливает правило свободы договора, а также свободу лиц в установлении своих прав и обязанностей и любых не противоречащих законодательству условий договора (ст. 1). Тем самым закрепляется принцип диспозитивности гражданского законодательства, существование которого в теории и практике гражданского права не оспаривается.

Исследователи гражданско-правовой доктрины традиционно исходят из презумпции диспозитивности норм названной правовой отрасли6. В таком случае можно сделать вывод, что ст. 886 ГК РФ не устанавливает каких-либо ограничений в части возможности заключения договора хранения недвижимого имущества. Из чего следует, что такой вариант действий сторон законодателем не исключается.

Между тем отдельные ученые отмечают, что фактически большинство норм гражданского законодательства являются императивными7. Возможно, именно этот фактор влияет на необоснованное сужение исследователями круга объектов хранения только движимых вещей.

Представляется справедливым мнение Д. И. Степанова о том, что диспозитивный характер для абсолютного большинства норм договорного права должен стать правилом по умолчанию. Для этого необходимо на гражданско-правовые нормы распространить презумпцию диспозитивности (всякая норма договорного права диспозитивна, если иное не следует из самой нормы явно выраженным образом)8. Многое в этом отношении будет зависеть от позиции правоприменителя.

Из изложенного вытекает право участников гражданских правоотношений на свободу договора, определение любых его условий по собственному усмотрению, если только это не нарушает очевидно установленные запреты или общие ограничительные рамки дозволенного поведения (ст. 422 ГК РФ).

Важно также упомянуть то, что в силу ст. 926 ГК РФ допускается хранение недвижимого имущества в порядке секвестра. Тем самым в частном случае мы говорим о возможности заключения договора хранения в отношении недвижимых вещей, допуская, что в этом случае хранение недвижимых вещей не противоречит ни существу правоотношений по хранению, ни цели договора, не препятствует передаче соответствующего имущества во владение хранителя

применительно к ст. 886 ГК РФ. Хотя нормативные положения о секвестре не содержат указания на наличие специального порядка передачи имущества (если речь идет о договорном секвестре). Упор отдельных исследователей на правовые традиции в отношении конкретных сделок как обоснование невозможности заключения договора хранения недвижимого имущества вряд ли может являться достаточным для ограничения гражданско-правового принципа диспозитивности.

Кроме того, при анализе существа рассматриваемого договора нельзя полностью отказываться от заключения договора хранения в отношении недвижимого имущества, поскольку характеру указанных правоотношений не противоречит передача на хранение воздушных и морских судов, а также судов внутреннего плавания, которые в силу закона признаются недвижимым имуществом.

В общих правилах о хранении не установлено императивных условий о том, где такое хранение должно осуществляться, каким критериям должно соответствовать это место; нет условия и о том, что объект, где осуществляется хранение, должен находиться в собственности хранителя, и вообще, что это должен быть некий самостоятельный объект.

ином вопросе. Однако в доверительное управление можно передать не только объекты материального мира, но и права требования к должнику. В случае с дебиторской задолженностью это может оказаться эффективным, когда задолженность сложная, а ситуация на рынке неоднозначная. Трудности могут возникнуть на стадии заключения такого договора, потому как Гражданский кодекс РФ прямо не называет имущественные права (требования) в качестве объектов договора доверительного управления. Однако анализ этой правовой конструкции показывает, что такой договор вполне возможен.

Договор доверительного управления может быть не только реальным, но и консенсуальным

Действующее гражданское законодательство прямо не предусматривает имущественные права (требования) в качестве объектов договора доверительного управления (далее — ДДУ), за исключением некоторых его подвидов (п. 1 ст. 1013 ГК РФ).

