Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения (1980)

«прекрасен и заслуживает наименования космоса»!

[там оке].

С учением о мировой душе связано у Патрици и представление о природе. Все тела причастны природе, «ибо они от нее получают свое состояние, движение и Жизнь». Сама же природа есть «не что иное, как единая жизнь всего мира, зависящая от души как от своей причины». Душе же природа причастна потому, что дает жизнь, движение и покой мировому телу: «Душа получает свои силы от мирового ума, ум — от жизни, жизнь-—от сущности, сущность — от идеи природы и от первого ее Единства». Это единство «есть цвет и источник самой природы». В результате такого иерархического круговорота мы от природы восходим к природе и от всеобщей природы вещей — Единого — нисходим к природе, воплощенной в мировом теле: «А это Единое, свойственные ему силы, через первую сущность природы, через первую ее жизнь, через ум ее первый и через первую ее душу, переносит в природу, пребывающую и обитающую в мировом теле» [гам же, с. 27].

Одушевленный космос, в котором в бесконечном пространстве, пронизанном светом и теплом, в бесконечном потоке возникают и гибнут тела, прекрасный космос, неразрывно сопряженный с богом и тождественный ему—• 1хакова картина мира, разработанная в «Новой философии Вселенной» Франческо Патрици^

пv Этические воззрения Ф. Патрици

нятии «филавтии»—греческого термина, обозначающего любовь к самому себе. Вся любовь в мире — от любви земной, человеческой, до любви, связующей космос, — есть проявление этой любви всего сущего к самому себе. Ибо эту «исходную, изначальную любовь» «все вещи, по своей природе и с самого своего рождения, испытывают к самим себе, благодаря чему они любят собственное бытие, и свое благое бытие, и бытие вечное». Филавтия есть «начало, источник и основание всех других

метам этого мира, как одушевленным, так и неодушевленным. Превращенная во всеобщий закон филавтия

261

служит основанием всякой морали: именно ради любви к себе люди должны любить ближнего. В духе «филавтии» истолкован и евангельский призыв возлюбить ближнего, как самого себя,— именно так же, как самого себя, а не больше, поясняет Патрици. Даже любовь к врагу оправдана у Патрици «фнлавтнен»: она возможна лишь в результате насилия над человеческой природой и потому нуждается в посмертной награде; а в таком случае и она становится разновидностью любви к самому себе.

Не только любовь людей друг к другу, но и их любовь к богу порождена все той же любовью к себе; более того, в своем смелом перетолковании христианства

«...точно так же, как та любовь, что мы питаем к богу, существует потому... что мы любим самих себя, так п та любовь, что Бог питает к нам... существует потому, что он испытывает любовь к самому себе» [там же, с. 113].

Даже сотворение мира Патрици — автор «Любовной философии» отказывается объяснять божественной любовью к созданной тварн: и оно произошло «не из любви к вещам, которые и не были еще произведены, но из любви, которую он испытывал к самому себе и к своей благости, каковую он не мог, вопреки ее собственной природе, оставлять в бездействии; но, сообразуясь с самим собой, он дал ей угодное ей дело, чтобы она действовала и производила (вещи) в соответствии со своими наклонностями и желаниями. А это удовлетворение и есть любовь или порождается любовью» [там же, с. ПО].

Посягающая на одну из высших добродетелей христианства, дающая ей едва ли не эпикурейское истолкование, «Любовная философия» Ф. Патрнци продолжает традиции гуманистического индивидуализма: личное благо предстает в качестве мерила нравственности. Этика Ф. Патрици противостоит не только популярному платонизму, по и ортодоксально-католическим воззрениям. Она продолжает и развивает заключенную в философии Б. Телезио идею самосохранения как основы морали, по идет значительно дальше, в направлении более радикального натурализма.

262

Г л а в а XI

НАТУРАЛИСТИЧЕСКИЙ ПАНТЕИЗМ ДЖОРДАНО БРУНО

Пантеистическая натурфилософия Джордано Бруно (1548—1600) явилась высшим результатом развития философской мысли эпохи Воз-

н о " _$55£^^S.^-^-ГХма„нистическ11Й___пяфос, стихийная" диалектика, острое чувство красоты и величия природы.

