2833.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 4. От романтизма до н

10. нигилизм,

ВЕЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ И «AMOR FATb

Нигилизм, с точки зрения Ницше, неизбежное следствие из христианства, морали и философского понятия истины. Когда иллю­ зии разоблачены, остается ничто, пропасть небытия. Во-первых, нигилизм есть психологическая замена необходимости. Как если бы того, кто всегда и во всем искал «смысл», которого на самом деле нет, покинуло самообладание. Таким смыслом мог бы стать рост и реализация моральных ценностей (любви, гармонии, счастья или чего-то подобного). Но вместо этого мы должны мужественно при­ знать, что разочарование в поисках осмысленности жизни и есть причина нигилизма. Во-вторых, тотальной систематизации и органи­ зации, придуманных человеком для собственного удобства, в реаль­ ном мире просто не существует. Достижимо для него лишь чувство непоправимой утраты ценностей, когда становится ясно, сколь бес­ почвенны эти разговоры о всеобщем характере сущего с привлечени­ ем понятия «цели», концепции «единства» и даже «истины».

Вековая ложь разоблачена, иллюзии утрачены, и человек, остав­ шись один, боится взглянуть в лицо действительности. Абсолютных ценностей нет, рациональной универсальной структуры, обязываю­ щей человека к пониманию, также нет, как нет ни провидения, ни космического порядка. Положение мира отныне и навсегда — хаос, не в смысле отсутствия необходимости, а в смысле утраты порядка, структуры, формы, красоты, мудрости. В мире нет смысла, нет порядка. «Я нашел в вещах эту счастливую определенность: оказы­ вается, они предпочитают плясать на острие случая», — признается Ницше. Итак, прощай, необходимость, — и да здравствует необхо­ димость, необходимость воли!

В мире — с момента его рождения и поныне — всегда господ­ ствовала воля примириться с собой и воля повторить себя. Эту теорию «вечного возвращения» Ницше заимствует у раннегреческой и восточной традиции. Линеарную модель развития христианства и гегелевскую схему прогресса он заменяет фигурой круга: «Все вещи возвращаются, и мы вместе с ними, мы повторялись бесконечное множество раз, и все вместе с нами». Всякая боль и радость, каждая мысль и вздох, всякая вещь, большая и маленькая, непременно возвратятся: «И эта тонкая паутина, и блик луны средь деревьев, и даже этот миг и я в нем — все будет снова».

Мир, не отвергающий, а принимающий и повторяющий сам себя, — такова космология Ницше. Ее можно назвать «amor fati», «любовь к року». Мир в отсутствие онтологических оснований нуждается в любви. Человек, принявший мир, открывает, что воля —

его сущность. В вечном возвращении он сливается с миром, его воля, принимающая мир, узнает себя в примирении с самой собой. Такой человек добровольно следует по пути, по которому другие бредут слепо. Все бывшее — фрагмент, загадка, случай, пока творящая воля не добавит: это то, чего я хотела, то, чего хочу и буду хотеть, чтобы было всегда. Так учит Заратустра

11. СВЕРХЧЕЛОВЕК — ЭТО СОЛЬ ЗЕМЛИ

Вечное возвращение, приятие жизни — еще не все учение Зара­ тустры, главное в нем — идеал сверхчеловека «Оставайтесь верными земле, братья мои, и не верьте тем, кто говорит об упованиях сверхземных!» Среди преступлений, возможно, наитягчайшим явля­ ется преступление против Бога. Но Бог мертв, и нет ничего после этого печальнее, как грешить против человека, соли земли. Новый человек должен сотворить новый земной смысл, разорвав старые цепи и сбросив тяжелые колодки. Нужен новый человек, который будет любить земное и ценностями которого будут здоровье, сильная воля, дионисийское половодье чувств. «Не зарывайте головы в песок небесных истин, освободите земную голову, чтобы она нашла новый смысл земли!»

