Kraevedenie_oporny_konspekt_lektsy

сложившихся условий. Большое количество существующих определений этого слова, наличие народов, носящих название «казак» или близкое к нему по созвучию, давало основание для того и другого предположения».

Термин «казак» встречается в источниках, начиная с XII века, например, в «Тайной истории монголов» (1240 год). Он происходит, как считают историки, из тюркских языков, означая первоначально «одинокого, не связанного домашним очагом и семьей человека».

Одни исследователи считают, что слово «казак» состоит из двух монгольских: «ко» – броня, латы, защита и «зах» – межа, граница, рубить, то есть «казак» – защитник границы. Другие утверждают, что слово это имеет половецкий корень, означающий: «стража», «передовой».

У персов под словом «казак» подразумевался человек, состоявший на службе и получавший за это плату. У арабов «казак» обозначал всадника, сражавшегося за веру и закон пророка. Но под словом «казак» у многих восточных народов подразумевались различные предметы домашнего обихода, а также название птиц и зверей.

В«Справочной книжке императорской Главной квартиры» под названием «Казачьи войска» сказано: «Слово «казак» различными авторами толкуется различно: 1. от «косогов» – народа Кавказского, 2. от «казар» – народа Скифского, 3. от «Касахии» – Закавказская область, упоминаемая Константином Багрянородным, 4. от «каз» – турецко-татарского слова, означавшего «гусь», 5. от именования этим именем у татар бессемейных и бездомных воинов-бродяг, составлявших авангард татарских полчищ в XIV веке, 6. от именования этим именем бухарцев – киргизского народа, 7. от значения этого слова на половецком языке – «страж», «передовой», но ни одно из этих толкований не может быть признано безусловно правильным».

Земля, на которой появилось, окрепло и возмужало донское казачество, издревле называлась Диким Полем.

Исторические события на Диком Поле, которые так поэтически описал Максимилиан Волошин, происходили, конечно, менее поэтично и более жестоко. Расскажем о них...

...В глубине седой древности на бескрайних просторах Дикого Поля обитали воинственные и свободолюбивые племена скифов. Свою свободу и независимость, ценимые выше самой жизни, скифы защищали с поразительным мужеством и упорством, малыми силами побеждая сильнейшего врага.

Вскифский период на донской земле процветали греческие городаколонии, главным из которых являлся знаменитый Танаис. Он вырос здесь в III веке до нашей эры из небольшого поселения, основанного выходцами из соседнего Боспора. Танаис вел обширную торговлю с купцами разных стран и племен. Пережив в своей многовековой и бурной истории периоды упадка и расцвета, Танаис был уничтожен войсками боспорского царя в IV веке нашей эры.

Наряду со скифами донскую землю населяли сарматы, говорившие примерно на том же языке, что и скифы. Главным занятием сарматов являлось скотоводство. Племена храбрых и воинственных сарматов были вытеснены

71

свирепыми, не знавшими жалости и пощады гуннами, которые в 375 году появились на донских просторах, «вынырнув» из неведомых глубин Азии. Отсюда неудержимым потоком они захлестнули Западную Европу, заставив ее в короткий срок напрячь все силы, чтобы остановить беспощадных варваров. Только в грандиозной «битве народов» на Каталаунских полях в Галлии были разгромлены. После смерти их царя Аттилы гуннское государство распалось.

Этим воспользовались авары. Они пришли на Дон из-за Волги, потеснили ослабленных междоусобицами гуннов, покорив немногочисленное местное население.

Аваров сменили хазары. Шли годы, уходили в небытие десятилетия. Пришло время потесниться и хазарам. Храбрые руссичи наголову разгромили их войско, убив кагана и разрушив хазарскую крепость на Дону Саркел, где вскоре вырос русский город Белая Вежа.

Вскоре на привольных степях Дикого Поля показались гомонливые орды печенегов. Их сменили половецкие племена. Многое помнят и хранят степи донские. Помнят они храбрость Игоревой рати, полегшей на ковыльных просторах Дона в 1185 году в неравной битве с половцами.

