Dao-de_tszin

Цзяхой) и даже «утонченная стратегема» (Ян Липин). Все эти варианты представляются неточными и даже, можно сказать, небрежными. Вот некоторые другие версии: «невидимое прозрение» (Чжан Чжунъюань), «прозрение недостижимого» (К. Ларр), «утонченное в очевидном» (Р. Эймс), «просветление в тончайшем» (Б.Б. Виногродский), «неявное просветление» (Юй Кан), «тончайшее знание» (Г.А. Ткаченко). Варианты А.А. Маслова («утонченноискусное просветление») и А.Е. Лукьянова («сокровенно-глубокая просветленность») слишком громоздки.

7. Последние две строки породили немало заблуждений и недоумений среди толкователей. Начнем с отдельных понятий. Если в традиционном тексте в последней фигурирует слово «царство» (го), то в мавандуйских списках употреблен знак бан, который в чжоускую эпоху часто обозначал владение именно чжоуского царя. Выражение «то, чем держится царство» соответствует в оригинале словам «полезные предметы», «то, что выгодно» (царству). Оно понимается комментаторами по-разному. Самая ранняя интерпретация этих строк предложена Хань Фэй-цзы, который уподобляет «глубину» неоспоримому «могуществу» (ши) государя, а «орудия полезные царству» – наградам и наказаниям. Правитель, поясняет Хань Фэй-цзы, не должен ни с кем делить свою прерогативу карать и миловать. Хэшан-гун дает более отвлеченное (и близкое к истине) толкование: речь идет о способах «применения власти». Комментарий Хэшан-гуна гласит: «Способы употребления власти в царстве нельзя показывать чиновникам, а способы совершенствования себя (в оригинале в двух случаях один и тот же знак «управлять» – чжи) нельзя показывать неподобающим людям». Ю Пэйлинь усматривает в этой трактовке влияние Хань Фэй-цзы. Ван Би толкует данное суждение в духе идеи «недеяния»: речь идет о «следовании природе вещей, ненужности применения наказаний. Нечто нельзя видеть, а все занимают свое место – вто что такое предмет полезный государству. А показывать его людям, означает применять наказания. Если же пользоваться наказаниями ради того, чтобы принести благо царству, тогда пропадешь». Мнение Ван Би было принято многими комментаторами, усмотревшими здесь запрет демонстративного запугивания или наказания людей. Су Чэ видит здесь намек на способность правителя, предстающего слабым и бездеятельным, обезопасить себя от «крепких и сильных». Еще более решительно в пользу такой трактовки высказываются Люй Хуэйцин и Дэцин (см. ниже), которые полагают, что здесь имеется в виду «мягкость и слабость». Цао Синьи возвращается к исходному «предметному» пониманию этого образа: он говорит о «предметах, которые ранят людей». Между тем нетрудно предположить, что

311

ключ к пониманию последней фразы дают предыдущие строки: речь идет о знании, которое так же благотворно для царства и так же сокровенно, как благотворна для рыбы скрывающая ее пучина вод. Таково «опережающее прозрение», которое проявляется вовне именно как уступление, не-действие, по людским понятиям – слабость. Наиболее точным представляется толкование Ван Аньши, который называет «предметом полезным мудрому» не что иное, как «постоянное сокрытие в утонченности мельчайшего ( sic!) и невозможность отойти от первозданной цельности». Отметим, что основная смысловая нагрузка в сравнении правителя с рыбой лежит на слове «глубина», при этом соблюдать грамматический параллелизм между этими фразами нет необходимости Перед нами, очевидно, намек на внутреннюю глубину просветленности, которая предстает пределом внешнего видения. Как замечает по этому поводу Фань Инъюань, «рыба в воде, а вода в рыбе, человек в Пути, а Путь в человеке».

