Вопрос 33

Исторический путь русского языка В I тысячелетии до н. э. один из диалектов индоевропейского языка дал начало языку — предку всех славянских языков. Никто не знает, как называли себя и свой язык говорившие на нём племена. Сегодня учёные называют его праславянским. Шло время, и этот язык в свою очередь тоже распался на диалекты. Историки языка считают, что примерно в VI—IX вв. до н. э. в праславянском сформировались три большие диалектные группы: южная, западная и восточная. К древним южнославянским диалектам восходят современные болгарский, сербскохорватский, македонский, словенский; к западнославянским — польский, чешский, словацкий, верхне- и нижнелужицкие; к восточнославянским — русский, украинский и белорусский, которые выделились как самостоятельные языки к XVI в. Общий восточнославянский язык назывался д р е в н е р у с с к и м. Такова родословная разговорного русского языка: она непрерывна и начало её теряется в исторической дали. Поэтому ответить на вопрос: «Сколько лет русскому языку?» — вряд ли возможно.  Наши знания о праславянском, языке дописьменной эпохи, учёные получили с помощью реконструкции. Сравнивали между собой живые славянские языки, привлекали данные других индоевропейских языков и так восстановили слова и формы давно исчезнувшего языка. Однако этот реконструированный язык — в значительной степени условная схема. Живой язык, безусловно, отличался от неё.  О языке письменной эпохи мы знаем намного больше. Появление письменности — ключевой момент истории языка. С этого времени исследователи имеют дело с достоверными фактами, запечатлёнными в текстах.  Первым литературным языком, общим для всех славян, стал язык первых переводов священных христианских книг — старославянский. На нём написаны древнейшие памятники X—XI вв. Со второй половины XI в. под влиянием живых славянских языков формируются национальные изводы (варианты) литературного языка. Язык памятников этого времени называют церковно-славянским. И только в XVIII в. появляется собственно русский литературный язык.  ПЕРВЫЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК СЛАВЯН  Появление письменности у славян связано с принятием христианства: необходимы были понятные славянам богослужебные тексты. Греческие миссионеры Константин (в схиме Кирилл) и Мефодий создали первый славянский алфавит и перевели с греческого фрагменты богослужения и Священного Писания. В основе старославянского лежит солунский диалект (Кирилл и Мефодий были родом из греческого города Фессалоники, или Солунь). Первоначально первый литературный язык распространился в Моравии, затем в Болгарии (о создании славянского алфавита см. статью «История русской графики и орфографии»).  Смена верований всегда ведёт к появлению в культуре новых текстов, а в языке — новых слов. У славян-язычников не было слов, которые могли бы передать христианские понятия, поэтому многие слова пришлось заимствовать из греческого. Так, в старославянский, а затем и в русский вошли ангел (от греч. «angelos» — «вестник»), варвар (от греч. «barbaros» — «иноземец», «иноплеменник»), келья (от греч. «kellion» — «келья», «жилище монаха или отшельника») и др.  В других случаях старым словам придавали новые значения, и славянское слово приобретало отвлечённый религиозный смысл, который обычно в языке складывается столетиями. Таких значений, которые в старославянском получили слова дух (в соответствии с греч. «pneuma»), свет (в соответствии с греч. «phos» (черта над о)), слово (в соответствии с греч.«logos»), в живых славянских диалектах не было. Слово дух, например, даже в современных русских говорах означает ‘дыхание’, ‘запах’, ‘жизненная сила’. Слово господь (т. е. ‘господин’) значило ‘властитель’, ‘владелец’ и никогда не использовалось как обращение к языческим богам.  Чтобы перевести греческое слово, состоящее из двух корней, переводчики соединяли в одно целое два славянских корня. Так были сконструированы слова единородьный (греч. «monogeneses»: «monos» — «единственный», «genesis» — «рождение») и единосущный (греч. «homoousis»: «homos» — «равный», «одинаковый», «usia» — «существо», «сущность»), которых не было до этого в славянском языке.  Славянским переводчикам предстояло не только найти нужные слова, но и разработать основы синтаксиса. Задача эта была, пожалуй, ещё сложнее. Ведь фраза в разговорном языке строится по-иному, чем в письменном тексте. Мы говорим не Дай мне, пожалуйста, карандаш, который упал под стол, а что-нибудь вроде Карандаш под столом — дай, пожалуйста.  