Наумов Современные проблемы философии науки 2011

Раздел 3 Феномен электронной культуры и

философия искусственного интеллекта

Глава I Философия искусственного

интеллекта

1.1. Электронная культура

Сотканная прорастающими в глубины культуры формами коммуникации, зримая ткань человеческой истории нечасто претерпевает эпохальные метаморфозы. Под эпохальными подразумеваются изменения, модифицирующие фундаментальные (а для конечного человеческого существования – в определенном смысле «метафизические») каноны исторического ландшафта, лишающие, либо наделяющие социальную судьбу общества новой коммуникативной грацией. В той или иной мере, постижение культурой собственного содержания обречено быть ведомым предоставляемой этому содержанию материей реализации и оптикой его восприятия. «Структурные изменения общественности» и «трансформация дискурсивных практик»111 в не меньшей степени могут оказаться оживляющей, либо губительной культурной мутацией для генетики инфомационной сущности эпохи, как и степень интеграции транзисторов на технологической платформе. Клинопись и иероглифика подразумевают, например, плотность записи не большую, нежели позволяет материал их нанесения и визуальная возможность их распознавания – современные же интегральные схемы позволяют вместить миллиарды транзисторов в объеме кубического сантиметра. Электронная культура не просто преображает облик реальности, но и поглощает все многообразие действительности, возвращая ее инобытие в виртуальном режиме.

111 Терминология, соответственно, Ю. Хабермаса и М. Фуко.

91

Возможность экстериоризировать впечатления пришла к человечеству достаточно рано в виде наскальной живописи и речевой практики. До недавнего времени, однако, трансляция соответствующих культурных кодов, тиражирование воспринятого и усвоенного опыта было ограничено, среди прочего, предельными характеристиками материальной фактуры исполнения коммуникации. Изобретение технологически «отчужденной» и легко масштабируемой памяти – копировальной техники, реле, фотографии, микросхем – позволило «настоящему» пребыть вечно, не кануть в прошлое; цифровая же техника позволила «настоящему» быть исторически достоверным, не девальвируясь в цепи ретрансляций. Преодоление временного предела в цифровом – электронном – виде сообщает историческому, коммуникативному знанию новые каноны «актуальности», «всеобщезначимости». Некогда Кант ставил вопрос о том, какое знание может считаться универсальным, всеобщезначимым, и выявил надындивидуальный – трансцендентальный – уровень субъективности, «объективно» обосновывающий возможность для определенного типа суждений – априорносинтетических – быть всеобщезначимыми; Гегель ослабил ярмо трансцендентальности, позволяя ей быть исторически фальсифицируемой. Электронная культура предполагает дополнительные атрибуты универсальности информации. Сохранение идеального содержания эпохи становится рутинным делом организации информационного пространства, где актуальным и всеобщезначимым становится быстронаходимое, индексированное, универсально форматированное.

Рождение электронной культуры, как одного из видов человеческой коммуникации, расширяет гносеологические вопросы классической философии и коммуникативные проблемы социологии. Трансляция культурного наследия более не диктуется своеобычным характером цивилизаций – «традиционализмом», «проприетарностью», а, напротив, аранжируется технологической аналитикой – соблюдением форматов, протоколов, полномочий. Собственная суть культуры – ее «разумная» противопоставленность «невразумительной» природе – претерпевает преломление: знание расщепляется на нейтральные содержание и структуру, вплоть до отделения информации от логики ее воспроизводства. Архитектоника электронного мира, таким образом, не сводится к тривиальной ин-

92

формационной геологии «напластования» данных, но становится во всех отношениях сетевой, распределенной: контент рождается, кэшируется, актуализируется по своим законам, равно как и отделенная от него структура модифицируется в соответствии с применяемой технологией и требованиями безопасности.

Состояние информационной инфраструктуры побуждает современного ученого, технолога, философа все более ответственно осмыслять вопрос о соотношении феноменов коммуникации и технологии. В информационном обществе техника перестает играть роль индустриального рычага прогресса, поскольку прогресс все более движим постиндустриальным ресурсом – информацией. Потребляя и порождая информацию, общество вырабатывает новые формы социально-информационного метаболизма: управление знаниями, распределение интеллектуальной обработки информации, формирование новой сервисно-пользовательской культуры и соответствующих им технологических архитектур и интерфейсов, мультиагентные системы и их взаимодействие. Общество пронизывается электронной культурой, которая, в свою очередь во многом строится на новых знаковых и символических образованиях, вследствие чего неожиданное звучание в представлениях об электронной культуре обретает гегелевское понятие «опосредованности познания».