Таким образом, здесь требуется отвлеченный, не порождающий конкретных ассоциаций перевод. Западные переводчики, следуя позднейшим китайским комментаторам, почти единодушно понимают этот образ как «острое оружие», хотя подобный перевод плохо согласуется с присутствующей в предыдущей строке апологией «мягкости». Впрочем, Д. С. Лау, следуя Хэшан-гуну, говорит об «орудиях власти в государстве». Р.Эймс предлагает компромиссный вариант: «самые острые орудия государства». Р. Пушич предпочитает более абстрактное толкование: «важные для государства вещи». У Ч. Хансена – «благотворные предметы» (beneficial artifacts). Между тем глагол «показывать» в его несовершенном виде привносит в перевод элемент конспирологии и лицемерия совершенно чуждый Лао-цзы. Ничто не мешает употребить его в совершенном виде: правитель просто не может показать свою мудрость обыкновенным людям. Аналогичным образом, есть основания полагать, что в предыдущей строке говорится не просто о том, что рыбе (а правитель – большая рыба) противопоказано выплывать на мелководье, но о том, что она не может этого сделать. Среди старых китайских комментаторов эту точку зрения выдвигает Дун Сыцзин: «То, чем государство удерживает в повиновении людей, нельзя показывать людям, но также и невозможно показать людям».

8. В этой главе рифмуется ее заключительная часть, а именно: строки 9-10 и

11-12.

312

Комментарии

Редко Лао-цзы откровенно говорит о своем заветном, но иногда, а особенно, в конце целого свитка, по-другому нельзя. А все дело в том, что под привычным покровом жизни течет истинная, глубинная, немыслимо утонченная жизнь. Ибо, как верно заметил поэт, жизнь вообще-то не хороша и не плоха, она – подробна. И Бог, и дьявол скрываются в подробностях. И жизнь истинная настолько подробна, что ее даже нельзя расписать в наших привычных, слишком общих и грубых понятиях.

Названием главы стало ее ключевое выражение: «предвосхищающее прозрение». Оно, несомненно, соотносится с выражением «сподобиться просветленности» в главе XXVII. Воплотиться по неведомому подобию, передать смысл, никому не принадлежащий, и есть абсолютное событие равнозначное всеобщей со-бытийнности. Это значит, что истина доступна тому, кто умеет «переворачивать ситуацию» и видеть все «в другом свете». Премудрый человек, согласно Лао-цзы, знает «одно», а хранит в себе «другое» и потому не привязан ни к тому, ни к другому. Истина доступна тому, кто не делает различия между истинным и ложным. Вот и недеяние Лаоцзы не сводится ни к бездействию, ни к некоему «естественному», соответствующему «течению событий» действию. Его «утонченность» состоит в том, что в свете символического круговорота Пути всякое явленное действие предполагает действие обратное. Недеяние, или чистая действенность, имеет свою пространственную форму: таковой является двойная спираль, которая служит также проекцией вращающейся сферы на плоскость. В пространстве двойной спирали в каждый момент времени по отношению к центру имеется два противоположно направленных движения. Подвижник Пути, говорил даосский философ Чжуан-цзы, «идет двумя дорогами»: он одновременно «расширяется» и «сжимается», «удаляется» и «возвращается». В китайском искусстве каллиграфии или кулачного боя поворот писчей кисти или руки вправо предваряется движением поясницы влево и наоборот, в китайской стратегии атака приуготовляется отходом и т.д. Это не просто технический прием, а следование некоему высшему закону мироздания, исключающее произвол и интеллектуальный анализ. Победа здесь достается тому, кто глубже проник в исток спиралевидной «оси Пути». Тот, кто прозрел сокровенные «семена» явлений, способен предвосхищать и упреждать события. Разыскание фокуса этой двуслойной сферы, выведение глубинного импульса перемен на поверхность сознания – непосильное, да и пагубное занятие для ratio. Рыба может захотеть выплыть из пучины на

313

поверхность, но это не сулит ей ничего хорошего. К счастью, на практике ей это не нужно, да нередко и просто невозможно. Так утешимся молитвой Эпикура, который благодарил богов за то, что они сделали простое полезным, а сложное – ненужным.

