2833.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 4. От романтизма до н

Г л а в а ш е с т н а д ц а т а я

Инструментализм Джона Дьюи

1. О П Ы Т Н Е СВОДИТСЯ Н И К СОЗНАНИЮ , Н И К ПОЗНАНИЮ

«Неутомимым в работе, щедрым в отношениях с коллегами и друзьями, необычайно влиятельным философом и педагогом» на­ звал Б. Рассел Джона Дьюи (1859—1952). Философию Дьюи опре­ деляет как натурализм. Такая философия движется в русле прагматизма и находится внутри эмпирической традиции. «Инстру­ ментализмом» назвал американский философ свою доктрину, чтобы отделить данную им трактовку опыта от классического эмпиризма. «Опыт — не сознание, а история», — подчеркивает Дьюи в работе «Опыт и природа» (1925). Простому смертному ни к чему напоминать, что основной элемент опыта — невежество. Чем больше мы доверяемся привычкам, тем проворнее и надежнее действуем. Неведение, привычки, укорененные в прошлом, — это то, что так называемый эмпиризм с его редукцией опыта к сознательным актам вычеркивает из опыта. Опыт нельзя свести ни к сознанию, ни к познанию, ибо и то и другое сами составляют часть опыта. «В опыт входят сны, безумие, болезнь, смерть, войны, поражение, неясность, ложь и ужас, он включает как трансценден­ тальные системы, так и эмпирические науки, как магию, так и науку. Опыт включает склонности, мешающие усвоению опыта».

По сути, речь идет об идее опыта, в рамках которого все благо­ родное, почетное и правдивое удостаивается того же внимания, что

инеопределенное, непрочное, иррациональное, ненавистное. «При­ нимая во внимание, что на предвосхищении смерти делают ставки

ирелигия, и страховые агентства, можно ли логически последова­

тельно отрицать, что смерть не может быть предметом опыта и для теории?»

Более того, поскольку нет тождества между опытом и познанием, Дьюи пытается решить гносеологическую проблему так: «У опыта есть два измерения: одно — обладание им, другое — познание для более уверенного обладания им».

Ив самом деле, не так уж просто познать, что же мы есть и что унас есть. Проблема познания заключается в том, чтобы найти среди

всего окружающего нечто надежно гарантированное, достойное при­ обретения. Скептики могут сомневаться относительно верований или интеллектуальных суждений, но в отношении того, что мы есть или чем обладаем, скепсис невозможен, «ибо это не вопрос истин­ ности или ложности, определенности или сомнения, — это экзис­ тенциальный вопрос».

2. НЕУСТОЙЧИВОСТЬ И РИСКОВАННОСТЬ СУЩЕСТВОВАНИЯ

Опыт — это история, обращенная в будущее и заряженная им. Свои эквиваленты опыт, по мнению Дьюи, находит в истории, жизни, культуре. Философия, в отличие от культурной антрополо­ гии, аналитически расчленяет и синтетически реконструирует опыт. Характер экзистенции, взятой в феноменальном разрезе, неустойчив и рискован. Явления культуры, представляемые антропологом, об­ разуют материал для работы философов.

Мир полон опасностей, лишенных регулярности: как и моменты радости, они нечаянны. Комедия рождается спонтанно, как и тра­ гедия, только удары последней, пожалуй, чувствительнее. Человек живет в этом мире: нет природы без человека, а человека без природы. Человек есть природа, способная ее изменить и придать ей смысл. Для этого ему понадобились поначалу магия и мифы, затем все более обнадеживающие идеи неизменности бытия, всеоб­ щего прогресса, разумности вселенной, управляемой всеобщими необходимыми законами.

Классические философские школы выдавали элемент реальности за всю тотальность вещей, считая эпифеноменами то, что шло вразрез с неизменностью, необходимостью и совершенством. «Бла­ годаря науке, мы обезопасили себя, добившись точности и контроля, с помощью техники мы приспособили мир к своим потребностям...

Однако одна война и приуготовление к другой напоминают, как просто забыть о границе, где наши уловки не замечать неприятных фактов переходят уже в намеренную их деформацию».

3. ТЕОРИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ

Концепция опыта, природы и экзистенции Дьюи далеко не идиллична. Хотя и чувствуется влияние эволюционизма, все же он

остается реалистом: мир нестабилен, экзистенция рискованна и неустойчива. Действия живых существ непредсказуемы. Борьба с негативными элементами настолько сложна, что требует от людей максимально интеллигентных и ответственных поступков. Именно в этом проявляется суть инструментализма Дьюи и его теория исследования.

Истина в большинстве традиционных философских систем пред­ ставляется как статичная и окончательная, абсолютная и вечная. Однако мышление, как и все живое, — эволюционный процесс. Познание, исследование по сути дела выполняет роль приспособле­ ния к меняющейся среде. Познание практично, если имеет успех,

т.е. если оно решает проблемы, поставленные жизненной средой.

Вработе «Логика: теория исследования» (1938) философ определя­ ет исследование как «контролируемую или прямую трансформ;ищю некоторой неопределенной ситуации в определенную с целью обра­ щения элементов изначальной ситуации в некую унифицированную тотальность». Другими словами, функция рефлексивного мышления состоит в том, чтобы внести ясность и гармонию туда, где царят волнение, тревожное сомнение и конфликты. Сначала робкая по­ пытка справиться с проблемой сменяется ее формулировкой и прогнозами о том, что может произойти. Выдвинутая идея развива­ ется и проясняется системой других идей в разных аспектах, лишь затем она становится основой опыта. Только эксперимент показы­ вает, следует принять такое решение проблемы или отвергнуть, чтобы откорректировать ее постановку.

Вотличие от прежнего эмпиризма, фактов как чистых данных Дьюи не признает. Ничто не дано иначе, как в отношении к идее или оперативному плану, что всегда можно зафиксировать симво­ лическими терминами (от обыденного языка до более специфичес­ кого языка математики, физики или химии). Операциональны и идеи, и факты. Идеи операциональны, ибо они по своей природе суть проекты вторжения в существующие условия. Факты как след­ ствие организации и выбора также операциональны.

4. ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ И НАУЧНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ: ИДЕИ КАК ИНСТРУМЕНТЫ

Мы подошли к выводу, что разум по своей конституции опера­ ционален, ибо он утратил созерцательность как свою самую древ­ нюю характеристику. Он стал оперативным — активность необходима для приспособления мира к человеческим целям.

Эволюционная теория учит, говорит Дьюи, что живое создание — частичка мира, разделяющая все его превратности. Будучи зависи­ мым от неустойчивых и неравномерных его колебаний, человек может обезопаситься только мысленно отождествляя себя со всем мирским, предвидя некоторые последствия, делая все более аде­ кватной свою активность. Чем активнее участие, тем эффективнее действия. Незаинтересованный наблюдатель уступает место участ­ нику событий.

Экспериментальный метод, возможно, и нов, как страховой полис, но он и стар, как сама жизнь. Именно поэтому Дьюи подчеркивает нераздельность здравого смысла и научного познания. В очерке «Единство науки как социальная проблема» (1938) мы читаем: «Наука в специфическом смысле есть разработка повседневных операций и проблем, даже если эта разработка часто носит техни­ ческий характер». Именно с качественных характеристик объектов начинается всякая наука. Она аккумулирует информацию о вещах, их свойствах и поведении, постепенно удаляясь от изначальных ситуаций непосредственного использования.

Важно, чтобы идеи не теряли связи с практикой, ибо идеи — логические или научные — всегда функции реальных проблем. Практика и только практика (factum) определяет ценность идеи. Идеи, в точном смысле слова, не что иное, как противовес угрожаю­ щей миру неустойчивости существования. Идеи как таковые суть инструменты решения жизненных проблем. Они могут быть более или менее действенными или бесполезными, но истинными и ложными их считать нельзя. Конечным суждением всякого процесса исследования является гарантированное утверждение.

Таким образом, смысл инструментализма таков: истина не в адекватности мышления бытию, скорее она «в надежности ведущей идеи». Истина — это постоянно растущее число гарантированных утверждений. Но гарантия, которую она выдает, не абсолютна и не вечна. Как все человеческое, она подлежит корректировке и усовер­ шенствованию по мере возникновения новых ситуаций тревог, угроз и сомнений.

