§ 4. Освобождение от доказывания и запрещение опровергать некоторые факты

1. Генеральное правило гражданского судопроизводства гласит, что сторона, утверждающая какой-то факт, обязана удостоверить его надлежащими доказательствами. Но английскому процессу известны случаи, когда заинтересованное лицо освобождается от доказывания и выгодные для него обстоятельства суд признает существующими, не требуя их подтверждения дополнительной информацией. Эти случаи образуют несколько групп.

Судейская осведомленность (judicial notice) - понятие, используемое для обозначения некоторого круга явлений, о которых судьи знают из повседневной жизни или должны знать в силу занимаемой должности. Такие явления неоднородны по характеру, и английские теоретики классифицируют их по отдельным признакам.

Значительную часть объектов судейской осведомленности составляют общеизвестные, или ноторные (notorious), факты. Было бы неумным педантизмом требовать подтверждения того, что ясно всем или большому числу людей (нормальные природные явления, естественное или искусственное разделение времени, значение английских слов и т.д.). Но ноторность неоднозначна, она имеет свои пространственные, исторические и иные границы.

Ноторными признаются факты не только заведомо очевидные, но и такие, которые судья может отнести к общеизвестным на основе дополнительной информации, добытой им по личной инициативе из различных источников. Эта информация иногда легко доступна, например, судья уточняет по словарю значение какого-либо термина; иногда выяснение общеизвестности начинает приближаться к обычному доказыванию. Для иллюстрации приводят рассматривавшееся в 1940 г. дело о компенсации вреда от укуса верблюда. Надлежало выяснить, считается ли верблюд животным диким или домашним. К заключению о том, что это животное домашнее, судья пришел на основе анализа специальной литературы и объяснений знатоков, кстати, разошедшихся во мнениях. Характерно, что указанные действия не квалифицировались как собственно доказывание. Свидетели только помогали судье установить научный факт. Отсюда следуют некоторые практические выводы, в частности изъятие такого рода вопросов из компетенции жюри*(143).

А.Д. Кейлин отмечал, что "...английский суд проявляет особую осторожность при отнесении к судейской осведомленности фактов внешнеполитических, отказываясь иной раз признавать свою осведомленность в отношении широко всем известного факта. Сказанное в особенности имеет место при возникновении вопроса относительно таких фактов политического значения, которые английский суд, если бы мог, охотно признал бы вообще не существующими"*(144). Дополнительно следует указать на известную зависимость суда от правительственных органов, главным образом министерства иностранных дел. При наличии сомнений относительно таких фактов, как суверенность иностранного государства, протяженность территориальных вод, состояние войны и тому подобное, суд истребует заключение надлежащего департамента, и такое заключение принимается безоговорочно.

Различными прецедентами и несколькими статутами (о толковании законов 1889 г., о судебных доказательствах 1843 г., о банкротствах 1914 г.) установлено, что именно судьям надлежит знать в силу занимаемой должности. Это нормы и принципы английского общего права, публичные акты парламента, процедура и прерогативы парламента, определенные подзаконные акты (не все), печати государственных органов и судов, подписи надлежащих должностных лиц, назначения и функции судей высших судов и т.п. Существует также немало оговорок, уточнений, исключений из основных правил. Таким образом, проблема общеизвестных фактов решается английской юриспруденцией много сложнее, чем, например, в практике и теории континентальных государств Западной Европы.

2. Презумпции (presumptions) - предположения о существовании каких-либо фактов, которые суд в определенных случаях может или должен сделать, одновременно освобождая заинтересованную сторону от доказывания этих фактов. Таково наиболее широкое определение презумпций. Данная юридическая конструкция, наряду с другими, способствует достижению целей классовой юстиции.

По содержанию, юридической силе и последствиям презумпции неоднородны, что приводит к необходимости их классификации по определенным признакам. В английской теории существуют разные точки зрения по вопросам о разграничительных критериях, количестве групп, распределении конкретных презумпций по тем или иным группам и т.п.

Ортодоксальная классификация ведет начало от римского права. Часто употребляется даже латинская терминология для обозначения трех групп презумпций.