Снова стремительно летели годы, неумолимые, как рок. Донские степи огласились гортанными криками узкоглазых воинов на маленьких выносливых лошадках: в пределы Дикого Поля вторглись монголо-татары. Словно страшный опустошительный вихрь, пронеслись они по девственным донским степям, уничтожая все живое на своем жестоком пути. Долгие годы после этого зловеще белели на донских степях костяки людей и коней, уничтоженных в неравных схватках с монголами.

Донским степям суждено было стать свидетелями немеркнущей славы русских воинов, разгромивших на берегах Дона, на достопамятном Куликовом поле, орды золотоордынского хана Мамая солнечным сентябрьским днем 1380 года.

3. Природа донского края

В ту далекую пору необъятные просторы Дикого Поля, простиравшиеся от берегов Нижней Волги через Дон до Днепра и от верховьев Воронежа, Хопра, Медведицы до Азовского моря, кутались в густые травы; седой красавец-ковыль поднимался в пояс человека. Через неохватные просторы Дикого Поля, от туманного и холодного рязанского севера до залитого солнечными благодатными лучами приазовского юга широкой лентой, блестя под животворными лучами дневного светила, вился в зыбких берегах сине-зеленый Дон-батюшка, берущий начало в Иван-озере. Средняя ширина Дона на территории земли донских казаков достигала ста саженей (1 сажень = 213 сантиметрам), а в устье – до 260 саженей, при наибольшей глубине в 10 саженей.

Из других крупных рек казачьей земли Дон питали Аксай, Северский Донец, Цимла, Чир, Хопер, Медведица. Маныч, Иловля, Миус. Кроме этого, на донской земле имелось огромное число более мелких рек, речек, ручьев и ериков.

Обычным явлением на Дону в весенне-летнее время (апрель-июнь) являлись наводнения, часто принимавшие разорительный характер, особенно для жителей низовых казачьих городков, таких, как Монастырский и Черкасский.

72

Особенно сильными и разрушительными для казаков были наводнения.

Вся земля донских казаков условно делилась на низменные равнины, возвышенности и «горы». Низменная равнина тянулась на левой стороне Дона от реки Медведицы до саратовских и астраханских земель и южнее доходила до предгорий Северного Кавказа. Здесь имелось множество ручьев, речек, балок с оврагами, которые в сочетании с курганами и молчаливо стоявшими на них каменными «бабами» являли собой колоритную и запоминающуюся картину.

Остальная часть Дикого Поля была сравнительно возвышенной, особенно в северной его части, в хоперской и усть-медведицкой землях Дона.

К так называемым «горам», возвышенным местам, относилась территория, позже называвшаяся Миусским округом Войска Донского.

«Климат Донской земли, – писал донской историк XIX века Василий Сухорукое, – примечателен и по благорастворенности своей, и по некоторым свойствам. Здесь в одном месте вы видите прекрасное небо, ощущаете воздух благословенных южных стран Европы; в другом – терпите тягость приморской сырости или едва сносные жары».

Самыми холодными месяцами на Дону были (и остаются) январь и февраль, когда морозы доходили до минус 25 градусов. Июль являлся самым жарким месяцем с наивысшей температурой: в полдень более плюс 40 градусов. «В апреле, мае, сентябре и октябре, – отмечал тот же Сухоруков, – погода самая умеренная и благоприятная. Ясных дней в сие время бывает гораздо более, нежели пасмурных; напротив, в ноябре, декабре и марте число пасмурных и сырых дней превышает ясные дни более, нежели вдвое».

Ветры были частыми гостями на казачьей земле. В декабре-феврале они дули, в основном, с востока и юго-востока. Весной же господствовали преимущественно западные ветры, сменяемые часто восточными. Летом, когда в сравнении с зимой и весной ветры утихали, над донскими просторами господствовали западные ветры. Иногда на донскую землю налетали разрушительные ураганы. В исторических актах отмечены страшные ураганы, пронесшиеся над нижним Доном 22 марта 1811 и 17 июня 1820 годов, принесшие огромные разрушения и потопившие много судов и лодок, стоявших в низовьях Дона.

Не обходило донскую землю стороной и такое нетипичное для степной зоны бедствие, как землетрясение. Исторические хроники зафиксировали октябрьское землетрясение 1762 года и мартовское 1816-го, принесшие разрушения казачьей столице Черкасску (станице Старочеркасской).