Обветшавшее чувство долга сверхчеловек заменяет собственной свободной волей. Рычанию дракона: «Ты должен!» — дух льва ответствует: «Я хочу!» Голос мужественного тела не отвергает любви к ближнему, но он против сострадания. Человек — натянутая струна между животным и сверхчеловеком. Час рождения нового человека из ветхого не за горами: «Убивают не гневом, а смехом». «Ах вы, шуты и паяцы, — вознегодовал Заратустра, — все вы, туг собравшиеся! Ни к чему прятаться и притворяться предо мной! Как трепетали сердца ваши от ярости и восторга, что наконец-то вы снова стали словно малые дети — столь же благочестивые, что наконец вы снова, подобно детям, стали молиться, складывать ручки и говорить: “Добрый Боженька!” Однако покиньте теперь эту детскую — пещеру мою, где сегодня все несмышленое чувствует себя как дома Уймите там, на свежем воздухе, ваш ребяческий пыл и волнение сердца! Конечно, если не станете вы подобны детям, то не войти вам в Царствие Небесное... Но Мы и не стремимся в то небесное царство: мы стали мужественны, мы стали мужами, и потому желаем мы земного царства»1. «...Слишком грубо

Ницше Ф. Так говорил Заратустра. — М., 1990. — С. 281.

и откровенно говорю я для гладкошерстных кроликов. И еще более чуждо слово мое для всех писак с лисьими ухватками и для чернильных душ... Тот, кто научит людей летать, сдвинет все пограничные камни: сами эти камни заставит он воспарить, и новым именем назовет землю — именем “легкая”. Страус бежит быстрее самой резвой лошади, но в тяжелую землю еще прячет он свою голову; так и человек, который не умеет летать. Тяжелыми называет он землю и жизнь: ибо так хочет Дух Тяжести! Но тот, кто хочет стать легким, как птица, должен любить самого себя...

любовью здоровой и святой, чтобы оставаться верным себе и не терять себя... ваше худшее — вы не учились танцевать так, как должно... Смех объявил я священным: о высшие люди, учитесь смеяться!»1

«Все боги мертвы; так восславим сверхчеловека», — взывает к нашему согласию Ницше. И вправду, разве не «вокруг комедиантов кружится слава и народная молва», не вокруг Колумбов новых ценностей вращается этот мир?

Новый Протагор, Ницше напомнил вновь, что мера всех вещей — сам человек, дающий бытие новым ценностям. Безобразен человек, согнувший спину перед иллюзиями потустороннего, потерявший веру в жизнь. Достоин уважения лишь сверхчеловек, верующий в земное, творящий смысл земного, исполненный воли к победе. В этом его воля к власти. «“Нет никаких высших, мы все равны, — говорит, бессмысленно моргая, чернь, — человек есть человек, и пред Богом мы все равны!” Пред Богом! Но теперь этот Бог умер. А пред толпой мы не хотим быть равными со всеми прочими. О высшие люди, уходите с базара!., этот Бог был вашей величайшей опасностью. Только с тех пор как лег он в могилу, вы воскресли. Только теперь наступает Великий Полдень, только теперь высший человек становится господином! Понятно ли вам это слово, о братья мои? Вы испугались, ваше сердце закружилось? Не зияет ли здесь бездна для вас? Не лает ли на вас адский пес? Ну что ж! Мужайтесь, высшие люди! Ныне впервые мечется в родовых муках гора челове­ ческого будущего. Бог умер; ныне мы хотим, чтобы жил Сверхчело­ век»12. Так говорил Заратустра.

1 Ницше Ф. Так говорил Заратустра. — М , 1990. — С. 170, 171, 264.

2 Там же, с. 255.

Г л а в а д в е н а д ц а т а я

Неокритицизм. Марбургская и баденская школы

1.ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Ксередине XIX века в Германии определился новый интерес к кантовской проблематике границ и методов науки. И не только науки: история, мораль, искусство, миф, религия, язык и другие продукты человеческой деятельности становятся предметом крити­ ческой рефлексии. Критицизм взял на прицел позитивистский фе­ тишизм «факта» и идею метафизической абсолютности науки. Оспаривая идеалистическую метафизику, критицизм противится в то же время сведению философии к эмпирической науке, теологии или метафизике. Философия должна вновь вернуться к анализу условий ценности науки, морали, искусства и религии. При каких условиях ценна та или иная норма? Почему при одних условиях красиво это, а при других — иное? О&ьект философской Критики — не факты, а правовые вопросы, вопросы ценности. Нсокритицизм устраняет позитивистский фактуализм и ИдеалистичесКУК) метафи­

зику духа, не принимает и «метафизику» марксизма (вспомним Виндсльбанда или Риккерта, хотя некоторые из кантиаНДев, например*. Коген были проводниками социалистической идеи, в основе которой — моральный императив, призыв видеть в человечестве и человеке цель, а не средство). Как сочетается принцип достоинства личности с фактом, что рынок опред^ллет цену труда человека как товара среди товаров? Коген вместе с Другими неокантианцами образовали группу социалистов-немаркеиСтов.

