Rock7 / 12NikitinaE

Страшные сны «Агаты Кристи»

Е.Э. НИКИТИНА

Тверь

СТРАШНЫЕ СНЫ «АГАТЫ КРИСТИ»:

НОЧЬ И СОН КАК ЦИКЛООБРАЗУЮЩИЕ

В АЛЬБОМЕ «ЧУДЕСА»

Можно долго спорить о правомерности / неправомерности изучения рок-текста с точки зрения литературоведения, но особое значение слова – или, если брать шире – смысла, в русском роке очевидно. Возможно, именно это обстоятельство и позволяет нам рассматривать рок-текст прежде всего как явление литературное, позволяет проводить аналогии между специфическими литературными явлениями и рок-поэзией.

Сравнение альбома в роке и лирического цикла в поэзии стало уже традиционным¹. Одним из основных моментов, позволяющих рассматривать альбом как единое неразрывное целое, как аналог лирического цикла, является наличие авторской концепции при подборе композиций. Очень часто сначала появляется именно авторская концепция, основная идея, а уже затем под нее подбираются песни, заглавие, выбирается оформление альбома и т.д.

В то же время в русском роке существует не так уж много авторов, чьи альбомы всегда подчинены одной определенной концепции, строго выдержаны именно в плане тематики: так, что абсолютно все песни составляют друг с другом неразрывное смысловое единство, т.е. цикл в его абсолютном значении.

Концептуальность всегда отличала альбомы группы «Агата Кристи» (за исключением разве что альбома «Второй фронт»). Не стал исключением и альбом «Чудеса» (1998), в котором общей темой становится тема духовного поиска, поиска истинного пути лирическим героем.

«Чудеса» – это во многом мироощущение человека, пережившего отчаяние и опустошенность «Урагана». И многие мотивы, возникшие в предыдущей работе группы (расставание со сказкой, поиск истинной реальности, разлад с внешним миром), перешли в рассматриваемый нами альбом² «Агаты Кристи».

Время «Чудес» – это ночь, состояние – сон (или, как еще одна из разновидностей измененных состояний сознания – галлюцинация). Однако собственно слово «сон» встречается только в трех песнях из четырнадцати, слово «ночь» + глагол «ночевать» – в двух песнях; еще в нескольких текстах мы находим слова, так или иначе соотносящиеся с темой сна и ночи: Луна (3), звезды (2) – но в общей сложности количество таких песен не превышает и половины от всех композиций альбома. И тем не менее мы можем утверждать, что мотивы ночи и сна – основные циклообразующие в «Чудесах»; не названные иногда прямо, они передаются различными другими средствами: как лексическими, так и внеязыковыми³.

Почему выбрана именно ночь? Символика ночи двойственна. С одной стороны, ночь – это время сна, «маленькой смерти». Ночь, как и зима, часто символизируют и саму смерть, физическую смерть. Ночь – это время, когда высвобождаются все сферы бессознательного; время, когда пробуждаются силы зла, духи и демоны. И в то же время ночью у человека есть время обдумать все, что он совершил днем. «Ночь – это время духовного Делания»⁴, время зарождения жизни. В древности считалось, что процесс роста у животных и растений происходит именно ночью. Солнце своим светом сжигает все живое, жизнь появляется из тьмы. Е.Я. Шейнина в своей «Энциклопедии символов» определяет ночь как время рождения Бога и время его Воскресения⁵.

Сон – это возможность для человека познать самого себя, переосмыслить события дня и попытаться найти свой путь. Кроме того, ночь и сон часто вызывают ассоциации с волшебством, сказкой – с чудесами, кстати говоря.

