Ах, не растет маслины ветка (80

Евгения Щеглова

«Ах, не растет маслины ветка…»

Е. О. Путилова. Детское чтение – для сердца и разума: Очерки по истории детской литературы / Под ред. доктора филологических наук, проф. С. А. Гончарова. СПб:

Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2005

Перед автором этой книги – известной исследовательницей детской литературы Евгенией Оскаровной Путиловой – есть у меня одно давнее прегрешение. А именно – написанная лет 15 тому назад статья о Лидии Чарской, писательнице, сильно мне тогда не нравившейся. Дело попросту было в том, что рассуждала я тогда об ее книгах с позиций литературы исключительно высокой, и только ее одной, - Льва Толстого, например, Чехова, Тургенева… В сравнении с их книгами творчество Чарской сильно удручало своей, скажем так, неталантливостью. Помню, какое наслаждение доставляло мне тогда выкапывать из романа «Смелая жизнь» - переработки знаменитых «Записок кавалерист-девицы» Н. Дуровой – всякие безвкусности и банальности и предъявлять их читателю. Вот, дескать, посмотри, полюбуйся, чем ты увлекаешься и чем восторгаешься, - это же типичный «гуртовой, оптовый товар», штамповка, безвкусица, как писал о книгах Чарской злоязыкий критик начала ХХ века Корней Чуковский.

Беда была только в том, что в начале 1990-х читателей у Лидии Чарской уже не осталось. Не к кому было обращаться с такими умными и благородными словами. Читатели ее невозвратимо канули в Лету, вместе со всей старой Россией, которую видеть мы можем сегодня разве что на старых, таких пронзительных, таких щемящих черно-белых фотографиях. Эти девочки с бантами на поясе, эти мальчики в высоких со шнуровками ботинках, - где нынче тлеют их косточки? Кто про это может знать... По всему свету, наверное. По всему земному шару.

Вместе с этой Россией, где волновались, страдали и любили трепетные, тоненькие гимназисточки с образком - на счастье - на груди, ушла и обожаемая ими Л. Чарская – бурная, во всем чрезмерная, страстная, горячая, неукротимая, порой (чего уж греха таить) и впрямь безвкусная, но – неизменно искренняя. Благородная. Добрая.

Добрая.

Вот что самое главное.

С огромным тактом, пониманием, проникновением в эпоху, когда царила в детской аудитории Лидия Чарская, написала о ней в книге «Детское чтение – для сердца и разума» (прошу обратить внимание и на прекрасный, очень точный заголовок книги) Евгения Путилова, профессор Российского педагогического университета. Впрочем, почему только о ней одной? В книге прослежена судьба детской литературы с конца XVII века, от первого поэтического букваря, а также стихотворений Симеона Полоцкого для детей царя Алексея Михайловича, - и до наших дней, до «Страны Вообразилии» и книг Э. Успенского и Тима Собакина.

Каждый, кто всерьез занимался детской литературой, прекрасно знает, что никакой периодизации в ней нет, отчего писать об ее истории чрезвычайно сложно. Еще как-то можно соотнести ее с развитием педагогической мысли, но уж с классицизмом или романтизмом – никак. Детская литература развивается по своим, одной ей, вероятно, ведомым законам.

Хотя – почему ей одной? Эти же законы лежат, как мы сейчас наконец-то поняли, и в основе существования всего человеческого общества. Это гуманизм, сострадание, доброта, сочувствие, любовь. Без них, этих подзамшелых понятий, мы, наверное, давным-давно съели бы друг друга. Слопали бы, не поморщившись. Ей-богу.

- 2 -

Эта линия – воспитания в малых сих прежде всего понимания другого человека, сочувствия и сострадания, равно как и прочих нравственных основ человеческого сообщества, - проходит в книге сквозь все очерки. Каких бы детских (или совсем не детских) писателей они не касались.

«Что из этого выйдет, не знаю, а положил я в него всю душу». «Все время и силы мои заняты „Азбукой”». «Я же положил на нее труда и любви больше, чем не все, что делал, и знаю, что это – одно дело моей жизни важное». Это Лев Толстой написал. Который работал над своей «Азбукой», рассказывает Е. Путилова, целых 15 лет. Выделяю еще раз: пятнадцать лет. А ведь, наверное, ему было что сказать людям и на что тратить свою великую – величайшую – жизнь, краткость которой он всегда ощущал с особой силой. Но он, не спросясь про то человечество, отдал лучшие свои годы детским рассказам, которые, написано в книге, «вобрали в себя огромный мир размышлений, моральных и художественных представлений Толстого», где «многое звучит в еще более открытой, более обнаженной, лишенной каких бы то ни было условностей форме».

В очерке о Л. Толстом исследователь делает важное наблюдение. Говоря о том, сколько лет писатель отдал школе, Е. Путилова утверждает, что он «еще больше получил от нее сам. Подспудно, незаметно для него, его размышления, уроки и прогулки с детьми становились частью его художественного мира, давали богатый материал для сюжетов, эпизодов его будущих книг».

А вспоминая чеховскую «Житейскую мелочь», которая, впрочем, вовсе не предназначалась для детей, Е. Путилова подчеркивает главное в рассказе – ложью и предательством «большого серьезного человека» «отравлено детское сердце, подорвана его вера в чистоту и прекрасное могущество взрослого». Это – трагедия, раны от которой не зарубцуются никогда.

…Умерли «высокоидейные», бездушные, барабанные стихи для советских пионеров. Состарились и сами те пионеры. И уж точно никогда не будут они читать старую трескучую дребедень своим внукам и правнукам.

Зато живы и никогда, скорее всего, не забудутся «Честное слово», «Маринка», «На ялике», «Республика ШКИД» Л. Пантелеева, писателя редчайшего благородства и таланта и чудовищно несправедливой судьбы. Это ему когда-то сказал друживший с ним С. Маршак: «Дорогой мой, я хочу, чтобы ты был, как аттический воин – всегда прямой, несгибаемый, честный». Это он, рассказывает Е. Путилова в очерке о Л. Пантелееве, совесть, и только ее, ставил выше и храбрости, и геройства. Добрым словом вспомнила исследовательница и его друга, соавтора по «Республике ШКИД» Григория Белых, писателя большого таланта, погибшего от туберкулеза в тюремной больнице в страшном 1938-м. И гениального О. Мандельштама, о котором мало кто знает, что в 20-е годы он писал удивительно теплые стихи для детей, поэтизирующие домашний быт и самые обычные предметы. И Марию Пожарову, писательницу совершенно другой эпохи, автора старых детских журналов «Задушевное слово», «Родник», «Золотое детство», «Светлячок» (раздел «Возвращенные имена»). И Б. Федорова, с его знаменитым «Завтра, завтра, не сегодня/ Так ленивцы говорят». И Л. Модзалевского – автора не менее знаменитого «Дети! В школу собирайтесь», отца известного филолога, одного из основателей Пушкинского Дома. И поэтессу Поликсену Соловьеву, сестру великого философа. И К. А. Петерсона, чьему перу принадлежит стихотворение «Сиротка» («Вечер был; сверкали звезды»), которое в дореволюционные годы знала вся читающая Россия.

Это что же, скажите, была за страна, если в ней запрещались как контрреволюционная пропаганда поразительно добросердечные строки – призыв к

- 3 -

милосердию: «Бог и птичку в поле кормит, / И кропит росой цветок. / Бесприютного сиротку / Также не оставит Бог!»

Читается книга – будто на одном дыхании. Будто перед нами ожили и задвигались приемыши, подкидыши и потерянные дети – любимые герои такой теплой и такой уютной старой детской литературы, литературы любящей, умной, животворящей. Будто и не кончилась эпоха гуманности.

«Ах, не растет маслины ветка/ Вдали от склона, где цвела!/ И вот весной раскрылась клетка,/ Метнулись в небо два крыла». Это Марина Цветаева – о своей любимой Лидии Чарской и ее такой прекрасной, такой романтичной и отважной княжне Джавахе.