2833.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 4. От романтизма до н

естественный предрассудок и высокомерие заставляют нас искать родство с полубогами. Однако не за горами день, когда покажется странным, что натуралисты, сведущие в сравнительной истории развития человека, могли когда-то верить в то, что человек создан одним актом творения».

Дарвин соглашается с мнением о моральном превосходстве человека над животными. Однако добавляет: «Верить в изначаль­ ную цивилизованность человека, который, стало быть, претерпел абсолютную деградацию во многих регионах, — значит иметь слишком низкое мнение о его природе. Более разумно было бы верить в преобладание прогресса над регрессом, в то, что скорее человек поднимался медленными и неуверенными шагами ко все более высокому уровню, и особенно продвинулся в области позна­ ния, морали и религии».

4.4.Споры вокруг «Происхождения видов»

ипроблема социального дарвинизма

Книга «Происхождение видов» вызвала ожесточенную полемику. Мысль породниться с обезьянами, а через них и со всем животным миром у многих вызывала праведный гнев. И все же в разных странах нашлись также и ее сторонники, например: американский ботаник Аса Грей (Asa Gray, 1810—1888), немец Эрнст Геккель (Haeckel, 1834—1919). Итальянца (католика и дарвиниста) Филиппо де Филиппи (1814—1867) обвинили в атеизме и едва не лишили кафедры. Микеле Лессона (1832—1894) перевел сочинения Дарвина на итальянский язык. Пропагандистами идеи эволюционизма были Джованни Канестрини (1835—1900), Паоло Мантегацца (1831— 1910), Чезаре Ломброзо (1836—1909) и др. Даниеле Роза (1857— 1944) дополнил дарвинизм идеей гологенеза, согласно которой индивидуальные характеристики можно распознать в зародыше. Бенедетто Кроче шутил по поводу эволюционизма: «Душа жаждет увидеть в истории картину благородных войн, а в ответ получает животно-механическую фантасмагорию о происхождении челове­ чества, с огорчением, разочарованием и даже стыдом мы убежда­ емся в своем неистребимом варварстве».

Нельзя обойти молчанием так называемый социал-дарвинизм как попытку узаконить «борьбу за существование» в обществе (своего рода «объяснение» классовой борьбы) и даже обосновать тезис о расовом превосходстве. Ясно, что эти незаконные экстра­ поляции не имеют ничего общего с научными выводами. Иррацио­ нальным назвал такой метод аналогий экономист А. Лориа (1857—1943). Проблемам социальной трактовки дарвинизма посвя­ щены книги Энрико Ферри «Дарвин. Спенсер. М арко (1894) и Антонио Лабриолы «Размышляя о социализме и философит (1897).

4.5. Томас Гекели и дарвинизм в Англии

Роберт Фиц Рой, двадцатишестилетний капитан корабля «Бигль», на борту которого Дарвин совершил кругосветное путешествие, нс вдохновился мыслью считать себя потомком даже очень древней и очень антропоморфной обезьяны. В Англии антидарвиновскую оп­ позицию возглавил зоолог Ричард Оуэн (1804—1892). Оуэн отвергал не идею эволюции, а скорее идею ее случайности. Он был уверен в наличии «внутреннего стимула» развития. Но возражения оппонен­ тов бесстрашно парировал «сторожевой пес Дарвина» — Томас Гекели (1825—1895).

«Изменчивость, борьба за существование, адаптация к услови­ ям — достаточно известные факты, — писал Гекели в книге “ О по­ ложении человека в ряду органических существ” (1863), — но никто из нас не подозревал, что они находятся в центре проблемы видов. Пока Дарвин и Уоллес разгоняли тени, мощные фары “Происхож­ дения видов” вели тех, кто блуждал во мраке... борьба за существова­ ние в мире мысли значит не меньше, чем в физическом мире. Некая теория как “вид” мышления имеет право на существование постоль­ ку, поскольку она умеет сопротивляться, показывая превосходство над противником как представителем вида». Таким образом, очевид­ но, полагал Гекели, что дарвинизм на данный момент выиграл «борьбу за существование».