«Чудеса» открываются песней «Сны». По сути, это своеобразный пролог, в котором слушателю объясняется, куда приглашают его Глеб Самойлов и К – в мир «страшных снов» лирического героя альбома. Эта песня названа «программной» и самими авторами альбома⁶. «К нам приходит Время в темное окно»⁷– это о тех переменах в жизни, когда сказка улетает вместе с детством и даже небо меняет цвет – не на самом деле, а в восприятии лирического героя. Ожидание сказки, попытки найти ее в реальности заканчиваются для героя крахом и единственное, что он может в данной ситуации – это оставить себе «право на страшные сны/ Право гореть от весны и к небу идти по золе». Идти к небу по золе – то есть через смерть, но это, кажется, не совсем та смерть, о которой мы говорим обычно. Символика смерти у «Агаты Кристи» вообще весьма неоднозначна. Рискнем предположить, что в данном случае речь идет о смерти-сновидении, о смерти как о переживании боли («право на то что больней»), о неком состоянии, в котором физическое тело не умирает, а на смену сознанию приходит подсознание; это, скорее, не сама смерть, а ощущение смерти, ощущение пустоты, поскольку в пустоте, как известно, нет жизни. И это не просто поэтическая находка, это мироощущение самого автора – Глеба Самойлова, – перенесенное им в поэзию: «Я вот периодически бываю неживым. Тогда я особенно гениален, очевидно. Но я этого, к сожалению, не помню. Такие моменты мне потом наутро пересказывают. Очевидно, это и делает меня гениальным при жизни, что я умираю периодически, то есть очень часто»⁸.

Если сравнить «Сны» с первой композицией альбома «Ураган», можно найти ряд важных параллелей. По сути дела, и в той и в другой песне ключевым мотивом является мотив пути, дороги, которой предстоит пройти лирическому герою. Но если «Два корабля» находятся в состоянии выбора пути, который определится только в конце альбома «Ураган», то в «Чудесах» путь лирическим героем уже выбран. Но, как и в предыдущем альбоме, этот путь – нечто среднее между «плыть» и «тонуть». С одной стороны, уход в себя, в собственный внутренний мир и полный отрыв от реальности⁹ – это, безусловно, «тонуть». С другой стороны, «к небу идти по золе», через боль, через страх, но все-таки идти – это скорее соотносится с «плыть». Тем более что позже, в заглавной песне альбома появится мотив «плавания в бездну»:

На краю ноги свесили

И глядим уже в никуда

Мы плывем сердцу весело

В чудеса в чудеса (С. 77)

То есть лирический герой «Агаты Кристи» выбирает и «плыть» и «тонуть» одновременно: плавание в бездну, в никуда, в чудеса.

Может быть, бегство, самоизоляция от реальности, погруженность во внутренний мир, в измененные состояния сознания – сны и галлюцинации – вызвана единственным желанием – желанием летать. Небо и полет – так или иначе, эти мотивы встречаются в десяти песнях из четырнадцати (и их тоже можно назвать циклообразующими в альбоме наряду с мотивами ночи и сна). В отличие от реального мира, мир сна – единственный мир, где мы умеем летать.

«Ковер-вертолет» снова отсылает нас к альбому «Ураган». Ср.:

Поцелуй меня я умираю Мама это правда мама это правда

Только очень осторожно мама Мама я опять живой

Не смотри в глаза мертвые глаза урагана Ты уже не плачешь ты уже не плачешь

Мама полетим со мной

«Ураган» / «Ураган» (С. 49) «Ковер-вертолет» /«Чудеса» (С. 76)

В заглавной песне предыдущего альбома ветер возвращается «к старой маме / На последней дозе воздуха и сна». Последняя доза сна – когда она заканчивается (как если заканчивается воздух), наступает смерть. Сон, таким образом, приравнивается по своему значению к воздуху и становится тем, что дает – или давало – возможность жить. И абсолютный уход героя «Чудес» в сны дает ему возможность воскрешения. Поэтому и «мама я опять живой».

Но мир снов в «Чудесах» – мир не идеальный. Сны – страшные, сны здесь мало чем отличаются от смерти. И даже полет – не цель сама по себе, а средство, возможность «заглянуть за», to the other side. Даже средство передвижения весьма странное: не ковер-самолет, который летает горизонтально, а именно ковер-вертолет. Само устройство вертолета, вращающиеся лопасти его пропеллера и даже семантика слова наводят на мысль о вращательном движении, что, сближает ковер-вертолет с ураганом¹⁰. Кроме того, упоминание о направлении полета: «мимо радуги» дает нам возможность предположить, что ковер-вертолет не просто движется по небу, он движется в небо.

Заглянуть на другую сторону можно только через смерть, «на излете»; это настолько важно для лирического героя, что он готов заплатить такую цену – поэтому «хотя бы на излете». В данном случае ощущение смерти, мотив смерти передается через слово, связанное с полетом.

