Ефремов Ф.С.. Российского унтер-офицера, которые ныне прапорщиком, девятилетнее странствование и приключения в Бухарии, Хиве, Персии и Индии, возвращение оттуда чрез Англию в Россию, писанное им самим в Санкт-Петербурге 1784 года

Всенижайше подносит и посвящает сих мест самовидец и описатель,

Прапорщик Филип Ефремов.

В 1774 году, служа сержантом в Нижегородском пехотном полку, а по учреждении из онаго баталионов, в 1-м баталионе, в Оренбурге, который город, как всем известно, возмущенною государственным злодеем чернью не малое время содержан был в осаде, и в июне месяце командирован я был на заставу, так называемую дорогу Илецкой защиты, с двадцатью человеками военных людей, а именно: десятью солдатами и десятью казаками. При команде нашей состояла одна пушка. И как утренняя заря стала только восприять свое начало, тогда напали на нас из ватаги бунтовщиков около пятисот человек.

Противился я им по возможности до половины дня, доколь стало у нас пушечнаго и ружейнаго пороху, а когда в ружьях осталось у нас по одному заряду, взял я у казака лошадь, велел всем садиться и прочим на своих лошадей. И злодеи, узнав, что не стало у нас пороху, не имея никакой опасности, ударили прямо на нас. Я хотел в них выпалить из ружья и как, к несчастию моему, ружье осеклось, один из мятежников ударил по ружью саблею, отрубил в левой руке моей большой палец, отчего из рук оно выпало; другой же ударил по голове, выше праваго уха, саблею же; третий копьем по голове же, повыше лба, после чего взяли нас и в плен увезли на ночлег. Оные злодеи, бегавши по степи, в полуночи призаснули, а я с двумя солдатами от них ушел. Прибежали к находящейся на киргизской степи речке Донгус.

На разсвете утренней зари, спрятались под нанесенную траву, лежали до половины дня, а с того времени пошли в Оренбург, который не в далеком оттуда был разстоянии. Не более 15 верст погони за собою не видали. От онаго места отошли 3 версты; вдруг из-за горы выехали киргизцы, до двух сот человек, взяли нас и, посадя на лошадей, подвязав ноги на брюхо лошадиное, увезли в свои улусы. Держали усебя два месяца.

Оные киргизцы имеют употребление пищи в дороге: творог сушеный лепешками, который называют крут; кладут его в турсук,

а тот турсук таким делается образом: сняв у задней лошадиной ноги кожу, шьют мешком; в мешок, положа крут, наливают воды, привязывая к седельным тарокам. Оное от езды размочится, растрясется и будет густое молоко, кое и пьют. В домах же—пареную баранину и мясо крошат мелко, налив оное тою водою, в коей варится мясо. Едят руками. Пьют кумыс, т. е. кобылье молоко.

Ездят за охотою с беркутами, оными ловят лисиц, диких коз и лошадей, так же и всяких зверей. Имеют ружья, сабли, а но большей части пики и стрелы.

А как навозили не малое число российских людей и отвезли иных в Бухарию, а других в Хиву, продали в разныя места. Меня в Бухарии купил хожа Гафур; держал у себя один только месяц, потом подарил тестю своему Даниар-беку, кой в Бухарии полновластен и оный родом узбек,

то-есть дворянин и правитель всем бухарским владением. Называется аталык, так что и сам хан ему подвластен. Хану имя Абул-Газы, имеет одну жену и две побочныя, одна из последних калмычка, а другая персиянка; и от них родились три сына. Аталык имеет четыре жены и шесть наложниц, последния калмычки и персиянки купленныя. От всех вообще десять сынов и десять дочерей.

Оный аталык определил меня к своим ордынским или серальским дверям, где его жены и наложницы, стражем. Я был у сей должности, доколь узнать мог говорить их языком, а как узнал, то аталык пожаловал меня дабашею, то-есть капралом; дал в команду 10 человек.

И в одно время пришел ко мне аталыков служитель, сказывая, что требует меня аталык. Пришедши я к нему, говорит он, что приехал из России мой посланник, мулла Ирназар и привез посольское письмо: «возьми и прочти». Взявши я оное письмо, увидя титул всемилостивейшей государыни, сняв шапку, не мог зрить сухими глазами, без слез. Прочитав оное, спрашивает меня аталык: «что это такое? Отвечай!» Я: «Посланников паспорт то»,—сказал. Он: «для чего ж приложена печать ниже письма?» На то я вторично ему отвечал, что титул российской государыни пишут вверху, а печать прикладывается внизу, для того титул значит болee, нежели печать. Он сказал, что неправда, тем Россия имеет противу нас унижение, потому что мы истинной веры магометанской. Потом вопрошал, для чего я плакал. «Состоишь в руках моих, то что хочу с тобою сделаю». Сказал я, что Россия не верует лживому пророку Магомету, а верует Единому Создателю неба и земли, истинному Богу, и нельзя сему статься, чтоб российская монархиня делала тому,