5. ТЕОРИЯ ЦЕННОСТЕЙ

Акцентирование активно практического (в противовес созерца­ тельному) аспекта познания, адекватного реально проблематичес­ ким ситуациям, привело Дьюи к необходимости пересмотреть теорию ценностей. Если идеи доказывают свою дееспособность в борьбе с реальными проблемами, то ученый вправе и даже обязан

продемонстрировать их позитивную направленность. Ясно, что и политические догмы, и моральные установки, и обыденные пред­ рассудки равным образом подконтрольны: после выяснения прак­ тических последствии сообщество либо принимает их, либо отвергает.

Как релятивист, американский философ не видит резона в обо­ сновании абсолютных ценностей. «Ценности так же неустойчивы, как формы облаков». Задача философа поэтому — проанализировать порождающие их условия, интерпретируя нравы, обычаи и инсти­ туты в функциональном аспекте, все время имея в виду возможность радикального обновления, в зависимости от вновь возникающих жизненных требований.

Все же есть фактические ценности, т. е. желаемые незамедлитель­ но, и есть правовые ценности рассудочного плана. Особая миссия философии и этики состоит именно в непрерывном критическом пересмотре правовых ценностей, продвижении, сохранении и обо­ гащении их. Но и эти последние не могут считаться метаисторическими, ибо любая этическая система остается функциональной. При­ вивать людям привычку рефлектировать по поводу высоких человеческих ценностей не менее важно, чем учить ориентироваться в мире техники.

Разумеется, есть проблема определения целей. Наука небезраз­ лична к тому обстоятельству, как используются ее открытия: для лечения болезней или насаждения их, чтобы способствовать жиз­ ненному росту или умножать средства уничтожения. Немаловажен и тот факт, кто создает науку и в каких целях.

Все же активность, продуцирующая средства, и активность, уста­ навливающая цели, внутренне связаны друг с другом. Стало быть, цели и средства в конечном итоге неотличимы. Достигнутая цель — средство для других целей, честный анализ используемых средств неизбежен, если речь идет о благородных целях.

Поэтому проблем оценки нет, пишет Дьюи в «Теории оценки» (1939), вне связи целей и средств. Это положение значимо как для этики, так и для искусства, где создание эстетических ценностей требует одновременного использования адекватных средств, ибо в нем нет различия между искусствами прекрасными и полезными.

6. ТЕОРИЯ ДЕМОКРАТИИ

Оставить в покое абсолютные ценности — такой призыв одним может показаться капитуляцией, другим — жертвоприношением. Но отказ от абсолютных ценнсотей, уверен Дьюи, на самом деле будет

означать переориентацию в сторону витального начала Дьюи явля­ ется релятивистом по той причине, что не существует, по его мнению, рациональных методов определения конечных целей. В ценностях, разделяемых всеми и каждым, поскольку они связаны с фундамен­ том социальной жизни, не будет соперников, останутся помощники и соратники, «люди доброй воли».

Дьюи непримирим к духуутопизма, тем творцам и идеалам, которые считают недостойной себя черную работу по проверке необходимых средств для искомой цели, эффективности и моральности возможных последствий. Неслучайно неразлучные спутники утопистов — фанати­ ки и скептики. Человек науки ни на минутуне забывает о целях близких и отдаленных и условиях, исторически эффективных для их достиже­ ния. Завоеванная личными усилиями свобода создает предпосылки для ее завтрашнего роста. Девиз современного человека: моя свобода в том, чтобы умножать ее для других.

Ясно, что тоталитаризм в любой его форме философ не принимает именно в силу того, что абсолютная цель блокирует научную дис­ куссию. Напротив, в условиях демократии в формировании ценнос­ тей участвуют все зрелые люди. В работе «Либерализм и социальное действие* (1935) Дьюи подчеркивает, что проблема демократии — в способе, каким индивидуальные силы не просто высвобождаются из тисков внешне механического плана, они выпрямляются и уси­ ливаются в необходимом направлении. Верить в демократию — значит верить в человеческие силы и форму жизни, не просто терпящую личную инициативу, а стимулирующую ее. «Поскольку индивид становится познавательным субъектом благодаря успеш­ ным поисковым операциям, то и личность конституирует себя в критическом акте, напримердоказывая преимущества нового по­ литического института перед старым, в чем нельзя не видеть дух представляемой им эпохи».