Презумпции законные неопровержимые (presumptio juris at de jure, или irrebuttable presumptions of law), как указывают многие английские авторы, никакого отношения к доказыванию не имеют. Это просто-напросто нормы материального права, традиционно формулируемые в виде предположений, запрещение их опровержения отражено наименованием. К примеру, презюмируется, что лица до 10 лет не могут совершать преступлений (закон 1963 г.), или если неизвестна последовательность смерти нескольких людей от некоторой единой причины, презюмируется, что они умирали в порядке старшинства, т.е. более молодой переживал старшего (закон 1925 г.).

Презумпции законные опровержимые (presumptio juris, или rebuttable presumptions of law) довольно многочисленны. Название фиксирует два главных момента: а) предположения закреплены правовыми нормами, следовательно, обязательны для суда; б) допускается оспаривание презюмируемого факта стороной, которой данный факт невыгоден, мешает добиться успеха. Эти моменты оказывают существенное влияние на распределение бремени доказывания между участниками гражданского дела и на его перемещение с одного лица на другое. Несомненна классовая окраска ряда презумпций: официальные действия выполняются надлежащим образом; бухгалтерская отчетность бизнесменов правильна; лицо, имеющее права на имущество, является его законным владельцем и проч. Тот, кто не согласен, вправе опровергать презюмируемые факты, естественно, рискуя потерпеть неудачу. Так, существует презумпция, что позднейшее завещание, аннулирующее частично либо целиком ранее составленное, отражает истинную волю наследодателя. Обратное доказывать можно, но зачастую это чрезвычайно трудно.

Презумпции фактические опровержимые (presumptio hominis, или rebuttable presumptions of fact), как свидетельствует их наименование, не есть категории юридические. Они не предусмотрены нормами права, и суд не обязан их безоговорочно применять. Эти презумпции есть некоторые логические заключения, извлеченные из житейского опыта о нормальном ходе вещей, типическом развитии событий: если установлено какое-то обстоятельство, то с большей или меньшей долей вероятности можно предполагать, что имеет место и другой факт, а значит, нет нужды его специально доказывать.

Ряд английских исследователей отождествляют фактические презумпции с косвенными доказательствами. Убедительность этого мнения с формально-логической точки зрения достаточно наглядно раскрывают обычно приводимые образцы презумпций данного вида. Например, нахождение определенного лица за рулем автомобиля вскоре после наезда на пешехода дает основание заключить, что и при столкновении машиной управлял тот же водитель. Если сторона прячет доказательство, значит, ей невыгодно, чтобы оно фигурировало на процессе. Обычно человек предвидит естественные результаты своих действий.

Несомненно тождество таких предположений с косвенными доказательствами, для которых также характерно наличие побочных фактов - исходных пунктов для выводов о фактах юридических. Однако практика и теория продолжают выделять группу фактических презумпций, хотя ее точный состав не определен, варьируется и представляет собой лишь сумму примеров. Этому положению можно найти должное объяснение. Согласно утвердившимся воззрениям, одного доказательственного факта мало для формирования вывода о главном. Но того же единичного обстоятельства, расцениваемого уже в качестве элемента презумпции, достаточно, чтобы суд, если на то будет его воля, пришел к заключению о существовании презюмируемого факта. Значит, фактические презумпции расширяют границы судейского усмотрения. Конечно, не запрещается опровергать предположение, доказывать его неприменимость к данной ситуации. Но к этому моменту презумпция уже выполнила свою функцию, переместив бремя доказывания с одной стороны на другую.

3. Формальное признание (formal admission) в английском гражданском процессе может быть совершено на различных его стадиях: письменно при подготовке дела или устно на заседании суда. Так, в своих объяснениях ответчик по иску о компенсации убытков из-за неисполнения договора признает факт заключения контракта или причинитель вреда не отрицает нарушения правил уличного движения и т.п. К признанию приравнивается также простое неоспаривание стороной выдвинутых против нее утверждений, кроме утверждений о размере убытков (ст. 13 разд. 18 ПВС), взаимных обвинений супругов в бракоразводных процессах и некоторых других.