кому не следует, унижения, от руки коей трепещут многия государства. Плакал же я для того, что во-первых обрадован был титулом российской государыни; во-вторых, тем, что увидеть мог российское письмо. Сверх того сказал я ему, что по долгу своему, дал я обещание всемогущему Богу и нашей августейшей монархине служить верно и послушно до истечения последней капли крови и, что, по причине несчастной судьбины, которая заставила оплакивать Российское государство и ввергла в руки того, кому я не должен жертвовать своею службою. А тот еще, кому я не мог бы быть, без той несчастной судьбы, подвластным, обещается сделать из меня все то, что ему угодно.

Потом уговаривал меня аталык к принятию магометанскаго закона и обещал иметь в милости; но как я на то не согласился, для чего приказал мучить меня и пытать по-тамошнему, то-есть, поить солью по три дня. Там же ничем другим не мучат, чтоб человек повинился или бы к чему был склонен. Мучение ж то происходит сим образом: положат в большую деревянную чашу пуд соли, наливают в нее воды горячей и, когда соль разойдется и вода простынет, тогда свяжут в утку и кладут в рот деревянную палку; человека повалят затылком на ту чашу и соль льют в рот. Ежели не пожалеют, то чрез cиe мучение, чрез день, другие умирают, для того, что соль учеловека живот весь переест. А если захотят кого сберечь, тому, после каждаго мучения, дают пить топленое теплое овечье сало по три чашки, кое сало соль всю вберет в себя и там верхом и низом живот очиститъ, и будет жив.

В других же винах аталык приказывает виновнаго повалить во всей одежде и бить палками, коего бьют человек десять и более. И тех, кои бьют, называют есаулами, то-есть употребляющиеся вместо разсыльщиков.

Меня же не хотя умертвить за мою службу, давали, после каждаго мучения, по вышеоглавленной мере, сала. Видя он, что всe его мученья недействительны, то просил меня по крайности ему присягнуть, чтоб служить верно. Ту присягу я сделал только из пристрастия

языком, а не душею, ибо душа моя более в себе ощущала ревности единственно к службе всероссийской императрицы. Потом пожаловал меня пензибашею, то-есть сержантом. Препоручал в команду 50 человек и так находился под его предводительством. Был в походах и все тамошние городки и дороги узнал. И в одно время были под городом, именуемым Самаркандом. Взял на сражении в плен самаркандца. Оный аталык, видя столь ревностную мою службу, пожаловал юзбашею, то-есть капитаном, и землею, с коей собиралось в год доходу до трех сот червоных, вве-

рил в команду разных людей сто человек, в числе коих имелось 20 русских. Потом с сыном его, Шамрат-беком, ездил я с его войском в Персию, в город Мавр 1); и при том его сыне было до 2.000 человек. От Бухарии один день езды до городка Каракула, от онаго до реки Аму-Дарьи езды три дня. По реке той камышу довольно; отчасти и мелкаго тальника. Pекa шириною полверсты, а местами есть и безмала с версту; не весьма глубокая. За рекою городок Чаржуй, от коего дорога песчаная и по горам малые есть кустарники соксоул и трава пелынь. До города персидскаго, именуемаго Мавром, езды шесть дней. Хану маврскому имя Байрямали Шамрат-бек. Выигрыша никакого не получил, почти бежал; на побеге в его войске дорогою не мало померло людей и пало лошадей. В Персии имеется: Испагань, Шираз, Тавриз, Дербент и Ормус.

По возврате моем в Бухарию, влюбилась в меня невольница аталыкова, ключница, коя всячески старалась, чтоб я носил имя ея мужа, на что я не согласился. Она после изъявляла прямое

иусердное к тому желание со мною уйти, куда б я ни пожелал. Она же родом персиянка и, еще молода будучи, также у них, по несчастию, в плену. Но как я и обещал, когда найду свободный случай к уходу, всеконечно ее не оставлю. После двух лет, командирован был я в Хиву с войском, котораго было 1.500 человек. При оном войске находился главнокомандующий Бадал-бек. От Чаржуя, вниз по реке Аму-Дарье, живут кочевые трукмяна, коих два рода, первые называются тяка (текэ?), другие салор. В их урочищах, по реке Вязу, тальнику и травы довольно. Ехали до хивинской границы, до городка Пятняку, 8 дней, в коем одни городовыя ворота. От онаго езды один день до городка Сезарресту, а от сего езды половина дня —городок Богаткола, в коем одни ворота. Подалее сего городка было сражение с хивинскими ямудами. Один хивинский юзбек, наехавши, выстрелил в меня из ружья, отчего опалило у меня правую щеку и ухо порохом. Я в горячности поскакал немедленно за ним, с коим и сразился; отрубил притом у него правую руку и взял его в плен; привез его к главнокомандующему Бадал-беку, за что пожаловал он мне аргамака

икармазинный кафтан. После послал в Бухарию с письмом к аталыку, для требования еще войска; притом мои заслуги выхвалил. Оный аталык за ту службу жаловал еще землею и деньгами; приказал быть в готовности к его войску обратно в Хиву, кое повеление сделалось мне тогда способом уходу от них. То в сем размышлении учинил одному писарю свою просьбу, дабы он написал мне посольскую грамоту в таком разумe, яко бы

1) Надо полагать Мерв.