Традиция перевода сакральных текстов, существовавшая в Средние века, требовала, чтобы каждому слову оригинала соответствовало слово в переводе. Этими правилами руководствовались и славянские первоучители Кирилл и Мефодий. Принцип такого перевода легко понять, если пословно перевести текст с английского или французского языка на русский. Например, предложение The cat is black будет выглядеть так: Эта кошка есть чёрная. Поэтому синтаксис старославянского языка копировал синтаксис греческих текстов, не передавая особенностей живой славянской речи.  ЦЕРКОВНО-СЛАВЯНСКИЙ — ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК ДРЕВНЕЙ РУСИ  В IX—X вв. славянский язык оставался ещё единым. Языковые отличия на территориях расселения славян были отличиями диалектов, а не разных языков. Поэтому переводы Кирилла, Мефодия и их учеников были понятны всем славянам.  Однако в живом языке восточных славян к XI в. не было некоторых грамматических форм, свойственных литературному, южнославянскому по происхождению. Отсутствовали многие слова, совершенно иным был синтаксис. Изначальная дистанция между живым языком и книжным по мере развития и изменения живого языка ещё более увеличивалась. И тем не менее церковно-славянский никогда не воспринимался и не изучался как иностранный язык. Он был вполне понятен и существовал как особый, книжный вариант родного языка. То есть два языка — церковно-славянский и русский — воспринимались как один, но сферы их употребления не пересекались. Первый был языком культуры (в первую очередь церковной) и письменной традиции, а второй — языком повседневной, обыденной жизни. На церковно-славянском шли службы, произносились проповеди, читались молитвы, а в быту говорили только на русском. Перевод с одного языка на другой был невозможен — это восприняли бы как кощунство. Такое разделение функций письменного и разговорного языков называется диглоссией (подробнее об этом явлении см. статью «Языки, народы, государства»).  Книжный (церковно-славянский) учили совсем не так, как сегодня иностранный язык, — с учебником грамматики и словарём. Научившись читать по слогам и освоив первую книгу «Букварь», ученик выучивал наизусть Часослов (книгу, содержащую «Часы» — богослужебные тексты, читающиеся в разное время суток) и Псалтырь (сборник священных гимнов). Таким образом, он знал на память значительное количество церковно-славянских текстов, которые понимал, опираясь на свой родной язык. Так же происходит и сейчас в Православной Церкви: люди, регулярно посещающие богослужения или поющие в хоре, понимают церковно-славянский без учебников и словарей.  Далеко не каждого допускали к переписыванию священных текстов. Для этого необходимы были особые знания и умения. Церковно-славянский, в отличие от русского, был языком строго нормированным, и именно эту языковую норму должны были освоить будущие писцы.  Норма книжного языка не была единой и зависела от типа текста. Например, язык Остромирова Евангелия несколько отличается от языка «Повести временных лет», хотя эти памятники созданы примерно в одно время. В богослужебных книгах главным была верность традиции. Русские книжники ориентировались на образцовые тексты, а такими они считали прежде всего древние. Норма не допускала проникновения в них элементов живого разговорного языка. В летописях, написанных на том же церковно-славянском, вполне могли появиться отдельные формы, присущие живому языку.  Среди памятников письменности Древней Руси есть и такие, которые написаны не на церковно-славянском. Это документы делового характера или частные письма. Они отражали черты живого разговорного языка (его диалектные особенности). Уникальным источником по истории разговорного языка Древней Руси являются новгородские берестяные грамоты — частная переписка жителей Новгорода. Береста — недолговечный материал. Однако новгородская почва сохранила до наших дней множество берестяных писем. Поэтому учёные знают об истории новгородского диалекта намного больше, чем о любом другом славянском диалекте.  Таким образом, среди памятников древнерусской письменности есть тексты, написанные и на церковно-славянском, и на древнерусском языке. Один и тот же писец в зависимости от жанра текста следовал разным системам правил. Строгость нормы определялась содержанием: чем важнее был текст в глазах средневекового книжника-христианина, тем строже и архаичнее языковая норма.  