Можно говорить о двух центрах #е0*сритицизма — Марбурге (Коген, Наторп и Кассирер) и Гейдельберге (Винделъбацд и Риккерт). Наряду с этими, неокритичеседе Школы были и в Англии (С. Ходсон, Р. Адамсон, Дж. Хикс), ц в Италии (К* Кантони, Ф. Токко, Ф. Фиорентино, Дж. Барцеддотги, А. БанФи). Среди французских неокритицистов упомянем Ш. Ренувье, О* Гамелина, Л. Брюнсвика. Последний в книге «Современный идеализм» (1905) показал, что философия не наращиваем ^нДние количественно, она

занята анализом его качества. Поскольку научный рост дан нам в историческом развитии, история познания есть не что иное, как «философская лаборатория».

2.МАРБУРГСКАЯ ШКОЛА

2.1.Герман Коген: критика как методология науки

Признанный классик марбургской школы — Герман Коген (1842—1918). Среди его работ назовем такие, как «Теория чистого опыта Канта» (1871), «Влияние Канта на немецкую культуру» (1883), «Обоснование Кантом эстетики» (1889), «Принцип бесконечно малых и его история» (1883), «Система философии» (3 тома). Готлоб Фреге охарактеризовал последнюю работу как не отличающуюся «логичес­ кой ясностью».

В концепции Когена огромное значение имеет наука, точнее, математическая физика. Он считал, что роль философии — в изуче­ нии условий правомерности научных положений. Для позитивиста нет ничего важнее факта как абсолютной ценности: объективны и факт, и ощущение. Коген в духе Канта переворачивает позитивист­ скую логику: основание объективности науки — априори. Не хаос чувственных наблюдений, а тот или иной способ унификации фак­ тов в рамках определенных гипотез, законов и теорий формирует науку. Законы и теории не извлекаются из фактов. Мы предпосы­ лаемих фактам. Отсюда вывод: всякая теория априорна. Философия поэтому должна исследовать «чистые», т. е. априорные, элементы научного познания. Другими словами, наиболее важная функция философии — методология науки, — согласен с Кантом Коген. Кант не просто извлек двенадцать категорий из изучения познавательных способностей. Он обосновал их, анализируя нъютонианскую систе­ му. Философия должна сохранить свою подлинность без психоло­ гистических и позитивистских редукций.

Необходимо вернуться к Канту, но — без кантианских ошибок. Прежде всего, Коген отказывается от понятия «вещи в себе», заменяя его принципом самоограничения опыта: мы всегда ищем целое посредством общих законов, а находим лишь частичное. Коген не видит резона различать чувственность и рассудок. Пространство и время суть формы чувственности. Время — лишь условие множест­ венности феноменов, а пространство — лишь условие их внешней рядоположенности. Этику и эстетику Коген делает трансценденталь­ ным методом чистого разума, исследующего условия возможности чувства и морального действия. Таким образом, есть три составляю­ щие «общей теории опыта»: логика, этика и эстетика.

2.2. Пауль Наторп: ♦Процесс и метод суть все»

Пауль Наторп (1854—1924), ученый-эрудит, известен такими ра­ ботами, как «Учение Платона об идеях» (1903), «Логические основы точных наук» (1910), «Война и мир» (1916), «Мировая миссия немцев»

(1918). Как и Коген, Наторп полагает, что философия не занимается природой вещей, ее предметная сфера — теория познания. Филосо­ фия не изучает субъективное мышление, т. е. познавательную дея­ тельность, развертывающуюся на основе психической деятельности. Она изучает его содержания, которые суть все более полные опре­ деления объекта. Познание синтетично, читаем мы в «Логических основах точных наук». Анализ заключается в контроле за уже произ­ веденным синтезом. Синтез состоит в постоянной переработке и усовершенствовании системы детерминаций объекта. Реальность не есть неопределенность, которая ничто без своих определений. Ее нельзя свести и ко всегда временным определениям. Реальное — это процесс определения. Напомнив слова гётевского Фауста «вначале было дело», Наторп рассматривает факт как сырьевой материал. Если что важно, так это «делаемое» — то, что находится в процессе. Бытие, искомое наукой, должно разрешаться в становление. Актив­ ность мысли состоит в суждении, а значит, в продуцировании данных, которые не даны: их ищет и находит мысль. В отличие от Когена, Наторп не ограничивает критическую рефлексию физикоматематическим опытом, а включает в нее моральный, эстетический и религиозный опыт.