Однако в целом природа наделила казачью землю благоприятным климатом и изобилием. «Богатый Дон (казаки говорили, что у него золотое дно), – отмечал Василий Сухоруков, – леса, степи были для них естественными хранилищами жизненных потребностей; в первом – рыба, в последнем звери, птицы, плоды водились и росли в таком множестве, что изобилие оных вошло в пословицу. Наши предки говаривали: «Кормит нас, молодцов, Бог: подобно птицам, мы не сеем и не собираем хлеба в житницах, но всегда сыты».

И в самом деле, леса и степи Дона изобиловали древесными плодами, вкусными ягодами и съедобными кореньями. Здесь произрастали персики и

73

вишни, орехи и тутовые деревья, яблоки и груши. Позже появились смородина, малина, крыжовник. Водились здесь и грибы: сморчки, белянки, опята, грузди... В дуплах вековых деревьев рои трудолюбивых пчёл заботливо копили богатые запасы чистейшего целебно-душистого мёда. В густых зарослях и роскошных травах водились свирепые волки, хитрые лисицы, трусливые шакалы, благородные медведи. Высокие и сочные травы обильно питали многочисленные стада лосей, зубров, оленей, сайгаков, диких лошадей. Степь полнилась и кишела ядовитыми змеями, которых никто не уничтожал. Из пернатых в изобилии водились орлы, соколы, ястребы, филины. Повсюду носились стаи диких голубей, куропаток, журавлей, лебедей.

Из зелени в почете в казаков были лук и чеснок, перец и редька, горох и бобы, хрен и петрушка, турецкая жеруха и щавель. Позже на Дону появились огурцы, тыква, арбузы, дыни, картофель, редис.

Тихоструйные воды Дона и его притоков кишмя кишели рыбой: от огромных белуг и осетров с севрюгами до стерляди и белой рыбы. В этом благодатном крае легко было прокормить себя и верного спутника человека – коня.

Зимой донские степи замирали, становясь неприветливо-суровыми и опасными для всех ее обитателей. Только страшный рев и неистовый свист бурь, треск лютых морозов да жуткий вой многочисленных голодных волчьих стай разносился по безлюдным и неласковым степям.

С началом весны здесь все оживало. Уставшая зима, отбыв положенное природой, уходила на север, а сюда под рокот и звон ручьев, под шорох, треск и грохот ледяных глыб с юга прилетали тучи разнообразной птицы, оглашая гамом и криками освобождающиеся от ледяных оков реки, озера, ерики. Немного позже, когда приходило настоящее тепло, с Кавказа прикочевывали многочисленные стада оленей, коз, сайгаков, чтобы до осени блаженствовать на зеленых степях Дона.

Лекция № 8 Письменные источники краеведения 1. Архивы и историки любители

Становится все очевиднее то, что к концу XX столетия произошли заметные изменения и в проблематике занятий историей, и в среде тех, кого эти занятия особенно привлекают. Историки уже не довольствуются преимущественным вниманием к проблемам государственно-политической истории (такой интерес был преобладающим, по крайней мере, до середины XIX века), к социальноэкономической истории, к истории культуры и памятниковедению. Ныне существенно значимыми представляются и вопросы изучению "повседневности", быта обычных ("рядовых") людей, "микроистории". И круг занимающихся историей уже не ограничивается лицами со специальной подготовкой (преподавателями, аспирантами, студентами высших учебных заведений соответствующего профиля, сотрудниками научно-исследовательских учреждений, архивов, музеев, библиотек), становится все шире.

Сочинения, ценные для историка-исследователя наблюдениями (а подчас и выводами более весомого значения), печатают не только в изданиях, специально

74

предназначенных для ученых, – даже на газетных полосах. Приятно, что оригинальные по теме и исполнению статью опубликованы в сборниках работ школьников: так в Петербурге в 1997 г. имели место уже VII историкокраеведческие чтения школьников. Доклады или их фрагменты напечатаны в шести выпусках сборника "Наследники великого города", причем, немало статей сборников основаны и на архивных данных.

Добросовестный исследователь обязан теперь учитывать труды и историков "любителей" в историографических обзорах не ограничиваться упоминанием имен лишь ученых, избравших гуманитарные науки своей основной профессией.