В юридической доктрине встречается позиция, согласно которой обязательственное право не может быть объектом ДДУ. Наиболее авторитетное мнение по данному вопросу встречается

в трудах М. И. Брагинского и В. В. Витрянского1. Авторы, оппонируя Л. Ю. Михеевой, исключают имущественные права из числа объектов ДДУ, в частности, по следующим причинам: невозможность реального обособления имущественного права, невозможность возврата имущественного права учредителю доверительного управления в случае прекращения указанного правоотношения.

Однако с такой позицией вряд ли можно согласиться. Что касается реального обособления, необходимо понимать его цели и характер. Имущество в виде вещей является частью материального мира и признается в качестве таковой правом. Поэтому обособление стоит понимать как минимум в двух аспектах: юридическом и фактическом. Но права, в отличие от вещей, являются объектами идеальными, поэтому их обособление, как представляется, нужно

рассматривать только в юридическом аспекте. Целью же такого обособления является придание таким правам юридической автономности.

Доказательством же автономного юридического состояния таких обособленных прав будет являться в первую очередь сам ДДУ; утилитарным же последствием, к примеру, — невозможность обратить взыскание судебным приставом-исполнителем на дебиторскую задолженность, находящуюся в доверительном управлении.

Что касается вопроса возврата имущественного права учредителю доверительного управления в случае прекращения правоотношений между ними, необходимо иметь в виду следующее. Несмотря на то, что ДДУ сконструирован как реальный, совершенно очевидно, что он может быть и консенсуальным при определенных условиях. Странно, что никто из упомянутых авторов даже

не рассматривает консенсуальную модель. Причем Л. Ю. Михеева признает любые имущественные права в качестве объекта ДДУ, даже права арендатора, говоря, что «данный договор и не мог быть сконструирован как консенсуальный»2. Хотя трудно себе представить модель реального ДДУ, предмет которого составляет обязательственное право (требование)3. Кстати, проблема возврата прав (требований) может возникнуть только в случае доверительного управления, при котором происходит уступка таких прав. В случае же управления по модели представительства проблема возврата имущественного права не встает вовсе ввиду существа правоотношения.

Судя по всему, авторы имеют в виду очень узкоформатную модель ДДУ, где главное определяющее слово «управление» сводится не к сохранению и преумножению ценности (стоимости) актива, допускающую, в том числе, возможность продажи такого актива при определенных обстоятельствах, а как на управление имуществом в смысле управление зданием, предприятием и т. д., что не соответствует континентальной юридической традиции. Исходя из этого, авторы выдвигают идею о том, что обязательственное право опосредованно должно быть элементом иных полноценных объектов доверительного управления (например, предприятия),

либо в случаях, прямо указанных в законе (права, удостоверенные бездокументарными ценными бумагами, безналичные деньги). Первый вывод, в принципе, является логичным, если исходить из сугубо российского понимания ДДУ. Однако второй вывод, как представляется, неверен, так как единственное обоснование, приводимое авторами — закон. Продолжая такую логику, можно прийти к выводу о том, что достаточным элементом для прав (требований), необходимым для признания их в качестве объектов ДДУ — это прямое упоминание в законе. Обычно авторы ссылаются на закон, когда все иные возможности объяснить внутренние связи и противоречия между правовыми институтами исчерпаны, или таковые вовсе не поддаются объяснению. Однако вряд ли ситуация с имущественными правами как объектами ДДУ является таковой. То же самое можно противопоставить рассуждениям Л. Ю. Михеевой, ибо не потому права (требования) могут быть объектами ДДУ, что ст. 1013 ГК РФ вроде бы как допускает их в качестве таковых, а должны обладать всеми определенными качествами, которые необходимы для управления ими; и если они таковыми обладают и на них есть спрос, то глупо их исключать из числа объектов ДДУ.