Что касается грандиозной проблемы планирования общества и социального развития (социоинженерии), то здесь философ вводит разграничение понятий: «planned society» и «continuously planning society». Плановому (planned) обществу проекты финального разви­ тия спускаются сверху, поэтому согласие невозможно удержать без применения силы. Второй тип общества ориентирован на высвобож­ дение внутренних ресурсов в широком пространстве кооперации и в процессе энергетического взаимообмена. По поводу лысенковского «метода» в социальной науке Дьюи заметил: «Странно, что теория наделала столько шума своей претензией на научную обоснован­ ность, она систематически шла вразрез с любым научным методом».

Г л а в а с е м н а д ц а т а я

Итальянский неоидеализм Бенедетто Кроче

иДжованни Джентиле

1.ИДЕАЛИЗМ В ИТАЛИИ ДО КРОЧЕ И ДЖЕНТИЛЕ

Вряд ли случаен тот факт, что именно Неаполь стал в известном смысле колыбелью итальянского идеализма. В Неаполитанском университете преподавали Аугусто Вера (1813—1885) и Бертрандо Спавента (1817—1883), проводники гегельянства в Италии. Вера был правым гегельянцем, среди его работ достаточно известны «Введение в философию Гегеля» (Париж, 1855), «Логика Гегеля» (1859) и «Очерк по философии Гегеля» (1864).

Напротив, Б. Спавента попытался реформировать гегельянство. Он закончил духовную семинарию, но религиозный кризис разру­ шил веру в трансцендентное. Интересны его работы «Введение в лекции по философии» (Неаполь, 1862); «Принципы философии» (1867); «О проблеме познания и вообще о духе» (издана только в 1958 г.). Многие сочинения Спавенты впервые увидели свет благодаря дру­ гому итальянскому философу, Джованни Джентиле. Спавента убеж­ ден, что новая философия родилась в Италии в эпоху Возрождения, но плоды ее созрели в трудах Спинозы, Канта и Гегеля. После длительного застоя и молчания Джамбаттиста Вико, по мнению Спавенты, заявил о «новой философии разума», которую позже поддержали Галлуппи, Розмини (он трактовал познание в кантиан­ ском духе) и неогегельянец Джоберти.

Переосмысление гегельянства привело Спавенту к мысли о необходимости ригоризации его достижений. Но в той мере, в какой Гегель выделял Идею—Природу—Дух, ему не удалось, по мысли Спавенты, совершенным образом показать тождество в опосредовании Я и не-Я, и «ментализация» реальности не была полной. В неизданных набросках 1858 г. Спавента трактует геге­ левский Абсолют как самое©творение ex nihilo, воплотившееся в

акте мышления. «В самом деле, можно сказать, что это творение ex nihilo, поскольку оно есть последний акт мышления. Дух, Творец есть истинное Начало, Первое и Последнее. Первое в созидании есть бытие (= ничто). Творение свободно, ибо в нем то, что мышление, Дух предпосылает самому себе. Эго и любовь, любовь к самому себе,

кБлагу и т. п. В Духе творение — всегда собственное творение». Этот тезис позже станет отправным пунктом для Джентиле.

Гегельянство тогда было весьма популярным в Италии. Гегелья­ нец Донато Джайя (1839—1914) был учителем Джентиле. Не забудем и другого гегельянца — Себастьяна Матури (1843—1917). Франческо де Санктис (1817—1883), учитель Кроче, привил своему ученику вкус

кгегельянству. Впрочем, об этом в следующей главе.