послал меня послом аталык в город Кукан (Кокан), за что я, по разсуждении своему, и обещался за тот его, столь для меня полезный труд, наградить деньгами, который и написал, за что и получил от меня, тамошняго курса, 100 червоных, а на российской счет—триста рублей. И то письмо вышереченной ключнице показал; просил ее при том, чтобы дала ханской печати, кою и обещала дать с тем только, чтобы ее взять с собою, то я побожился ей, что не оставлю, почему она и

исполнила просьбу мою. А как аталык имел привычку всегда в половину дня спать, то ключница, достав, принесла мне печать, кою я и приложил. Чрез два дня аталык дал

письмо, приказал ехать в Хиву, обратно в его войско. Я и поехал, яко бы в его войско, а вместо того, с двумя русскими, отправился в Кукан. Дорогою ж, признавая меня за посла, давали провизии и лошадям корму.

В Бухарии, близ рынку, посреди самаго города, кой рынок под названием чарцу, имеется поставленный, каменный, круглый столб, вышиною 50 (?), толщиною 3 сажени. С утра до полудня торг бывает в чарцах. В оном меcте имеется караван-сараев каменных 4, а с того времени оный торг бывает уже у ханскаго двора кой рынок называют регистан. В оном же рынке поставлены ирели (?). В городе каменных о двух этажах монастырей 8, кои называются медресами. В каждой келье по 2 человека домулла, то-есть старец. Во оных большая часть молодых мальчиков; есть и женатые. Днем в медресах учатся, а ночью уходят к женам в домы. А в те медресы женский пол никак входить не может. И в них, по обещанию, дают вкладу землю. У тех домуллов есть старший, под названием таким же; оный отдает земледельцам исполу и делит прочим домуллам, чем и кормятся. Мечети—большею частию мазанки, а малое число есть и каменных. Оных в каждой улице по одной.

Бань собственных никто не имеет, а есть торговыя, каменныя; построены в земле, только один внаружу верх; с верху окошко; внутри ж бани—пол из больших сделан каменных плит. Съисподи эти плиты нагреваются сором, а не дровами; моются теплою и холодною водою: мылом же не моются для того, будто оно погано и грех мыться, а по большей части в баню ходят для того, чтоб грязь отпотела. Тех же бань в целом городе четыре. Мылом моют одно только платье, а умерших одною теплою водою.

Городовых ворот 11. Пушек девятифунтовых 5; лежат на регистане для одной только славы; никуда не употребляются. Пятифунтовых - 2; трехфунтовых—8; мортир 5. Артиллериею ж действовать не знают, не довольно из пушек попадать в стену, или из

мортир на стену, но и в город попадать не умеют, а только держат все оное, как выше означено, для славы, затем, что в одной Бухаре имеются пушки. Если ж кто из соседей сделается неприятелем, тогда аталык выезжает со всем войском своим, коего собирается до 10.000; оным жалованья производится: каждому рядовому деньгами по 2 червонца, или по 6 рублей в год, да сверх того хлеба, по 4 батмана пшеницы и 4 жугари, а каждый батман—по 8 пуд. В наурус, то-есть, в новый год, на шапки обвивают кисею, длиною по 8 аршин, халаты бумажные; капралам

—кафтаны суконные, хлеба, по 4 1/2 батмана пшеницы и по 4 1/2 жугари; жалованья по 2 1/2 червоных или 7 р. 50 коп. Сержантам кафтаны полукармазинные, жалованья по 3 1/2 червоных, или по 10 р. 50 к., хлеба 6 1/2 батманов пшеницы и 6 1/2 жугари. Капитанам—кафтаны кармазинные, кушаки шелковые, жалованья 20 червоных или 60 рублей; вместо хлеба - землю. Войско ж все конница, а пехоты не имеется. Оружие имеют ружья, сабли, а по большей части пики и стрелы. Старшинам главным, по их чинам—кафтаны шелковые, с травами (?) шелковыми ж, серебряными и золотыми, и cиe дается тем старшинам в состоящие в году три праздника, коим имена: первый—наурус, второй—курван, третий—гулисурх. Им же сверх того дается вместо хлебнаго и денежнаго жалованья - земля.