Это должно радовать архивистов, свидетельствуя о востребованности сделанного ими для собирания, описания, публикации, использования документальных материалов, но, одновременно, налагает на сотрудников хранилищ обязательство облегчить историка-любителям доступ к информации, имеющейся в доверенных архивистам документальных памятниках.

Особо возрастает стремление ознакомиться с прошлым своей "малой Родины" – с местностью рождения, обитания, с местными достопамятностями, а также со сведениями о своих родных и о том, что имеет отношение к своей биографии. Следовательно, более всего это проявляется в развитии "локальной истории" и генеалогии.

В России общепринято слово "краеведение". Это – и наука и научнопопуляризаторская деятельность определенной проблематики: прошлое и настоящее какого-либо "края" (чаще всего своего родного), определенной местности (от деревни, небольшого города, даже улицы, храма, усадьбы, фабрики, учебного заведения, парка и т.д. и т. п. до крупного региона) во всем многообразии тематики. Краеведческое знание – комплексное знание: историческое (шире – историко-культурное, даже историко-литературное, историко-экономическое) и географическое одновременно (и потому-то особенно важное в плане приобщения и к экологической культуре). Краеведение – и форма общественной деятельности, причем такой, к которой причастны не только ученые-специалисты, но и значительно более широкий круг лиц (разного сословного положения, разной степени образованности, разного возраста), преимущественно местных жителей. Краеведение – не только краезнание, но всегда и краелюбие.

За рубежами бывшего СССР все возрастающий интерес к локальной истории и народной генеалогии явственно обнаружился уже к середине XX века, особенно в небольших государствах с давними историко-культурными традициями – там приверженность к сохранению кажущихся приятно старомодными элементов традиционной местной культуры как бы противостоит обезличению новейшей эпохи высокоразвитой индустриализации, (тем более что "лица необщее выраженье" кажется особенно привлекательным в век распространения туризма).

Снедавнего времени такой интерес все более ощутим и в России, особенно

впостсоветской. Ранее, при тоталитарном режиме, местная "самодеятельность" обычно пресекалась; направленность научной работы исходила от указаний учреждений, расположенных в центре столицы – Кремля, Центрального комитета

75

Коммунистической партии на Старой площади и Лубянки (так в просторечии именовали ЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ, здания которых были у улицы и площади такого названия, получивших затем имя строителя советской карательной системы Дзержинского). Освобождаются и от страха обнаружить при генеалогических изысканиях "неудобных" родичей (осужденных как "враги народа" или находившихся за рубежом), что становилось небезопасным и для изыскателя и для его близких. Постепенно это приводит к явственно намечающемуся возрождению историко-культурного краеведения, загнанного с укреплением тоталитарного режима в подполье.

"Золотым" десятилетием развития краеведения было первое десятилетие после революционных событий 1917 г. Тогда объединились усилия многих – прежде всего для спасения оказавшихся без хозяев памятников истории и культуры и организации передачи их на государственное хранение. Тогда образовалось множество обществ архивов, библиотек, музеев (с отделами письменных памятников), научными руководителями которых были, как правило, краеведы. Пожалуй, впервые в такой мере объединялись стремления и усилия местной интеллигенции и московских и петроградских специалистов из Академии наук, вузов, хранилищ. Работой Центрального Бюро краеведения и его изданиями руководил непременный секретарь Академии наук академик С.Ф. Ольденбург. Краеведческим трудам придавали столь большое значение, что статья о развитии краеведения была помещена в сборнике о достижениях Академии наук, изданном к десятилетию событий 1917 г. В те годы виднейших ученых-гуманитариев лишили возможности читать лекции в высших учебных заведениях, где все однозначно подчинили делу пропаганды новой официальной марксистско-ленинской идеологии, и они – по почину Д.Б. Рязанова (первого руководителя советского архивного ведомства, опытного архивиста и археографа, получившего международное признание за изучение и издание творческого наследия К. Маркса и Ф. Энгельса) – были привлечены к работе в архивах. К сотрудничеству в музеях и библиотеках подобных же специалистов привлекли нарком просвещения А.В. Луначарский, руководитель Музейного отдела Наркомпроса Н.И. Троцкая. Никогда прежде специалисты столь высокого класса не разрабатывали проблемы архивного и музейного дела выявления, собирания, атрибутирования, описания, использования в научных и просветительских целях документальных памятников. Этим заняты были тогда и их ученики-ученые, прославившие затем отечественную историческую науку (С.Н. Валк, Н.М. Дружинин, М.Н. Тихомиров, С.Н. Чернов, В.И. Шунков и др.). Архивные материалы широко использовались и для трудов краеведческой тематики, а в краеведческих изданиях заметное место занимали сочинения и историковлюбителей. (Подробная информация об этом в книге С.Б. Филимонова "Краеведение и документальные памятники (1917-1929 гг.)", изданной в 1989 г.). Убеждаемся в том, что достоинство "ремесла" историка поддержано было в годы господства вульгаризаторской школы М.Н. Покровского в значительной мере благодаря работе сотрудников архивов и музеев.

