4. Увлечение культурой как показатель успешности

Однако, если проявление высоких профессиональных навыков является релевантным по отношению к успеху в профессии, то положительное влияние принадлежности к высокой культуре на профессиональный успех является в значительной степени контринтуитивным. Один из вариантов объяснения такой взаимосвязи основывается на теории праздного класса, разработанной Торстейном Вебленом⁷.

Теория предполагает, что правящий класс общества, освобожденный от производительного труда, нуждается в подтверждении собственного статуса для его сохранения. В разные периоды это подтверждение осуществляется неодинаково, но всегда основывается на демонстрации некоторого капитала – физической силы или материального богатства. В контексте такой демонстрации ценность приобретает не расходование средств в рамках демонстративного «престижного» потребления (хотя оно и имеет место), а его сохранение для демонстрации.

Однако, как уже было ранее упомянуто, постепенно формы демонстрации изменяются. Если в раннем Средневековье король, разъезжая по городам перевозил казну с собой, тем самым показывая свой капитал, то в Эпоху Возрождения это уже не является удовлетворительным способом. Наряду с прямым проявлением своего капитала (например, в виде строительства богатых особняков) приобретает новые формы концепция праздности –представитель правящего класса мог себе позволить тратить время на непроизводительную активность. Институт праздности развивался и усложнялся вместе с обществом, в конечном счете сформировав концепцию высокой культуры. Это частично обуславливается тем, что демонстрация праздности (т.е. отсутствия занятия производительным трудом) на протяжении длительного периода затруднительна (см. последний абзац п. 2), поэтому ключевую роль приобретает демонстрация результатов непроизводительной деятельности, которая, тем не менее, требовала бы значительного времени.

Принадлежность к «высшему свету» начинает определяться не только и не столько материальным благополучием, сколько общностью хабитуса (понятие Бурдье, отражающее систему схем поведения, свойственную актору) – то есть, общностью набора диспозиций, приобретаемых в процессе непроизводительного познания (приобщения к высокой культуре).

Когда критерием принадлежности к элите становится не капитал экономический, а капитал культурный (этим можно отчасти объяснить конфликт аристократии и буржуазии при становлении капитализма), высокая культура становится признаком успешности. С одной стороны, успешные в экономическом отношении акторы начинают перенимать хабитус образованного класса, приобщаясь к определенной культуре, а с другой – менее успешные акторы за счет приобщения к этому сообществу стремятся к повышению социального капитала (т.е. сети социальных контактов), что упрощает доступ и к капиталу экономическому, как это до сих пор имеет место во Франции⁸. Таким образом, хабитус «высокой культуры» начинает ассимилироваться более широким кругом акторов, закрепляя модель долженствования – успешный значит культурный.

Безусловно, данный подход не универсален. Он слабо применим к постсоветской России, где уровень высокой культуры среди элиты довольно низок, он с оговорками должен применяться к США, где предпочтительна максимальная универсальность культурного фона.⁹

Наконец, следует отметить, что вышеизложенный ответ никак нельзя считать исчерпывающим. Рассмотрение вопроса взаимосвязи культуры с практикоориентированными областями жизни требует комплексного подхода, который выходит далеко за пределы небольшого рассуждения на заданную тематику.