И, приближаясь к неприятельскому городу, велит палить из всех пушек и мортир, и там от одного звуку страшатся, идут в подданство и платят дань и таким образом все тамошние города

—под владением Бухарии пришли.

Строение называют амарат, на подобие огороднаго тыну, съисподи и сверху брусья, оные называют завара; между тыну кладут сырые кирпичи, называют хышт; сырые—хам; жженые

—пухта; глину называют лай. С глиною мелкую солому мешают, потому что солома глину вяжет и бывает глина чрезвычайно крепка, оною глиною внутри и снаружи стены обмазывают. Стена называется девал; верх— там. Внутри горницы обмазывают алебастром, расписывают красками; сверху кладут по 5,7 и 9 брусьев, оные называют—балар На брусья—выстроганныя палочки, с одной стороны горбоватыя, а с другой стороны ровныя, оныя называютъ васа; горбоватой стороной кладут на брусья во внутрь горницы, а гладкой кверху. Брусья и палочки расписывают красками. На палочки кладут рогожи, плетеныя из камышу, кои называютъ бурья. Сверху кладут землю; потом обмазывают глиной. На одну сторону немного покато. Деревянный жолоб, длиною один аршин, обмазывают глиной, для стечения воды, кой называют нава. В горницах же постилают летом ковры, кои называют гилим, а в холодное время—войлоки, которые называют

кииз. Посреди горницы четыреугольная яма, шириною аршин и более, глубина аршин и менее; в оную кладут жар и называют ее танурча, а жар—олов; на оную яму ставят, на подобие скамейки, оное называют сандали: сверху накрывают одеялом, на хлопчатой бумаге, оное называют курпя; под оное одеяло садятся ногами к жару. Прочия внутри и снаружи обмазывают глиною; покрывают, кладут тоненькия бревешки, на те бревешки прутья. На одной стороне стены двери входныя—одни, да двое дверей помене летним временем отворяют, чтоб входил ветер, а зимним

—затворяют и замазывают глиною. Двери именуют ишик; ветер—бад. Над дверьми вставляют решетки, слитыя из алебастру для свету, а зимою — решетку обмазывают бумагою. Решетку называют панчора; бумагу— кагаз. Во всех тамошних местах кушанья по большей части варят в воде. Брынчь, т. е. сорочинское пшено, как поспеет в половину варения, из котла вынут, процедят, обольют холодною водою. Сваривши говядину или баранину, положат в порожний котел потом накрошат морковь и муку, смешают с изюмом и с шафраном; положат на говядину и потом положат сорочинское пшено. Растопивши овечьяго сала, нальют на верх сорочинскаго пшена; покроют крышкою, чтоб не выходил дух; над вольным жаром когда упреет, то кладут в блюда; блюда называют табак. Одно блюдо едят два человека руками, а не ложками. Посуды кроме глиняной и муравленой не имеют, а у знатных только палевая. Говорят, что из другой есть погано и грешно. Свадьбы бывают татарским обыкновением.

Казнь бывает в воровстве за малость; мужеск пол вешают, а женский окапывают по груди в землю и убивают каменьями; а ежели в душегубствпп или ранеe, аталык отдает виновнаго тем, кто есть родственники онаго умершаго или раненаго, то они чинят с виноватымъ соответственно их проступкам: если зарезал, то и его; если ранил, то зуб за зуб, глаз за глаз. А кто за женою приметит, буде увидит свою жеву обращающеюся с посторонним, то сих обеих муж убьет и потом скажет их родственникам о том их дурном поступке; возьмут умерших сродники и похоронят, тем и решится, а суда никакого не дают. Мущины и женщины ездят на лошадях верхом, ходят и пешия. Женщины сверх платья надевают фараджи, то-есть женский халат, у коего с головы до пят рукава узкие, вместе сшитые и пущенные назад, длиною ниже икор. На голову убор надевают, на подобие лукошка, вышиною в четверть, кое называют кагава; назад по оному привязывают две штуки из холста, вышитыя шелком, сверху шириною 2 вершка, концы полвершка, длиною до пят. Две косы такими же штуками обвивают и вьют их