Между тем можно догадаться, что есть некая невидимая глубина опыта, где всякое движение предваряется абсолютным покоем. Такая не-двойственность одного и другого, неисчислимый, но неустранимый разрыв видимостью и сущностью, игрой и подлинностью заслуживает название «тончайшего» или «утонченного». Мудрец Лао-цзы потому и может быть «пастырем мира», что для него все в мире выявляется под знаком всеобщего подобия, неистребимого «как будто». Эта внутренняя глубина понимания, равнозначная бесконечной действенности и потому делающая возможным любой успех, не может быть объективирована и представлена на всеобщее обозрение. Стремление свести ее к предмету, пред-ставить ее равнозначно забвению Пути. По словам Дэцина:, в этом загадочном пассаже «говорится о самопроизвольности силы вещей, которую люди не могут расследовать. Эта сила вещей, достигнув предела, переходит в противоположное. Перед тем, как пойти на ущерб, луна особенно полна. Перед тем как погаснуть, светильник горит особенно ярко. А посему сила – предвестье слабости, а в процветании кроется импульс гибели. Люди не могут сие измерить, вот почему здесь говорится о «предвосхищающем прозрении»… Итак, мудрый одерживает верх не эрудицией или хитростью. Он просто использует ограниченность других, верящих, что уж они-то точно знают, как надо. Для него каждое событие – повод для успеха. Люди сами виноваты в своих поражениях. Небо наказывает каждого в меру его... глупости.

Чем же держится государство? Орудиями казни, как полагали многие толкователи? Вовсе нет. Для Лао-цзы подлинное оправдание государства кроется в уступлении, что можно понимать и как растворение семиотических кодов, «отступление политики» или даже «ослабление бытия», о которых говорит современная философия. Уступая, мы вмещаем в себя мир, делаем его родным и...

обретаем безопасность. А тот, кто преемствует слабости, не должен (не может?) предъявлять источник своей мудрости людям. В противном случае слабость перестанет быть силой, и вместо успевающего правления властитель наживет себе врагов и завистников. Найдя же источник радости и покоя в самом себе («царство Божие – внутри вас»), можно вернуться к житейской мудрости и вспомнить о том, что чересчур откровенный человек, а политик тем более, уважения к себе не снискает.

314

Кое-кто в Китае читал эту главу как программу хитроумной стратегии: чтобы взять, надо сначала отдать. Правдоподобно, но по сути неверно. Поистине, от великого до низкого один шаг, а искусная имитация почти не отличается от подлинной мудрости. Даосский мудрец безупречно честен и корыстных целей не имеет. Он уступает, чтобы дать жить всем.

Комментарий Су Чэ: «Если чего-то добиваться, прежде ничего не отдав, то ситуация не дозреет до крайней точки, и оснований для результата будет недостаточно. Если ситуация не дозрела, трудно овладеть ею. Если оснований недостаточно, то не будет послушания. Премудрый человек полагается на разумное основание, а люди в свете ищут опору в своей сообразительности. Кто полагается на разум, подобен врачу, исцеляющему от болезней. Кто живет сообразительностью, подобен торговцу, который ищет прибыли. Все в мире уповают на силу и твердость, а я один встречаю других слабостью и мягкостью. Премудрый не думает о том, чтобы победить других. Он лишь знает таковость любой ситуации и пребывает в этом, что таково само по себе».

Комментарий Фань Инъюаня: «Некоторые считают эти строки изложением искусства интриг властвующего, но это не так. Мудрец просто тонко прозревает приход и уход, наполнение и убывание сил. Так он узнает, что путь постоянного успеха – это мягкость и слабость. А тот, кто находится в расцвете сил, неизбежно одряхлеет. Премудрый человек в отдаленном и сокровенном прозревает явное и светлое и поэтому всегда идет путем мягкости. Даже терпя поражение, он лелеет в нем небесное семя победы. Постигшие Путь следуют Небо, откликаются людям, точны в делах и потому взращивают совершенство. Если же управлять царством не Путем, а людскими понятиями, то понадобятся хитроумие, человечность, долг и умение. Покажи их миру – и разразится смута. Ибо это все равно, что показать людям инструменты выгоды».

