Lord_A_B_-_Skazitel_Issledovania_po_folkloru_i_mifologii_Vostoka_-_1994

220 Частьвторая

его другом Ахиллом, а также Брисеидой, равно как и игры приего погребении, — все эточасти одного комплекса. Они напоминают, и не случайно, обманный рассказ в южнославянских песнях о возвращении, где вернувшийся герой обманывает домашних, рассказывая о своей гибели и о том, что друг его похоронил; за этим известием следует оплакивание героя его женой, друзьями, сестрой и т.д. Сами игрыпри погребении находят параллель в свадебных состязаниях южнославянских народов. Смерть Патрокла — это ложная смерть героя, и за ней следует егоподлинное возвращение.

Сопоставления ухода Ахилла с отлучкой Одиссея, бедствий, причиненных отсутствием первого, с опустошениями, производимыми женихами в доме второго, тем более — смерти Патрокла со смертью Антиклеи или роли Фетиды и Зевса с ролью Афины и Зевса в том и в другом сюжете едва ли были бы оправданы, если бы не характер возвращения Ахилла в бой20. Возвращение Ахилла обставлено со всем подобающим величием. Если ранее он был«в облике» Патрокла, теперь он появляется перед троянцами в собственном облике, безоружный, но

вореоле, которым окружила егоАфина:

Ивосстал Ахиллес, громовержцу любезный; Паллада Мощные плечи его облачила эгидом кистистым; Облак ему вкруг главы обвила золотой Тритогена

Икругом того облака пламень зажгла светозарный...

Так от главы Ахиллесовой блеск подымался до неба. Вышед за стену, он стал надо рвом; но с народом ахейским, Матери мудрой завет соблюдая, герой не мешался; Там он крикнул с раската; могучая вместе Паллада Крик издала; и троян обуял неописанный ужас...

В ужас впали возницы, узрев огонь неугасный, Окрест главы благородной подобного богу Пелида Страшно пылавший, его возжигала Паллада богиня.

Трижды с раската ужасно вскричал Ахиллес быстроногий; Трижды смешалися войска троян и союзников славных.

Тут средь смятенья, от собственных коней и копий, двенадцать Сильных погибло троянских мужей21.

(XVIII, 203—206,214—218,225—231).

Это место в поэме носит мистический и магический характер, и именно тут мы понимаем, что Ахилл не просто герой-смертный, но что он — фигура символическая. Представляется очень важным, что Ахилл не может надеть собственных доспехов и новые егодоспехи еще не готовы, хотя, подозреваю, что для божественной «экономики» не составило бы труда изготовить их за это время, если бы Ахиллу подобало появиться в этот момент в новых доспехах.

Ей ответствовал вновь быстроногий Пел ид знаменитый: «Как мне в сражение выйти? Доспех мой у них, у враждебных! Матерь же милая мне возбранила на бой ополчаться*

ж В английском переводе здесь «облачаться в доспехи», как буквально и в греческом

Прежде, поколе ее возвратившуюсь здесь не увижу, Мне обещая принесть от Гефеста доспех велелепный.

Здесь же не ведаю, чьим мне облечься оружием крепким? Щит мне сподручен один — Теламонова сына Аякса; Но и сам он, я мню, подвизается между передних, Пикой врагов истребляя вокруг Менетидова тела». Вновь отвечала герою подобная ветрам Ирида:

«Знаем мы все, что твоим овладели оружием славным, Но без оружий приближься ко рву, покажися троянам»3.

(XVIII, 187—198)

Он должен быть узнан и потому должен быть узнаваемым. Сходство с появлением прекрасного и преображенного Афиной Одиссея перед своим сыном Телемахом, по-моему, не натянутое22. В обоих возвращениях и узнаваниях есть нечто мистическое и потустороннее.

Ясеневое копье Ахилла, в свою очередь, находит соответствие в луке Одиссея. Примечательно, что Патрокл не берет с собой этого копья,так как только Ахилл в состоянии владеть им. Как и лук, оно досталось герою по наследству. Именно оно, а не доспехи, скованные Гефестом, представляют собой отличительный признак Ахилла.

Битва же Ахилла с рекой соответствует тому эпизоду, когда Одиссей перед высадкой в Феакии чуть не гибнет в море и спасает его лишь вмешательство Ино23. Борьба, которая едва не заканчивается гибелью героя, постоянно встречается в песнях о возвращении, так что битва с рекой полностью оправдана в этом повествовании об Ахилле. Параллель этому встречается в некоторых южнославянских песнях, где уже перед самым домом, на последней горе герою приходится выдержать бой с последним часовым24. Битва Беовульфа с матерью Гренделя принадлежит той же категории, что и бой с рекой, сюда же относится и бой Карла с Балиганом в «Песни о Роланде»25. Превосходную параллель можно найти в борьбе Иакова с ангелом в 32-й главе Книги Бытия — т.е. в той части Писания, которая особенно богата скрытыми фольклорными значениями и повторениями эпизодов. В более древних традициях есть свидетельства того, что Иаков боролся не с ангелом, а с духом реки, которого необходимо было побороть для того, чтобы

ееперейти26.

Субийством Патрокла в этом героическом обществе начинается кровная месть, распря, и, согласно ее правилам, должен в свой черед погибнуть Гектор или же кто-то из его рода. Несколько осложняет ситуацию то обстоятельство, что Патрокл погиб по решению Зевса или судьбы. Войну развязали боги, им и принесен в жертву Патрокл. В смерти его виновен Аполлон, и один из людей Аполлона — Гектор — должен за это поплатиться.

оригинале. Однако вторичное значение употребляемого здесь глагола — «ополчаться, выходить (на бой)».

3 В английском переводе: «Но пойди ко рву и покажись троянцам, как есть» (греч. схитик, букв, «просто так», «и без того»).

Это отнюдь не обычная распря. Параллель с комплексом возвращения оказалась плодотворной и способствовала пониманию некоторых поворотов событий в этой части «Илиады». Этого, однако, недостаточно. Ближайшую параллель Патроклу нужно искать в эпосе о Гильгамеше. Все более и более вероятным кажется то, что эпос древней Передней Азии был известен грекам во времена Гомера или же оказал влияние на греческий эпос более раннего периода. Гильгамеш и его друг Энкиду нарушили запреты богов. Боги решают, что должен погибнуть Энкиду, но не Гильгамеши. Когда Гильгамеш узнает об этом решении от Энкиду, которому было оно открыто в сновидении, он восклицает: «Зачем вместо брата меня оправдали?»27. Здесь, как и в «Илиаде», воля богов определяет, что вместо героя должен погибнуть его друг. Гильгамеш, как и Ахилл, имеет отчасти божественную природу: «На две трети он бог, на одну — человек он»28. За смертью Энкиду следует его оплакивание Гильгамешем. Пока что параллель между Ахиллом и Гильгамешем очевидна, однако на этом, кажется, сходство и кончается, так как Гильгамеш бежит в пустыню и, перейдя ее, переправляется на остров блаженныхк, чтобы увидеть Утнапишти и узнать у него секрет вечной жизни. Некоторое сходство но духу есть в лишь мирных завершениях обеих поэм: в примирении Гильгамеша с невозможностью выведать эту тайну и с потерей цветка, дающего вечную молодость, и в примирении Ахилла сПриамом.

Г л а в а д е с я т а я

ЗАМЕТКИ О СРЕДНЕВЕКОВОМ ЭПОСЕ1

По вполне понятным причинам устная теория, как ее теперь называют, лучше всего известна филологам-классикам, которые вслед за Милмэном Пэрри предпринимали попытки взглянуть на Гомера с этих позиций. Благодаря профессору Фрэнсису П. Магуну-младшему и его ученикам эта теория привлекла также внимание специалистов по древнеанглийской литературе, и в научных журналах ведется сейчас оживленная полемика относительно возможности ее применения в этой

и«Пусть умрет Энкиду, но Гильгамеш умереть не должен» (пер. И.М. Дьяконова. Поэзия и проза Древнего Востока. М., 1973, с. 191, табл. VII, I, 9—10).

к Слов «остров блаженных» (и просто «остров») нет ни в русском переводе «Гильгамеша», ни в английском, которым пользовался Лорд. Это греческое название острова, вернее, островов, где продолжается Золотой век, на них живут те, кто обрел блаженство после смерти или же бессмертие (в частности, по некоторым версиям, не отраженным у Гомера, — Ахилл). Лорд применяет это чисто греческое название, видимо, потому, что Утнапишти, к которому отправляется Гильгамеш, живет отдельно от людей, он единственный из смертных пережил Потоп, благодаря чему обрел бессмертие и стал «подобным богам». При этом путь к нему лежит через «воды смерти».

области2. Совсем недавно эта теория была использована для анализа некоторых среднеанглийских рыцарских романов3. И здесь дискуссии обещают быть бурными и интересными и, возможно, также принесут свои плоды. Некоторые попытки применения этой теории к chansons de geste были предприняты профессором Жаном Ришнером из Нёшателя4; есть надежда, что его пример найдет последователей. Но, насколько

язнаю, никакой другой средневековый эпос еще не рассматривался

сточки зрения принципов сложения устной повествовательной поэзии. Здесь, как и в главах, посвященных поэмам Гомера, мы попытаемся лишь наметить некоторые направления исследований и выдвинуть коекакие — боюсь, что зачастую лишь самые приблизительные, — гипотезы. Дальнейшие исследования должны стать предметом отдельнойкниги.

Формульный характер древнеанглийской поэмы «Беовульф» был продемонстрирован целым рядом работ, начиная с моего собственного анализа 1949 года (см. таблицу VIII), который был исправлен идополнен в 1953 году Ф.П. Магуном5 и в окончательном виде подробно разработан Р. Кридом6. Формульность поэмы подтверждается исчерпывающим и тщательно подобранным материалом. Проведенного анализа и самого по себе достаточно для доказательства устного происхождения «Беовульфа». Теперь, кроме того, начато и исследование тематической структуры поэмы7.

Таблица VIII8

Beowulf ma{?elode, bearn Ecg£>eowes:

в своих формулах и темах. Логичнее считать, что текст, поддающийся такому анализу, — это продиктованное устное произведение, если только сама традиция не дает намоснований отнести его к категории «переходных». Было бы слишком рискованно отнести к числу героических, вернее, традиционных героических поэм ипроизведения древнеанглийской религиозной поэзии,такие, например, как «Христос», «Бытие», «Андрей» и т.д. Нужно, однако, заметить, что рассказ осне Кэдмона9 ипесня скопа в «Беовульфе» (ср.: «преданье повел от начала, от миротворенья; пелоно том, какСоздатель устроил сушу — равнину, омытую морем, о том, какЗиждитель упрочил солнце и месяц нанебе, дабы светили всем земнородным, икак Он украсил зеленью земли, икак наделил Он жизнью тварей, что дышут и движутся»6)10, видимо,указывают на то, что христианские религиозные сюжеты могли войти в традицию. Или же, вернее было бы сказать, языческие мифы были вытеснены мифами иудео-христианскими или переосмыслены в духе последних.

Что же касается единства поэмы, т.е. вопроса, имеем ли мы дело с одной, двумя или тремя поэмами, то ввиду отсутствия письменных свидетельств в пользу последнего «Беовульф», какмне представляется, нужно признать целостным произведением. Точнее, мы должны признать, что текст отражает одно исполнение поэмы одним сказителем, диктовавшим ее, без сомнения,неодин день. Вполне возможно, что рассказ о битве Беовульфа с драконом иногда исполнялся и отдельно. Можно предположить, хотя, признаюсь, этонеочень вероятно,что и поединок Беовульфа с матерью Гренделя под водой также исполнялся в виде самостоятельной песни. Однако из сказанного в пятой главе о том, «что такое песня», с очевидностью следует, что,если этичасти и могли илидаже исполнялись отдельно, это никак не противоречит тому, что«Беовульф» является целостным произведением.

Достаточно взглянуть на приведенный в Приложении III текст Пэрри 6580, записанный от Мурата Чустовича изГацко, чтобы увидеть, с какой легкостью сказитель, исходя изэпизодов, которыми в обычных условиях пение закончилось бы,может продолжить повествование о данном герое или событии. Иными словами, во время записи под диктовку сказитель вполне может вести дальше свой рассказ, скажем, о Беовульфе, о его третьей битве с чудовищем или о смерти героя, возможно добавляя при этом одну песню к другой. Как показывает югославский пример, существование письменной традиции дляэтого не обязательно. Мне, однако, кажется, что, когда сказитель вводит новый повествовательный материал, это происходит в силу ассоциативных

Русский перевод В.Тихомирова цитируется по изданию: Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М, 1975.Этот отрывок перекликается с «Гимном Кэдмона», также основывающимся на начале библейской Книги Бытия, ср.: Древнеанглийская поэзия. М., 1982.

8 — 2 1 1 1

связей, часто более глубоких, чем связь между двумя спасениями из плена или двумя битвами с чудовищем. Я думаю поэтому, что эпизод битвы с драконом в «Беовульфе» имеет более глубокий смысл и теснее связан с героем и его предшествующими подвигами, чем это можно объяснить, исходя из биографических или хронологических тенденций.

Беовульф обладает чертами героев, с которыми связаны сюжетные схемы путешествий в иной мир, где он встречается с царем и царицей иного мира, побеждает их и возвращается оттуда с триумфом. Он является персонажем мифа о смерти и воскресении. Как мы видели, к той же категории героев принадлежат Ахилл и Одиссей. У Беовульфа, кроме того, есть сходство в ряде деталей с сюжетной схемой Ахилла и Патрокла. Есть основание полагать, что Эскхере выступает в роли Патрокла, т.е. близкого друга героя, который гибнет до встречи самого героя с врагом. Действительно, если смерть Эскхере не интерпретировать таким образом, ее вообще трудно понять, так как Беовульф явно присутствует при гибели Эскхере и не делает ничего, чтобы его спасти8. В предыдущей главе мы говорили о том, что мифологические герои этого типа могут гибнуть «посредством замены», т.е. символически, когда вместо них гибнет кто-то другой, или претерпевая «почти смерть», т.е. едва избежав гибели. Это, видимо, относится и к Беовульфу, который, подобно Ахиллу, еще до эпизода с драконом дважды или даже трижды переживает смерть. Прежде всего само его путешествие в страну Хродгара — это поездка в иной мир; замена в смерти происходит, когда вместо него умирает Эскхере; затем он едва не гибнет в бою с матерью Гренделя, напоминающем бой Ахилла срекой.

Традиция тем не менее повествует о смерти таких героев. В «Илиаде» нет рассказа о смерти Ахилла, но он содержится в одной из киклических поэм11. То же относится и к смерти Одиссея, которая предсказана в «Одиссее», а происходит в «Телегонии» (причем иначе, чем было предсказано). Классический и наиболее изощренный пример гибели героя-спасителя, помимо христианского мифа, представлен в эпосе о Гильгамеше, созданном четыре тысячи лет тому назад в Шумере и Аккадег. Здесь мы встречаем самый ранний в эпосе пример замещения героя в смерти: вместо Гильгамеша гибнет Энкиду. Как

иАхилл, Гильгамеш пытается преодолеть ужас того, что он смертен,

ипримиряется с этой мыслью. Мы не знаем, какова именно его смерть, но знаем, что он умирает. Когда боги стали полубогами, в мифе о смерти и воскресении появляется умирающий и невоскресающий бог. Иными

словами, когда смертный занял свое место в рассказе об умирающем

в Видимо, здесь имеется в виду Хондскио, один из дружинников Беовульфа, так как

• в момент гибели Эскхере (дружинника Хродгара) Беовульф «спал... в дальних палатах».

г В русской научной традиции страны аккадского языка обычно называют географически: Ассирия и Вавилония, но в переводах это название принято сохранять.

боге, традиция в конце концов неизбежно должна была отразить его смерть без воскресения.

Его смерть, однако, по самой своей ассоциации с богом и мифологическим значением должна была приобрести черты жертвоприношения, ритуала, торжественной церемонии. В мифах эта смерть во всех ее разновидностях возникла как искупительная жертва (наподобие библейского козла отпущения), как символ всех других смертей. Неудивительно, что тот же характер будет носить каждая конкретная смерть. Нет ничего нового в интерпретации битвы Беовульфа с драконом как битвы с самой смертью, побежденной принесением в жертву героя, выступающего на стороне жизни12. Эту интерпретацию подтверждает эпическая мифология, породившая повествовательный материал поэмы «Беовульф». Но христианская традиция могла допустить только одно воскресение. Символически Беовульф в традиции, утратившей понимание символа, мог выжить и в битве с Гренделем и с его матерью, но в конечном счете он все же должен был умереть и больше не воскреснуть в этом мире. Эта смерть могла и должна была стать смертью, в которой герой сам становится своим заместителем.

Песньо Роланде

Если, занимаясь «Беовульфом», мы имеем дело с одной-единственной рукописью, то, обратившись к «Песни о Роланде» или «Дигенису Акриту», мы встречаемся с более развитой рукописной традицией13. Формульная структура «Песни» подробно не исследовалась, хотя некоторые шаги в этом направлении были предприняты Ришнером14. Тем не менее анализ выбранного наугад отрывка показывает, насколько широко «Песнь» использует формулы. В качестве сравнительного материала при анализе десяти строк, приведенном в таблице IX, была использована только Оксфордская рукопись «Песни»15.

Таблица IX

Li quens Rollant par mi le champ chevalchet,

Из таблицы следует, что «Песнь», вне всякого сомнения, формульна. Первая часть стиха явно более предрасположена к формулам, чем вторая. Это,безусловно,объясняется ассонансом в конце каждого стиха. Тем не менее по крайней мере половина всех стихов содержит формульные выражения и во второй части, и даже в большинстве прочих стихов имеются части формул.

На основании таблицы IX и примечаний к ней без труда можно получить систему формул, в которой видно, какую важную роль играют в начале стиха глаголы tient «держит (в руке)», trait «вынимает» или prent «берет» с последующим трехсложным существительным в функции дополнения, занимающим все полустишие до цезуры:

(prent) I

'sun espiet sunescut l'olifan

На основании такого анализа можно, видимо, сделать вывод, что «Песнь» в том виде, как она представлена в Оксфордской рукописи, является плодом устного творчества.

Рассматривая проблему взаимоотношений между несколькими рукописями одной и той же песни (например, «Песни о Роланде» или

дВот граф Роланд по равнине летает. С ним Дюрендаль, что рубит и ранит. Большой урон нанес поганой стае.

Видали бы вы, как труп на труп он валит, Ясная кровь все место заливает.

Кольчугу он и руки окровавил,

Адобрый конь — и загривок и рамо.

ИОливьер разит, не унывая,

Иперов всех там слава ждет большая. Франки секут, бьют иль поражают.

Перевод Б.И. Ярхо, воспроизводящий метрику подлинника, цит. по изданию: Песнь о Роланде. По Оксфордскому тексту. Пер., вступ. ст. и примеч. Б.И. Ярхо, М.—Л., 1934. Существуют и другие переводы «Песни о Роланде», новейший — Ю.Б. Корнеева (Песнь о. Роланде. Старофранцузский героический эпос. М.—Л., 1964). Неоднократно перепечатывался в антологиях европейского эпоса. Библиографию работ см. в кн.: Волкова З.Н. Эпос Франции. М., 1984.