ИСПРАВЛЕНИЕ КНИГ  К XIV в. в живом древнерусском языке произошли значительные изменения. Были утрачены двойственное число, звательный падеж; изменилась система времён вместо древних шести склонений существительных осталось три; после исчезновения редуцированных гласных серьёзно перестроилась фонетическая система. В результате расстояние между разговорным и книжным языком значительно увеличилось. Например, раньше формы мя (меня), тя (тебя), руцэ (руке), нозэ (ноге) были общими для разговорного и книжного языка, а теперь они остались только в последнем.  При переписывании книг от руки копия всегда отличалась от оригинала: каждый писец делал какие-то ошибки, вносил свои исправления. Поэтому один и тот же текст существовал в большом количестве вариантов, и среди памятников, написанных на церковно-славянском, мы не найдём двух одинаковых рукописей. Перед следующим писцом вставала задача выбрать правильный вариант, отделив его от всех прочих. Но если книги могут содержать ошибки, быть «порчеными», значит, их необходимо исправить, а язык «очистить».  В 1518 г. в Москву приехал греческий монах Максим Грек. Ему предложили перевести текст Толковой Псалтыри (книга псалмов с комментариями). В процессе работы он сравнивал греческие тексты с церковно-славянскими, устранял неточности, делал переводы других христианских книг. Большое внимание Максим уделял грамматике, стремясь установить жёсткое соответствие между церковно-славянскими и греческими формами слов. Так, в греческом языке формы прошедшего времени 2-го и 3-го лица имели разные окончания, а в славянском окончания этих форм были одинаковыми. Максим Грек исправлял церковно-славянские формы по аналогии с греческими.  Деятельность Максима Грека вызвала раздражение у ревнителей веры. Его обвинили в ереси и осудили. Несколько лет он провёл в монастырской тюрьме. Среди обвинений, предъявленных ему, некоторые касались как раз исправления священных текстов. Московские книжники считали, что изменение грамматических форм может привести к искажению смысла, т. е. к ереси. Так, Максим исправил стих из псалма «Господи6 прибэжище бысть намъ» на «Господи6 прибэжище былъ еси намъ». Оппоненты Максима Грека сочли, что теперь эту строку нужно понимать так: «Господи, ты когда-то был нашим прибежищем», т. е. «сейчас уже не являешься прибежищем». А такое толкование с точки зрения православного вероучения — очевидная ересь.  Однако у русских книжников авторитет Максима Грека был столь высок, что в своих сочинениях они часто ссылались на него. Именем Максима Грека даже подписывали грамматические сочинения, созданные много позже. В 1988 г. Православная Церковь причислила Максима Грека к лику святых.  ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ ГОСУДАРСТВА, КНИГОПЕЧАТАНИЕ И РАСКОЛ  Конец XVI в. — закат русского Средневековья. В это время меняются нормы книжного (церковно-славянского) языка, а в некнижном — языке деловой письменности устанавливается общерусская норма.  Централизация русских земель, управление страной из единого центра требовала единого стандарта государственных документов. Образцом считался язык московских приказов (канцелярий), которому стремились подражать провинциальные дьяки и подьячие (так в старину называли государственных чиновников). Поэтому деловые тексты XVII в. почти лишены местных диалектных особенностей.  В 1574 г. во Львове Иван Фёдоров издал первый печатный «Букварь». В 1619 г. вышла знаменитая, впоследствии много раз переизданная «Грамматика славенскiя правилная синтагма...» Мелетия Смотрицкого. По этой книге издания 1648 г. училось не одно поколение русских людей. По ней изучал грамматику и М. В. Ломоносов.  Возникновение книгопечатания стало важнейшей вехой в истории литературного языка. При переписывании книг не могло быть двух тождественных рукописей, теперь же из-под печатного станка выходят сотни одинаковых книг. Расходясь по всей стране, печатные книги постепенно вытесняли рукописные, отражающие местные языковые особенности. Это способствовало становлению единой нормы церковно-славянского языка.  Исправление богослужебных книг приобрело ещё большее социальное значение, чем во времена Максима Грека. Деятельность Максима повлияла лишь на его собственную судьбу, а исправление печатных книг при патриархе Никоне привело к церковному расколу, оказавшему огромное влияние на судьбу России в целом.  Патриарх Никон (1605—1681) решил приблизить церковно-славянские богослужебные книги к греческим. Однако он не знал, что современные ему греческие книги дают иную, более позднюю редакцию текстов, чем та, с которой переводились славянские. Многочисленные отличия церковно-славянских книг от греческих Никон объяснял ошибками писцов, и тексты правились очень сильно. В своей работе никоновские «справщики» пользовались юго-западнорусскими изданиями, которые прежде не вызывали в Московском государстве особого доверия. Никоновские книги не были приняты значительной частью верующих. В результате возникла Старообрядческая Церковь, признающая книги только старого образца.  