Любопытна история с оксфордским епископом Сэмюэлем Уильберфорсом, который в один из горячих моментов обсуждения обра­ тился к Гекели с улыбкой, полной сарказма: «Могу полюбопытст­ вовать: по линии бабушки или дедушки вы изволите узаконить свое происхождение от обезьян?» Заканчивая свой научный доклад, Гек­ ели не упустил случая ответить епископу, что он предпочел бы в качестве предка самку обезьяны, чем самца с вертлявым, хотя и непраздным умом, который использует свой талант на то, чтобы замутить истину и неуместно ерничать по поводу серьезной научной проблемы.

В очерке «Научное воспитание» (1869) Гекели так описал одну из баталий с католиками: «Мы спорили, как противники на передовой в момент временного перемирия. Когда я изложил трудности, стоя­ щие перед студентами, занимающимися наукой, то в ответ услышал реплику католика: “Нашей церкви за всю длинную историю грозило множество ураганов. Этот нынешний — только волна старой бури, и нет надобности готовить студентов и пугать испытаниями. Ны­ нешние ереси им объяснят профессора философии”». Гекели отве­ тил, что между англиканцами и протестантами, с одной стороны, и католиками — с другой, та разница, что между отрядом волонтеров и обученными ветеранами старой наполеоновской гвардии. «Я ува­ жаю организацию, встречающую врагов подобным образом, и хотел

бы, чтобы все церковные организации были настолько же действен­ ны. Это было бы хорошо не только для них, но и для нас».

Ученый был уверен, что дух науки — критика, что «обычная судьба всех новых истин — быть ересью в начале и предрассудком в конце». Человек огромной культуры, он оставил нам сочинения, полные юмора, интеллигентности и исчерпывающей ясности. Идею естественного отбора Гекели пояснял, например, так: «Помню, я прочел описание, как отступали войска Наполеона после битвы под Москвой. Уставшие и вымотанные солдаты подошли к Березине. Огромная, но деморализованная и дезорганизованная армия должна была переправиться через реку по узкому мосту. Каждый в подобных условиях думал только о себе: в давке перешагивали через тела товарищей, дабы не погибнуть. Автор, участник жутких событий, один из немногих спасся благодаря длинной зеленой шинели одного кирасира Он рассказывает: “Несмотря на проклятия, удары и пинки, я вцепился в полу шинели кирасира, который, поняв, что не сможет от меня отвязаться, что, медля, сам рискует упасть, против своей воли выволок меня из давки”». Это настоящий пример так называемого селективного отбора, комментирует Гекели. Причиной спасения французского солдата, выжившего дважды — в Бородин­ ском сражении и при переправе через Березину, — стала прочная ткань кирасирской шинели.

Так и в природе: у каждого есть свой мост через Березину. Одолеть переправу, проложить себе дорогу часто нельзя иначе, как путем борьбы с другими «видами», доказывая свое превосходство. Возмож­ но, в самый критический момент, когда кажется неминуемым пора­ жение, какая-нибудь малость, пустяк (вроде цветового оттенка) даст нужный результат, и чаша весов склонится в нужную сторону».

Чтобы еще раз показать опосредованное влияние факторов есте­ ственного отбора, Гекели на одной из лекций напомнил об одном из прелюбопытных случаев, описанных Дарвином. Замечено, что шершни в качестве среды обитания более предпочитают города, чем деревни. Почему? Шершни делают гнезда и откладывают в них яйца, из которых появляются личинки, и закладываю мед. Полевые мыши обожают мед и личинки. В открытой местности полно мышей, и шершни покидают деревни. В городских подвалах, как известно, за мышами охотятся коты. Понятно, что чем больше котов, любителей мышей, тем меньше мышей, промышляющих личинками шершня. Получается, что вся кошачья рать — непрямые пособники шершней. «Еще один шаг, и можно будет сказать, что старые девы, обожающие котов и кошек, суть непрямые помощницы шершней и скрытые недруги полевых мышей. Может быть, — добавил в заключение Гекели, — этот пример снижает серьезность моего аргумента — увы, что сказано, то сказано. На этом и закончу мою лекцию».