веревкою, свитою в середине, а две распущенныя по краям; привязывают концы к оной свитой; итак, длина будет ниже икор. Оное именуется моибов. Из коневых волос в три ряда свита веревка, на концах снурки, оную кладут под шею, сверху лукошка. Концы привязывают, чтоб лукошко не могло спасть с головы, кою называют зульф. По лукошку, на голове, повязывают разные платки, на лицо надевают волосяныя сетки, оныя называютъ чашман. Дутыя пуговки золотыя надевают на снурок по 20 и более, навязывают на шею, кое называют чавак. Снурки повязывают через плеча, на оных такия ж золотыя дутыя пуговки, на грудях на снурках же но круглому камешку, чтоб оттягивало на низ; оное называютъ бандаика. У рубашки, перед вырезывают почти до пупа; в то место вшивают самую редкую кисею. У грудей повязывают одни сосцы маленькими кошелечками, вышитыми шелком. Вся грудь и почти до пупа видна. Делают кисти серебряныя о 10-ти цепочках, на концах утверждают прописки, оныя привязывают к кисее, против пупа, коя кисть висит ниже брюха, которую называютъ пешовис. Женский кафтанчик называют мунисак. Ниже брюха пола на полу связывают завязками, а грудь и пешовис вся на виду. Имеют штаны узкие до пят; на ногах башмаки, а в холодное время на ноги надевают бахилы, шитыя из кожи и из сукна с туфлями; оныя называют масы, а башмаки—кауш. Старухи лица не покрывают. Девки отмену имеют: волосы плетут кос по 10; концы свивают так же, как и у женщин моибовом, длиною до поясницы; на голову надевают, на подобие жидовской скуфьи, лукошко, вышиною четверть; по лукошку повязывают разными платками. У них женщин и девиц посторонние люди видеть не могут. Они имеют по две, по три жены, а богатые и более и наложниц по скольку можно по своему капиталу. Их закон повелевает, что должно содержать и по 70-ти; жену называют зань, а наложницу—гумма. У каждой жены и наложницы имеются особливыя комнаты. Мужья спят с ними по очереди; к другой же никак приступить не может. Любители приходят к ним в женском платье, а иногда ходят женщины, сказывая мужьям своим, яко бы в гости, а вместо онаго, к другим людям которые сводят, где любители приходят и с ними веселятся. Мужеск же пол чрезвычайно склонен к молодым.........., в чем не имеют от начальников своих никакого и запрещения.

В той же Бухарии родится всяких фруктов довольно, и именно: винограду, изюму, дынь, арбузов, яблок, замуча, шафталу, алю, кое на подобие черносливу; джигда на подобие фиников, и прочаго. Не малое число шелку, хлопчатой бумаги, табаку. Из шелку ткут всякия материи; из хлопчатой бумаги—на халаты, пестред; бязь—холст.

Шелк называется абрышим, а хлопчатая бумага—пахта. Как же cиe родится, о том изъясняется, а именно: о щелки: крестьяне принимаются за шелковыя яйца (или назват семена) после зимняго поворота солнечнаго, нисколько дней спустя. Семена родятся от бабочек; прилипают, как мелкия крапинки, к толстой бумаге и к хлопчатой. Сперва кропят семена холодною водою, дважды четыре дня сряду, потом бумагу с семенами свертывают и держат 25 дней и более в холодноватом месте и потом кладут в муравленую корчагу, закупоря. В каждой неделе один раз выносят на солнце для обогревания. Когда на тутовых деревьях появятся листья, в то время бумагу с семенами из корчаг вынимают, греют на солнце, наблюдая, чтоб не очень горячо нагрелись. От нагревания семена вид свой переменяют: оказывают пепельный цвет; а как оным образом цвет появился, бумагу с семенами свертывают и кладут в корчагу, закупоря крепко. Чрез сутки вынимают, разстилают на камышевых рогожах и греют в полуденное время на солнце с час и менее. Потом вносят в покой или под кровлю; чрез полчаса семена перерождаются в черные червячки. В то самое время дают червячкам тутовые листья, рубят мелко. От корму будут червячки выростать. От рождения в 4-й или 5-й день—сделаются белыми а в 9-й или 10-й день

—желтыми и засыпают. Спят сутки и более, вверх поднявши головы. По сем черви начинают гнезда вить, выпуская из рта, на подобие илу, безпрерывно пятеры и четверы сутки. Сверху сделается плена. Те гнезды, кои надобны для семян, вносят в особые покои, на прохладный ветер;

чрез семеры и восьмеры сутки выходят из гнезда бабочки мужескаго и женскаго рода. Вышедши, попарно совокупляются. От женщинок родятся семечки (яички). Бабочки ничего не едят и прочь от своего места не летают: не высоко попархивают; живут не болee пяти и шести суток. Семена их

—желтоватыя крапинки. Из семян от пары бабочек родится червей весом с золотник и более, а от золотника червей — шелку выходит два фунта с половиною и более, черви будут с большой дубовый желудок.

Те гнезда, кои для шелку, кладут в корчагу. На гнезда для замаривания, чтоб бабочки не родились, кладут соли небольшую часть. Обертывают в тутовый лист; у корчаги горло замазывают глиною. Итак морят восемь и девять суток, а потом сделается сверху тонкая плена—в середине желта. Из корчаг вынимают, варят в котлах, а из котла вьют на колесо, очень тонко, по пяти и шести человек. После сего бывает серый, потом варят в разных красках —и будет шелк.