намного уже, чем в России

В подтверждение позиции можно привести в пример французское гражданское законодательство. С недавних пор в Гражданском кодексе Франции появился аналог ДДУ — фидуция (Титул XIV. О фидуции). При этом французское гражданское законодательство принципиально исходит из допустимости прав (требований) в качестве объектов фидуциарного договора. Так, согласно ст. 2011 ФГК фидуция — это сделка, посредством которой один или несколько учредителей передают имущество, права или обеспечения или же совокупность имущества, прав или обеспечений, наличных или будущих одному или нескольким фидуциариям, которые, храня переданное им имущество отдельно от своего, действуют в определенных целях в интересах одного или нескольких бенефициаров. При этом исследователи французского гражданского права подчеркивают, что при установлении фидуции не происходит «расщепления» собственности*.

Более того, французское гражданское право вовсе не предусматривает каких-либо ограничений по отношению к объектам доверительного управления, как, например, российское к деньгам. Но если проанализировать все те случаи, при которых в России все же допускается доверительное управление денежными средствами, то можно прийти к выводу, что доверительное управление деньгами любым предпринимателем (коммерческой организацией) по общему правилу запрещено не из-за сущностных характеристик денег как объектов управления. Иными словами, речь идет скорее о требованиях к субъектам, нежели к объектам доверительного управления. Ведь все те лица, у которых есть такое право, подпадают под высокие стандарты предписанных государством требований и находятся под контролем государства. Таким образом, это вопрос не права, а политики права.

К примеру, во Франции закон называет в качестве управляющих (фидуциариев) куда более узкий круг субъектов, к которым также предъявляются завышенные требования. Среди них: узкий круг кредитных и иных учреждений и служб, инвестиционные и страховые предприятия, а также члены коллегии адвокатов (ст. 2015 ФГК). Собственно, после таких требований нет никакого смысла что-либо запрещать в качестве объекта доверительного управления.

* См.: Некит Е. Г. Право доверительной собственности в гражданском законодательстве Франции: электрон. версия. Режим доступа: (http://www.pravoznavec.com.ua/period/article/9839/%CD#chapter).

Три модели договора доверительного управления имущественными правами

Главный вопрос — обладают ли обязательственные права (требования) всеми необходимыми свойствами, чтобы относиться к объектам договора доверительного управления. Отвечать на него в рамках российской модели доверительной собственности не имеет большого смысла до тех пор, пока под управлением объектами ДДУ будет пониматься не то, что в континентальном праве.

Взяв за основу германское гражданское право, как наиболее разработанное, можно посмотреть, каким требованиям должны соответствовать права (требования), и, исходя из этого, делать выводы об обоснованности отнесения таковых к объектам ДДУ.

Так, А. В. Егоров приводит в одной из своих статей мысли немецких авторов, которые сводятся к тому, что, будучи услугой по имущественному менеджменту, управление имуществом включает планирование, вложение и контроль с учетом аспектов ликвидности, надежности и доходности. На этом основании все мероприятия, осуществляемые управляющим после установления договорных отношений с клиентом, подразделяются на три стадии: подготовку, исполнение и контроль. Далее поясняется, что из себя представляют подготовка (инвентаризация, анализ потребностей клиента, закрепление стратегии вложения), исполнение и контроль4.

Как представляется, экономический потенциал дебиторской задолженности как базового актива куда шире, чем может показаться на первый взгляд.

Стадия подготовки может включать следующие моменты: определение основания возникновения (к примеру, вид договора); определение конкретного объема дебиторской задолженности (передается весь объем прав или часть); долг должника перед кредитором — основной или вторичный (к примеру, убытки вместо исполнения), или из дополнительных требований (неустойка, проценты и т. д.); проверка всевозможных рисков, влияющих на действительность требования и на исполнимость; определение срока созревания требования; определение платежеспособности должника; определение исходной позиции клиента (хочет ли он, к примеру, взыскать долг или в рамках заданных параметров конъюнктуры рынка продать его). А раз речь идет о понимании термина «управление» в смысле «сохранить и приумножить ценность (стоимость) актива», то вполне реально допустить такую ситуацию, когда интерес клиента будет состоять в том, чтобы избавляться от активов (путем продажи) по наилучшей цене и покупать аналогичные активы по наименьшей возможной. При этом учредитель вправе указать, исходя из своих интересов, какие долги покупать: зарубежные или отечественные, условия совершения таких сделок и т. д. Таким образом, после определения стратегии вложения управляющий может приступать к исполнению, а учредитель — к контролю за его действиями.