Платоновские идеи Наторп интерпретирует несколько нетради­ ционным образом. Идеи Платона — не объект или сверхьещи, как утверждала традиция начиная с Аристотеля. Идея — регулятив в том смысле, в каком к точке в бесконечности направляются пути опыта. Это закон движения науки. Идея есть регулятивный идеал.

3.ЭРНСТ КАССИРЕР

ИФИЛОСОФИЯ СИМВОЛИЧЕСКИХ ФОРМ

3.1.Субстанция и функция

Кассирер (1874—1945) родился в захоТгочной еврейС/КОй семье. Он изучал философию в Марбурге как Ученик Когена И Наторпа. С 1906-го по 1919 гг. преподает сначЭДа в Берлине, а затем в Гамбурге. Как и многих, в 1933 г. сто ждала судьба эмигранта: Англия, Швеция, затем США — Иллийойский и Колумбийский университеты. Среди его самых известных работ — «Проблема

познания в философии и науке в Новейшее время» (1906—1940), «Личность и космос в философии Возрождения» (1927), «Философия Просвещения» (1932), «Понятие субстанции и понятие функции» (1910), «Философия символических форм» (1929), «К критике теории относительности Эйнштейна» (1921), «Детерминизм и индетерми­ низм в современной физике» (1937).

Углубившись в историю науки, Кассирер исследовал динамику связей математики, геометрии, физики и химии и пришел к выводу, чтопроблема поиска общего основания (субстанции) перед ними не стоит. В этих науках ищут скорее закон, отношение, функцию. Аристотель в «Метафизике» говорил о мире вещей и о субстанции, аккумулирующей общие их черты. Его метод привел к массе стериль­ ных дефиниций, за которыми часто стоит смешение общего с сущ­ ностным. Прогресс науки связан с тем, что на определенном этапе ученые прекратили поиски сути вещей и мира, сочтя достаточными функциональные связи между объектами. То, что математические функции ментальны по происхождению, с вещами напрямую не связаны, не значит, что они субъективны. Единообразие опытного содержания, определенные ограничения и связи делают наше знание зависимым от духовных актов и вместе с тем объективным.

3.2. Символические формы

Не только логика науки интересует Кассирера. Культура, по его мнению, основана на символической активности человека. Филосо­ фия выступает не только как критика познания, но и как критика цивилизации. Сама историография представляется Кассиреру сим­ волической активностью второго плана, которая заключается в индивидуализации духовного содержания символической активнос­ ти первоначального этапа. В этом смысле исторические документы абсорбируют некий смысл, их одушевляющий. Задача исследовате­ ля — обнаружить структурные связи индивида с надличностными культурными формами. С другой стороны, не менее важно указать на специфические черты, делающие событие неповторимым.

Миф, искусство, язык и логика как фундаментальные формы «понимания» суть символические формации, типичные формы че­ ловеческого способа производства. Философия призвана освоить эту фундаментальную структуру как органическое целое. Символичес­ кие формы придают феноменам форму и смысл, организуют опыт. Помещенный между системами «рецептивной» и «реактивной» (ко­ торые есть и у животных), мир символов коренным образом преоб­ разовал жизнь человека, поместив его в иное измерение. С рождением дескриптивного языка связывает Кассирер рождение цивилизации, или культуры.

универсальные ценности нужны Виндельбанду, чтобы освободить формы деятельности, связанные с историей, искусством и моралью. Именно эти три сферы деятельности дают нам человека, постав­ ленного перед самим собой, а не перед внешними предметами, как в других науках. Это способ проверить на прочность объективный материал мысли, воли, эмоций для уточнения их необходимой ценности, чтобы в конце концов отказаться от того, что проверки не выдерживает.