НАБЛЮДЕНИЕ:

Когда червячки появились—чтоб было большее тепло; когда заснули—чтоб малое тепло; после сна—чтоб прохолодновато. Черви любят чистоту, сухость, чтоб не было дыму или сырости, вони.

Черви, когда черны, то голодны и много едят; белы—менее едят; желты—сыты; смотря притом, чтоб листья не были cyxиe, вонючие, мокрые, холодные, горячие; кормят червей на камышевых рогожках; постилают сверху одеяла холст, чтоб червям было мягко. Рогожи постилают на сухое место, где не бывает сырых паров.

Смотрят, чтоб червям не тесно было, а буде тесно, берут не руками, а лопаточками и кладут на другия места. Когда черви созреют и начнут для свивания гнезд искать места, в то время берут лопаточками и кладут в клетки, плетеныя из таловых прутиков, на подобие лукошка; во оных черви вьют гнезда, кои становят на высокия места, где нет сырости и зною.

Гнезда бывают белыя и желтыя; белыя почитаются лучшими. По гнездам узнают, из коего бабочка выдет мужескаго рода и из коего женскаго. Мужеския гнезда бывают наверху островатыя и толстокожныя; женския—на низу кругловатыя и толстокожныя.

Смотреть, чтоб на гнезда не попала мокрота, пыль, копоть и сверх того на кои-либо не попала нечистота. Tе в клетках гнезда хорошия, которыя ближе к солнцу. Для бабочек собирают гнезда, кладут на рогожи, сверху холсты, порознь, по одному, не стесняя гнездо гнездом. Пред выходом бабочек гнезда шевелятся. Бабочек сажают попарно на толстую белую бумагу и на хлопчатую; хороших отбирают, кои на себе никакого страннаго виду не имеют. Умерших и уродов бабочек зарывают в землю, для того птицам и скоту бывает вредно. О хлопчатой бумаге: родиться зерна могут, смешавши с золою; Сеют на песчаных местах; выростают тонкия, с листьями, ветвия, вышиною слишком аршин; на них яблоков по 6-ти и более, а как станет поспевать, скорлупа сделается cеpa и будет с большой грецкий орех. Сверху расколется на четыре части и видна будет в средине бумага, кою называют гуза. После бумагу из тех орехов выбирают и зерна от бумаги отделяют.

Аладжи, то-есть станок, на нем положены две палочки круглыя, одна к другой близко. Бумаги приложив к палочкам, верхнюю вертят, отчего бумага уходит меж палочек, а зерна остаются. Прутья ж тратят на печение хлеба. Траву сеют, называют юрунчка, коя однажды сеется, выростает и плодится повсегодно, чрез

5 лет и более, кою жнут серпами в лето по три раза. Лес саженой. Звания фруктам: дыня—харбуза, арбуз—тарбуз, яблоко— серп, изюм—узюм.

Дрова привозят издалеча на верблюдах и на ишеках. Верблюду имя шутур. Хлебы пекут, прилепляя к сторонам печи, толщиною полвершка и тоньше. Хлеб—нан. Печь—тандур. Лес же там бывает. Тут на дереве-туте родятся ягоды два рода, на подобие яжовики; белыя—те сладкия; черныя—сладки и кисловаты. Белыя называются ширинтут, а черныя—шатут.

Листьями ж кормят шелковых червей. Осина там—гучм; соксоул—тыкан, на подобие можжевельнику. Скотину кормят летом юрунчкою, а зимою рубят ее мелко и мешают с соломою. Солому мнут валами и бывает очень мелка и дают ячмень и чувару. Деревенские мужики и бабы ездят по большей части на ишеках. Купцы приезжают в Бухарию из Индии и Персии и изо всех тамошних мест и татары, в Poccии живущие; становятся в караван-сараях, гдe и бывает торг. Золото и серебро привозят из Индии, Персии, а больше серебро из Китая. Там дождя случается мало; воду берут каналом от города Сапкенту, кой разстоянием от Бухарии езды 1 день, или 30 верст. Из того канала проводят канавки и наполняют пруды для питья людям и скоту и на пашню пущают. Из прудов берут кожаными мешками, кои делаются: снимают с козла кожу, подобно мешку, и выделывают, как сзади, так и у ног зашивают, а гдe была шея, в то место наливают воду лейками, сделанными из кожи телячей. Мешку имя—машк, а лейке—дулча, что носят на себе пленные их слуги. Вода приходит в пруды мутная. Летнее время домуллы в прудах купаются и моют рубашки; от нечистоты на воде бывает зелень и множество вшей. От оной нечистоты у человека в теле зарождаются ришты, на подобие волосатиков. В котором месте зародится, то место будет жестоко свербеть; потом будет пузырек. Как время будет приходить, чтоб ей из тела выходить вон, то пузырек лопнет, выйдет с вершок, в самую тонкую нитку язык. В то время на тутовом листу постное масло прикладываюсь к ране. У меня первой год вышло 15, на другом 22, на третий 30, из всех мест: из языку, даже и из естества, потянувши выдет с вершок и более, а как почувствую, что больно, то обверну на хлопчатую бумагу, чтоб не уходила назад в тело. И прикладывал тутовые листья с постным маслом, которая выходит чрез 15 и 20 дней в самую толстую нитку, длиною аршин и бoлеe. В одно время у меня порвалась, и так нога распухла, никаким образом ходить невозможно. Бывает жар и лом. Летом почти всякий человек ходят на костылях, они за счастье признают,