При этом очевидно, что не лень учредителя по взысканию является основанием для заключения с кем-либо договора доверительного управления. Сама дебиторская задолженность может выступать в качестве очень сложной правовой конструкции, для которой необходимо привлекать профессионала, чтобы этот актив не превратился в экономический или правовой ноль.

В большинстве случаев именно профессиональные знания и возможности управляющего, а, соответственно, их отсутствие у учредителя и являются причиной заключения договора

иностранный элемент: учредитель проживает в одной стране, доказать наличие задолженности необходимо в другой стране, а исполнять решение на территории третьей).

Итак, следующий вопрос — что же происходит с правами требования, составляющими предмет ДДУ при его заключении: переходят ли они к управляющему или же остаются у учредителя; а если не переходят, то каким образом управляющий ими сможет управлять. При этом, как представляется, невозможно говорить о какой-либо вещно-правовой (или ограниченно вещно-

правовой) модели договора доверительного управления имущества, объектом которого являются права (требования) ввиду их сущностных отличий от вещей. По сути это означает одно — двойственный характер правового регулирования доверительного управления.

Могут иметь место следующие конструкции с обязательственными правами:

1)права (требования) переходят (уступаются) к управляющему;

2)права остаются у учредителя (при этом управляющий выступает в роли представителя). Можно упомянуть также и еще одну (фантастическую) модель, при которой права учредителем не уступаются, а управляющий не является представителем, при этом от своего имени осуществляет все юридические действия относительно непереданных прав.

Модель перехода права. Конструкция ДДУ, при которой учредитель уступает обязательственные права управляющему, безусловно, приводит к тому, что управляющий становится на место учредителя в том обязательстве, из которого проистекают переданные права. Это означает, что учредитель лишается таких прав. Взамен же он получает обязательственные права из самого ДДУ, в том числе обязанность управляющего по обратной уступке прав учредителю при определенных обстоятельствах и обязательственное притязание (иск) в виде убытков, причиненных нарушением управляющим своих обязательств. Это наиболее ярко проявляется в том, что на полученные управляющим от учредителя права может быть обращено взыскание по собственным долгам этого управляющего5, а также по его долгам, связанным с доверительным управлением правами других лиц. Таким образом, не обеспечивается один из важных аспектов доверительного управления — бронирование управляемого имущества от взыскания по долгам управляющего, не связанным с доверительным управлением этим имуществом6. В то же время с легкостью разрешаются сложные вопросы процессуального характера, к примеру, если речь идет о взыскании управляющим дебиторской задолженности

через суд. Не возникает проблем и с объяснением того, что управляющий действует от своего имени в отношениях с третьими лицами.

Согласно позиции О. Р. Зайцева доверительное управление, основанное на конструкции перехода управляемых прав к управляющему, представляет собой фидуциарную сделку (то есть сделку, основанную на передаче одним лицом (фидуциантом) другому лицу (фидуциарию) принадлежащих фидуцианту прав. При этом вовне в отношениях с третьими лицами фидуциарий является полноценным правообладателем, однако во внутренних отношениях с фидуциантом фидуциарий связан ограничениями в осуществлении переданных ему прав условиями фидуциарной сделки, которые не имеют действия в отношении третьих лиц. По достижении же цели фидуциарий обязан возвратить фидуцианту права, а именно такую ее разновидность, как фидуциарная сделка в интересах фидуцианта — в отличие от другой ее разновидности (в интересах фидуциария).

Таким образом, доверительное управление по модели перехода права имеет и достоинства, и недостатки. К достоинствам можно отнести то, что такая модель хорошо решает проблему устранения учредителя от осуществления управляемых прав путем лишения его управляемого права, дает полную свободу управляющему, позволяет сохранять в тайне имя учредителя.