Но на рубеже 1920-х – 1930-х гг. историко-культурное краеведение подверглось сокрушительному разгрому: многие краеведы были арестованы или

76

отстранены от любимого ими дела, издания их прикрыты; прекратили существование многие музеи (особенно в усадьбах, монастырях), порушены музейные экспозиции. Выдвинули обвинение о политической связи краеведов с видными историками (академиками С.Ф. Платоновым, Е.В. Тарле, М.К. Любавским и др.), которых осудили по фальсифицированному делу о монархическом заговоре. (Ныне материалы "Академического дела 1929-1931 гг." издаются; первый выпуск "Дело по обвинению академика С.Ф. Платонова" опубликован в 1993 г. в Санкт-Петербурге). С утверждением тоталитарного сталинского режима и историко-культурному краеведению, и науке архивного и музейного дела был нанесен существеннейший ущерб, велик был и нравственный урон – краеведение перестало быть формой общественной деятельности. (Об этом всем подробности в книге С.О. Шмидта "Краеведение и документальные памятники". Тверь, 1992).

Понятно, что это не могло не затормозить надолго не только развитие генеалогии, но и изучение повседневности и в прошлом и в настоящее время. Напечатанное позднее по такой проблематике – в основном достижения последних десяти-пяти лет, времени, которое называют "перестроенным". И потому-то те вопросы, которые встают перед архивистами других стран, где историки-любители – постоянные "сидельцы" читальных залов хранилищ, становятся особенно актуальными и для россиян конца нашего столетия, когда происходит пересмотр общественных ценностей, общегосударственное перестает преобладать над личным, и официальная идеология утрачивает первенствующее значение.

Соответственно привлекло внимание и наследие краеведения "золотого десятилетия", и предшествовавшая ему деятельность краеведческого типа общественных организаций и государственных учреждений (губернских ученых архивных комиссий, губернских статистических комитетов и др.) Издаются труды, им посвященные, данные о личных фондах краеведов включаются в готовящийся Археографической комиссией Российской Академии наук Каталог личных фондов отечественных историков, в томах Археографических ежегодников, в журнале "Отечественные архивы", и в других изданиях печатают статьи о творческом наследии и жизни краеведов. Много делают на местах: издают сочинения тех, кто был отстранен в 1929-1931 гг. от краеведения: вышли в свет работа знаменитого переславского краеведа М.И. Смирнова о ПереславлеЗалесском (подготовленная еще по рекомендации М. Горького), статьи его младшего брата костромского краеведа В.И. Смирнова. Постоянно появляются давние труды краеведов на страницах недавно возникших продолжающихся изданий "Пензенский временник любителей старины", "Костромская старина", "Тверская старина", "Ярославская старина" и др. Институтом Российской истории Академии наук издана книга С.В. Журавлева об организации работы по истории фабрик и заводов в 1930-е гг. (опирающаяся, прежде всего на архивный материал). Немало и диссертаций по истории краеведения (особенно в Историкоархивном институте). Работу в таком направлении несомненно, следует продолжить. Сейчас это облегчается организационными возможностями. Еще в 1990 г. образован Союз краеведов России; недавно в Российском