ежели она будет летом, потому что она, любит тепло, а холод очень вредно. И под осень лежат много в постелях, коих слуг пленных жестоко мучат и определяют к тяжким работам и ругаются неподобно. Если от них кто уйдет, то, поймав, режут уши и нос, а других и убивают до смерти. А пища им дается: в жугарную муку, в пуд, кладут пшеничной фунта 4 или 5—для связи хлебов. В день один хлеб, весом фунт и меньше.

Снег бывает самый большой в 2 вершка и то, когда солнце взойдет, весь растает. С 1774 году, как у тех бухарцев стали быть христиана, снег уже стал выпадать в половину аршина и более. Бухарцы же примечают, что, конечно, их городам быть в российском владении: когда не было русских, то не видали снегу и холоду.

В Хиву ж из России был посол Александр Бекич (Бекович), а каким образом он тамо утрачен,

о том известно всем, читавшим журнал Петра Великаго, и из состоящих при нем, российских войск 100 человек, Хивинский хожа сохранил скрытным образом, отослал в Бухарию, к бывшему там хану. Оный хан имел их в милости, вручил им ханский двор; кои содержали караул на том дворе и оный хан без русских никуда не выходил и не отъезжал, для того что дал им большую доверенность; одного пожаловал из них топчи башею, то-есть полковником; дал ему наименование каплан. Приходящие в Бухарию татара, чуваши и прочие просили каплана, чтоб их называл русскими и так под российским именем их было около 500 человек. И в одно время имели войну киргизцы с бухарцами; стояли близ города Бухарии и из города им выезжать воли не давали и почти помирали голодом, а сколько ни выезжали на вылазку, всегда оставались в немалом уроне. Каплан, топчи-баши объявил хану: ежели бухарцы дадут российским половину Бухарии во владение, то обещали от киргизцев учинить свободность. Оный хан желал отдалить от себя русских, но напоследок остался принужден своему народу объявить, что старшины, хожи и чернь были согласны. Близ того города был камыш. Оный топчи-баши приказал русским 500 человекам на давать кольчуги, сабли и исправить ружья. На восходе солнца вышел он из камыша, тайно подошел, искусным образом, к спящим киргизцам, сделал залп ружейных выстрелов. Оные киргизцы не могли справиться, обратились в бег. Каплан, топчи-баши, сев с войском на лошадей, гнался трои сутки за ними. Киргизцев было 5.000 человек, а убежало неболее 1.000 чeлoвек; прочих же побил. Бухарцы же сбирали только киргицкой экипаж. Абалфаис-хан послал токсабая, то-есть князя, просить каплана о возврате в

Бухарию. Бухарцы же встречали его с почтением и вручили трактат; отдали один городок Ваткент с пригородами уездными, во владение русским. Оные российские сделали в Ваткенте каменный, круглый столб, такой же, что и в Бухарии.

После того приезжал персидский Надыр-шах в Бухарию; женился на дочери Абалфаис-хана и в город свой увез не малое число узбеков и прочих. При нем же артиллерии было довольно, а для лучшаго облегчения, едучи дорогою, оставил часть артиллерии в песках. И, будучи в Персии, шахова жена, то-есть дочь Абалфаис-хана, сделалась нездорова; отпросилась у мужа своего в Бухарию для поклонения могиле магометанскаго святаго, именуемаго Боговадин и для свидания с ея отцом и матерью. Шах и отпустил ее с войском, при коем главнокомандующий был Paxим-бек. Приехав к оставленной от шаха артиллерии, взял он ceбе. He доезжая ж до Бухарии, получил письмо, что того шаха персидскаго убили. После сего известия, он войско