Технология внедряется в процесс передачи знания, создавая дополнительный уровень опосредования. Детальная проработка М.Маклюэном различных технологических особенностей современных масс-медиа (например, «горячие» и «холодные» медиа)112 породила широкий фронт интердисциплинарных исследований коммуникации, включающий феноменологические, экзистенциальные, онтологические, социологические, политологические, психологические, кибернетические, технологические и др. воззрения. Одним из наиболее перспективных направлений, изучающих соотношение коммуникативного (интерсубъективного) и коммуникационного технологического) является медиология, развиваемая R. Debray: «Медиологией я называю дисциплину, которая занимается высшими социальными функциями и их отношениями к техническим структурам перенесения. Как медиологический метод я обозначаю от случая к случаю предпринимаемое изготовление по

112 См.: McLuhan M. Understanding Media. – N.Y., 1967.

93

возможности верифицируемых корреляций между символической активностью определенной группы людей (религия, идеология, литература, искусство), чьи формы организации и модусы позволяют схватить оставляемые следы, архивировать их, и заставить их циркулировать»113. На сегодняшний день влияние, оказываемое этим уровнем электронного опосредования превзошло все пороги ожидания, объяснением чему может служить как сама технологическая форма представления знаний, так и новые модусы интерактивности такового. Компьютер (как наиболее значимый репрезентант интерактивного сопровождения познавательного процесса) обретает свою собственную «харизму». В зазоре между харизмой технологически отчуждаемого смысла и гуманитарной культурой традиционного образования вопрос о технике перестает быть сугубо риторической фигурой воспитательной практики. Человек более не пользуется интеллектуальными технологиями, чтобы повысить свой образовательный уровень, напротив, во все большем количестве областей, захватывающих как начальное образование, так и экспертные уровни квалификации, техника воспитывает человека в своей «собственной» культуре, социум вырождается в медиасоциум. Доверие печатному слову перерождается в механицистскую харизму техногенной цивилизации, все более управляющей критериями значимости, ценности, вкуса, нормы. Сциентистская позиция, тем не менее, не является единственно возможной в практицируемом сегодня технологическом дискурсе. Базы знаний, экспертные системы, системы искусственного интеллекта не обладают еще собственной, автаркичной рациональностью, целенаправленно порождающей символы и формы восприятия. Материя знания, предоставляемая информационными системами, еще некоторое время будет ориентироваться на знаковые константы репрезентационных механизмов.

В связи с вышесказанным, важнейшим вопросом новой электронной культуры становится выработка соответствующих семантических ориентиров и символических репрезентаций. Необходимо создание новых мифологем, стратегем технологического мышления, поясняющих и синкретизирующих новые технологические горизонты пользователей. Формулировка технологии познавательно-

113 См.: Hartmann F. Medienphilosophie. - Wien, 2000.

94

го процесса вынуждена быть все более ориентированной на конкретные интересы пользователей, что, в свою очередь, предполагает понимание основ идентификационного аппарата информационного общества. Идентичность сегодня как никогда воспроизводит дифференцирующий «накал» коммуникативных практик. Дефицит идентичности, локализованный в сфере потребления идеологической символики, незаметно и легко реактивирует потенциал анонимности сферы электронного общения, где децентрализованность, анонимность глобального киберпространства постепенно становятся определяющими факторами коммуникации. В этом смысле, гуманность и гуманитарная направленность знания все еще остается в руках человека, и последующее развитие культуры образования зависит от того, насколько ответственно культурные ценности будут воспроизводиться коммуникационными технологиями, противостоя собственной харизме электронных медиа.

Духовные ориентиры, тем не менее, не могут не учитывать специфики электронного опосредования. Электронная культура постулирует фундаментальные основы нового – глобального – мира, вследствие чего информационный дизайн глобализирующегося общества предъявляет новые требования к мотивации и конструированию современных моделей коммуникации. Если ранее определяющим фактором любого рода интеракции являлся семантический осадок символических форм выражения, то, с появлением новых модусов объективации информационной деятельности, реализующих техническую адаптацию эволюционного знания и революционных технологий, на первый план выступают и сами коммуникативные элементы информационных взаимодействий: коды, фиксирующие данные; данные как таковые (становящиеся информацией лишь благодаря опосредующей селекции носителем); информация, преобразуемая в осмысленно-контекстуальные единства в соответствующих семантических полях; и, наконец, знания, производные от многообразных информационных селекций и констелляций – таких, как базы данных и экспертные базы знаний, алгоритмы обработки, задействующие программы искусственного интеллекта и т.п.