К недостаткам следует отнести отсутствие бронирования управляемого имущества от кредиторов управляющего, бездействие ограничений управляющего в отношении третьих лиц7.

Представительская модель. По этой модели доверительного управления права остаются у учредителя, а управляющий выступает в роли представителя. Мы не будем рассматривать

обоснование возможности управляющего выступать в качестве представителя, поскольку данному вопросу посвящено немало научных работ и сам вопрос непосредственно к теме исследования не относится.

Основные достоинства доверительного управления по конструкции представительства вытекают как раз из признания принадлежности управляемого имущества учредителю. Во-первых, при отчуждении этого имущества управляющий действует от имени учредителя, благодаря чему соблюдается принцип невозможности передачи больших прав, нежели имеется, ибо представитель замещает в глазах всех третьих лиц фигуру самого представляемого. Во-вторых, управляемое имущество защищено от взыскания по долгам управляющего, так как оно не принадлежит последнему. В-третьих, ограничения управляющего обязательны для всех третьих лиц, которые знают, что он представитель. Однако у этой конструкции есть и свои недостатки. Как раз знание контрагентов о представительском характере деятельности управляющего заставляет их нести дополнительные издержки по определению полномочий управляющего. Еще один недостаток в том, что невозможно обосновать ограничение для учредителя возможности самому осуществлять управляемые права и отчуждать их8.

Третья модель доверительного управления обязательственными правами, при которой сами права остаются у учредителя, а доверительный управляющий не выступает в качестве представителя, обозначена в трудах Л. Ю. Михеевой. При этом практически никакого аргументированного обоснования автор не приводит. Она подчеркивает, что «не происходит уступки управляющему права, оно сохраняется за правообладателем, а управляющий обязан совершать действия по истребованию долга от обязанного лица. Ряд действий будет носить фактический характер (обращение к должнику, сбор информации и пр.). Однако юридическими действиями управляющего следует считать предъявление требования от имени правообладателя, участие в судебном разбирательстве и т. д.»9.

При том известном уровне развития науки российского гражданского права такую позицию вряд ли стоит рассматривать всерьез. Непонятно, как логически объяснить тот факт, что управляющий, не будучи представителем, и при этом не получив прав, может управлять ими. Получается, что сделку по уступке права совершает сам управляющий от своего имени, но при этом, как и при продаже имущества, нельзя говорить ни о какой принадлежности ему такого права. Но в случае с продажей имущества речь идет о том, что в силу закона и договора управляющий наделяется правомочием распоряжения.

При этом стоит отметить тот факт, что в отличие от доверительного управления вещами, при управлении дебиторской задолженностью проблема с приобретенными правами и обязанностями стоит не так остро ввиду сущностных особенностей данного объекта. Так, в стандартный набор управленческих опций управляющего на стадии исполнения могут входить: взыскание задолженности, продажа задолженности или совершение зеркальной уступки задолженности (одновременная мена одних прав на другие, к примеру, в целях диверсификации). При этом в первом случае действия управляющего будут направлены на прекращение этого права, путем истребования долга, а не на приобретение новых прав и обязанностей; во втором — на отчуждение прав и получение денежного эквивалента с третьего лица за них; в третьем —

на обмен одних прав на другие. В последнем случае, как представляется, новые права, в отличие, к примеру, от денежных средств, должны поступать в состав обособленного управляемого имущества. Но у кого они должны появиться: у учредителя или управляющего? Ответ на данный вопрос видится следующим. Если речь идет о представительской модели доверительного управления, то такие новые права появятся у учредителя. Если же речь идет о доверительном управлении по конструкции перехода права, то новые права, так же как и прежние, должны появиться у управляющего. Это и будет юридическим действием управляющего в интересах учредителя, представляющего собой диверсификацию прежних активов.

В договоре доверительного управления можно закрепить процессуальные полномочия управляющего

При представительской конструкции ДДУ отдельной проблемой являются вопросы процессуального представительства. И хотя в гл. 53 ГК РФ содержится множество норм, свидетельствующих о представительском характере данного договора, наверное, для

большинства юристов очевидно, что одного этого договора как документа недостаточно для того, чтобы управляющий представлял интересы учредителя в судебном процессе без доверенности. Но насколько верны такие суждения, и что говорит по этому поводу процессуальное законодательство?

Граждане вправе вести свои дела в арбитражном суде лично или через представителей (ч. 1 ст. 59 АПК РФ). Представителями граждан, в том числе индивидуальных предпринимателей и организаций, могут выступать в арбитражном суде адвокаты и иные оказывающие юридическую помощь лица (ч. 3 ст. 59 АПК РФ). После позиции Конституционного суда РФ (постановление от 16.07.2004 № 15-П) процессуальными представителями сторон в арбитражном процессе могут быть любые лица.

Представителем в арбитражном суде может быть дееспособное лицо с надлежащим образом оформленными и подтвержденными полномочиями на ведение дела (ч. 6 ст. 59 АПК РФ). Далее, ст. 61 АПК РФ описывает, каким образом должны быть оформлены полномочия руководителей организаций, законных представителей, адвокатов и других лиц. В силу ч. 4 данной статьи полномочия других представителей на ведение дела в арбитражном суде должны быть выражены в доверенности, выданной и оформленной в соответствии с федеральным законом, а в случаях, предусмотренных международным договором Российской Федерации или федеральным законом, — в ином документе. Таким федеральным законом как раз может являться ГК РФ, а в качестве иного документа — договор доверительного управления, содержащий, в том числе, процессуальные полномочия управляющего. Таким образом, каких-либо объективных препятствий для данной модели договора управления не содержится даже в процессуальном законодательстве. Но для того чтобы данное суждение было верным, необходимо признать представительский характер ДДУ. При этом не нужно вносить никаких изменений в процессуальное законодательство, так как нормативного материала в АПК РФ вполне достаточно для правильности такого суждения. Высшей судебной инстанции необходимо лишь дать правильное толкование норм о ДДУ и процессуальных норм. Хотя, к примеру, в п. 8 постановления Пленума ВАС РФ от 28.02.2001 № 5 «О некоторых вопросах применения части первой Налогового кодекса Российской Федерации» разъяснено, что договор доверительного управления не является достаточным правовым основанием для представления управляющим интересов учредителя в сфере налогообложения. Если учредитель и управляющий достигли договоренности в отношении представительства в сфере налогообложения, соответствующие полномочия управляющего должны быть оформлены доверенностью. Однако вопрос

о необходимости иметь доверенность для процессуального представительства наряду с ДДУ носит скорее технический характер по сравнению с вопросом о том, является ли все же управляющий представителем в рамках доверительного управления или нет.

требования в доверительное управление

Взаключение необходимо обозначить, какие же тенденции существуют в судебной практике относительно того, может ли право (требование) в виде дебиторской задолженности выступать объектом договора доверительного управления.

Впрактике Президиума ВАС РФ встречается очень мало судебных актов по указанному вопросу.

Восновном этот вопрос решается на уровне федеральных арбитражных судов округов и в судах нижестоящих инстанций. При этом следует отметить, что арбитражные суды и при положительном, и при отрицательном подходах к проблеме, по сути, исходят из абсолютно формальной позиции.

Например, в одном из судебных актов ФАС Поволжского округа встречается позиция, согласно которой дебиторская задолженность может быть объектом доверительного управления.

По материалам дела государственное научное учреждение заключило с предпринимателем договор доверительного управления имуществом, передав в доверительное управление дебиторскую задолженность. Сначала суд расценил это как договор доверительного управления деньгами, но кассация с таким выводом не согласилась.