Бухарию послом. Другое ж письмо такое, яко бы шах, за непорядки, Абалфаис-хана велел лишить жизни, на ханство посадить сына его, а ему ж, Рахим-беку, в Бухарии быть аталыком. Приехавши туда, расположился с войском своим в ханском саду. Оный сад называютъ джизманду. И потом, чрез посольное к Абалфаис-хану письмо, требовал его к ceбе, яко бы для какой думы. То приметя, Абалфаис, что Рахим-бек приехал с войском и артиллериею в Бухарию. И таким образом Абалфаис-хан поехал к нему с небольшим числом людей. Приехавши к Рахиму, пошел в покои, где, взяв его, отвели в особую комнату и отрезали ему голову, а тех его людей прирубили. Услыша каплан, топчи-баши, несчастия, город запер, противился им неделю. Оный Рахим-бек послал письмо старшинам и черни, по коему яко бы шах велел, за непорядки, Абалфаис хана

Каплана ж пожаловал токсабаем, то-есть, князем, послал его в город Шарсаус, а русских в Апкент; при себе ж оставил малое число. Потом опознали бухарцы, что шаха убили, а Рахим-

бек оное учинил подложно, чего отомстить ему было никак нельзя, потому что имел полную власть. Чрез год молодаго хана удушил, а народу объявил, что своею смертью умер; и втораго сына Абалфаисова сделал ханом. Чрез короткое время велел его бросить в колодезь, а сказал, будто, гонявши голубей, сам упал туда. Потом женился на шаховой жене, дочери Абалфаис-хана, и сделался ханом. Абалфаис же был ханом 40 лет. Рахим-хан, с токсабаями и прочими обедал, в кое время его жена, а дочь Абалфаисова, хотя отмстить ему смерть своего отца, провертев стену, выпалила ружьем и у Рахим-хана сшибла шапку. Кто ж cиe сделал, не отыскали и думал он cиe, что pyccкиe хотят отмстить ему смерть Абалфаиса-хана. Потом призвал каплана-токсабая, сказывал, будто в Бухарию приехал из России посол. Каплан, токсабай, прибывши в Бyxapию, въехал на ханский двор, стал слезать с лошади. Тут его зарезали, а прочих русских в Бухарии и Ваткенте побили, а другие разошлись. После того Рахим-хан заболел, в 3 и день лопнуло у него брюхо и помер. На ханстве был только один год. Даниар-бек, родной его племянник, въехал на ханский двор, жаловал войско, чтоб наклонялись к его стороне, и потом объявил народу, что хан помер. Погребя его, остался сам аталыком. На ханство посадил из хожей мальчика, бывшаго прежде пастухом. Имя ему Абул Газы, кой и по ныне состоит ханом. Но оный аталык сведал, что выпалили из ружья не русские, а дочь Абалфаис-хана, который хотя русских и отыскивал, но не всех отыскать мог, а отыскал 5 человек, из коих 2 имели по 105, а трое по 98 лет, которые мне разсказывали о несчастии Абалфаис-хана и русских. А от русских там рожденных множество. От 1774 году, как в Хиве, так и в Бухарии, навожено киргизцами весьма довольно.

В бытность же мою в Бухарии, приезжали из Майшлака (Мангишлак) трукмяне (туркмены); сказывали мне, что желают в poccийское подданство; дали челобитную бухарскому послу мулле Ирназару, для поднесения нашей российской государыне и просят, чтобы на оном Майшлаке соизволила высочайше приказать построить город российскаго владения, которую челобитную подал или нет - неизвестно. По примечании трукмянов, кажется, что запрещают мулле хивинцы за тем, чтоб не было Хиве от России какого притеснения, потому что Хива от Майшлаку paзcтoяниeм езды 13 дней. А Майшлак при Каспийском море; во оном пристани; чрез cиe место ездят купцы из Бухарии, из Хивы в Астрахань. От Бухарии город Самарканд, езды 5 дней; в нем городовых ворот 3-е и видно, что прежде был город немалой, а ныне разорен. Травы довольно и вода в небольшой речке проточная. Лес саженой. Всякаго винограду, грецких орехов и со-

рочинскаго пшена довольно. От Самарканду езды до города Уртепи (Уратюбе) три дня, в нем городовых ворот 4. Вода проведена каналом из реки Сыр-Дарьи. Оный канал проведен из города в город и по всей тамошней области города, даже до самой Бухарии. Во оном державец узбек роду юз, имя ему Худояр-бек. От онаго города владение Коканское, а не бухарское. От Уратепи езды 2 дни до города Хожанту 1), в нем городовых ворот 4; речка Сыр-Дарья. От Хожанту езды один день до местечка Кукану, при вершине Сыр-Дарьи; в нем державец узбек, роду юз. Имя ему Нарбо-Табек,а с китайской стороны именуется ханом, потому что оный имеет с китайцами союз, а с Бyxapиeю имеет распрю. От Кукану езды 1 день до местечка Маргиляну, в котором складен у рынку каменный, круглый столб, вышиною 40 сажен (?), толщиною 2 1/2 сажени. Во оном ткут всякаго цвету трип, а из Маргиляну стали сбираться купцы в город Кашгар и я, також, купил