Поскольку лирическому герою важно до конца погрузиться в измененные состояния сознания, в сны, заглянуть to the other side, то разум в данном случае может служить только препятствием, поэтому герой отказывается от подобного рода «тормоза»:

Если ты начнешь меня любить Черный дом мироздания

Ты уже не сможешь тормозить Отрывает нам тормоза

Расширяет нам подсознание

До конца до конца

«Дорога паука» (С. 74) «Чудеса» (С. 77)

В заглавной песне конкретизируется, что лирический герой пытается найти «за краем земли», «на другой стороне». «Край земли» – это необходимость выбора, и герой, судя по всему, выбирает бездну подсознания, плавание «в никуда», и выбирает потому, что надеется найти там «чудеса». Поскольку чудо – это обычное явление для сказки, то такой выбор означает попытку вернуться в сказку. Но здесь тоже не все просто: мрачная тональность песни и саркастические фразы типа «как смешно сердцу весело» наводят на мысль, что за смехом таким герой пытается скрыть страх, и там, за «краем земли» никаких чудес он не найдет, и, что самое главное, он сам знает об этом – отсюда и страх. В принципе, то, что герой не сможет найти сказку, сказочные чудеса и в мире снов, ясно уже из первой песни альбома: он оставляет для себя «право на страшные сны», а «светлый сон» может присниться кому-то другому, но только не ему.

Особенность любого рок-текста в том, что это всегда «звучащий» текст. Поэтому, говоря о погруженность лирического героя альбома «Чудеса» в измененное состояние сознания, нужно сказать и о том, что альбом в данном случае не только иллюстрирует нам состояние героя в данный момент. Звучащий текст, положенный на соответствующую музыку, приобретает статус заклинания; можно предположить, что ритмическая организация текста в сочетании с музыкой, постоянно повторяющиеся рефрены сближают, таким образом, любой качественно сделанный рок-текст с текстом-матрицей¹¹. Таким образом, относительно альбома «Чудеса» можно сказать следующее: он не только показывает нам лирического героя, погружающегося в сны, в бездну подсознания, но и вполне может вызвать подобного рода измененные состояния сознания у слушателя. Так или иначе, но в текстах песен содержится ряд фраз, которые наводят на мысль, что альбом предназначен не просто для слушателей, но для единомышленников, для тех, кто готов пойти путем лирического героя:

Если ты сможешь возьми если боишься убей

«Сны» (С. 72)

Запишу я все на свете

Все твои блатные жесты

Чтобы ты попала в сети

Чтобы мы висели вместе…

Если ты начнешь меня любить

Ты уже не сможешь тормозить

«Дорога паука» (С. 74)

Мама полетим со мной

«Ковер-вертолет» (С. 76)

На краю мы качаемся

Ты и я ты и я

«Чудеса» (С. 77)

Давайте давайте же сами

С последним своим рублем

Вставайте под наше серое знамя

Пока мы еще берем

«Серый траур» (С. 80)

С этой точки зрения песню «Дорога паука»¹² также можно рассматривать как «программное заявление на весь альбом»¹³. «Сеть», которую плетет главный герой и в которую он пытается заманить героиню, можно сравнить с самим альбомом в целом: с одной стороны, слушатель сам может выбрать, идти ему в мир страшных снов лирического героя «Чудес» или нет, с другой стороны, если он (как героиня песни «Дорога паука») попадет в такую сеть из музыки и слов, то он уже вряд ли сможет оттуда выбраться¹⁴.

Сон – это одно из измененных состояний сознания. В пятой песне альбома это состояние несколько изменяется, становится галлюцинацией. Из всех песен этого альбома «Глюки», пожалуй, самый «матричный» текст¹⁵. По сути дела, четыре куплетные строфы – это повтор одной и той же строфы с незначительными изменениями. Таким образом, песня не просто еще раз показывает, что лирический герой альбома находится в состоянии полуяви-полусна, т.е. в состоянии галлюцинирования, но и служит своеобразным «механизмом», способным вызвать подобное измененное состояние сознания у слушателя.