Именно поэтому в философии нет так называемых «истин фак­ тов», но все ее суждения оценочны, например: «это верно», «это хорошо», «это красиво». Таким образом, ценности, обладающие нормативным значением, отличаются от природных законов — это значимость Mussen (т. е. «иначе не может быть»), значимость норм и ценностей — Sollen («это должно быть так»). Первые мы прини­ маем, приспосабливаясь. Вторые мы обязаны доказать делом или развенчать. Норма никогда не будет принципом объяснения, а природный закон — принципом оценки. Солнце естественной не­ обходимости равно восходит и над праведниками, и над грешника­ ми. Но, говоря о значимости логических, эстетических и этических определений, мы говорим об идеальной необходимости.

В заключение отметим, что для Виндельбанда философия — это теория ценностей. Конкретная задача философии заключается в установлении тех ценностей, которые лежат в основании познания, морали и искусства. В отличие от подхода других марбургских неокантинианцев, теория познания, по мнению Виндельбанда, об­ разует лишь некоторую часть теории ценностей.

4.2. Генрих Риккерт:

познавать — значит судить на основе истины как ценности

Риккерт взял за основу концепцию ценностей Виндельбанда и рассмотрел ее с методологической точки зрения. Систематизировав результаты органической теории познания, он попытался обосно­ вать автономию исторического познания. В сочинении «Введение в трансцендентальную философию. Предмет и объект познания» (1892) он подверг анализу тройной смысл антитезы субъекта и объекта: 1) как антитезы психофизической индивидуальности и окружающей ее среды; 2) как антитезы сознания и телесной реальности вокруг него; 3) как антитезы чистой деятельности сознания и его содержа­ ния. Наиболее существенной считает Риккерт третью антитезу. С ней он связывает гносеологию реалистического толка, критикуе­ мую им за допущение, что познание можно трактовать как отноше­ ние субъекта к трансцендентному, не зависимому от него объекту.

Представление и представляемое суть два объекта — содержания сознания: их отношение есть отношение между двумя объектами мышления. Таким образом, гарантия надежности и ценности позна­ ния не в бытии, а в долженствовании.

Познавать — значит судить, принимать или отвергать, одобрять или упрекать, что подразумевает наличие ценностей. Именно дол­ женствование — то, чему надлежит быть, — и есть фундамент познания. Отрицание нормы равносильно подтверждению невоз­ можности любого суждения, в том числе суждения, отрицающего данный критерий. Суждение не потому истинно, что выражает то, что есть. Скорее можно утверждать, что нечто есть. Но только силой долженствования в суждении нечто обнаруживается как истинное. Должное (т. е. ценности как нормы) трансцендентно по, отношению к отдельно взятому эмпирическому сознанию.

«Суждение, формулируемое мной, — пишет Риккерт, — подни­ мается над вихрем представлений, обретая некую ценность прочнос­ ти, ибо не может стать другим. В момент произнесения суждения всегда предполагается нечто непреходящее и вечное». Если для Дильтея субъект познания историчен, то для Риккерта он — транс­ цендентальный субъект вне пространства и времени, сознание во­ обще, «чистая деятельность помимо индивидуальной субъективнос­ ти и фактических условий процесса исследований». Заметим, что это «сознание вообще» — не только логика, но этика и эстетика.

Таким образом, ценности трансцендентны по отношению к от­ дельному сознанию, а субъект познания понимается как трансцен­ дентальный субъект. Понятно отличие позиции Риккерта, с его акцентом на трансцендентности ценностей, от веберовской пробле­ матики эффективности научного поиска и исторических условий. Проблемами условности философия не должна интересоваться, по­ лагает Риккерт. Ее функция — установить, как образуются априор­ ные принципы, гарантирующие всеобщую необходимую ценность обобщающих и индивидуализирующих научных положений.

В 1921 г. Риккерт написал «Систему философии», где система­ тизировал теорию ценностей как шесть сфер ценностей: 1) логика как сфера ценности истины; 2) эстетика как сфера высшей цен­ ности прекрасного; 3) мистика и идеал безличностной святости; 4) этика, где доминирует моральность; 5) эротика и идеал счастья; 6) религиозная философия как сфера личностной святости. Каждой из этих сфер соответствует некое благо (наука, искусство, всеединое, свободное сообщество, мир любви, мир' божественного), некое отношение к субъекту (суждение, интуиция, обожание, автономное действие, единение и т. п.) и определенная интуиция мира (интеллектуализм, эстетизм, мистицизм, морализм, эвдемо­ низм, теизм или политеизм).