Современный церковно-славянский язык, который и сегодня звучит в православных храмах, возник именно после никоновской реформы. Теперь он ориентируется не на образцовые древние тексты, а на строгую систему правил.  К НОВОМУ ЛИТЕРАТУРНОМУ ЯЗЫКУ  Окончательное размежевание церковно-славянского и русского языков произошло в Петровскую эпоху. Это время было переломным для России: создавалась новая система государственного управления, появлялись промышленные предприятия, проводилась реформа армии, строился флот. Не менее значительны были перемены, произошедшие в сфере культуры. В основе культурной политики Петра I лежало чёткое разграничение церковной и светской культуры. Всё церковное воспринималось Петром как старое, тёмное, суеверное, чему место лишь в ограде церкви.  Новая Россия противопоставлялась старой, а новой реальности должны соответствовать новые слова. Впрочем, слова появлялись не только для того, чтобы дать имя новым явлениям. Например, совершенно необязательно было называть сенатом высший орган государственного управления, подчинённый императору: в русском языке существовали слова дума, совет и т. д. (позже, в XX в., они вернутся в язык). Но реформаторам важно было разорвать связь настоящего и будущего с предшествующими эпохами.  Одной из важнейших реформ Петра I стала реформа алфавита. Кириллица ориентировалась на греческое начертание букв, а созданный русский гражданский шрифт — на латиницу. Из алфавита исключили греческие по происхождению буквы Э6 Ъ6 Ы6 Ь, ведь для записи звуков [о], [от], [пс], [кс] были и другие знаки. Отныне, постановил царь, светские книги должны печататься гражданским шрифтом и по-русски, а церковные — кириллицей и на церковно-славянском.  Когда по предписанию Петра I Фёдор Поликарпов (1670—1731), человек книжный, учёный, перевёл «Географию генеральную» Бернарда Варения, царь остался недоволен этим переводом, ведь он был написан на церковно-славянском! И тогда И. А. Мусин-Пушкин пишет Поликарпову, чтобы он исправил перевод «не высокими словами словенскими, но простым русским языком». Видимо, Мусин-Пушкин процитировал слова царя. Пётр I считал создание нового литературного языка важнейшим делом — без этого «прорубить окно» в европейскую культуру было невозможно.  В словаре Ф. Поликарпова «Лексикон треязычный сиречь Речений славенских, еллиногреческих и латинских...» церковно-славянский и книжный русский предстают как два самостоятельных языка. Поликарпов переводит с церковно-славянского языка на русский: «Азъ простэ глаголемо я», «вотъ простэ глаголемо емлется вмэсто се». Иногда он приводит «простое» русское слово и отсылает к соответствующему церковно-славянскому: «берег, зри брег», «говорю, зри глаголю».  В это время церковно-славянский окончательно утратил функцию литературного языка, передав её русскому. Однако как богослужебный язык церковно-славянский дожил до наших дней. В конце ХХ в. в православных храмах совершается служба на языке, являющемся прямым наследником того, который создали Кирилл и Мефодий. В отличие от живого разговорного языка церковно-славянский за свою тысячелетнюю историю изменился не так уж сильно и сохранил многие черты языка наших далёких предков.  ПОЛЕМИКА XVIII ВЕКА  Сфера употребления церковно-славянского языка в XVIII в. сильно сузилась. Освободившееся место должен был занять вновь создаваемый русский литературный язык. Каким он будет? Этот вопрос чрезвычайно волновал писателей XVIII в. Быть писателем означало тогда быть учёным-филологом. Не случайно так много высказываний о языке мы встречаем у М. В. Ломоносова, В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова.  В центре споров стоял вопрос о том, на какой язык должен ориентироваться русский литературный: на живой великорусский или же на церковно-славянский, за которым — традиция средневековой книжности. На формирование литературного языка влияла и западноевропейская литература. Сторонники создания литературного языка по моделям европейских литературных языков (в первую очередь французского) ратовали за освобождение его от славянизмов и приветствовали заимствования. Полемизируя с Н. М. Карамзиным, сторонником европеизации литературного языка, литератор А. С. Шишков приводил пародийные примеры нового слога, высмеивая его искусственность и вычурность. 