Глобализационные механизмы знания, несмотря на их обезличенность, могут позитивно пониматься и как интенсификация интеллектуального ресурса и кросс-платформенной аккомодации тра-

95

диционного и актуального видения к реальностям постиндустриального общества, выражаясь в новой инкарнации познавательных механизмов: автоматизированное получение знаний, кибернетические и нейро-сетевые модели порождения данных, визуальное проектирование и управление интеллектуальных систем, поведение программных агентов и мультиагентных систем. Не менее важным представляется и образовательный потенциал теорий представления знаний, его структурации и инжиниринга. Знание отныне есть активный агент порождения когнитивной реальности в субъекте: обучение перестает быть формой передачи информации, становясь формой воспроизведения наличествующих в интеракции конститутивных моментов психических и технологических актов креативности. Конститутивность акта мышления для объектов познания, по сравнению с тем, как она понималась И.Кантом, приобретает технологическую акцентуацию: субъектом познания более не может считаться исключительно «человек», ибо и сам «человек» обретает дополнительные измерения субъективности через технологическое расширение уровней восприятия и фиксации познаваемого.

Помимо названных аспектов, электронная культура получает также неожиданное воплощение в сфере коммуникационных технологий интеллектуальных систем: понятие онтологии, как понятие о глобальной взаимосвязи сущего в бытии претерпевает дефиниционную диффузию в область программного описания единого информационного пространства. Под онтологией здесь понимается эксплицитная спецификация тех или иных концептуальных миров, дисциплин, тем, формализация некоторой предметной области. Коммуникация и знание в подобных онтологиях сводятся к определенной таксономии деклараций, правил вывода, аксиом, атрибутов. В свете вышесказанного становится очевидным, что коммуникация является сегодня подлинно глобальным феноменом, требующим философского осмысления с позиции более обширного контекста, нежели обычно ему предписаны. Электронная культура не просто придает новый смысл термину «онтология», но порождает «новые онтологии»: виртуальные миры, искусственный интеллект, мультиагентные среды и проч., и, в этом смысле, вырабатывает новые структуры логического и онтологического миропонимания. Подобная проблема, возникающая как на семиотическом

96

уровне порождения отдельных знаков, так и на глобальном уровне соотношения логического и онтологического порядка, решалась Кантом расширением представлений о возможном объеме логического знания в рамках трансцендентальной логики. Однако, логизированная реальность, последовательно доведенная Гегелем до панлогистического универсума, не может быть достаточной для культурологического измерения мира, касается ли оно социальной или электронной культуры. В философии символических форм Эрнст Кассирер демонстрирует, каким образом мифологическое сознание и язык медиатизируют реальность, недоступную логическому, но лишь «символическому» понятию. Электронная культура, проходящая на данном этапе свою «мифотворческую юность», так же нуждается в модернизации логического контекста в пользовании и производстве новых онтологий, тем более, что собственная суть некоторых околокомпьютерных направлений преодолевает замкнутость стандартных представлений о вычислимости и алгоритмизируемости тех или иных задач – примерами могут служить нечеткая логика, эволюционные вычисления, генетические алгоритмы. Так, на пути освоения всей тотальности духа (и это умозаключение в равной мере касается электронной культуры) Кассирер показывает мир, как порожденный той или иной символической формой. «Но у логики появляются совершенно новые вопросы, как только она, выйдя за рамки чистых форм знания, обращается к тотальности духовных форм мировосприятия. Каждое из них, например, язык и миф, религия и искусство, оказывается самобытным органом постижения и идеального сотворения мира – органом, у которого, как у научно-теоретического познания и в отличие от него, есть свое особое предназначение и свое особое право на существование»114. Еще конкретнее и, уже почти в терминах современной философии медиума-носителя, высказывается Кассирер о функции символических форм, которые порождают «посредничество и среду, при помощи которых доступным и понятным становится для нас всякое духовное бытие»115. Разговор об электронной

114Кассирер Э. Сущность и действие символического понятия.// В кн.: Кассирер Э. Избранное: индивид и космос. – М., СПб, 2000, С. 275.

115Сassirer E. Der Begriff der symbolischen Form im Aufbau der Geisteswissenschaften // Сassirer E. Wesen und Wirkung des Symbolbegriffs. – Darmstadt, 1976, S. 176.

97

культуре, таким образом, затрагивает общекультурологический вопрос о ее специфическом духовном пространстве в качестве символической формы и носителя нового содержания. Поэтому важно понимать следующий идеологический аспект: как символическая форма электронная культура есть не столько преломляющая, сколько созидающая среда, равно как и сама возможность созидания.

1.2. Философия сознания

Несмотря на то, что электронная культура выглядит как естественное поле появления искусственного интеллекта, история искусственного интеллекта начинается гораздо раньше, рождение же философии искусственного интеллекта напрямую связано с философией сознания, разума. Под философией сознания сегодня принято понимать одну их ветвей аналитической философии, однако, и она имеет свою предысторию. Прежде, чем переходить к разговору об искусственном интеллекте, важно ознакомиться с основными вехами в историко-философском генезисе теорий сознания.