Английское право в отличие, например, от французского не считает формальное признание доказательством. Оно расценивается как действие, превращающее спорный факт в бесспорный, выводящее его из сферы судебного исследования, а значит, освобождающее противника от обязанности представления надлежащих доказательств. Впрочем, несмотря на различие исходных позиций, практические результаты признания аналогичны и во французском процессе.

Неформальное, или совершенное вне процесса (informal, extrajudicial), признание считается в Англии доказательственным фактом. Он должен быть установлен свидетельскими показаниями, документами и может опровергаться заинтересованными участниками дела.

4. К числу весьма своеобразных явлений английского гражданского процесса, безусловно, нужно отнести категорию, именуемую "истопл" (estoppel). Существо этой конструкции сводится к запрещению истцу или ответчику утверждать и доказывать, что сложившееся определенным образом представление о каком-то факте не соответствует действительности. Причем нельзя опровергать уже имеющиеся выводы относительно некоторых разновидностей фактических обстоятельств независимо от того, правильны ли данные выводы или ошибочны*(145). Оценки "истопла" английскими юристами крайне противоречивы. Даже место "истопла" в общей структуре правовой надстройки не установлено с надлежащей точностью. Одни авторы называют его институтом не процессуального, а материального права. Согласно другой точке зрения, "истопл" нужно считать специфической формой защиты ответчика, а в некоторых случаях и истца*(146). Наконец, есть мнение, которое, по-видимому, имеет наибольшее число сторонников, оно трактует "истопл" как элемент института судебных доказательств. Такое мнение, кажется, лучше других учитывает формально-юридические моменты конструкции.

Разнообразие оценок объясняется сложностью категории "истопла", его многогранностью, тесным переплетением с рядом норм материального и процессуального права. Нужно еще учитывать изрядное число накопившихся за долгие годы прецедентов, толкование которых затрудняется неодинаковым развитием доктрины судами общего права и судами канцлера вплоть до середины XIX в. "Истопл" - не монолитное понятие, существует несколько его типов. В английской юриспруденции нет согласованного мнения относительно их количества, но все же чаще говорят о трех "истоплах", имея в виду гражданское судопроизводство, где эта конструкция применяется гораздо интенсивнее, чем в процессе уголовном. Каждый тип имеет еще внутренние подразделения.

Запрещение опровергать факты может быть следствием действий заинтересованного лица (estoppel by conduct). В юридических сочинениях приводится немало цитат из решений судей, где с большей или меньшей степенью детализации формулируется понятие этого вида "истопла". "Если кто-либо словами или поведением намеренно заставляет другого поверить в существование определенного положения вещей и побуждает его соответственно действовать или изменить ранее избранную позицию, то для первого лица исключается возможность затем доказывать, что ситуация была иной" (дело 1837 г.). "Человеку не будет разрешено кардинально менять свою точку зрения, утверждать что-нибудь в один момент и отрицать в другой, предъявляя требование к тем, кого он ввел в заблуждение, и основывая это требование на оспаривании им же созданных иллюзий" (дело 1862 г.).

"Истопл" by conduct делят на несколько разновидностей. Иногда запрет утверждать иное вытекает из заключенного контрагентами соглашения, в основе которого лежат их убеждения о существовании некоторых обстоятельств (estoppel by agreement). Эти обстоятельства неоспоримы. Классической иллюстрацией служит решение 1972 г.: ни лендлорд, ни арендатор не могут отрицать титула собственника имущества, если договор аренды был заключен исходя из предположения о законности его полномочий. Иначе говоря, нанимателю, прекратившему выплачивать арендную плату, будет запрещено на суде доказывать, что арендодатель не является собственником. Такое запрещение действует в течение существования контракта, а затем теряет силу.

Другой подвид "истопла" by conduct - estoppel by representation - определяется сходно с определением данного вида в целом. При рассмотрении одного гражданского иска в 1956 г. судья рассуждал следующим образом: начнем с невиновного лица, которое было подведено к тому, чтобы уверовать в существование известного положения вещей и соответственно действовать. Главный вопрос в том, как лицо пришло к такой уверенности? Если так случилось вследствие поведения другого человека, хотя и не являвшегося единственным виновником, но внесшего большую долю в это дело, будет несправедливым разрешать ему отступать на иные позиции за счет интересов того, кто поступал согласно внушенным ему представлениям.

Факты могут быть различного характера: положительные и отрицательные, действия или бездействие, информация или молчание. Например, тот, кто рекомендовал себя в качестве совладельца фирмы, будет отвечать за предоставленный фирме с учетом его положения заем, хотя бы он фактически совладельцем не был. Человек, безучастно наблюдающий, как у него на глазах продают вещи, лишается возможности доказывать, что он их собственник. Лицо, которое выдавало другого за своего агента, не вправе затем ссылаться на отсутствие у агента надлежащих полномочий. Здесь даже применяется особый термин agency by estoppel. Мужу, регулярно оплачивавшему заказываемые его женой товары, запрещено утверждать, будто жена лишилась с некоторого момента права использовать его кредит, если он заранее не уведомил об этом поставщиков.

Логичен вопрос, не мешает ли институт "истопла" установлению истины. Эту проблему затрагивают далеко не все английские исследователи. Но те, кто ее ставит, ограничиваются разъяснениями казуистического толка, сводящимися фактически к выводу о невозможности получения четкого ответа. "Истопл" не исключает правды, но ее выяснение вообще не ведется. Коль скоро имело место сообщение о некотором положении вещей, суд не позволяет автору информации забрать ее назад или доказывать, что ситуация была иной. Отсюда естественно и неизбежно следует вывод: в определенном количестве случаев суд будет исходить из иллюзорных представлений о реальности. С этой точки зрения, "истопл" преграждает дорогу к истине.

Второй тип "истопла" - estoppel by deed - непосредственно связан с понятием так называемого договора за печатью и является отголоском той исключительной святости, которой общее право наделяло эти контракты. Исходная норма устанавливает, что лицу, оформившему письменный договор с приложением печати, не будет позволено на суде доказывать ошибочность его содержания по существу. Но есть ряд дополнительных факторов, значительно урезающих границы применения данной нормы. Так, она не действует по отношению к нечетко, двусмысленно изложенным пунктам договора, а также в случаях, если иск прямо не основан на договоре или если сторона ссылается на незаконность сделки вследствие обманных уловок контрагента и примененного им насилия. Такие изъятия обязаны своим происхождением праву справедливости, и благодаря им "истопл" by deed ныне трудно отделить, как утверждают английские юристы, от "истопла" by agreement.

"Истопл" третьего типа - estoppel by record, или by judgement - имеет прямое отношение к вопросу о юридическом действии судебных актов и пределах обязательности уже вынесенных актов при рассмотрении других дел. Иначе говоря, это проблема преюдициальности (res judicata). В ее основе лежат заимствованные общим правом из римской юриспруденции формулы: публичный интерес требует, чтобы тяжбе был положен конец; никто не должен подвергаться опасности судебного преследования дважды по одной и той же причине. Отсюда и вытекает запрещение оспаривать в гражданском процессе выводы, которые сформулированы судом надлежащей компетенции в решении по ранее предъявлявшемуся иску, если решение не отменено в установленном порядке. Но данное правило, конечно, не применяется широко, оно имеет ряд ограничений.

Решения английских судов в зависимости от границ их обязательности делятся на два класса: in rem и in personam*(147). Первые содержат такие заключения, которые никто не может опровергать при разборе любых дел. Это акты, определяющие юридический статус лиц. Наиболее яркие примеры: объявление банкротом, расторжение брака или признание его недействительным, установление законности рождения, утверждение завещания и т.п. Значит, если брак расторгнут, то ни участник бракоразводного процесса, ни совершенно посторонние субъекты, когда спор между ними так или иначе затрагивает отношения между супругами, не вправе доказывать, будто брак существует. Нужно, однако, чтобы вопрос о статусе лица был главным, а не побочным элементом решения.

Напротив, преюдициальная сила решений in personam действует исключительно по отношению к сторонам процесса и их правопреемникам. Только они лишены права оспаривать выводы, зафиксированные ранее вынесенным решением суда, в будущих процессах, для других такого запрета нет. Но и указанное ограничение полномочий сторон тоже имеет свои рамки. Необходимо совпадение участников нового и уже разрешенного дела. Владелец легковой автомашины предъявил к собственнику грузовика иск о компенсации вреда, причиненного столкновением на дороге. Суд признал виновным в аварии сына истца, находившегося за рулем. Затем сын начал против собственника грузовика дело о возмещении ущерба его здоровью. Суд отклонил ходатайство ответчика, просившего со ссылкой на первое решение запретить истцу отрицать свою небрежность*(148).

Другое ограничительное условие сводится к необходимости установления тождества между уже решенным и вновь поставленным вопросами. Здесь практике известны две разновидности "истопла". Более простым является cause of action estoppel, базирующийся на идее о том, что решение поглощает и тем самым разрушает основание иска. Нельзя использовать для нового процесса ту же группу фактов, даже если им дана иная юридическая квалификация.

Сложнее категория issue estoppel. В решении по делу Mills v. Cooper (1967 г.) судья дал объяснение этой конструкции, ныне цитируемое рядом авторов юридических сочинений. Сторона но гражданскому делу не вправе выдвигать против другой стороны утверждений относительно факта или вытекающих из фактов юридических последствий, правильность которых есть существенный элемент основания ее иска или защиты, если те же самые утверждения являлись существенным элементом основания иска или защиты в другом гражданском деле между теми же сторонами или их правопредшественниками и были признаны тогда судом надлежащей компетенции неправильными. Исключение допустимо лишь для случаев, когда после первого решения стали доступны новые материалы, касающиеся верности или ошибочности утверждений.

5. "Истопл" типа by record действует (за некоторыми исключениями) в ограниченных пределах и одним из условий его применения является тождество сторон первого и следующих процессов. Но как быть, если стороны не совпадают? В этой связи прежде всего заслуживает внимания вопрос о значимости приговора уголовного суда для гражданского судопроизводства, где факт совершения или несовершения преступления обвиняемым играет существенную роль.

Долгое время руководящим прецедентом, широко известным в англосаксонской юриспруденции, было решение Апелляционного суда по делу Hollington v. Hewthord & Co., Ltd.*(149) Истец требовал возмещения причиненного ему личного вреда автомашиной, которой управлял работник ответчика. Ранее в уголовном процессе шофера признали виновным в нарушении правил движения. Истец желал представить этот приговор как доказательство неосторожности шофера, однако суд первой инстанции и затем Апелляционный суд его ходатайство отклонили. Главный мотив отклонения сводился к тому, что осуждение есть только мнение жюри или судьи о виновности и его недопустимо использовать в другом деле согласно правилу hearsay. Гражданские судьи не должны находиться под влиянием чьего-либо мнения, им надлежит самим исследовать и оценивать доказательства. Значит, истец обязан доказывать неосторожность шофера независимо от того, что его неосторожность ранее была установлена приговором уголовного суда.

Убедительность изложенных аргументов невелика. Вообще норма, запрещавшая обращаться к выводам уголовного суда при рассмотрении гражданского дела, связанного с преступлением, могла сформироваться лишь в системе юстиции, где установление объективной истины даже формально не отнесено к числу задач судопроизводства. Это как раз и есть английская система, доводившая до крайностей такие черты буржуазной состязательности, как активность заинтересованных лиц и пассивность суда. Глубинные причины возникновения указанной нормы обнаруживаются путем диалектического анализа различных явлений. Но неудобства, вопиющие трагикомические нелепости ее действия становились очевидными любому здравомыслящему человеку, весьма далекому от юриспруденции. Бессмысленность некоторых ситуаций, например, в делах о клевете, бросалась в глаза. Вторая часть закона 1968 г. (ст. 11-13) довольно ощутимо меняет внешние формы взаимосвязей между судебными актами.

Наиболее общее положение закреплено ст. 11 акта 1968 г. Она гласит, что обвинительный приговор любого суда Соединенного Королевства или английского военного суда будет допускаться в гражданском процессе как доказательство совершения преступления лицом, независимо от того, признавало ли оно себя виновным и выступает ли участником гражданского дела. Разумеется, установленный приговором факт должен иметь отношение к исковому производству. Далее идет очень существенная норма: если наличие приговора подтверждено, осужденный должен считаться совершившим указанное в приговоре преступление, поскольку заинтересованной стороной не будет доказано обратное.