Старый стиль	Новый стиль
Деревенским девкам навстречу идут цыганки.	Пёстрые толпы сельских ореад сретаются с смуглыми ватагами пресмыкающихся фараонит.
Жалкая старушка, у которой на лице были написаны уныние и горесть.	Трогательный предмет сострадания, которого уныло задумчивая физиономия означало гипохондрию.
Какой благорастворённый воздух!	Что я обоняю в развитии красот вожделеннейшего периода.

Ревнители традиций, напротив, считали церковно-славянский фундаментом нового литературного языка.  С вопросом использования славянизмов связана и знаменитая теория «трёх штилей» М. В. Ломоносова. В XVIII в. формируются жанры новой русской литературы. С каждым жанром связывалась своя языковая стихия. Так, в героических поэмах, одах, торжественных речах (произведения «высокого» стиля) должны были употребляться как славянские по происхождению слова, так и общие для церковно-славянского и русского языков (отверзаю, Господень, взываю и др.). В драматургии, сатирах, официальных письмах («средний» стиль) использовалась общеупотребительная лексика с вкраплениями как славянизмов, так и просторечия (говорю, ручей, лишь, который). В комедиях, эпиграммах, дружеских письмах («низкий» стиль) славянизмы были совершенно неуместны.  В «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке», опубликованном в 1758 г., Ломоносов пишет, что в литературе церковно-славянский и русский языки не соперники: церковно-славянский язык органически вошёл в русский и обогатил его, но несмотря на это, единственно возможный язык литературы — русский.  «Высоким» стилем пишет эпическую поэму «Россиада» поэт М. М. Херасков:  Князь Курбский возопил, алкая с ним схватиться: Не стыдно ль множеству съ единымъ купно биться? Храните рыцарскiй, герои, в бранэхъ чинъ; Оставьте насъ, хощу съ нимъ ратовать единъ. «Средний» стиль выбирает журнал «Всякая всячина»: «Вельможа одинъ приговорилъ ко смерти одного своего невольника, который не видя уже надежды ко спасенiю своего живота, зачалъ бранить и проклинать вельможу. Сей не разумэя языка невольнича, спросилъ у около стоящихъ своихъ домашнихъ: что невольникъ говоритъ? Одинъ вызвался, говоря: государь, сей безщастный сказываетъ, чай рай приуготовленъ для тэхъ, кои уменьшаютъ свой гневъ, и прощаютъ преступленiя. Вельможа простилъ невольника».  «Низкий» стиль мы находим в комедии А. П. Сумарокова «Опекун»: «Намнясь видэлъ я, какъ честной то по вашему и безчестной, а по моему разумной и безумной принималися. Безчестной атъ, по вашему, приэхалъ, такъ ему стулъ, да ещё въ хорошеньком домэ: все ли в добромъ здоровьи? какова твоя хозяюшка? дэтки? Что такъ запалъ (запропастился. —Прим. ред.)? ни къ нам не жалуешъ, ни къ себэ не зовешъ».  Будущее русского литературного языка было связано со «средним» стилем. Новый книжный язык «среднего» стиля — это язык европеизированный. Чтобы передать отсутствующие в русском языке понятия, использовали западноевропейскую научную терминологию. Например, М. В. Ломоносов ввёл слова атмосфера, горизонт, практика, температура. Иногда термины переводили буквально, соединяя русские и церковно-славянские морфемы. Так появились слова водород и кислота. Гуманитарные науки черпали терминологию и из церковно-славянского. В. К. Тредиаковский ввёл в русский язык слова естественность, сущность, разумность, чувственность, объяснив свой выбор так: «Оныи термины подтверждаются всэ книгами нашими церковными, из которых я оныи взял».  В самом конце XVIII в. произошло очень важное для истории русского языка событие — был создан первый толковый и нормативный словарь русского литературного языка «Словарь Академии Российской...» в шести частях (1789—1794 гг.). Его авторами в числе других были члены Российской Академии Д. И. Фонвизин, Г. Р. Державин, Я. Б. Княжнин, Е. Р. Дашкова. Словарь содержал 43 257 слов.  