Простое осознание того, что мышление и ощущение не есть одно и то же, составило суть революции в античном понимании человека. Открытие того факта, что у жизни «познания» измерений по крайней мере больше одного, явилось обращением к той потаенности человеческого бытия, которая была сокрыта естественной прозрачностью восприятия. Действительно, если представить себе ту колоссальную мифотворческую работу, что была проделана человечеством, прежде, чем оно пришло к философии, перестанет удивлять тот факт, что сама философия далеко не сразу нашла свою подлинную инстанцию – мышление, отделенное от ощущения.

Мышление, в свою очередь, приобретало в истории идей различные формы и имена. Иммануилом Кантом в структуре гносеологического субъекта было выделено три более-менее отчетливые составляющие – чувственность, рассудок и разум. Однако, и «Я», и «субъективность», и «апперцепцию» ожидало еще более многообразное различение в психологии и философии второй половины ХIХ и всего ХХ века.

98

Дэвид Юм – родоначальник современной традиции. Начиная с Ф.Бэкона, Р.Декарта, Т.Гоббса и Д.Локка, философам представляется естественным, что разум прозрачен для себя самого, т.е. разум контролирует себя, и никакая идея не может возникнуть таким образом, чтобы был неясен источник ее происхождения. Если же подобное случится первоначально, существуют методологические процедуры, благодаря которым распознается основание. Ментальное автаркично и самоочевидно. Только Юм заподозрил, и в крайне скептической форме заявил, что разум не столь уж и объясним для самого себя. Именно с этого философа началась подлинная проблематика сознания, как объясняющего самому себе самое себя.

Конец ХIХ века перевернул представления о сознании, сформированные философией Д.Юма и И.Канта. Понятие «сознания», прошедшее фильтр различных психологических течений, впервые было рассмотрено как неотделимое от предмета познания. Франц Брентано выявляет имманентное сознанию свойство интенциональности (от лат. intentio стремление), направленности на предмет. Таким образом, коперниканский переворот И.Канта, показавший, что априорные формы чувственности – пространство и время

– принадлежат субъекту, а не являются внешней по отношению к субъекту данностью, был лишь первым шагом на пути к современной теории сознания. Кант отделил сознание от трансцендентной вещи-в-себе стеной агностицизма – Брентано показал, что сознание всегда есть сознание чего-то конкретного. Идею интенциональности Франца Брентано воспринял Эдмунд Гуссерль, которому, тем не менее, было недостаточно исключительно описательной психологии. Гуссерль развил масштабное феноменологическое учение, объемно раскрыв все значение понятия интенциональности для феноменологии сознания. Сознание не может быть «просто» сознанием, оно с необходимостью является сознанием «чего-то», причем это «что-то» вовсе не является аффицирующей сознание вещью-в- себе (позиция Канта), но есть имманентно-интенциональная предметность сознания.

Именно с этого момента сознание начало предпринимать решительные попытки исследовать свои собственные глубины, и, однако, именно с того момента, когда фронт исследований сознания был надолго завоеван феноменологическими течениями, сознание стало рассматриваться как предметное. «Сознание вообще», транс-

99

цендентальное сознание – остались один на один с конкретикой своей направленности на предмет, интенциональности.

Анализ предметного сознания составляет важнейшую задачу философии Нового времени. Уже Кант видел в нем главное дело всей теоретической философии и называл вопрос об отношении представления к предмету «ключом ко всем тайнам доселе сокрытой в себе метафизики». Однако и докантовская философия рационализма и эмпиризма видели эту проблему, и для ее разрешения они отыскивали все новые средства. При всех расхождениях в предлагаемых ими решениях сохранялась содержательная взаимосвязь, а расхождение между ними сводилось к методологии исследований. Все эти попытки вновь и вновь приводили к двум принципиально различным возможным решениям. С одной стороны, его ожидали и требовали от «разума»; с другой стороны – от «опыта». Пропасть, отделяющую представление от предмета, на который оно указывает, стремились преодолеть то с помощью рационализма, то посредством эмпиризма. Развитая в XX веке философия сознания реализовала множество прямых и обходных путей в исследовании сознания. В разделах посвященных искуссственному интеллекту мы затронем пять важнейших направлений, непосредственно относящихся к философии искусственного интеллекта – функционализм, бихевиоризм, сознательный инэссенциализм, философия зомби и парадигму исследования сознания, заданную Гилбертом Райлом.

1.3. Введение в философию искусственного интеллекта

Вселенная, построенная разумом, удивляет нас не только новыми мирами, но и старыми, обжитыми значениями, обретающими новое звучание. Развитие сетевой технологии предоставило современному человеку новую степень свободы: анонимность. Если история философии и психологии во многом является попыткой осознать человеческое «Я», то история Интернета, напротив, показывает, как человек все более мимикрирует под гомогенную среду электронных медиа, все более прячется за «аватары» и «ники», все более растворяется в анонимности новых форм социальной жизни.

100