В отличие от «Дороги паука» песня «Серый траур» призывает слушателей добровольно встать под «серые знамена», т.е. избрать путь лирического героя «к небу» «по золе». «Серые знамена» появляются в творчестве Глеба Самойлова еще в альбоме «Позорная звезда» (песня «Ай лав ю»): «знамена серые любви пока над нами вместо неба». В альбоме «Ураган» (песня «Серое небо») уже не знамена любви заменяют небо; серым становится само небо, и это можно расценивать как знак изменений в жизни лирического героя, символ потери сказки, символ опустошенности и потерянности. Серый цвет неба соотносится в данном случае с пеплом («я стряхиваю пепел в это небо»). В «Сером трауре» снова появляются серые знамена, но уже не как символ любви, а как символ траура. Серый цвет считается цветом траура в связи с древней традицией посыпать голову пеплом на похоронах¹⁶. Еще в первой песне – в «Снах» – путь лирического героя определенным образом соотносился с пеплом – или золой:

А я оставляю себе право на страшные сны

Право гореть от весны и к небу идти по золе (С. 72)

В «Сером трауре» серый цвет как цвет как цвет золы и пепла появляется не только в связи со смертью («Китайская императрица / Две тысячи лет жила /В какой-то китайской больнице / Она наконец умерла»), но и как знак сжигающего все живое Солнца («На солнце прыгнула кошка / Кошка сгорела там»; «серые тени во чреве сгоревших котят»). Поэтому путь по золе, или по пеплу – это путь к небу через смерть, через самосжигание – не в буквальном смысле, естественно. Поэтому и знамена траурные, серые. Путь героя от любви в «Ай лав ю» к трауру и смерти в «Сером трауре» – это путь взросления и разочарования в жизни, это путь во времени¹⁷.

«Ощущение смерти» присутствует и в «Крошке»:

Я умираю от такого неба до небес

Я умираю от того что оживает лес (С. 82)

Но кроме обычного для альбома «Чудеса» значения слова «умираю» (т.е. речь идет не о смерти вообще, а прежде всего об «ощущении смерти»), в этой песне появляется и иное значение. «Умираю» – на взгляд автора статьи – это высшая степень проявления какого-либо чувства, даже «переполненности» каким-либо чувством, в данном случае, вероятно, это чувство неба, чувство простора, ожидание чуда.

В песне «Крошка» на первый взгляд нет ничего, что так или иначе свидетельствовало бы о нахождении героя во сне или любом другом измененном состоянии сознания. Однако, если сон – это маленькая смерть, то «умирание» героя и последующее его воскрешение можно рассматривать как погружение в сон, в измененные состояния сознания, в тот мир, где герой может чувствовать себя живым:

Я умираю с новой силой я опять живой (С. 82)

На мысль о том, что герой находится с состоянии сна, наводит и фраза:

И все становится правильным как моя рука (С. 82)

В данном случае это можно расценивать как отсылку к методике формирования сновидений дона Хуана¹⁸ и как еще одно доказательство того, что герой данного текста находится во сне.

«Оживающий лес» в песне «Крошка» – это тоже символ ночи, когда, согласно древним верованиям, просыпаются некие сверхъестественные, часто злые силы, духи и оборотни, обитающие в лесу; и даже деревья оживают в это время, приобретая способность двигаться.

В песне «Полетаем» сон – уже не совсем однозначное явление. Есть сон и есть сон. С одной стороны, герой может летать – и не просто летать, но и посещать иные миры, Луну, например. Предметы реальной действительности во сне становятся чем-то совершенно иным:

Машут крылья смятой простыни

Сигареты взлетные огни (С. 84)

И в то же время после полета и прогулки по Луне герой планирует вернуться спать:

Полетаем полетаем а потом вернемся спать

Но разве можно спать

Да ну ее кровать (С. 84)

Это тоже сон, но сон иного рода – обычный сон, а не состояние сна. Возможно, не каждый сон позволяет проникнуть в другую реальность, не каждый сон может быть «средством от земли», не в каждом сне можно летать. Можно сказать: я спал,  – имея ввиду, что отдыхал, лежа в кровати – и только. Можно сказать: я спал, – имея ввиду пребывание в иных мирах, иных состояниях сознания. Можно спать и можно быть во сне. Кажется, лирическому герою «Чудес» больше свойственно именно это второе состояние.