Итак, до 1968 г. уголовное осуждение никакого значения для более поздних гражданских дел не имело. Заинтересованным сторонам надлежало вновь и по существу доказывать факты, зафиксированные приговором. Закон изменил процедуру, создал презумпцию верности приговора, но презумпцию опровержимую. В гражданском процессе разрешено доказывать ошибочность выводов уголовного суда. Непосредственный эффект новой презумпции - изменение распределения обязанности доказывания. Это бремя переместилось на того, кто намерен опровергать приговор. Возможность такого оспаривания судебных актов означает, что новелла сохраняет неизменными основы английского правосудия.

Статья 11 (2) (а) закона 1968 г. закрепила лишь исходный принцип: презумпцию дозволено опровергать. А затем юристы немедленно выдвинули ряд проблем относительно применения, казалось бы, не такой уж сложной нормы. В самом первом деле, разрешенном после вступления в силу ст. 11 акта 1968 г.*(150), судья Высокого суда поставил ряд вопросов, а затем их число было умножено практикой и теорией. Основные из этих вопросов следующие: обязан ли судья, рассматривающий гражданский иск, верить обвинительному приговору или может либо должен его проверять; вправе ли судья дать новую оценку фигурировавшим в уголовном процессе доказательствам и прийти к выводу о невиновности осужденного; придает ли приговор дополнительную силу доказательствам виновности, зависит ли эта сила от ранга уголовного суда, единогласия присяжных при вынесении вердикта, отклонения апелляции вышестоящей инстанцией; допустимо ли оспаривать приговор по мотивам неудовлетворительного ведения уголовного процесса адвокатом, ошибок судьи при инструктировании присяжных, уличения в лжесвидетельстве главных свидетелей обвинения и т.д.

Отсутствие у судебных актов твердого фундамента в виде объективной истины создает благоприятную почву для разнообразных спекулятивных рассуждений, образующих запутанные юридические конструкции. Перспектива четкого нормативного регламентирования проблем, возникших вокруг ст. 11 закона 1968 г., очень нереальна. Каким масштабом, например, измерять силу приговоров, чтобы отграничить приговор суда короны, состоящего из члена Высокого суда, от приговора неоплачиваемого магистрата? На сцену опять-таки выступает дискреционная власть судьи в гражданском процессе, от его усмотрения будет, в конечном счете, зависеть решение конкретных вопросов любого дела. С этой точки зрения, новелла 1968 г. усиливает судейскую власть.

Новый закон допускает возможность ситуации, когда согласно приговору уголовного суда гражданин должен считаться преступником и отбывать наказание, а в гражданском судопроизводстве будет объявлено, что он противоправных действий не совершал или невиновен. Это еще один парадокс формальной истины.

Комиссия по реформе права при составлении рекомендаций, которые легли в основу закона 1968 г., изучала вопрос о том, не следует ли приравнять решения по гражданским делам к приговорам уголовных судов с точки зрения их значимости для последующих гражданских процессов. Ответ был дан отрицательный прежде всего по мотиву более высоких требований к доказыванию обвинения, чем к доказыванию основания иска или возражений. Кроме того, в отличие от обвинительной власти истец не обязан раскрывать информацию, облегчающую противнику защиту.

Статут закрепил точку зрения комиссии, т.е. сохранил практику, согласно которой решение по гражданскому делу в другом процессе не может играть роль доказательства устанавливаемых им фактов, если, конечно, здесь не применима конструкция "истопла". Например, один из пострадавших от аварии автобуса пассажиров предъявил к владельцу машины иск и выиграл дело. Другому пассажиру, затем начавшему аналогичный процесс, вновь нужно по существу доказывать факт аварии, небрежность шофера и т.п.