Суд указал, что доверительное управление является одним из способов осуществления собственником принадлежащих ему правомочий, одной из форм реализации правомочий распоряжения имуществом. Объектами доверительного управления могут быть предприятия и другие имущественные комплексы, отдельные объекты, относящиеся к недвижимому имуществу,

ценные бумаги, права, удостоверенные бездокументарными ценными бумагами, исключительные права и другое имущество (п. 1 ст. 1013 ГК РФ). Окружной суд указал на ошибочность выводов нижестоящих судов о том, что предметом спорного договора были деньги. Фактически предметом договора было имущественное право требования задолженности, что в силу ст. 128 ГК РФ является иным объектом гражданских прав. Поэтому ссылка в оспариваемом решении суда

на п. 2 ст. 1013 ГК РФ в обоснование ничтожности договора доверительного управления является несостоятельной (постановление от 08.04.2003 № А12-13076/2002–4).

Даже в отсутствие пространной мотивировки данное постановление ценно тем, что в нем суду удалось правильно квалифицировать правоотношения, в том числе, правильно разрешить вопрос о невозможности подмены одного объекта гражданских прав другим (обязательственных прав денежными средствами), преодолев ошибочную позицию суда нижестоящей инстанции.

Аналогичные мотивировки можно встретить и в других судебных актах (постановления ФАС Поволжского округа от 01.10.2002 по делу № А65-15242/01-СГ3-13/33, Волго-Вятского округа от 20.11.2002 по делу № А39-1522/00–101/4, Московского округа от 20.02.2013 по делу № А40- 53575/12-140-312, от 08.05.2013 по делу № А40-53574/12-59-492, Девятого арбитражного апелляционного суда от 02.04.2013 по делу № А40-138729/12-67-577).

Иной подход заключается в непризнании судами обязательственных прав (требований), в частности дебиторской задолженности, в качестве объекта договора доверительного управления

(определения ВАС РФ от 14.02.2013 по делу № А40-42165/12-125-179, от 11.04.2013 по делу № А65-17430/2012; постановления ФАС Московского округа от 22.03.2013 по делу № А40- 71575/12-23-656, от 27.03.2013 по делу № А40-63884/12-50-652, от 14.05.2013 по делу № А40- 42174/12-34-342, от 30.05.2013 по делу № А40-118645/12-109-358, Девятого арбитражного апелляционного суда от 03.04.2013 по делу № А40-106005/12-59-984, от 06.05.2013 по делу № А40-128141/12-129-966).

Таким образом, судебная практика по данному вопросу носит довольно противоречивый характер, наиболее авторитетная часть которой вовсе исходит из принципиальной невозможности передачи в доверительное управление обязательственных прав (требований).

Иски коллекторов можно снизить договором доверительного управления

Есть ли сегодня на рынке такие предприниматели (коммерческие организации), у которых бы экономические ожидания от доверительного управления дебиторской задолженностью совпадали с ожиданиями потенциальных учредителей? Ответ на это вопрос положительный, так как рынок коллекторских услуг в России сформирован. На сегодняшний день существует две устоявшиеся формы взаимодействия коллекторов с кредиторами:

1) покупка дебиторской задолженности, при которой происходит уступка прав кредитором в пользу коллектора. При этом данная уступка, разумеется, никак не зависит от конечного результата, то есть коллектор одновременно оплачивает всю стоимость прав (с определенным дисконтом) и в дальнейшем несет все риски неосуществимости таких прав как законный правообладатель.

2) коллектор не покупает долг, а договаривается оказать кредитору услуги по взысканию задолженности, получая взамен бонус в виде вознаграждения. При этом заключается, как правило, агентский договор. Разумеется, в их практике также встречаются

и случаи перепродажи долгов, но реже — взыскания; еще реже — случаи обмена задолженности. При этом договор доверительного управления, как представляется, существенно бы снижал риски коллекторов при конструкции доверительного управления