5. ЛИНГВИСТИКА:

ВИЛЬГЕЛЬМ ФОН ГУМБОЛЬДТ И ФРАНЦ БОПП. ЗАКОН ГРИММА И МЛАДОГРАММАТИКИ

Родоначальником современной лингвистики можно считать Вильгельма фон Гумбольдта (1767—-1835). Еще Гердер утверждал, что между языком и национальным характером есть внутренняя связь. Гумбольдт подтвердил, что у любого языка есть собственная типич­ ная и вместе с тем особая структура, которая, с одной стороны, отражает, а с другой — обусловливает способ мышления, будучи формой выражения нации. Цепочка мыслей связана с цепочкой слов. Гумбольдт изучил множество языков неиндоевропейской груп­ пы: китайский, малайский, бакский, семитский и языки коренных жителей Америки. Пораженный огромным структурным разнообра­ зием идиом, ученый пытался установить связь между языком и менталитетом.

Язык, по Гумбольдту, есть непрерывное творение человеческого духа Язык — это энергия, «eneigeia», а не «ergon», благодаря энергии языка рождаются мысли. Подробно тому, как числа нужны, чтобы считать, так слова нужны, чтобы мыслить. «Природа языка состоит в переплавке чувственной материи мира и слов в печать мыслей. Или, иначе: языки — не средство представления уже познанной реальности... они служат средством открытия доселе неизвестной реальности. Разница между ними не в звуках и знаках — это разница оптического свойства, взглядов на мир». Идею Гумбольдта о связи языка с расовыми свойствами не раз пытались опошлить некоторые псевдоученые.

Понятно заметное оживление немецкой науки, в частности срав­ нительной грамматики, в первой половине XIX века под воздейст­ вием такой идеи. Еще в конце XVIII века было обнаружено родство санскрита (священного языка древней Индии) с латинским, гречес­ ким и другими европейскими языками. Английский востоковед сэр Уильям Джонс в 1786 г., независимо от других ученых, пришел к тому же выводу: «Европейские языки, возможно, произошли от одного протоязыка, которого больше нет». Из Парижской нацио­ нальной школы восточных языков, основанной в 1795 г., Фридрих Шлегель запрашивал материалы для своей известной книги «Оязыке и мудрости индусов» (1808).

Поиском серьезных доказательств и сравнительным анализом языков занялся немец Франц Бопп (1791—1867), изучавший в Па­ риже персидский, индийский, арабский и еврейский языки. В 1816 г. вышла его работа «Система спряжения в санскрите в сравнении с таковою в греческом, латинском, персидском и германском

языках». Справедливости ради следует сказать, что в 1818 г. сравни­ тельные данные получил и датский ученый Расмус Раск (1787— 1832), изучавший структуру греческого, латинского, германских, балтийских и славянских языков, с той разницей, что санскрита он не знал. «Сравнительная грамматика» Франца Боппа была опубли­ кована в 1849 г. (и переиздана в 1857—1860 гг. с дополнениями), санскрит в ней был проанализирован в связи с греческим, латин­ ским, персидским, германскими, позже — литовским и старосла­ вянским языками.

Нельзя не сказать в этой связи о Якобе Гримме и его «Немецкой грамматике» (1822), богатой результатами анализа фонетической истории германских языков. «Законом Гримма» был назван закон, описывающий регулярные соотношения между индоевропейскими и германскими шумными. Это было настоящее открытие, ибо впер­ вые получены примеры регулярности языковых изменений, что положило начало исторической лингвистике.

Гримм заметил, что в германских языках обычно: 1) мягкий /там, где в индоевропейских языках, греческом и латыни — р\ 2) р там, где в других языках Ь\ 3) звук th там, где в других языках /, 4) /, где в других языках d> и так далее, как показано в таблице:

Компаративисты мечтали реконструировать путем сравнения первоначальный язык-оригинал всех индоевропейских языков. Прежде всего, писал Бопп, «мы должны изучить систему спряжения древнего индийского языка и сравнить ее со спряжением греческого, латинского, германского, персидского. Поняв их идентичность, мы сможем констатировать постепенное прогрессирующее разрушение изначального языкового организма», замену его другими языковыми блоками.