В тексте «Навеселе» снова возникает мотив «переполненности» ощущением – и желанием полета:

И ничего и ничего что хочется лететь

Так высоко так высоко что можно умереть (С. 85)

Но здесь, возможно, еще и отголоски мифа об Икаре. Лететь высоко, к самому Солнцу – и сгореть там. Подобные мотивы были и в предыдущих песнях альбома. Так, ковер-вертолет – чем не крылья Икара? Тем более, как мы уже отмечали, само словосочетание наводит на мысль о вертикальной, а не горизонтальной линии полета. В «Полетаем» тоже есть крылья, не менее ненадежные – «крылья смятой простыни», однако полет здесь не к Солнцу – на Луну. Луна как символ ночи, времени сна и смерти.

Полет возможен только во сне. Сон – это уже измененное состояние сознания, но лирическому герою этого мало. Во сне он «навеселе», а алкоголь считается средством, вызывающим измененные состояния сознания. И получается, что герой находится в измененном состоянии сознания (то есть во сне) в измененном состоянии сознания (то есть в состоянии алкогольного опьянения). Нужны дополнительные средства, чтобы во сне войти в измененное состояние сознания – и полететь. В результате от песни к песне герой все глубже погружается в мир своих видений-сновидений, в мир реальности сна.

В «Вервольфе», грустной песне об одиночестве и вечной непонятости среди тех, кто мог бы понять – герой не просто находится в одном из измененных состояний сознания; он уже и внешне отличается от остальных людей. Он – оборотень, не волк и не человек, изгой. Кстати, оборотень – одно из тех существ, что приходят в этот мир ночью; из тех, что населяют «оживший» лес. Но, в отличие от фольклорного оборотня, он, кажется, не собирается нести зло людям. Напротив, в обмен на обычное гостеприимство он предлагает целый мир – свой мир, где главное – небо и звезды:

Волку так холодно зимой волку хоть волком не вой

Пустите бедного домой

Сяду я к жаркому огню мяса съем чаю попью

И всем бесплатно подарю

Все небо все звезды все камни все сосны

Все обо что волки точат зубы (С. 87)

«Огоньки» еще раз подтверждают стремление лирического героя вообще отказаться от реальности. Лес, через который нужно пройти героям песни, вызывает ассоциации с лесом Данте. Пройти через лес в таком случае – прожить жизнь, и дом тогда – это либо сама смерть, либо полный уход от реальной действительности в измененные состояния сознания, что, кажется, более подходит лирическому герою альбома, поскольку, как уже говорилось, смерть в «Чудесах» – это не физическая смерть.

Во многих культурах лес – это своеобразная «полоса испытаний», которую надлежит пройти герою на пути к инициации¹⁹. В этом случае дом – это то, к чему приходит человек, сумевший обуздать собственные страхи, сумевший пройти через все испытания.

Интересно, что в творчестве У. Блейка мы встречаемся с понятием «лесов ночи», в которых человек блуждает под властью разума²⁰. В «Огоньках» лес – это нагромождение различных философских концепций, равно чуждых лирическому герою:

Справа заросли диалектики

Это солнце сгорело вчера

Слева поросли экзистенции

И Луна и Луна и Луна (С. 89)

Герои песни находятся не просто на «границе» различных философских течений, но и на границе между светом и тьмой (Солнце и Луна). Пройти через лес – значит преодолеть не только власть разума, но и власть действительности, власть света и тьмы.

Герои песни, которым необходимо пройти через лес, уже не могут воспринимать действительность адекватно. И поэтому компас показывает им вовсе не путь домой:

Наша синяя стрелка компаса

Нам бесплатно покажет кино (С. 89)

Интересно, что первые кинофильмы ассоциировались у многих – у Блока, например, – со сновидениями²¹. Способность видеть жизнь других людей со стороны, не имея возможности вмешаться в нее, иногда лишает чувства реальности.

С другой стороны, лес в песне «Огоньки» можно рассматривать и иначе. Возможно, это тот самый лес, который «оживает» в песне «Крошка», то есть сказочный лес, лес-бездна. Как подтверждение этому можно рассматривать волчий вой, завершающий песню и намек на оборотничество в тексте песни: огоньки – это, возможно, глаза волков, а поскольку эта песня «естественное продолжение» «Вервольфа», то волки – это оборотни. Но, в отличие от предыдущей песни, оборотни появляются здесь как угроза героям песни²²:

Что за тени там сбоку маются

И глядят и глядят и глядят

Позовешь их – не отзываются

Только страшно и душно хрипят (С. 89)

Возможно, герои песни скоро присоединятся к оборотням, станут такими же как они, поскольку именно таким и бывает финал встречи с вервольфом.