Статья 12 акта 1968 г. все же предусмотрела два исключения, речь идет о супружеской измене и отцовстве. Если при рассмотрении семейного дела судом графства или Высоким судом (но не мировым судом) будет раскрыто нарушение супружеской верности или при рассмотрении дела об отцовстве любым судом Великобритании оно будет установлено, то эти решения можно использовать в любом другом гражданском деле для подтверждения указанных фактов. И они должны считаться существующими, поскольку заинтересованное лицо не докажет обратного. Иначе говоря, создана точно такая же презумпция, которая есть в ст. 11 закона в отношении приговоров уголовных судов. Аналогичны в значительной мере и вопросы, касающиеся толкования обеих норм.

Особое место занимает ст. 13 статута 1968 г., которая определяет значение приговора для гражданских исков о клевете. Раньше, при неограниченном господстве нормы прецедента по делу Холлингтона (1943 г.), авторы устных и письменных заявлений, указывающих на совершение преступления лицом, уже осужденным за него в уголовном порядке, находились под угрозой предъявления к ним иска о диффамации. Причем защищаться они могли только путем автономного (без ссылки на приговор) доказывания совершенных истцом преступных действий.

Буржуазная уголовная юстиция далека от совершенства и справедливости, для нее не чуждо даже умышленное искажение истины, особенно если речь идет о подавлении классовых противников угодного господствующей верхушке режима. Немало ошибок рождается из-за антидемократических принципов, методов, форм процедуры. Не исключено осуждение человека при недостаточном количестве доказательственных материалов, их недоброкачественности или фальсификации. И все же, коль скоро обвинительный приговор вынесен, нелогично заставлять тех, кто назвал осужденного преступником, снова доказывать факт преступления. Это тем более несправедливо, если с момента завершения уголовного дела прошло много лет, исчезли или стали трудно доступными документы, умерли либо неизвестно где живут важные свидетели, забыты давние эпизоды и т.п. При таких обстоятельствах даже мощная машина обвинительной государственной власти могла бы оказаться бессильной. Возможности же частных лиц неизмеримо скромнее.

Английские юристы оперируют чаще всего двумя наиболее одиозными, с их точки зрения, делами, убедительно показавшими необходимость реформирования старой практики. Хиндса с четырьмя другими лицами осудили за участие в хищении драгоценностей и денег на сумму более 38 000 фунтов стерлингов в 1953 г. (преступление, известное как Mapples robbery). Полицейский чиновник Спаркс, приложивший большие усилия для изобличения Хиндса, после ухода в отставку опубликовал в газете статью об уголовном деле, назвав Хиндса преступником. Последний, еще отбывая тюремное заключение, в 1964 г. предъявил к Спарксу иск о компенсации за клевету. Ответчику пришлось, не упоминая приговора, доказывать свое утверждение, жюри не удовлетворили его материалы и в пользу истца было взыскано 1300 фунтов стерлингов. Ответчик, боясь увеличения судебных издержек, апеллировать не рискнул.

Другой аналогичный по характеру иск был связан с "величайшим преступлением столетия" - ограблением почтового вагона поезда ("Great Train Robbery"). Лицо, приговоренное за участие в налете к 30 годам тюремного заключения, предъявило иск о возмещении убытков за клевету, якобы содержавшуюся в газетной статье, рассказывавшей о его действиях. Ответчик не стал доказывать правильности своих утверждений, признал диффамацию, но просил уменьшить размер взыскания, так как репутация истца вследствие его осуждения на длительный срок, отклонения апелляции, участия также и в других преступлениях котировалась очень низко, а значит, он не потерпел существенного ущерба. Жюри учло эти аргументы, с ответчика взыскали лишь символическую компенсацию*(151).

Закон 1968 г. резко изменил положение. Согласно ст. 13 для гражданских дел о письменной или устной клевете, где спорным является вопрос о том, совершило или не совершило какое-либо лицо преступление, осуждение лица за данное преступление будет неопровержимым доказательством того, что оно это преступление совершило. Такую силу имеют приговоры уголовных судов на территории Великобритании и английских военных судов. Итак, в отличие от ст. 11 и 12 здесь установлена неопровержимая презумпция.

Закон 1968 г. не изменил роли приговоров оправдательных, они не имеют никакой доказательственной ценности для гражданского судопроизводства. Признание уголовным судом человека невиновным в совершении преступления является для него бесполезным, если предъявлен иск, основанный на фактах, которые отвергнуты приговором.