Комментарий Ван Чуньфу: «В потоке превращений есть смена прибывания и убывания, наполненности и опустошенности, в людских делах есть порядок удач и неудач, возвышений и падений. Поэтому, чтобы достичь одного, нужно сначала пребывать в другом. Хотя грядущее не имеет образа, уже ушедшее доступно наблюдению. Полагаясь на уже ушедшее, можно посредством видения наоборот прозреть грядущее. Тогда сокровенное станет явным».

315

Глава 37

1Путь вечно в недеянии,

Ив мире все делается.

Если князья и цари будут блюсти его, Все само собой пойдет своим чередом.

5Если в жизни такой возжелают что-то учинить,

Яудержу их несказанной полнотой первородства,

Ини в ком не возникнет обиды.

Когда без обид принимают покой, Поднебесный мир выправится сам собой.

Примечания к переводу

1.Начальная строка, согласно мнению большинства китайских комментаторов, означает: «Путь в своем великом постоянстве ничего не делает…».

В таком случае «недеяние» получает метафизическое обоснование, хотя вопрос о преемствовании изначального недеяния и реальных событий остается открытым. Цзян Сичан отождествляет здесь постоянство с «подлинностью». Подчеркнем, что в обоих мавандуйских списках здесь не содержится упоминания о «недеянии», а вместо этого сказано: «Путь вечно безымянен», что перекликается с нижеследующим текстом. В таком виде эта строка вместе с двумя следующими обнаруживает разительное сходство с началом главы XXXII. Некоторые современные публикаторы считают аутентичной именно мавандуйскую версию. Однако в тексте из Годяня начальная строка совпадает с традиционным вариантом (хотя и записана другими иероглифами), а вот 2-я строка традиционного списка, как и в мавандуйских текстах, отсутствует. Похоже, что мы имеем здесь дело с позднейшим добавлением. Самые удачные афоризмы – плод самых долгих размышлений. От других переводов разительно отличается версия Ху Цзинни, который перетолковывает (весьма неуклюже) эти строки в соответствии со своими взглядами на философию Дао: «Тонкая

316

сущность вселенной никогда ничем не занимается, но ничего не оставляет несделанным».

2. Фигурирующее в строке 4 выражение «все пойдет своим чередом» отличается завидной многозначностью. Оригинальный термин обозначает, собственно, «превращения» (хуа), еще точнее – неразличимые чувственным восприятием микротрансформации и может указавать как на «явление», т.е. раскрытие невидимой сущности, так и на исчезновение, рассеивание, претворение знака в поток бытия. Первое значение мы встречаем, например, в политике или изобразительном искусстве: тематическая серия рисунков, именуемая в русском переводе «тридцать шесть видов горы», в оригинале означает «тридцать шесть превращений горы». Второе значение термина хуа распространено в даосских боевых искусствах и имеет отношение к нейтрализации, рассеиванию силы противника. Согласно философии дао, вещь реализуется в самоустранении. Кроме того, термин хуа обозначает воспитание, цивилизующее воздействие культуры, вообще благое правление, которое в действительности укоренено в микропеременах и посредством которых созревает все живое, свершается судьба всего сущего. Таким образом, для перевода понятия хуа требуется как можно более нейтральное слово. Разного рода «превращения», естественно, могут порождать новые намерения, даже новое видение мира. Западные переводчики обычно говорят о «превращениях вещей». Р. Эймс предлагает более усложненный вариант: «вещи смогут развиваться по их собственному пути» (develop along their own lines). В данном переводе выбрано выражение «пойдет своим чередом» как наиболее нейтральное и емкое по смыслу и в то же время положительное. Еще один приемлемый вариант: «все само собой

образуется». Речь идет, в сущности, о само-реализации всего сущего, которое предполагает и явление вещи, и ее рассеивание, а этот приход-уход всего сущего удостоверяет сокровенную жизнь микропревращений и скрытый источник влияния в мире.