ПУШКИН И РУССКИЙ ЯЗЫК  XIX век стал веком окончательного становления русского литературного языка. Развернувшись во всю мощь, он дал миру великую литературу. Огромная заслуга в этом принадлежит А. С. Пушкину. Его творчество — итог поисков и размышлений нескольких поколений русских писателей о том, каким должен быть литературный язык. В пушкинской поэзии и прозе гармонично соединились торжественность церковно-славянского, энергия живой русской речи, европейская ясность изложения, меткие просторечные слова. В речи на открытии памятника Пушкину И. С. Тургенев сказал: «Нет сомнения, что он создал наш поэтический, наш литературный язык и что нам и нашим потомкам остаётся только идти по пути, проложенному его гением».  Языковед, специалист по истории русского языка Григорий Осипович Винокур писал: «Имя Пушкина... стало для последующих поколений символом общерусской национальной языковой нормы... Пушкин был не столько реформатор, сколько великий освободитель русской речи от множества сковывавших её условностей... Поэтому именно в художественном языке Пушкина и нашёл русский национальный язык ту воплощённую норму, которая была целью всех сложных событий, происходивших в нём с конца XVII в.».  Во второй половине XIX в. школы, грамматики, словари окончательно закрепили общенациональную норму книжной речи; обогатилась терминология, унифицировалось правописание. Ещё А. С. Грибоедов писал на еву вместо наяву, Пушкин — каляска, а Карамзин жаловался: даже в Москве «с величайшим трудом можно найти учителя для языка русского, а в целом государстве едва ли найдёшь человек 100, которые совершенно знают правописание».  ЯЗЫК ЭПОХИ ПОТРЯСЕНИЙ  В начале XX в. Россия вступила в эпоху войн и революций. Множество людей сменили место жительства, создалась новая государственность. Произошла реформа орфографии. Были сделаны шаги к всеобщей грамотности. Жизнь внесла изменения в русский язык. Особенно значительными они были в лексике. После 1905 г. в жаргоне политических партий появляется слово товарищ; ещё до войны 1914 г. лётчик вытесняет авиатора, а кинематограф переименовывается по типу немецкого слова в кино. События 1917 г. вызвали лавину новых слов.  Одна из самых ярких примет времени — сокращения, аббревиатуры: командарм, главковерх (верховный главнокомандующий), земгор (союз земств и городов), врио(временно исполняющий обязанности), РСФСР, нэп, ГПУ, зам, спец, Коминтерн, губчека, продналог, компартия, МВД, Донбасс. Говорят, был даже наркомпоморде — народный комиссар по морским делам.  Стирались грани между социальными группами, смешивалась речь образованных людей и просторечие, язык города и диалекты. Прежняя литературная норма не вызывала уважения, поскольку была частью «старого мира».  Изменения в русском языке представлялись современникам настолько серьёзными, что раздавались достаточно резкие голоса, предупреждавшие об опасности языковой разрухи. Так, газета «Известия» в 1923 г. в заметке «Борьба за русский язык» пишет: «Русский язык жестоко пострадал за время революции. Ничто не подверглось у нас такому безжалостному изуродованию, такому беспощадному исковерканию, как язык». В 1925 г. в дискуссии по культуре речи очень осторожно, но вполне недвусмысленно высказались такие крупные российские лингвисты, как Лев Владимирович Щерба и Лев Петрович Якубинский: «...язык стал крайне небрежен, неряшлив и стал пестрить иностранными словами и оборотами больше, чем это было раньше»; «Русский язык переживает достаточно смутное время...». В 1927 г. в газетах всё ещё писали о необходимости объявления «самой горячей войны ряду засоряющих чистоту русского языка слов и выражений, искусственно внесённых в нашу речь в последнее время».  В 30-х гг. XX в. начался новый период стабилизации языковой нормы, но в русском литературном языке уже произошли существенные изменения.  