Лингвистический статус субъекта в юридическом дискурсе (на материале английского и русского языков) (90

2

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Иркутский государственный лингвистический университет»

Защита состоится «28» сентября 2011 г. в 13 часов на заседании диссертационного совета Д 212.071.01 по защите докторских и кандидатских диссертаций в ГОУ ВПО «Иркутский государственный лингвистический университет» по адресу: 664025, г. Иркутск, ул. Ленина, 8, ауд.31.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО «Иркутский государственный лингвистический университет».

Автореферат разослан «___» июня 2011 г.

3

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ В рамках современного исследования дискурса ярко вырисовываются два ради-

кально противоположных направления: постмодернизм с его постулатом о «смерти cубъекта» (М. Фуко, Ж. Лакан, Ж. Деррида, Ж. Бодрийяр, Р. Барт и др.) и антропоцентризм с его интересом к «человеку в языке» (Э. Бенвенист, Е.С. Кубрякова, Ю.С. Степанов, Ю.М. Малинович, С.Н. Плотникова и др.). Отправной точкой постмодернистской концепции «смерти субъекта» служит постулат об отсутствии реального Субъекта дискурса с присущей ему индивидуальностью. Его сменил скриптор - воспроизводитель дискурсивных практик экспертного сообщества. Противоположное направление - антропоцентризм - исходит из аксиомы, выдвинутой Ю.С. Степановым, о том, что «язык создан по мерке человека, и этот масштаб запечатлен в самой организации языка» [Степанов, 1975].

Априорно мнение о том, что личность Субъекта нивелируется в юридических текстах - продуктах безликого ЗАКОНА. Поскольку обезличенность юридического дискурса редко ставилась под сомнение, Субъект в многообразии его ипостасей не входил в сферу внимания исследователей. Однако, исходя из антропоцентрического характера современной лингвистической парадигмы, мы полагаем, что и за юридическим дискурсом можно усмотреть личностные смыслы.

Анализ теоретических источников свидетельствует о том, что, несмотря на многочисленные исследования в области языковых средств репрезентации Субъекта, вопрос о его маркерах в юридических текстах не был предметом специального исследования как на материале английского, так и русского языков. Достаточно поверхностное освещение данной проблематики можно обнаружить в работах ряда англоязычных исследователей [Tiersma, 1999; George, 2007; Williams, 2007;

Langford, 2009].

Указанные обстоятельства определяют актуальность темы диссертационного

исследования.

Материалом для исследования послужили письменные англо-американские и русскоязычные юридические тексты различной жанровой (закон, конституция, указ, судебное решение, жалоба, особое мнение судьи, завещание, договор) и хронологической принадлежности. Общий объем проанализированного материала - более 3000

страниц печатного текста.

Теоретическую базу исследования составили идеологически близкие друг другу положения о Субъекте постмодернизма (М. Фуко, Р. Барт, Ж. Бодрийяр, Ж. Деррида, Ж. Лакан), теории дискурса (Т. ван Дейк, Р. Водак, А.М. Каплуненко, В.И.

Карасик, С.Н. Плотникова, О.Ф. Русакова, V.K. Bhatia, N. Fairclough, M.A.K. Halliday, J. Swales, P. Tiersma), теории прототипа (Э. Рош Хайдер, Дж. Лакофф, В.З. Демьянков, Е.С. Кубрякова), антропоцентрической лингвистики (Э. Бенвенист, Е.С. Кубрякова, Ю.С. Степанов, Ю.М. Малинович и др.). Специфику подхода к анализу эмпирических данных определили теория субъективности Э. Бенвениста и работы по семантике местоимений Е.В. Падучевой, О.Н. Селиверстовой, Е.Ф. Сереб-

ренниковой.

В качестве гипотезы исследования послужило положение о том, что, вопреки устоявшемуся мнению об обезличенности юридического дискурса, Субъект находит

4

регулярное выражение в текстах ряда юридических жанров, используя обширный диапазон единиц, маркирующих его разнообразные, в том числе и личностную, ипостаси.

Целью настоящего диссертационного исследования является лингвистический анализ статуса Субъекта в англо-американском и русскоязычном юридическом дискурсе.

Всоответствии с выдвинутой гипотезой и поставленной целью в диссертации ставятся следующие задачи:

1) дать общую характеристику понятию «Субъект дискурса», исходя из его эволюции в контексте гуманитарных наук;

2) рассмотреть роль дискурсивного экспертного сообщества как детерминанты дискурса Субъекта и, исходя из характера отношений между ними, вывести типологию Субъектов юридического дискурса;

3) очертить диапазон языковых средств, участвующих в позиционировании Субъекта юридического дискурса;

4) определить понятие «юридический дискурс», выявить его соотношение с понятием «текст»;

5) типологизировать юридический дискурс по следующим критериям: 1) степень экспликации личности Субъекта; 2) «поле» дискурса;

6) исследовать жанровое пространство юридического дискурса;

7) выявить наиболее частотные языковые механизмы позиционирования Субъекта в текстах исследуемых англо-американских и русскоязычных юридических жанров;

8) выявить вероятную корреляцию между выбором средств позиционирования Субъекта и типом культуры, в которой конструируется дискурс.

Вкачестве объекта исследования рассматриваются письменные юридические

тексты разной жанровой принадлежности, содержащие / не содержащие языковые маркеры Субъекта. В качестве предмета исследования выступают лингвосемиоти-

ческие отношения Субъекта и Другого в условиях юридического дискурса.

При решении поставленных задач применяются такие специальные методы, как интерпретативный метод анализа материала, метод речеактового анализа, прототипический подход, использующиеся наряду с общими методами научного позна-

ния: наблюдением, сравнением, анализом и синтезом.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что в ней впервые проводится комплексное исследование языковых маркеров Субъекта в юридическом дискурсе английского и русского языков, определяются факторы, обусловливающие варианты позиционирования Субъекта в жанровом пространстве юридического дискурса. Выделяются два типа Субъектов юридического дискурса в зависимости от их включенности в дискурс экспертного сообщества, а также разра-

батывается типология юридического дискурса.

На защиту выносятся следующие теоретические положения:

1. Вопреки априорно предполагаемой обезличенности юридического дискурса, Субъект получает регулярное выражение в юридических текстах, используя достаточно обширный диапазон единиц, маркирующих его разнообразные ипостаси.

5

2.Степень экспликации личности Субъекта является определяющим критерием категоризации дискурса как институционального или персонализированного.

3.В юридическом дискурсивном пространстве имеют место дискурсы двух типов Субъектов: институционального Субъекта и Я-Субъекта. Институциональный Субъект знает о своей деперсонализации и не допускает позиционирования себя в

ипостаси личности, проявления которой устраняет с помощью определенных языковых знаков. Я-Субъект обладает относительной свободой дискурсивной деятельности, проявляя индивидуальность в конструировании дискурса, в выборе средств мо-

дальности, оценке событий и фактов.

4. Институциональный Субъект порождается самим дискурсом и получает егитимность лишь как воспроизводитель дискурсивных практик экспертного сообщества. Я-Субъект конструирует дискурс персонализированного типа - гибридное образование с присущей ему диалектикой персонального и институционального.

5. Для жанровых образований юридического дискурса, балансирующих между полюсами «институциональность - персональность», характерны следующие варианты репрезентации Субъекта: а) устранение Субъекта из дискурса; б) устранение личностного начала Субъекта за счет определенных лингвистических приемов с целью солидаризации, идентификации Субъекта с группой, разделения ответственности, акцентирования институциональной роли; в) позиционирование Субъекта как уникального индивида, наделенного свободной волей, возлагающего на себя персональную ответственность за высказываемые пропозиции в виде заполненной я-

валентности.

Теоретическая значимость диссертации определяется ее вкладом в разработку общей теории дискурса. Результаты проведенного исследования позволяют расширить и углубить понимание категории Субъекта, существующие представления о семантике местоимений и других языковых единиц, служащих механизмами пози-

ционирования Субъекта в дискурсе.

Практическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что его основные положения могут найти применение в преподавании вузовских курсов по теории языка, дискурсивному анализу, юрислингвистике, межкультурной коммуникации. Результаты и материалы исследования могут быть использованы при руководстве курсовыми и дипломными работами студентов, в разработке специальных курсов соответствующего профиля.

Апробация работы. Результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры перевода, переводоведения и межкультурной коммуникации ИГЛУ. По теме диссертации представлены доклады на I Международной научно-практической конференции «Коммуникативное образование в России: история и современность» (Новокузнецк, апрель 2010 г.), международной научно-практической конференции, посвященной 50-летию факультета иностранных языков БГУ (Улан-Удэ, сентябрь 2010 г.), Всероссийской Интернет-конференции «Инновации в образовании и лингвистике» (ИГЛУ, ноябрь 2010 г.), конференции «Право как дискурс, текст и слово» (Барнаул, январь 2011 г.). Основные положения работы нашли отражение в 7 публикациях, 2 из которых в ведущих рецензируемых научных изданиях. Общий объем публикаций составляет 2,7 печатных листа.

6

Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав с выводами по каждой главе, заключения, списка использованной литературы, списка использованных словарей и принятых сокращений, списка источников иллюстративного материала. Список использованной литературы включает 202 наименования, в том

числе 50 на иностранных языках.

Во введении обосновывается выбор темы, её актуальность, формулируются цели и задачи работы, указываются основные методы анализа, определяется теоретическая база диссертации, излагаются положения, выносимые на защиту.

Впервой главе «Лингвосемиотические основы исследования категории Субъекта» дается общая характеристика понятия Субъекта дискурса; рассматривается роль Другого в конструировании Субъекта; дается характеристика дискурсивного экспертного сообщества (ДЭС); исходя из степени детерминированности Субъекта ДЭС, предлагается типология Субъектов юридического дискурса; рассматриваются

языковые механизмы позиционирования Субъекта в юридическом дискурсе.

Во второй главе «Юридический дискурс с точки зрения категории Субъекта» рассматриваются различные подходы к определению дискурса в современной лингвистике, соотношение понятий текста и дискурса; производится попытка построить типологию юридического дискурса; исследуется жанровое пространство письменного юридического дискурса.

Втретьей главе «Позиционирование Субъекта в жанровом пространстве письменного юридического дискурса» рассматривается специфика маркирования различных ипостасей Субъекта в жанровых образованиях юридического дискурса, выделяются наиболее частотные в конкретном юридическом жанре маркеры Субъекта.

Взаключении обобщаются результаты проведённого исследования и формулируются вытекающие из него основные выводы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ Проблема Субъекта в дискурсе является предметом активного обсуждения лин-

гвистов, поскольку «именно здесь, в том, кто держит речь и, еще глубже, владеет словом, - именно здесь сосредоточивается весь язык» [Фуко, 1994].

Понятие «Субъект» универсально в гуманитарных науках, где имеет тенденцию к замещению таких понятий, как «индивид», «автор», «личность», «говорящий», «эго». Оно признается в качестве одного из основополагающих в работах многих исследователей [Lacan, 1960; Benveniste, 1966; Foucault, 1966; Бубер, 1993 и др.].

Интерес представляет постмодернистская концепция с характерным для нее отказом от картезианского говорящего Cубъекта. Разрушение личности и исчезновение Субъекта дискурса описываются идеологами постмодернизма в терминах «смерти субъекта» (М. Фуко, Р. Барт), «смерти автора» (Р. Барт, Ю. Кристева), коммуникативного НИЧТО (Ж. Бодрийяр) и в характерном для постмодернизма вопросе «Кто говорит?» (У. Эко). С точки зрения постмодернизма, само использование термина «Субъект» - не более чем дань классической философской традиции. В работе «Что такое автор?» М. Фуко начинает формулировку данной темы с цитаты Беккета: «Какая разница, кто говорит, - сказал кто-то, - какая разница, кто говорит» [Фуко, 1996б]. В этом безразличии и проявляется устоявшийся тезис постмодерниз-

7

ма об исчезновении Субъекта дискурса. Трактовка «смерти субъекта» воплощается не только в стирании всех его индивидуальных характеристик, но и представляет собой полное освобождение текста от его власти и полное освобождение Субъекта от ответственности за свои высказывания.

На смену понятию «Субъект» постмодернистская философия выдвигает понятие скриптора, фигуры, типичной для институциональных жанров юридического дискурса, снимающей претензии на статус производителя или хотя бы детерминанты текста, выступающей в роли воспроизводителя дискурсивных практик экспертного сообщества. Примером тому может служить судебное решение, Субъект которого, выступая в институциональной ипостаси, усваивает нормы, стереотипы, своеобразный «кодекс чести», присущий членам ДЭС, причастность к которому он манифестирует, реферируя к себе с помощью коллективного имени: The court thus concludes from these evidences that defendant made an election and chose allegiance to

the Emperor of Japan (United States v. Minoru Yasui). Конституционный суд Рос-

сийской Федерации считает необходимым установить, что суды общей юрисдикции не вправе отказывать в рассмотрении частных жалоб (Постановление Конституционного суда РФ № 7-П).

Институциональному Субъекту противопоставлен Я-Субъект - автономная личность, апеллирующая в высказываниях к структурам своего сознания, обращающаяся к адресату феноменологией своих жизненных проявлений. Такой Субъект проявляет индивидуальность в конструировании дискурса, выборе языковых средств, оценке событий и фактов. Он свободен и в выборе способов позиционирования, определяя, какие грани своего Я раскрыть, а какие блокировать, какие языковые механизмы для этого использовать: с помощью я-парадигмы позиционировать себя как автономную личность, либо с помощью мы-высказываний подчеркнуть принадлежность к той или иной группе. В пространстве одного дискурса он может проявить сразу несколько ипостасей, обнаруживая многогранность своей личности [Дахалаева, 2005].

В каждой конкретной ситуации Субъект имплицитно или эксплицитно выделя-

ет ту или иную ипостась сложного и многоаспектного Я. Рассмотрим пример: Эго-

изм олигархов и служение им сознательное или по глупости тех, кого они нам навязывают избирать, путем нарушения принципа Народовластия лишают меня, граждан РФ и новые поколения права жить в демократическом государстве (Жа-

лоба в Конституционный суд РФ). Местоимение нам, употребленное в контрасте с местоимениями им / они, акцентирует дистанцию между Мы-группой и Они- группой, то есть теми, которые «не наши», которые образуют «не свой», враждебный круг - олигархов и их ставленников, создавая таким образом универсальную бинарную оппозицию «свой – чужой». Переход от нам к меня свидетельствует о стремлении Субъекта дифференцировать личный опыт и социально значимые события, в которых участвуют все россияне.

В работе рассматривается роль дискурсивного экспертного сообщества в конструировании Субъекта юридического дискурса. Понятие дискурсивного сообщества получило развитие в работах ряда зарубежных исследователей [Swales, 1990; Freed, 1987; Bizzell, 1992; Porter, 1992; Johns, 1997; Wenger, 1998 и др.]. Теоретической ба-

8

зой реферируемого исследования по данному вопросу послужили работы Дж. Суэйлза и А.М. Каплуненко.

Дж. Суэйлз выделяет шесть признаков, присущих дискурсивному сообществу: 1. широкий спектр социальных целей; 2. наличие механизмов взаимной коммуникации; 3. средства передачи информации; 4. наличие типичных жанров; 5. специальная терминология; 6. дискурсивная компетенция участников [Swales, 1990].

Регламентированный характер деятельности дискурсивного сообщества напоминает одну из задач дискурсивной формации М. Фуко - контроль над формой и содержанием дискурса Субъекта, выполнение роли «полиции высказываний» [Фуко, 1996б].

А.М. Каплуненко ввел новый термин – дискурс экспертного сообщества – для обозначения объединения носителей специального знания, порождающих дискурс, в котором образуется, развивается и модифицируется термин [Каплуненко, 2007]. Дискурсом экспертного сообщества являются дискурсы Конституционного суда РФ, Верховного суда США, Парламента Великобритании и др., Субъекты которых принимают навязываемую категоризацию ситуации в терминах, исключающих индивидуальный контекст интерпретации [Смирнова, 2008].

Исходя из вышеизложенного, юридическое экспертное сообщество определяется нами как иерархически организованная группа экспертов в той или иной правовой области, подчиняющихся определенным конвенциям и объединяемых тем, что они сообща владеют определенным количеством жанров, с помощью которых осуществляют свои коммуникативные цели (вынесение приговора, защита или обвинение в суде и пр.).

В главе 1 рассматриваются также языковые механизмы позиционирования Субъекта в юридическом дискурсе. Для их описания нами используется критерий прототипичности, связанный с наличием в сознании человека некоторого «лучшего» примера, образца, в котором разные свойства какого-либо явления закреплены как его атрибуты (Э. Рош Хайдер, Дж. Лакофф, В. З. Демьянков, Е. С. Кубрякова). Преимуществом такого подхода является, как представляется, описание средств различных языковых уровней и выявление частотности их использования в дискурсе. Следуя прототипическому подходу, в диапазоне языковых маркеров Субъекта мы выделяем прототипические и периферийные средства.

Прототипические маркеры Субъекта имеют максимально определенный, индивидный, уникальный характер, репрезентируя Субъекта самым эксплицитным способом, фокусируя внимание на его личности (местоимения я, I и имена собственные). К маркерам, отклоняющимся от прототипа в незначительной степени, были отнесены те, которые эксплицитно обозначают Субъект, не размывая его границ, однако отличаются менее выраженным эгоцентризмом, смещая коммуникативный фокус высказывания с личности Субъекта на его признаки, действия, посессум (морфологическая форма русского глагола 1-го лица единственного числа, объектные формы местоимения 1-го лица единственного числа, притяжательные местоимения 1-го лица единственного числа). Периферия включает элементы, находящиеся в дистантной расположенности к Субъекту, в которых указанные признаки выражены слабее или частично. По мере ослабления этих признаков и нарастания им противо-

9

положных происходит постепенный сдвиг в сторону дальнепериферийной зоны относительно «лучшего образца» (местоимения 1-го лица множественного числа, коллективные имена и институционально-ролевые маркеры, бессубъектные конструкции).

Вслед за Е.Ф. Серебренниковой, в работе отмечается, что местоимение я служит не только указанию на лицо, но и отражает «онтологическую сущность самого Субъекта речи» [Серебренникова, 2003], характеризует его как уникального индивида, личность, тождественную самому говорящему: (1) I give and bequest all of my

interest in the following property to the persons or entities as follows (Last Will and Testament). (2) Все мое имущество я завещаю Литвиновой Надежде Викторовне (За-

вещание). В юридическом дискурсе в значении этих местоимений может содержаться и дополнительная информация. В приведенных высказываниях они не только представляют Субъектов в их единственности, но и позволяют заключить, что они являются дееспособными лицами, достигшими 18 лет, которые могут вполне сознательно относиться к существу их завещательных распоряжений.

Помимо отражения онтологической сущности Субъекта, местоимение я служит целям субъективации высказываний, придавая изложению личностный и не претендующий на абсолютную истину характер, предполагает «ухождение из объективности в сокровенную субъективность» [Флоренский, 2007]. Проиллюстрировать эту особенность могут следующие высказывания: (1) The path it has taken to reach its

outcome will, I fear, do damage to this institution (Justice Stevens' Dissenting, Citizens United v. FEC). (2) Я убежден, что полномочия Президента не могут произвольно выводиться из его статуса (Особое мнение Лучина В.О. по Постановлению Конституционного суда РФ № 10-П). С помощью местоимений I, я, сопровождаемых модусными предикатами опасения (1) и уверенности (2), говорящие субъективируют высказывания, сигнализируя, что сказанное является личным, имеет для них статус субъективной истины, допускают возможность признания его ошибочным.