3.В строке 5 старорусское слово «учинить» в оригинале соответствует понятиям «самовольно создавать», «выделывать». Ли Жун комментирует – довольно невнятно, впрочем – данную фразу: «Невозможно действовать постоянно, перерыв в деятельности возвращает к покою. Нельзя всегда быть в покое, из покоя рождается движение».

4.В строке 6 иероглиф, переводимый словом «удерживать», в мавандуйских и годяньском текстах записан нестандартным или «заимствованным» знаком, не помогающими уяснению данной фразы. Например, в годяньском «Лао-цзы» фигурирует понятие «природный», «безыскусный», «вещественный». Эти иероглифы

317

принято отождествлять с присутствующим в традиционной версии знаком, который обычно трактуют как «сдерживать» (А. Уэйли, М. ЛаФарг и др.) или даже «подавлять», «придавливать», «держать в узде». Р. Пушич пользуется идентичным русскому сербским глаголом «отклонить» – выбор тоже неудачный. Ближе к истине вариант Р. Эймса, который говорит о «воссоединении» или даже включении в единство более высокого порядка (realign). В древних глоссах соответствующему знаку приписывается значение «успокаивать», «умиротворять». Он часто употребляется для обозначения праведного правления государя. Большинство комментаторов без лишних мудрствований отождествляют его с «недеянием» и возвращением к «первозданной цельности». Глагол «смирять» здесь вполне уместен, и сходное слово употребляет, в частности, У. Ле Гую: «успокаивать» (quiet), Ч. Хансен: «смягчу» (mollify) и Юй Кан: «усмирять». Тем не менее, следует найти неконвенциональное слово, которое подчеркивало бы своеобразие этической позиции Лао-цзы. Следует также учесть, что даосский патриарх по своему обыкновению употребляет здесь особенный, совершенно нейтральный, бесцветный термин (в соответствии с его идеалом «блеклой речи»), который, именно как философское понятие, не обязательно был понятен даже его древним читателям и переписчикам. В связке с термином хуа его можно истолковать следующим образом: не вступая в конфронтацию, позволить воле (желанию) того или иного лица исчерпать свой внутренний ресурс, одновременно вводя ее в безбрежную сферу действия Великого Пути, что позволяет мудрому (он же правитель, воспитатель и мастер-виртуоз) перенять ее и поставить на службу всеединству. Всякое же насилие немедленно встретит адекватное возмездие и обернется против самого насильника. Именно так действует мастер даосской боевой гимнастики тайцзицюань: отрешившись от своего «я» и полностью устранив нажим на противника, он непроизвольно высвобождает внутреннюю мощь жизни, перед которой оказывается бессилен любой силач. Я предпочитаю слово «удерживать», которое стоит в одном ряду с такими фундаментальными для этики Лао-цзы понятиями, как «оберегать» и «поспешествовать» (см. гл. LXIV). Это глагол удачно соединяет два как будто очень разных значения: вступать в общение и поддерживать. Некоторые толкователи предлагают заменить оригинальный термин на сходный иероглиф, означающий «восполнять». Эта замена созвучна некоторым другим важным высказываниям Лао-цзы, но не является необходимой ни в текстологическом, ни в герменевтическом отношениях. Словосочетанием «полнота первородства» в данном случае передан известный нам термин пу, который в других местах переводится как

318

первозданное древо (букв. «неразделанное», «цельное дерево») и обозначает полноту и живую цельность бытия. Естественно, «отклонять» или «подавлять» что-либо посредством цельности бытия – логический нонсенс. Эту ошибку допускает, в частности, И.С. Лисевич, чья версия звучит к тому же слишком грубо: «Я подавил бы его безымянным Девственным древом» (попутно вопрос: может ли дерево не быть девственным?). Вэй Юань отождествляет эту «безымянную простоту» с «покоем» и «остановкой познания». Такая простота, продолжает Вэй Юань, воплощает идеальное состояние народного духа.

5.В традиционном списке в строке 7 вновь употреблено выражение «безымянная простота». А. Уэйли заменяет здесь свой прежний перевод термина пу «необработанная глыба» (uncarved block) на более отвлеченное «неопределенность безымянного» (blankness of the unnamed). И Шуньди, Ло Чжэньюй, Ю Пэйлинь и ряд других текстологов считают повтор ошибкой переписчика, записавшего эти знаки дважды. Их мнение учтено в переводе.