Бруно был продолжателем радикальных традиций Средневекового свободомыслия; как в его аверроистском варианте, вплоть до Помпонацци и неаполитанской школы Симоне Порцио, так и в варианте неоплатоническом, связанном с именем Давида Динанского и Ибн-Геби- роля. Он унаследовал и развил наиболее жизненные идеи итальянского гуманизма и Флорентийской платоновской академии. Несомненно определяющее воздейст-

264

няются его трагическая судьба и историческое значе-

разование Бруно получил в местной латинской школе^ В 1562 г он слушал в Неаполе лекции профессоров местного университета [Не имея средств продолжать образование в качестве студента, он вступил в Доминикан-

настороженное внимание церковных властей, а его смелые высказывания, в которых он выражал сомнение в догмате Троицы, привели к инквизиционному расследованию После побега в Рим в безнадежной попытке добиться оправдания Бруно в 1576 г сбросил монашеское облачение и, проскитавшись около двух лет по городам Северной Италии, бежал в кальвинистскую Женеву,! являвшуюся тогда одним из центров религиозной итальянской эмиграции Но выступления на диспутах и попытка опубликовать брошюру с критикой лекций профессора философии и влиятельнейшею деятеля кальвинистской общины А Делафе закончились отлучением Бруно, и после недолгого тюремного заключения он уезжает во Францию Там он сначала преподавал в Тулузском университете, по после усиления католической реакции на юге Франции перебрался в Париж (1581), где читал экстраординарный курс лекции по философии и издал первые книги — трактат «О тенях идеи», комедию «Подсвечник».

С начала 1583 по октябрь 1585 г Бруно жил в Лондоне Его лекции в Оксфорде и защита коперникаислва на диспуте вызвали враждебные выступления сторонников схоластической традиции В Лондоне Бруно опубликовал шесть дналоюв па итальянском языке1, в которых заключено наиболее полное изложение его опто-

1 «Пир на пепле», «О причине, начале и едином*, «Ю бесконеч ности, вселрннони мирах1», «ЛЬгпашш торжествующего звери», «Тай на Пегаса с приложением Килленского осла» и «О героическом энтузиазме»

266

логии, космологических идей, теории познания и этики. После возвращения в Париж Бруно выступил в мае 1586 г. на диспуте в коллеже Камбре с защитой 120 тезисов, направленных против основных положений физики и космологии Аристотеля. Опасаясь преследований, он вынужден был вскоре после диспута навсегда покинуть Францию. «Академик без академии», как он сам себя называл, Бруно не нашел поддержки и признания и в немецких университетах. В Марбурге его, уже после занесения в список профессоров, не допустили к чтению лекций. Только в Виттенберге ему удалось преподавать в течение двух лет; там он опубликовал, в частности, «Камераценский акротизм» — переработку и обоснование тезисов, выдвинутых им в коллеже Камбре.

Усиление влияния кальвинистов в Саксонии заставило Бруно покинуть и Виттенберг. Осенью 1588 г. он опубликовал в Праге «160 тезисов против математиков и философов нашего времени». В 1589 г. он начал преподавать в Гельмштадтском университете, но после смерти покровительствовавшего ему герцога Юлия Брауншвейгского Бруно, отлученный лютеранской консисторией, снова пускается в странствия. В эти годы он создает второй — после «итальянских» или «лондонских»

шиеся в рукописях сочинения, главнейшее из которых — трактат «Светильник тридцати статуй», содержащий «изображение» его философской системы в виде художественного описания образов — «статуй», пластически выражающих содержание основных категорий «ноланскоп» философии, как именовал ее Бруно по месту своего рождения. Просьба Бруно разрешить ему остановиться во Франкфурте на время печатания поэм была отвергнута городскими властями. Вскоре всеми гонимый философ, воспользовавшись приглашением венецианского патриция Дж. Мочениго, решает вернуться на родину. Первоначально его целью была Падуя: Бруно надеялся -занять кафедру математики в тамошнем университете. Однако места ему не нашлось и там, и, прочитав курс лекций группе студентов во главе с его учеником И. Бесслером, Бруно отправляется в Венецию и

257

поселяется в доме Мочениго па правах домашнего учителя. Там ему удалось связаться с просвещенными венецианцами, членами «Академии Морозшш», но назойливость Мочениго, требовавшего от Бруно открытия ему «тайных наук», суливших власть и успех, вынудила его решиться на отъезд во Франкфурт Тогда Мочепиго выдал своего гостя инквизиции, обвинив его в ереси; в мае 1592 г. Бруно стал узником инквизиционной тюрьмы. Делом Бруно заинтересовались в Риме, и по требованию папы Венецианская республика, после недолгого сопротивления, выдала его римским инквизиционнымвластям.

Следствие длилось долго; инквизиторы безуспешно добивались от Бруно покаяния и отречения от основных положений его философии. Известен ответ Бруно после оглашения приговора: «Вы, может быть, с большим страхом произносите этот приговор, чем я его выслушиваю!» 17 февраля 1600 г. Джордано Бруно был сожжен на костре на Поле цветов в Риме.

теизма, явно приближающегося к философскому материализму. Единое у Бруно ие есть высшая ступень космической иерархии бытия, от которой начинается нисхождение или эманация вплоть до низшей ступени материн, но совпадает с материальной Вселенной. Единое есть одновременно и причина бытия, и само бытие вещей, в нем отождествляются их сущность и существование.

1«Итак, Вселенная едина, бесконечна, неподвижна»,— писал Бруно в диалоге «О причине, начале и едином»!— Едина, говорю я, абсолютная возможность, едина действительность; едина форма или душа, едина материя или тело, едина вещь, едино сущее, едино величайшее и наилучшее... Она не рождается, ибо нет другого бытия, которого она могла бы желать и ожидать, так как она обладает своим бытием. Она не уничтожается, ибо нет другой вещи, в которую бы она могла превратиться, так как она является всякой вещью. Она не может уменьшиться или увеличиться, так как она бесконечна... Она не материя, ибо она не имеет фигуры и ие может ее иметь, она бесконечна и беспредельна. Она не форма, ибо не формирует и не образует другого ввиду того, что она есть все, есть величайшее, есть единое,

268

есть Вселенная». Вселенная не сотворена; она существу-

неподвижна, ибо Вселенная в целом не может перемещаться, она заполняет собою самой всю себя. Она едина во всех вещах, ее наполняющих: «Вселенная и любая часть ее едины в отношении субстанции», а потому все бесконечное многообразие качеств и свойств, форм и фигур, цветов и сочетаний есть внешний облик «одной и той же субстанции, преходящее, подвижное, изменяющееся лицо неподвижного, устойчивого и вечного бытия»; единая Вселенная «ие может иметь ничего противоположного или отличного в качестве причины своего изменения», и богу христианской и всякой иной религии не остается во Вселеннной Бруно ни места, ни дела [20, с. 273—274].

В учении Бруно о Едином, о совпадении минимума и максимума, материи и формы, бога и природы нашла выражение преимущественно онтологическая трактовка унаследованного от Николая Казанского учения о совпадении противоположностей, i Речь идет у Бруно прежде всего о совпадении в Едином непрерывной изменчивости мира и постоянства природных законо_в*. Сочетание постоянства и непрерывного изменения провозглашено в посвящении к опубликованной в Париже комедии Бруно «Подсвечник»: «Время все берет и все дает; все меняется и ничто не гибнет; лишь одно вечно и всегда пребывает единое, подобное и тождественное самому себе» [108, с. 7]. В Едином материя совпадает с формой, действительность не отличается от возможности. Отвергая дуализм тех, кто принимает «два начала, два принципа», Бруно настаивал на совпадении начал в едином. Ссылаясь на Гераклита, «утверждающего, что вещи суть единое, благодаря изменчивости все в себе заключающее», он делал из этого положения вывод о совпадении противоположностей: «И так как все формы находятся в нем (Едином), то, следовательно, к нему приложимы все определения и благодаря этому противоречащие суждения оказываются истинными» [20с. 282].

И как в Едином существуют различия, так и в многообразии вещей и свойств царит глубочайшее единство: «Во всем сущем нет ничего столь различного, что в чем-

269

либо или даже во многом не совпадало бы с тем, от чего отличается и чему противостоит,— писал Бруно в поэме «О тройном наименьшем и мере». — Даже толпе философствующих ясно, что здесь все противоположности однородны благодаря общей им материн. Разнообразие н противоположность не препятствуют общему благу целого, так как оно (целое) управляется природой, которая подобно предводителю хора направляет противоположные, крайние и срединнные голоса к единому наилучшему, какое только можно представить себе, созвучию» [110, т. 1, ч. 3, с. 272].

В Едином совпадают единство и множественность, ибо в нем, как в единой субстанции, совпадают основания множественности вещей и множественность и разнообразие видов сводится «к одному и тому же корню», а «субстанция вещей состоит в единстве» [20, с. 283— 284], Совпадают минимум и максимум, ибо в единой частице материн заключены все свойства Вселенной. Совпадают «в начале и в наименьшем» прямая и кривая линии, «так что какое различие найдешь ты между наименьшей дугой и наименьшей хордой' — как это божественно отметил Кузанец, изобретатель прекраснейших тайн геометрии» [там же, с. 287]. Точно так же бесконечная прямая становится бесконечной окружностью, п, таким образом, говорит Бруно «не только максимум и минимум совпадают в своем бытии... но также в максимуме н минимуме противоположности сводятся к единому и безразличному» [там же, с. 288]. Совпадают холод и тепло, ибо одна из этих противоположностей является началом другой, и наименее теплое и наименее холодное тождественны, и от предела наибольшей теплоты начинается движение к холодному. Совпадают возникновение и уничтожение вещей, ибо одно из них является началом другого, и возникновение одних вещей есть в то же время уничтожение других, Одна н та же возможность заключена в противоположных предметах, и, что особенно важно,— в одном и том

270