В работе отмечается, что тексты институциональных жанров юридического дискурса, будучи продуктами дискурсивных практик экспертных сообществ, представляют собой среду, которая ограничивает употребление местоимений 1-го лица единственного числа. В то же время в текстах персонализированных юридических жанров они употребляются весьма регулярно.

Идентифицирующий характер имен собственных, максимальная определенность и способность представлять Субъект единственным в своем роде объектом, служить «знаком личности» позволяют также отнести их к прототипическим маркерам Субъекта. В контексте нашего исследования наиболее важной представляется способность имени собственного соотноситься с конкретным референтом, обозначать в речи конкретных индивидов. Эта способность имеет особое значение в юридическом дискурсе, поскольку в некоторых контекстах только имя позволяет легитимировать высказывания Cубъекта в правовом пространстве. Так, текст завещания влечет правовые последствия только будучи продуктом Cубъекта, индивидуализи-

рованного именем собственным: I, Janet J. Webster, declare that this is my Last Will

and Testament (Last Will and Testament). Я, Островский Александр Георгиевич на-

стоящим завещанием делаю следующее распоряжение (Завещание).

10

Близость морфологической формы русского глагола к прототипическому маркеру я объясняется ее категориальным значением - выражением отнесенности действия к говорящему. Русская флексия 1-го лица единственного числа, маркирующая

Cубъекта, как и местоимение я, помогает обозначить онтологический статус уни-

кальной личности: Поддерживая постановление по существу рассматриваемого дела, выражаю свое особое мнение (Особое мнение Кононова А.Л. по Постановле-

нию Конституционного суда РФ № 10-П).

В работе делается вывод о значительном прагматическом потенциале местоимений we, мы в юридическом дискурсе. Выделяются следующие его значения, получившие регулярное выражение в юридических текстах:

1) Употребление we, мы с целью референции к единичному Субъекту (мы = я) для придания высказыванию свойства объективности (в судебных решениях), торжественности и весомости (в законодательных текстах монархов): We observe in re-

spect to the first, second, and third questions that they are not now open questions in this Court (Woods v. Lawrence County). Рассмотрев сии проекты, мы находим, что они вполне соответствуют желанию нашему водворить в России суд скорый, правый

(Указ Александра II).

2) Употребление we, мы для обозначения коллективного Субъекта: Because we

agree, we do not reach their alternative contention (Petition New Jersey et al.). В связи с вышеизложенным, мы просим признать не соответствующими закону размеры тарифной ставки (Исковое заявление).

3) Местоимения we, мы в значении «солидаризация с неопределенным референ-

том» (нацией, народом, партией и т.п.): We, the people of New Mexico, grateful to Almighty God for the blessings of liberty, in order to secure the advantages of a state gov-

ernment, do ordain and establish this constitution (Constitution of New Mexico). Мы,

многонациональный народ Российской Федерации … (Конституция РФ).

4) Местоимения we, мы в значении «разделение ответственности»: The question

before us is, whether the class of persons described in the plea in abatement compose a portion of this people (Scott v. Sandford). От нас ждут внятной позиции, и общество не простит нам ее отсутствия (Особое мнение Зорькина В.Д. по Постановлению Конституционного суда РФ № 10-П). Местоимения us, нас, нам формируют ощущение общности целей и задач, стоящих перед участниками сообщества, создают эффект разделения ответственности за совместную деятельность.

5) Местоимения we, мы в значении «оппозиционирование»: Однако, эгоизм оли-

гархов и служение им сознательное или по глупости тех, кого они нам навязывают избирать (Жалоба в Конституционный суд РФ). On this ground we stand alone. All the

courts, American and English, are against us (Diamond v. Lawrence County).

6)Местоимение we в значении «создание преемственности» (в американском дис-

курсе): Let there be any doubt, we stated over 100 years ago in McPherson v. Blacker

(Justice Stevens’ Dissenting, Bush v. Gore). We-маркер позиционирует суд как транс-

цендентный во времени институт.

7)Употребление мы с целью устранения эгоцентризма высказывания (в русскоя-

зычном дискурсе): В данном случае это понятие рассматривается нами как разно-