6.Строки 7-8 в мавандуйских и годяньском списках записаны иначе. «Удержу их полнотой первородства и не обижу их. Не обидив их, я позволю им быть в покое». В годяньском тексте говорится нечто совсем иное: «будут знать, что имеют довольно, а, зная, что имеют довольно, обретут покой». Все эти разночтения свидетельствуют о том, что смысл этого пассажа долгое время оставался неопределенным, изменчивым. Неоправданные повторы в традиционном варианте заставляют отнестись к нему с крайней осторожностью. Мавандуйские тексты выглядят более осмысленными.

7.В традиционном списке в последней строке записано:

«Поднебесный мир упокоится сам собой». Слово «выправятся» встречается во многих древних списках, в том числе в списке Фу И.. Оно, как представляется, больше соответствует контексту и, кроме того, рифмуется с предыдущей строкой.

7. В этой главе 1,2,4, а также 6-7 и 8-9 строки.

Комментарии

Теперь мы можем увереннее ответить на вопрос, почему Лао-цзы говорит не об отказе от желаний, а об удержании их – предположительно, в естественном состоянии. Желания для него – неизбежные спутники жизненного роста, без них не бывает и жизни. Каждое новое впечатление рождает и новое желание. Но желания не должны быть проникнуты себялюбием и перерастать в страсть,

319

которая ущемляет, уродует нас. Мудрый изживает не собственно желания, а, скорее, свою привязанность к желаниям, и так восстанавливает в себе полноту жизненных потенций, справедливо именуемую здесь «несказанной». Каждому легко и радостно в этой всеобъятной, как небо, полноте своей природы. Мудрый у Лао-цзы «сдерживает наоборот»: он на самом деле удерживает всех в изначальной цельности жизни, высвобождает дух.

Мы считаем, что люди равны и способны обо всем договориться, что политика невозможна без гласности и рефлексии. Да, люди в чем-то равны, но они все – разные. Проблема в том, что сфера их договора, установленные ими правила игры на самом деле не трогают их сердца, оставляют их, в сущности, равнодушными и поэтому исподволь приучают, даже помимо их воли, быть эгоистичными и корыстными. Лао-цзы предлагает совсем другой путь. Он не пытается определить то, по поводу чего люди должны или могут договариваться друг с другом. Он верит – безотчетно, как младенец доверяет матери, – «полноте первородства» жизни. Желания, в отличие от естественных перипетий нашей жизни, идут от нашего «я» и, разумеется, порождают всевозможные конфликты в обществе. Мудрец Лао-цзы не подавляет их, ибо не имеет «своих» желаний. Он включает, вводит их в цельность мировой жизни, которая есть также цельность каждого жизненного мира и даже конкретность каждого момента жизни. В этом усилии самозабвения, доходящем до самозабвенной любви, не бывает ущемленных и обиженных.

Оказывается, можно, освободив эмоциональный субстрат жизни от навязчивой субъективности, сделать его благодатной стихией и даже, в качестве неодолимой мощи жизни, регулятором человеческих отношений. Мудрый и есть тот, кто сознательно дает жизни бессознательно жительствовать. Спрашивать, как именно жительствовать и с какой целью – праздное любопытство. И мы, конечно, успешнее привлечем сердца людей, если ни к чему не будем их принуждать, хотя это не значит, что можно попустительствовать их своеволию. Для мира более всего благотворна полная беспристрастность в нашем отношении к нему. Именно она позволяет преодолевать старые предрассудки и открывать для себя и других новые миры. Эта беспристрастность обаятельна и благотворна потому, что вдохновлена искренним доверием к жизни и душевной чуткостью. У нее нет имени, ибо она – вестник того, что еще только приходит в мир. Она —только упование правды.

Такова терапия «предвосхищающего знания» – этого лучшего лекарства от умственной косности и гордыни. Мудрый правитель не

320