РУССКИЙ ЯЗЫК СЕГОДНЯ  Современный русский язык — это сложное единство литературного языка, диалектов, просторечия, жаргонов.  Русский литературный язык, прошедший долгий путь развития, стал более разнородным. Его носители различаются по социальному положению, месту жительства, профессии, по уровню образования и культуры. И сам литературный язык разделился на две разновидности — книжный язык и разговорную речь (подробнее об этом см. статьи «Стили литературного языка» и «Разговорная речь»).  Книжный язык — это язык научных трудов, художественной литературы, деловой переписки, газет и журналов, радио и телевидения. Разговорный — язык неофициального общения. Он считается самостоятельной системой внутри общей системы литературного языка — со своим набором единиц, сочетающимся друг с другом по особым правилам. На нём говорят дома, в семье, с друзьями.  Современные носители русского литературного языка владеют обеими его разновидностями. А, например, русские эмигранты, покинувшие страну в первые десятилетия XX в., и их потомки практически не знают современной русской разговорной речи. Даже в быту они говорят на русском книжном языке начала XX в. Вот почему их речь нам кажется несколько искусственной.  * * *  Эпоха перестройки в России в конце 80 — начале 90-х гг. XX в. и вызванные ею изменения в жизни общества не могли не отразиться на русском языке. Телевидение, газеты и другие средства массовой информации оказывают на нас большее влияние, чем прежде. В язык, например, вошли слова и словосочетания фазенда (‘дача’) из телесериала «Рабыня Изаура», сладкая парочка из телевизионной рекламы и др.  После падения «железного занавеса» с Запада вместе с новыми политическими понятиями и предметами быта хлынули новые (или полузабытые) слова: муниципалитет, брифинг, саммит, принтер, файл, картридж, чипсы, бургер, хот-дог. Ожили многие слова дореволюционной России (дума, губернатор). Стремление к яркости и выразительности речи в сочетании со специфической социальной ситуацией ввело в язык немало слов из уголовного жаргона: беспредел, крутой, разборка, наехать... Язык не может не изменяться, как не может застыть сама жизнь.  Ослабли жёсткие рамки официального публичного общения, на смену заранее подготовленным докладам пришли беседы, дискуссии, игры, интервью. Вместо строго официальных дикторов, читающих заранее подготовленный текст, мы видим и слышим ведущих с раскованной манерой держать себя и непринуждённой речью. Количество разговорных, жаргонных, просторечных элементов в публичной речи значительно увеличилось. Во многом эта раскрепощённость (а иногда и развязность) речи идёт от нежелания говорить на бюрократическом жаргоне советской эпохи. Отказ от казёнщины влияет на все уровни языка — от произношения и интонации до построения фразы. К сожалению, порой «с водой выплёскивают и ребёнка». Вместе с советскими штампами утрачивается годами выработанная культура речи, правильное произношение, точность словоупотребления. Но вместе с тем именно язык связывает между собой поколения, делает культуру народа единой. И было бы жаль, если нашим внукам пришлось бы читать Пушкина и Чехова в переводе.  И вновь, как уже не раз бывало, заговорили о «порче» русского языка. Но мы не стали говорить хуже, чем раньше, — просто изменившиеся условия заставляют нас больше говорить публично без предварительной подготовки и мы ещё этому учимся.  Современный русский язык живёт и развивается очень интенсивно. После периода штампованного «lingua sovetica» язык обрёл новые степени свободы, а освоение нового всегда идёт методом проб и ошибок. У нас есть много поводов гордиться своим языком. Знакомство с его историей помогает правильно понимать, что в нём происходит сегодня.