77

государственном гуманитарном университете (это широкого профиля учебное заведение образовано на базе Московского государственного Историкоархивного института) созданы и Центр краеведения и москвоведения и кафедра региональной истории и краеведения, а в Российской Академии образования – при Президиуме ее Научный совет по краеведению. Их общими усилиями в декабре 1997 г. организована научно-практическая конференция по преподаванию краеведения в высшей школе. В конце ноября 1997 г. собрались со всех концов России на IV Всероссийские педагогические чтения специально посвященные проблемам краеведения в жизни средней школы. Преподавание краеведения стало обязательным школьным предметом, начиная с младших классов. В Москве совет по москвоведению возглавляет первый вице-мэр, и готовятся учебники для разновозрастных школьников, которые правительство Москвы намерено бесплатно предоставить всем учащимся.

Ясно, что это все приведет в архивы еще больше историков-любителей или, во всяком случае, лиц, не имеющих серьезного опыта работы в хранилищах документов, прежде всего школьных педагогов.

Каким путем, какими способами удовлетворить потребности любителей истории обращающихся к архивной документации? Да еще зачастую по проблематике, представляющейся сугубо "частной" и недостаточно связанной с большими проблемами, разрабатывающимися в научно-исследовательских и вузовских центрах и отраженных в совместной с ними работе государственных хранилищ?

Интерес к обращению к архивной документации, казалось бы, следует только приветствовать. Ведь, историк-архивист по призванию, любящий свое дело и "свои" документы, менее всего напоминает собаку на сене. Он заинтересован в их использовании, но... в использовании умелом и добросовестном, чтобы не выдавались за истину случайные, выхваченные, не сопоставленные с иными факты. Тем более что поверхностное использование архивных материалов, воплощенное в печатном слове (да еще со ссылкой на архивную единицу хранения!), может и прикрыть тему, создать видимость ее достаточной изученности.

И здесь возникает немало трудностей. Особенно учитывая то, что среди историков – "любителей" лица разного уровня научной подготовки. Вероятно, в конечном счете, следовало бы закрепить практику обязательной подготовки к такой работе еще в годы обучения – для проявляющих особое влечение к тому, даже в средней школе, как это делается в Петербурге, Пензе, Твери и некоторых других городах. И уж, безусловно, закрепить практику обязательного обучения основам архивного дела в педагогических и других вузах, готовящих школьных учителей, ибо учителя (особенно в небольших городах, поселках, селах) чаще других и сами увлеченно занимаются краеведением и призваны руководить школьниками, имеющими к тому склонность. Причем основы эти должны преподаваться на всех факультетах таких вузов (разумеется, конечно, в большом объеме на гуманитарных и географическом). Вероятно, стоило бы ввести краеведческие факультативы и в иных вузах – технических, медицинских и пр. Скажем, для агронома может представлять и практический интерес возможность

78

получения информации о сельскохозяйственном опыте той или иной местности. Не говоря уже о том, что к архивным материалам непременно обращаются все, занимающиеся – в целях и исследовательских и учебных – историей своего учебного заведения, деятельностью его преподавателей и выпускников.

Конечно, необходимо подготовить соответствующего профиля учебные пособия и поддерживать местную инициативу в подготовке подобных пособий (а такая инициатива, к радости нашей, имеет место – причем от Карелии до Сибири и Дальнего Востока!). В готовящемся новом издании учебного пособия "Документальные памятники" впервые вышедшего в 1988 г., еще в 1991 г. (когда предполагалось новое издание по всесоюзной тогда учебной программе) добавили большую главу (более пяти листов) о краеведении и документальных памятниках.

Должно распространять опыт Московского городского архива, некоторых областных архивов, издающих сборники документов, приспособив это и к учебным программам школьников (что сделано, к примеру, в Твери). Словом, действеннее включиться в научно-популяризаторскую и просветительскую работу на архивной ниве, и руководству Росархива и областных архивов поощрять особо отличившихся на этом поприще сотрудников архивов.

Важно оказание содействия тем, кто намерен привести в порядок свой архив (личный или семейный), тем более, опираясь на его материалы, писать воспоминания. Это облегчит и последующую работу архивистов в случае, если архив попадет затем в государственное хранилище (а об этом тоже следует заботиться). Сейчас интерес к материалам личных фондов и личного происхождения все усиливается – документы такого происхождения (особенно мемуары и письма) постоянно публикуют в журналах широкого профиля, в газетах. В газете "Первое сентября", становящейся все более привлекательной не только для учителей, но и для более широкой читательской среды, появился особый раздел "Домашний архив", материалы к которому подбирает известный журналист Д.Г. Шеваров (уже прежде немало сделавший в этом направлении на страницах газеты "Комсомольская правда"). Еще в 1970-е – 1980-е выпускали методические пособия по сохранению семейных архивов и организации работы по созданию воспоминаний. Такой раздел и в упоминавшейся учебной книге "Документальные памятники: выявление, учет, использование" 1988 года. Особое внимание следовало бы обратить на помощь мемуаристам, обращающимся в архив для проверки и пополнения своих воспоминаний.

Но необходимо не только привлечь внимание к архивным документам, приохотить к знакомству с ними, но и облегчить архивный поиск, разработать соответствующие приемы архивной эвристики. Причем для лиц разного уровня подготовки. Не следует упускать из виду то, что среди историков-любителей нередко встречаем таких, которые хорошо разбираются в новейшей информационной технологии и являются специалистами высокого класса в других ("своих") сферах научного знания. И для таких людей интересна не только возможность получения новой исторической информации, но завлекательна сама методика обнаружения, извлечения, истолкования этой информации – не только кто, что, где, когда, почему сделал? Но и как это узнано? Насколько

79

представительны эти данные?

Следовательно, нужно и знакомить с системой собственно справочников и с системой их составления, подготовить апробированные перечни печатных и неизданных справочников, об архивных документах, а также о других справочных изданиях, обязательно отсылая к изданиям общего типа вроде "Справочники по истории дореволюционной России" под редакцией П.А. Зайончковского и более частной тематики. Такие рекомендательные списки должны быть в читальных залах архива, причем на открытом доступе. Еще лучше, конечно, если будут сами издания и различные энциклопедические и иные словари. Должно рекомендовать сведения и о базе данных более широкого профиля (например, во ВНИИДАД).

Существенно важно знакомить с деятельностью тех, кто прежде занимался такой или схожей тематикой. Имена краеведов стали обязательно включаться в местные энциклопедии. Мосгорархив издал полезнейшие справочники о живых и о покойных москвоведах: "Историки и краеведы Москвы. Некрополь: Биобиблиографический справочник" (М., 1996) и "Москвоведы, Справочник о краеведах, обществах и научных учреждениях" (М., 1996). Пример, достойный подражания!

Необходимо строго следить за тем, чтобы были содержательные данные на листе использования: не только фамилия, но и цель работы. И рекомендовать впервые обращающимся к архивным документам выяснить: кто это делал прежде их, опубликовал ли что-либо.

Это важно и потому, что станет препятствием для изображения себя некоторыми как "первооткрывателей", и станет предостережением для скорых на перо литераторов, склонных к эксплуатации выигрышной темы оправдывающих недостатки написанного ими невозможностью, якобы, получить больше сведений

– и в печатных сочинениях, и в архивах – о том, о чем они попытались побыстрее напечатать. Вероятно, полезно было бы завести в хранилищах библиографические перечни изданного (хотя бы в последнее десятилетие) на основании документов этого хранилища – и документальные публикации (даже во фрагментах) и статьи (обязательно, включая газетные), и книги.

Возрастающий интерес к богатствам архивов, это – залог возрастания роли архивов в формировании общественного сознания, исторической памяти народа.

Потребность знать свое прошлое – естественная потребность нормального человека. И необразованного тоже. История как наука родилась тогда, когда родились все науки и их методика, т.е. примерно в XVIII веке. Но история как знание родилась, когда еще верили устным преданиям и не было еще должного уровня письменной культуры. И это очень существенно. И поэтому она базируется в значительной степени не только на рациональном сонме представлений, но и на иррациональном, пока еще точно не объясненном, но который всегда был и есть. Это – представления о добре и зле, о любви, об уме и глупости, о чести, о нравственных нормах поведения, где есть многое, сближающее с религиозной мыслью, о критериях морали. И примеры тому, т.е. примеры для осмысления и подражания (или, напротив, отвержения), ищут в прошлом – в Библии, в Плутарховых биографиях, в сочинениях историков более

80