2. БЕНЕДЕТТО КРОЧЕ: НЕОИДЕАЛИЗМ КАК «АБСОЛЮТНЫЙ ИСТОРИЦИЗМ»

2.1. Жизненный путь и сочинения

Кроче родился в Пескассеролли (Аквила) в 1866 г. в зажиточной семье землевладельцев. Здоровые моральные принципы, царившие в семье, были пропитаны консервативным духом. Школу и колледж он закончил в Неаполе, где читали лекции де Санктис и Кардуччи. В 1883 г. его постигла страшная трагедия. Землетрясение на острове Иския (близ Капри) унесло из жизни отца, мать и сестру. Несколько страшных часов провел чудом оставшийся в живых Бенедетто под завалами, пока его не нашли спасатели. Физические травмы были пустяком по сравнению с глубочайшим душевным кризисом. Вскоре дядя Сильвио Спавента (брат Бертрандо), став опекуном, отвез юношу в столицу.

В Риме будущий философ вхож в светское общество, он знако­ мится с политиками, посещает лекции Лабриолы. Однако в 1886 г. Кроче возвращается в Неаполь, счастливый от возможности сменить общество политиков на честное исследовательское поприще. Его вдохновляют не академические титулы, а возможность много путе­ шествовать и размышлять.

Увлечение марксизмом (через Лабриолу) продолжается до 1895 г. и вскоре сменяется разочарованием. В период с 1895—1899 гг., читая очерки Лабриолы, а затем и самого Маркса, Кроче утверждается постепенно в мысли о необходимости анализа философских основ марксизма. Вскоре появилась серия критических статей, вошедших в сборник «Исторический материализм и марксистская экономия».

В очерке «Вклад в критику меня самого» Кроче признается: «Фермент гегельянства забродил во мне достаточно поздно — через марксизм и исторический материализм». Систематическое переосмысление Гегеля состоится позже, в 1906 г., и тогда увидит свет книга «Что живо и что мертво в философии Гегеля». Затем последует чтение работ Вико под новым углом зрения. К 1902 г. относится «Эстетика», благодаря которой Кроче стал известен во всем мире.

Летом 1902 г. созрел замысел журнала «Критика», который стал выходить с 1903 г. под редакцией Кроче и Джентиле, сокурсника по Пизанскому университету. В 1910 г. Кроче стал сенатором, в 1920 г. — министром образования (а также автором школьной ре­ формы). После пресловутого дела социалиста Маттеотги он активно включился в антифашистское движение, а после падения фашизма стал президентом либеральной партии и членом Конституционной ассамблеи. В 1947 г. в неаполитанском доме философа Palazzo Filomarino открылся Институт исторических исследований. Умер Кроче в 1952 г.

Литературное наследие Кроче насчитывает тысячи страниц. Наи­ более известны его работы: «Эстетика как наука об экспрессии и общая лингвистика» (1902), «Логика как наука о чистом понятии» (1905), «Философия практики. Экономика и этика» (1908), «Теория и история историографии» (1917), «Проблемы эстетики», «Философия Джамбаттиста Вико», «Очерк о Гегеле», «Исторический материализм и марксистская экономия», «Новые очерки по эстетике», «Этика и политика», «Последние очерки», «Поэзия», «История как мышление и как поступок», «Характер современной философии», «Философия и историография», «Исследование о Гегеле». К упомянутым добавим пятьдесят четыре тома сочинений по истории литературы и полити­ ки и еще двенадцать томов очерков по различной тематике.

2.2.«Что живо и что мертво в философии Гегеля», или Манифест нового спиритуализма

Гегель установил, что подлинное пространство философской мысли выражается в: 1) понятии; 2) универсальном; 3) Конкретном. 1) Эго понятие, поскольку оно отлично от интуиций, чувства и всего непосредственного; 2) понятие универсально, но Не в смысле «всеобщности», характерной для эмпирических наук; 3) понятие конкретно, поскольку способно отразить витальную лймфу реаль­ ности во всей ее полноте и богатстве. Эта формула эквивалентна другой: конкретно универсальное есть синтез противоположностей. С помощью этого тезиса Гегель преодолевал как позицию тех, кто фиксировался на «coincidentia oppositorum» (т. с. на совпадении противоположностей), так и позицию дуалистического разрыва