Однако огоньки, мелькающие за деревьями, можно трактовать и иначе. Иногда путникам, заблудившимся в лесу, кажется, что за деревьями они видят огни поселения, но на самом деле это миражи. В таком случае, огоньки эти заведут героев в дебри леса-бездны, откуда может не быть выхода.

Мотив бездны, пустоты постоянно переплетается в «Чудесах» с мотивом сна, хотя сон – это ведь тоже своего рода бездна, существует же выражение «провалиться в сон». «Я иду дорогой паука / В некое такое никуда», «Нам хотя бы на излете заглянуть за…», «На краю мы качаемся / Ты и я ты и я», «И глядим уже в никуда» – это все о пустоте. Ощущение пустоты конкретизируется в песне «Споемте о сексе»: не просто пустота, а «танцующая пустота». Страх, появившийся еще в первых песнях альбома, в конце концов заставляет душу «улететь», оставив это ощущение танцующей пустоты. Навсегда оставив, потому что

Страх пройдет но не вернется чистая душа

В тело где танцует пустота (С. 91)

«Танцующая пустота» – вообще довольно сложный образ. Танец как созидающая сила, как аналог творения, и пустота – как безжизненное пространство, вакуум, соединены в одно словосочетание. Получается, что возрождение героя происходит из пустоты; душа «улетела», и герою остаются только обычные физические удовольствия – как, например, секс. Но, с другой стороны, это может служить доказательством того, что герой возвращается к жизни – пусть и без души, пусть и с «ощущением танцующей пустоты».

Мир страшных снов лирического героя «Чудес» – это полет, страх, пустота, смерть. Нахождение на краю. Полет возможен только через смерть. Эти же темы возникают и в песне «Они летят». Вероятно, лирический герой так и не достигает желаемого: он не может полететь, и ему остается только наблюдать, как это делают другие:

Если не закрыть вовремя глаза

Можно подсмотреть эти чудеса

Где-то далеко на краю Земли

Лепят облака в небе короли

<…>

Просто очень интересно как они себе летят

Да просто так да просто так

Да им самим лететь ништяк

Они летят они летят

Они летят а мы никак (С. 92)

Короли, о которых говорится в песне, уже прошли тот путь, которым движется лирический герой альбома – путь к полету через смерть. Но это уже настоящая смерть, а не просто ощущение смерти:

Но еще больней из своей крови

Делать облака на краю Земли (С. 92)

Все, что было раньше – это только подготовка к развязке, к выбору. Это путь к окончательному решению, которое должен принять находящийся на краю лирический герой. И поэтому альбом «Чудеса» завершается песней «Я вернусь».

В некоторой степени «Я вернусь» соотносится с песней «Корвет уходит в небеса», последней композицией альбома «Ураган», где тоже речь идет о самоубийстве, и с «Крошкой», где тоже присутствует мотив «смерти-воскрешения».

Время, которое «в глаза целует мертвым языком» («Сны»), заставляет героя отказаться от поиска сказки в реальности и поэтому:

У моей мечты выцвели глаза (С. 94)

Мечта перестает быть мечтой. Герой снова, как и в альбоме «Ураган», на краю бездны («На моем пути черная дыра») и ему предстоит выбор:

Вот и весь прикол – танец или смерть

Или я спасен или мне гореть (С. 94)

Появление в «Я вернусь» слов «вот и весь прикол» возвращает нас к песне «Крошка»²³:

Эх мы приколемся деточка раз и навсегда (С. 82)

Но если тогда герой «суть» прикола героине не раскрывает, а только намекает на его содержание («Ты для таких вещей еще жива»), то в «Я вернусь» он уже говорит открыто:

Вот и мой прикол – танец или смерть

Вот и я спасен вот и мне лететь (С. 94)

Танец – как нечто созидательное, как символ жизни²⁴. Но танец всегда танцуют над бездной. И в данном случае ни тот, ни другой путь не могут рассматриваться как нечто однозначное. Мало того, они фактически равны друг другу. Танец вызывает ассоциации с «танцующей пустотой», а смерть может быть расценена как возвращение в мир снов, тем более что подобное представление о смерти уже встречалось в других песнях альбома («Крошка», «Ковер-вертолет»). И герой выбирает… опять же путь в бездну: