Агацци Э. Научная объективность и ее контексты

452 Глава 5. Научный реализм

Отношения между здравым смыслом и научным познанием отнюдь не тривиальны, и мы отсылаем за обсуждением этой темы к Agazzi (2002).

60Ван Фраассен (1980), p. 12. Мы хотим отметить интересное соображение, высказанное Дилвортом, которое указывает на неявное распространение ван фраассеновской адекватности также и на ненаблюдаемые объекты: «то, что теория, отсылающая к ненаблюдаемым, «говорит о наблюдаемых вещах и событиях» – это что они приобретают свою форму как следствие природ и поведения ненаблюдаемых. Так что его манера выражаться предполагает, что «эмпирическая адекватность» теории предполагает также ее «теоретическую адекватность», т.е. то, что она правильно описывает то, что ненаблюдаемо» (Dilworth 2007, p. 38). В van Fraassen (2008) понятие «кажимости» вводится в дополнение к понятию «феномен», и кажимости определяются как результат измерений. Мы не считаем это специфическое соглашение (которое склонны приписать радикальному эмпиризму автора по причинам, которые здесь рассматривать не будем) полезным, к тому же у нас есть и другие причины не использовать его, поскольку наша теория объективности, как будет становиться все яснее и яснее, намеревается аналогичным образом затронуть все науки, а не только физику, и, в частности, совершенно независима от измерений. По этому вопросу см. Agazzi (1978e).

61Van Fraassen (1985), p. 255.

62Здесь может быть уместно более подробное рассуждение. Применение нами принципа экономии действительно корректно только в том случае, если следствия с необходимостью вытекают из допущений. В случае расширяющих (амплиативных) выводов (типичных при введении в науку теоретических конструктов), однако, это может быть и не так. Поэтому, рассматривая позицию ван Фраассена, мы должны скорее возразить, что не видим никакого оправдания в том факте, что те же самые процедуры логического вывода, законность и здравость которых он признает, когда они приводят к выводам, не выходящим за пределы области феноменов, внезапно становятся ненадежными, выйдя за эти пределы. Такого рода критику можно найти в Alai (2010).

63См., напр., Fine (1984), p. 89.

64Процитируем существенное замечание Мак-Маллина: «Теория объясняет, подсказывая, что может вызвать объясняемое. Она постулирует сущие, процессы, отношения, которые сами не наблюдались, но считаются каузально ответственными за эмпирические регулярности, подлежащие объяснению» (McMullin 1984b, p. 210). Эта точка зрения также является центральной для концепции объяснения, аккуратно представленной в Dilworth (2007). Подобные соображения высказывал и Решер: «Пытаясь ответить на наши вопросы о том, как обстоят дела в мире, наука предлагает (или, во всяком случае, и пытается, и намеревается предложить) информацию о мире. Теория суб-атомной материи, несомненно, «всего лишь теория», но она не может помочь нам объяснить все эти слишком реальные атомные взрывы, если это не теория о реальных субстанциях. Если я выдвигаю гипотезу о грабителе, чтобы объяснить

Примечания 453

пропажу драгоценностей, я имею в виду не гипотетического грабителя, а вполне реального. Точно так же, если я теоретически предсказываю альфа-частицу, чтобы объяснить след на фотографии, я выдвигаю гипотезу о вполне реальном, а не гипотетическом физическом объекте. Только реальные объекты могут вызывать реальные эффекты. ...Теоретические сущие науки вводятся не из-за их собственного интереса, но ради утилитарной миссии – дать материал для причинного объяснения реального поведения реальных вещей» (Resher 1987, p. 38).

65Аргументы в пользу включения истинности в число требований к подлинно объяснительной эффективности приведены, например, в Leplin (1984a, p. 212).

66McMullin (1984a, p. 29).

67Van Fraassen (1980, p. 69). Полностью развитая метафизическая альтернатива логико-лингвистической философии (частично отличающаяся от развиваемой в настоящей работе) предложена в Dilworth (2007).

68Van Fraassen, op. cit., pp. 202–203.

69Этот момент отмечен также в Glymour (1984), pp. 188–189.

70Этот вопрос очень удачно представлен в (Fine pp. 167–168): «Однако, несмотря на единообразие практики, конструктивный эмпирицизм чувствует потребность умножать свои интерпретации этой практики (иногда говоря о принятии, и только иногда о вере). Эта потребность идет вразрез с его дефляционистскими посулами. Она порождается исключительно предшествующей ангажированностью эмпирицистской эпистемологией… Какие позитивные аргументы или основания связывают их, создавая основы для умножения интерпретаций в практике вывода? Ответ состоит в том, что у конструктивного эмпирициста нет никаких аргументов. Он идет своим инфляционистским путем, чобы поддержать эмпирицистскую эпистемологию. Нет никаких других (или лучших) оснований, поддерживающих избранный им путь» (p. 168).

71Putnem (1975), p. 73.

72Дедуктивистскую попытку объяснения научного прогресса можно найти в Boyd (1984), где помимо прочего представлена защита значения ключевых экспериментов, даже при наличии некоторого рода зависимости от теорий (p. 59), а также тезиса о том, что технологические реализации науки не могут зависеть от парадигм (p. 60).

73Это значит, что нас не обеспокоило бы, даже если бы было истинным то, что говорит Файн: «Правдоподобие объясняемого (того, что добросовестное занятие наукой приводит к большим успехам) есть артефакт нашей исторической перспективы» (Fine 1986, p. 152).

74Рассмотрим весьма решительное заявление Лаудана: «На каждую высоко успешную теорию в прошлом науки, которую мы теперь считаем подлинно референциальной ( referring) теорией, можно найти полдюжины когда-то успешных теорий, которые мы теперь считаем по существу нереференциальными».

Это утверждение надо было бы подкрепить историческими разысканиями, представленными автором в другом месте (напр., в Laudan 1977),

454 Глава 5. Научный реализм

но, как мы увидим, вопрос о том, действительно ли они подтверждают его тезис, спорный.

75Здесь полезную (хотя и лишь частичную) аналогию может предоставить наш пример с картой. Если у нас есть хорошая карта города, напечатанная несколько лет назад и оказавшаяся очень точной в описании центра города, мы можем все еще пользоваться ею, даже зная, что за это время появились новые пригороды, которые на ней либо не показаны, либо показаны очень неточно. Это значит, что мы все еще можем полагаться на эту карту, когда речь идет о центре города и о нахождении в нем улиц и площадей, в которых мы не бывали тогда, когда купили ее, но должны быть очень осторожны по поводу новых частей города. По отношению к ним более чем вероятно, что наша карта нам не поможет и что нам потребуется купить новую. То, что на этой новой карте есть также точное описание городского центра, может быть преимуществом, но оно не необходимо. Мы можем пользоваться обеими картами в соответствии с нашими конкретными потребностями.

76В McMullin (1984) есть интересное обсуждение черт, которые должны характеризовать теоретическую конструкцию, описывающую «структурные» свойства научной области, чтобы она могла быть серьезным кандидатом на онтологическую референцию. В частности, желательным достоинством является «плодотворность» (см. pp. 30–34).

77Поэтому мы должны счесть ошибочным следующее высказывание Лаудана (высказывание, которое, однако, указывает на типичное недоразумение в интерпретации исторической последовательности теорий): в конце концов, можно предположить, что многие теории, которые мы считаем ложными (например, ньютоновская механика, термодинамика, волновая оптика), были – и все еще остаются – в высшей степени успешными в широкой области применений.

На самом деле мы должны сказать, что ньютоновская механика, термодинамика, волновая оптика все еще истинны, и не «в общем», но относительно своих объектов, т.е. тех аспектов реальности, которые могут быть исследованы посредством их критериев референциальности. Конечно, это верно, что абсолютное пространство, например, не существует, но это не такое «сущее», которое использовалось в предсказаниях ньютоновской механики. Это была «избыточность», которую Ньютон ввел по некоторым метафизическим основаниям. Подтверждение этого неудовлетворительного подхода, не принимающего в расчет «отнесенность» научной истины к «объектам» теории, Лаудан дает несколькими страницами ниже: хорошо известно, что статистической механике еще предстоит учесть необратимость макротермодинамики как подлинно лимитирующего случая. Классическая механика континуума еще не сведена к квантовой механике или к относительности. Современной теории поля еще предстоит воспроизвести классический тезис, что физические законы инвариантны относительно отражения в пространстве (p. 238).

Примечания 455

Это представляется как возражение против (якобы) реалистического тезиса, что новые теории должны включать в себя старые теории в качестве пограничных случаев. Однако это не требование реализма (несмотря на то, что некоторые реалисты, возможно, его и выдвигали), поскольку в некоторых случаях может оказаться, что новая теория включает старую как пограничный случай (когда объекты остаются теми же самыми, как мы уже объясняли), но такие случаи далеко не самые частые. В общем случае, мы имеем (как в примерах, приведенных Лауданом) смену объектов, и потому истинно референциальные (referring) теории, не сохраняющие прежнюю референцию, но не потому, что они ее «элиминировали» или показали, что ее не существует, а потому, что они исследуют новую.

78Мы не собираемся углубляться здесь в обсуждение внутреннего реализма Патнема. (См. особ. Chap. 3: “Two Philosophical Perspectives”, pp. 49–74 в Putnam 1981.) Такое обсуждение мы дали в Agazzi (2001).

79Laudan (1984), p. 229.

80Leplin (1984a), p. 202.

81Для более глубокого рассмотрения этого вопроса мы рекомендуем трактовку относительной приемлемости научных теорий, а также критику попперовской «правдоподобности», содержащиеся в Dilworth (2008).

82Хорошее обсуждение этого вопроса см. в Alai (2012).

83Boyd (1984), p. 77.

84См., напр., Queraltó, (1999).

85Буццони отстаивает еще более радикальную связь между научным и технологическим измерениями (см. Buzzoni 1995 и 1997).

86Подробней об этом см. Chap. 4 Agazzi (1992), а также Agazzi (1999).

87Здесь может быть уместно лингвистическое уточнение. Предложенное здесь различение техники и технологии звучит в настоящее время довольно естественно во многих современных языках, но в английском оно может быть несколько непривычным. Действительно, в этом языке слово «технология» использовалось на протяжении всей человеческой истории, так что, например, изготовление древних орудий составляет этап развития технологии. Поэтому возможно, конечно, обозначить все интересующие нас случаи английскими словами «техника» и «технология» в их обычном смысле, уточняя их по мере надобности. Тем не менее, мы сочли целесообразным учесть это в нашем определении технологии, не только для чисто аналитических целей, но и потому, что это помогает понять дух современной цивилизации, как выяснится также из дальнейших соображений, которые мы предполагаем привести позже.

торым мы отсылаем («вещи»), но и многие конкретные и абстрактные орудия определения операциональных предикатов, необходимых для разговора о них. Мы уже отмечали, что эта характеристика «данности» и непроблематичности только относительная, в том смысле, что она может быть проблематизирована, но только «вне» данной объектификации. Так, бактерии могут приниматься как данные в фармакологии, которая предполагает их существование и свойства, и пытается выработать стратегии для контроля за ними. Но это не лишает другую науку, такую как микробиология, возможности проблематизировать бактерии и их свойства. Это же можно повторить и в случае инструментов, как мы уже заметили, когда говорили о том, что телескоп непроблематичен в астрономии и проблематизируем в оптике, или когда мы заметили, что дифференциальные уравнения принимаются как данные в математической физике, но изучаются и ставятся под вопрос в контексте дифференциального исчисления, и т.д.

Однако кажется, что эти соображения только подчеркивают то, что теории всегда предполагают теории. Конечно, это выражает «обусловленный» характер всякой теории, но рассматривает это как зависимость не от чего-то внеязыкового, а от других языковых конструкций;

аэто подталкивает нас к заключению, что в конце концов для объяснения этой зависимости достаточно логического анализа. Это замечание только кажется верным, поскольку для того, чтобы точно отразить существующую ситуацию, его нужно было бы сформулировать иначе,

аименно, что теории обычно предполагают результаты других теорий,

аэто разница немаловажная, поскольку эти результаты надо понимать не как предложения, а как референты. Нам следовало бы также указать, что при этом во всех этих теоретических конструкциях всегда работают (обычно неявным образом) некоторые фундаментальные принципы онтологической или метафизической природы, но мы пока оставим этот аспект без рассмотрения.

Такой способ выражения открыто принят здесь для того, чтобы подчеркнуть разное положение теорий при разных затронутых аспектах. Если мы принимаем (как мы уже делали иногда раньше, и будем еще более явно делать это в дальнейшем), что специфическая задача теорий – объяснять факты (и законы) и что эта задача выполняется путем гипотетического выдвижения моделей, догадок, гипотез, подлежащих проверке, легко будет увидеть, что все эти предполагаемые «теории», служащие предпосылками любой объектификации, не ха-

458 Глава 6. Контексты объективности

рактеризуются такими чертами. Действительно, они представляют собой надежную информацию, т.е. то, что должно не объяснять что-то, а просто как знание о том, «каковы вещи на самом деле»; и потому это знание воспринимается не гипотетически, а категорически.

Подчеркнем, что отсюда не следует никакого догматизма, а только подчеркивается тот факт, что никакое приобретение знания не может начинаться без предположения наличия некоторой базы уже установленного знания, а это значит, что эти две роли абсолютно необходимы. Знание или информация, принимаемые как данное, есть просто то, что на данном этапе развития науки кажется не подлежащим никакому разумному, конкретному и специфическому сомнению, но не является неприкосновенным и неоспоримым само по себе. Если появятся основательные причины усомниться в нем, его можно скорректировать или даже отвергнуть; и такие основания могут иногда быть порождены знанием, полученным в рамках данной дисциплины, а иногда – аргументами, выработанными вне ее. Учитывая эти разъяснения, мы уверены, что объяснили, почему даже принятые теории могут становиться «референтами» в процессе построения новой объектификации, вооруженной своей собственной теорией (в собственном смысле). Старые теории принимаются как данные и используются, они не «исследуются», и ученый пользуется ими так же, как инструментами, лабораториями, оборудованием и т.п. Это, в частности, означает, что старые теории никогда не принимаются как гипотезы, от которых логически зависят новые теории. Они относятся к «фактуальным» условиям возникновения нового поля исследований (и в этом специфическом и ограниченном смысле являются априорными по отношению к этому полю) со всеми его концептуальными, операциональными и теоретическими чертами. Именно из-за этих характеристик ситуация исторической детерминированности, которую мы описываем, отличается от «фонового знания», о котором говорит Поппер и которое – не будучи «историзированнвм» – вряд ли может избежать бесконечной регрессии (а фактически должно вести к бесконечной регрессии, поскольку не признает устойчивых научных результатов, которые могут быть приняты как дающие надежную фоновую информацию).

Эту ситуацию можно пояснить с помощью аналогии. Биолог, использующий электронный микроскоп, в обычном случае не знает теории этого инструмента и пришел бы в полную растерянность, если

бы ему пришлось его чинить, не из-за нехватки технических умений, а из-за отсутствия знаний о том, как он устроен, и т.д. Аналогично, фармацевт, работающий над приготовлением лекарства на основе клинических тестов, не обязан знать о существовании бактерий, их метаболизме, способности вызывать болезни у людей и т.д. Он просто принимает существование таких референтов как результат биологических исследований и применяет к ним свои методы.

Однако помимо предположений, на которые наводят эти примеры, концептуальная основа этого вопроса становится ясной, если рассмотреть предельные логические следствия тезиса, что теории всегда предполагают другие теории. Действительно, он немедленно порождает бесконечную регрессию, которая делает существование теорий невозможным, поскольку, чтобы этот процесс начался, должна быть постулирована первая теория, тогда как, если наш тезис верен, это тоже должно предполагать некоторую предшествующую теорию,

изначит наша теория не может быть первой. Это просто значит, что эта регрессия должна где-то остановиться на теории (или множестве теорий), не имеющей предшественников в виде других теорий. Один из способов найти такой базис, который часто предлагается как здравый и почти очевидный, на самом деле совершенно искусствен

инереалистичен. Он состоит в том, что мы должны идти назад, анализируя все более элементарные теории, пока не дойдем до уровня здравого смысла, на котором наше знание найдет свой исходный пункт, обратившись к таким элементарным предикатам, как «красный», «круглый» и т.п.

Вслучае научного дискурса, эта предполагаемая логическая реконструкция (самых убежденных сторонников которой мы находим среди ранних неопозитвистов) есть чистая фикция, поскольку нет никакого мифического исходного пункта какой-либо конкретной теории в перцептуальной области девственных предикатов, но любой научный дискурс приобретает форму, лишь начиная с некоторого уже существующего культурного фона, который не только содержит существовавшие ранее объектификации, но также и картину интеллектуальных рамок, которые мы можем определить как принципы, многие из которых имеют такую степень общности, что они тоже образуют структуру здравого смысла, понимаемого глубоким, нетривиальным образом.

Более того, в случае повседневного дискурса также выполняется аналогичное условие, поскольку результаты различных объектифи-

460 Глава 6. Контексты объективности

каций втекают в область обычного дискурса путем последовательной аккультурации и образуют некоторого рода стратифицированное тело, самые поверхностные и, возможно, не полностью отвердевшие слои которого составлены наиболее поздними объектификациями, в то время как самые старые представляют основную часть воспринятого к настоящему времени и широко распространенного знания;

исамые древние из них могут появляться в странном симбиозе с самыми недавними. (Рассмотрим, например, тот факт, что мы обычно говорим и думаем, что солнце утром встает, и в то же время знаем

ив других контекстах думаем, что оно находится в относительном покое по отношению к неподвижным звездам, в то время как Земля обращается вокруг него, вращаясь вокруг своей оси; и, наконец, мы можем знать и думать, еще в одном контексте, что Солнце движется вместе с Солнечной системой и нашей галактикой в космосе.) В заключение, то, что мы встречаем, когда пытаемся анализировать фактические процедуры познания или системы знания, это некоторый «интерсубъективный базис», в котором коренятся как здравый смысл, так и научные теории, и который как исторически, так и эпистемологически уходит не так далеко в прошлое, как, по-видимому, полагают многие.

Чтобы подчеркнуть тот факт, что этот базис составляет предварительное условие всякого научного знания, мы определим его как априори; но, с другой стороны, чтобы подчеркнуть, что его не надо смешивать с некоторыми структурными условиями нашего мышления или познавательных способностей, мы будем называть его синтетическим априори. Заметим, что сходство с Кантом тут только поверхностное, поскольку для Канта и «синтетическое», и «а приори» – прилагательные (предицируемые к существительному «суждение»), в то время как для нас термин «априори» – существительное и обозначает комплекс конкретных и актуально существующих ситуаций (онтологию) и информации (эпистемологию), дающий возможность научному знанию расти, тогда как прилагательное «синтетическое» открыто подчеркивает конкретность, «данность» этих условий, которые являются результатом эмпирического исследования, накопления и корректирования знания. Кто-нибудь может подумать, что нам стоило бы, возможно, использовать для этой цели термин «эмпирическое» и говорить об эмпирическом априори; но это, помимо некоторых преимуществ, связанных с тем, что это априори включает референты, операции и т.п.,

имеющие эмпирическую природу, имеет и очевидные недостатки, поскольку может заслонить тот факт, что в это априори входит также

имного неэмпирических компонент, таких как математические средства, принятые доктрины, общие предложения и модели конкретных реальностей, как мы яснее увидим в дальнейшем. (Короче, наше «синтетическое» не значит «эмпирическое», как у Канта.)

Во всяком случае, нам не стоит беспокоиться о терминологии, поскольку, если называть это априори «синтетическим» и полезно для подчеркивания его эпистемологического статуса, мы не будем за него держаться, поскольку мы уже сейчас можем дать ему более информативную характеристику, назвав его историческим априори. Мы будем поэтому говорить, что всякое научное знание и всякая научная теория основаны на историческом априори.

Ясно также, что это самое историческое априори влияет также на здравый смысл и на повседневный дискурс, так же как и на личный опыт. Но мы не утверждаем, что для них оно играет столь же важную роль. Поэтому возможно, что, с одной стороны, для понимания

иоправдания знания, которое имеют отдельные личности, отсылка к гуccерлианскому Lebenswelt к средствам трансцендентальной феноменологии может иметь преобладающее значение. В случае науки, с другой стороны, мы убеждены, что такие средства излишни и могут даже увести нас в неверном направлении, примерно так, как если бы нам предложили воспользоваться увеличительным стеклом, чтобы описать находящийся перед нами дом. Конечно же, мы лучше бы выполнили задачу, глядя на него невооруженным глазом. То же самое можно сказать о науке. Ее можно построить только после того, как человеческое знание станет достаточно сложным, воплотив в себе многие предшествовавшие процессы. Рассмотрение исторического априори кажется поэтому подходящим уровнем для исследования условий основания науки, поскольку другие уровни больше подходят для исследования разного рода донаучного знания, которые хоть и присутствуют в нем, но не специфичны для него. (Заметим, например, что только на этом уровне можно объяснить тот факт, что наука не может быть индивидуальным предприятием, чего не может обнаружить ни логическое, ни эпистемологическое или феноменологическое исследование.)

Приступим теперь к краткому обзору этого исторического априори, добавляя подробности к его картине, на которую мы уже намек-