Тем не менее против романтической идеи существования некоего протоязыка выступила группа ученых — так называемые неограм­ матики. В 70-х гг. прошлого века они поставили задачу не искать идеальную языковую систему где-то в прошлом, а, установив точные данные, восстановить историю языков, принадлежащих к одной языковой семье. Один из младограмматиков, К. Бругман (1849— 1919), упрекал компаративистов в неуважении к новым продуктам лингвистической эволюции. Рассуждения о «старых» и «новых»

языках, говорил он, не несут ничего, кроме вреда. «Вместо изобре­ тения гипотетических символов “оригинального” лингвистического происхождения лучше придерживаться имеющихся в нашем распо­ ряжении документов и, опираясь на них, составить общее представ­ ление о развитии языковых форм».

Значение исторического метода в изучении языка подчеркнул Герман Пауль (1846—1921). О «слепой необходимости» фонетичес­ ких законов писал Г. Остхоф (1847—1909). Пять томов исследований К. Бругмана и Б. Дельбрюка — «Очерк сравнительной грамматики индоевропейских языков» — увидели свет в 1886—1900 гг.

б. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

6.1. Основной психофизический закон Вебера—Фехнера

Если социология (в духе позитивизма) успешно развивалась во Франции, то Германия стала родиной научной психологии в ее тесной связи с физикой, биологией, анатомией, и особенно фи­ зиологией. У истоков психологии стояли Эрнст Генрих Вебер (1795—1888), Густав Фехнер (1801—1877), Герман фон Гельмгольц (1821—1894) и Вильгельм Вундт (1832—1920). Вебер, профессор анатомии в Лейпциге, написал трактат на латыни о тактильных ощущениях «De tactu». Он попытался установить количественную связь между интенсивностью раздражения и реакциями живых существ. Густав Фехнер усовершенствовал результаты Вебера и вывел психофизический закон (закон Вебера—Фехнера), согласно которому «раздражение нарастает в геометрической прогрессии, а ощущения — в арифметической, и отношение раздражителей к ощущениям может быть представлено в виде логарифмической кривой». Ощущения (S) пропорциональны логарифму порождаю­ щих их раздражителей (7?), стало быть, их отношение выражается математической формулой: S = С log R , где С — экспериментально установленная постоянная.

«Примеры такой закономерности, — говорит фекнер, — найти нетрудно. Если в комнату, освещенную одной свечой, мы внесем вторую свечу, яркость освещения станет намного огдутимее, чем в случае, когда мы внесем свечу в комнату, где уж0 горят десять свечей. Или другой пример: разница в весе двух легких пакетов в несколько граммов почувствовать легче, чем разнНЦУ в граммах двух тяжелых пакетов». Комариный писк можно услышать в Полной

тишине, но, находясь в толпе или среди машин, нельзя услышать собеседника, если тот не кричит.

Герман Гельмгольц тонко заметил, что наши органы чувств не столько регистрируют импульсы, сколько обрабатывают их, именно поэтому мы видим форму, расстояние, расположение предметов. Подобно астроному, определяющему положение звезды путем рас­ четов, наши органы чувств организуют объекты, обрабатывают и оценивают их.

6.2.Вундт и Лейпцигская лаборатория экспериментальной психологии

Традиция считает первым психологом-экспериментатором Виль­ гельма Вундта. Он был ассистентом Гельмгольца в Гейдельберге, затем профессором в Цюрихе, а в октябре 1875 г. возглавил кафедру в Лейпциге. В 1879 г. Вундт основал первую лабораторию экспе­ риментальной психологии. Ее прославили своими именами Кюльпе, Крепелин, Леман, Бехтерев, Кеттелль, Стенли Холл, Уоррен, Стрэттон, Титченер и др. Были изучены зрительные феномены (визуальный контраст, цветовая слепота, оптические иллюзии), чувство времени, слуховые, тактильные восприятия, реактивность и многое другое.

Для Вундта психология —■наука опытная, она занимается факта­ ми, о которых мы знаем непосредственно из опыта. Например, слышать, как падает камень, чувствовать боль, воспринимать цвето­ вые оттенки — все это психологические факты. Напротив, говорить опадающем камне в свете притяжения более тяжелой массой другой, более легкой, значит говорить о физическом, опосредованном факте. Непосредственный опыт обосновывает опосредованный опыт, а психологический факт обосновывает физический факт. Такова раз­ ница в предметной сфере.

Что касается метода, то его Вундт определяет как интроспекцию, т. е. непосредственное наблюдение самих себя. А поскольку обладать опытом, по Вундту, то же самое, что осознавать его, то предмет и метод психологии в конечном счете совпадают. Элементы, из кото­ рых состоит опыт, он называет «ментальными процессами». Иссле­ дователь устанавливает законы психической активности, которые отличны от физической каузальности, и соотношения психических актов в процессе формирования сознания.

Необходимо отметить, что интроспекция как метод не применим к исследованию интеллектуальных и волевых процессов. Их изуче­ ние предполагает сравнительный и опосредованный анализ продук­ тов высшей деятельности, таких как язык, мифы, обычаи, религия, искусство, право. Подобный анализ мы находим в многотомном

сочинении Вундта «Психология народов» (1900—1920). Ученый, кроме того, открыл трехмерность чувственных состояний: прият­ ное — неприятное, возбуждение — торможение, напряжение - релаксация.

Тем временем во Франции работали знаменитые психиатры Пьер Жане и Жан Мартен Шарко (учитель Фрейда) и психологи Теодюль Рибо (1839—1916) и Альфред Вине (1857—1911). Вине разработал шкалу интеллектуальных способностей детей. Рибо увидел механизм умственных расстройств в распаде ансамбля ментальных процессов. Его перу принадлежат работы «Болезни памяти» (1881), «Болезни воли» (1883), «Болезни личности» (1885).

Англичанин Фрэнсис Гальтон (1822—1911) в книге «Наследствен­ ность гения» (1869) предположил на основе статистических данных наличие биологического механизма наследования особой одарен­ ности. Несмотря на интересную методологию, его выводы оставляют сомнения относительно тождества гения и человека, добившегося успеха; остается неучтенным фактор среды в формировании исклю­ чительных способностей. Тезис: «Гением надо родиться» — остается открытым.

В Америке психология развивалась под влиянием У. Джемса. Упомянем Стенли Холла (1844—1924), основавшего лабораторию экспериментальной психологии в Балтиморе в 1883 г., и Джеймса Кетгелля, основателя психологии труда. В Италии в Римском уни­ верситете Дж. Серджи в 1889 г. начал психологические исследования.

7. У ИСТОКОВ НАУЧНОЙ социологии

7.1. Эмиль Дюркгейм и правила социологического метода

Социология прошлого века была социологией философов-систе- матиков, дочерью надежд и опасений, о которых говорил СенСимон в связи с развитием индустриального общества: рациональная организация, функциональная деперсонализация, взаимозависимость функций, планирование и разделение труда, централизованное пла­ нирование производства. Перед лицом таких проблем Конт обосно­ вывал авторитарную систему, Спенсер — эволюционную с изрядной дозой радикального индивидуализма, Прудон поставил на первое место справедливость как принцип прогресса, а Маркс — закон смены социально-экономических формаций.

Эмиль Дюркгейм (1858—1917) заявил, что социология не есть и не может быть философией истории, открывающей общие законы прогресса человечества. Не может она быть и метафизикой, опреде­ ляющей природу общества. Социология, стало быть, не философия, не психология и не scientia scientiarum. Это автономная наука со своим предметом и своим правилом метода. Конт говорил о «соци­ альной статике» и «социальной динамике», отвечающих за стабиль­ ностьи развитие общества. Спенсер говорил о социальной эволюции органического типа. Дюркгейм назвал специфическим предметом социологии «социальные факты», состоящие в способе действовать, думать, чувствовать, внешние по отношению к индивиду, обладаю­ щие принудительной силой. «Их нельзя спутать с органическими и психическими феноменами, пребывающими в индивидуальном со­ знании и действующими посредством него». Если «социальный факт» несводим ни к биологическому, ни к психическому факту, то очевидно, что он влияет извне на индивида как посредством сан­ кций, так и через сопротивление, оказываемое индивидуальным намерениям. «Социальный фактор определяет и трансформирует неопределенную материю индивидуального, — полагает Дюрк­ гейм. — Такие психические состояния, как религиозность, сексуаль­ ная ревность, сыновняя преданность, отцовская любовь суть не просто изначальные наклонности человеческой природы, они — продукт коллективной организации... Почти все, существующее в индивидуальном сознании исходит от общества».

Социальные факты, изучаемые социологией, делятся на нормаль­ ные, представляющие «наиболее общие формы», и «патологичес­ кие», являющиеся отклонением от первых. Таким образом, норма устанавливается для определенного общества в конкретной фазе его развития. Задача социологии — классифицировать типы общества, от орды до современных сложных социальных организмов.

7.2. Суицид и аномия

Методологические рефлексии Дюркгейма не были пустопорож­ ними упражнениями они следовали из конкретных исследований. В работе «Оразделении общественного труда» (1893) он анализирует причины социальной солидарности в современном обществе. В итоге приходит к необходимости выделить «тип простого общест­ ва» (основанного на кровном родстве) и «вторичный социальный тип» (основанный на разделении и специализации функций). Пер­ вый тип обществ сцементирован общими идеями, оценками и опытом так, словно у общины одно сердце и один ум. Такого рода солидарность он называет механической.

Солидарность современного индустриального общества реши­ тельно иного плана. Субъекты разделены по профессионально-об­ разовательному признаку, семейному и социальному состоянию; все вместе это составляет социальную базу разделения труда. Негомогенное единство людей с различными интересами дает начало органической солидарности и органической системе соци­ ального разделения труда.

Однако замена традиционной власти авторитета рационально организованной системой разделения труда с возрастающим элемен­ том личной инициативы не всегда влечет за собой только благопри­ ятные последствия. Растущее число самоубийств говорит о наличии элементов неудовлетворенности. Исследованию причин феномена суицида посвящена книга Дюркгейма «Самоубийство» (1897). Осно­ вываясь на анализе сравнительно-статистических данных, француз­ ский социолог выделяет три суицидных типа в связи с тремя типами социальной солидарности.

Альтруистическое самоубийство порождено, как правило, соци­ альными мотивами (например, чтобы избежать бесчестия, или само­ убийство больного старого человека, не желающего быть обузой). Этот тип суицида характерен для сплоченного традиционного обще­ ства, где общественные цели превалируют над личными. Другой тип самоубийства — эгоистический, к нему склонны люди, слабо при­ вязанные к группе. Чаще он встречается в обществе с высоким уровнем ответственности, индивидуальной инициативы и свобод­ ным личным выбором. В таком случае в ситуации кризиса человек может рассчитывать только на свои внутренние ресурсы. Их отсут­ ствие ведет к отчаянному решению прекратить борьбу за жизнь.

Помимо указанных типов есть еще суицид «аномийный» (от греч. a-nomos — лишенный законов). Это ситуация отсутствия социаль­ ных законов и правил либо наличия противоречивых, неупорядо­ ченных и неэффективных законов. Даже когда сохраняются группы, солидарность в таком обществе утрачивается, и индивид не имеет точки опоры. Аномия — состояние максимального социального беспорядка — часто сопутствует тяжелым экономическим кризисам; эти периоды отмечены резким ростом самоубийств. Впрочем, такой рост зарегистрирован и в моменты внезапного роста благосостояния. С крушением ожиданий связывает Дюркгейм увеличение само­ убийств. Приводимые им примеры говорят о том, что, например, самоубийц больше среди представителей свободных профессий и среди протестантов, их значительно меньше среди католиков И еще меньше среди евреев по причине высокого уровня социальной интеграции, проистекающей из фактора веры. Суицидный показа­ тель выше среди одиноких, бездетных и разведенных людей, что также свидетельствует о дефиците интегрирующего фактора.