Советская система как цивилизация

Цивилизационный анализ советского общества во многом объясняется обстоятельствами генезиса его духовной основы – марксизма. Конечно, коммунизм был не только русским явлением. В 40-е – 60-е годы ХХ века он распространился на различные страны всех континентов земного шара. Тем не менее Россия стала стержнем и ядром той мировой системы, которая стремилась к утверждению коммунизма. По словам Н. Бердяева, «коммунизм оказался неотвратимой судьбой России». Опираясь на Н. Бердяева, можно выделить следующие общие принципы и ценности, создающие облик коммунизма как цивилизации:

‑ ограничение экономических отношений, основанных на рынке и частной собственности, и замещение их коммунистическими отношениями;

‑ ограничение права как сферы, не зависимой от политики и идеологии, в пользу совокупной власти советов и партии;

‑ ограничение содержательного присутствия западной культуры с её принципами личностного развития, свободой инициативы, личной ответственности, плюрализма и дифференциации различных сфер жизни в пользу коллективизма и целостной организации жизни;

‑ вытеснение христианства и др. религий, основанных на теистических принципах и отношении человека к Богу, в пользу деперсонализированной атеистической веры во всеобщий исторический процесс (или историческую необходимость), обеспечивающий неизбежность коллективного спасения для избранного народа – рабочего класса, организуемого и направляемого коммунистической партией.

В национальной сфере перспектива состояла в унификации всех больших и малых народностей в «единый советский народ».

В результате советская система в своих смыслах и ценностях воспроизводилась прежде всего как универсализованное, незападное и даже антизападное образование.

Конечно, отличительной чертой советской системы была ориентация на развитие материального производства, чтобы «догнать и перегнать» наиболее передовые страны.

Таким образом, коммунизм в советской России предстаёт как грандиозная попытка преодоления тех цивилизационных разрывов, который одолевали эту огромную страну на протяжении веков.

Структура советской социокультурной жизни складывалась по принципам, присущим незападным цивилизациям. В основе её были три компонента:

а) сакрализованные фигуры Учителя и Основателя; б) сакрализованное учение; в) партия как институт, выступающая организатором и вдохновителем всей идеологической жизни.

Как мы видим, культура российской цивилизации представляет собой сложное, многоуровневое, противоречивое образование, формирующее обустройство большого общества на огромном геокультурном пространстве Евразии. Поэтому, всякое полноценное, подлинно научное рассмотрение современных или прошлых проблем этого общества, требует учёта разных сторон, уровней и компонентов.

Лекция 7 Современные культурологические проблемы

Целесообразно ли выделять современную культуру в качестве особого её типа (постмодернизма), как проводить её границы, что считать началом? Согласия у культурологов нет. Вначале постмодернизмом было принято именовать одно из литературных течений второй половины ХХ века, затем он стал рассматриваться как феномен искусства (прежде всего – один из архитектурных стилей), а на рубеже 70‑80-х гг. ХХ века этот термин стал служить для обозначения всей интеллектуальной культуры рубежа тысячелетий.

В таком широком понимании постмодернизм – это резкий разрыв с канонами модернизма (новоевропейской культуры), к которым относят позитивизм, рациональность, веру во всеобщий линейный прогресс, абсолютную истину, возможность достижения идеальной социальной организации и счастья для всего человечества. К постмодернизму приходят не только современные западные общества, но и Россия. Теоретические построения модернизма не обращали особого внимания на различия и детали культур, концентрируясь на всеобщих закономерностях. Постмодернизм, напротив, культивирует различия, множественность, Другое. Иллюзорность, фрагментарность, коллаж, анархия, приоритет эстетики перед этикой – основные приметы постмодернистского искусства.

В состав явлений культуры постмодернизма принято включать такое широкое идейное течение западной гуманитарной мысли, как постструктурализм. Он пришёл на смену структурализму как развитие и как самокритика системы его представлений. Постструктуралисты негативно оценивают любые «универсалистские» схемы и обобщающие теории, претендующие на объективное знание. Так, Мишель Фуко доказывает, что знание не может быть объективным, поскольку всегда является продуктом властных отношений. Владельцы средств массовой информации способны навязывать обществу свой образ мыслей.

Понятие о постиндустриальном обществе стало распространяться в США ещё в конце 50-х годов, когда стало ясно, что американский капитализм середины столетия всё больше отличается от индустриального капитализма. Позднее эти тенденции охватили и др. развитые страны.

В 60-е – 70-е гг. видные западные мыслители (Д. Белл, Д. Рисмен, З. Бжезинский, Г. Кан, А. Тоффлер) принципиально новое содержание того общества, которое формировалось в этот период. Оно выступает под разными названиями: «научное», «технотронное», «общество потребления». В настоящее время всё больше утверждается понятие «информационное общество» или «информационная цивилизация». По мнению О. Тоффлера, «третья волна» быстрых массовых изменений (после двух волн мировой истории – аграрной и индустриальной) возникла в сфере высоких технологий и информации; она создаёт сейчас совершенно новую, глобальнуюцивилизацию. Встал даже вопрос о сохранении такого института какгосударство. Согласно взглядамглобалистов, новая информационно-технологическая революция уже привела к резкому взлётумобильностилюдей, капиталов, товаров, информации, идей, и потому все границы между государствами и континентами становятся всё более условными. Обмен знаниями и опытом через компьютерные сетив реальном режиме времениформирует различные международные объединения. Возникает новая культура «сетевого общества».

По мере того, как люди и институты теряют автономию, что является неизбежным следствием глобализации международных контактов, развивается противоположное явление. Консолидация этнических меньшинств и нарастающая волна религиозного фундаментализма – очевидные приметы ответного движения в сторону локализации, которое генерируется процессом глобализации.

Вопрос о тенденциях в отношениях между современными цивилизациями вызывает серьёзную полемику культурологов. Наметился оптимистический и конфронтационный подход в оценках исследователей «перспектив мирового развития».

С точки зрения С. Хантингтона, ставшей весьма популярной после событий 11 сентября 2001 г., главную опасность сейчас представляет военная конфронтация между Западом и исламским миром – как конфликт цивилизаций. Возникает синдром «братских стран» – сближение наций и государств, принадлежащих к одной цивилизации, возникает «двойная мораль»: одна по отношению к «братским странам», другая – ко всем остальным. Решения, принятые Советом Безопасности ООН или Международным валютным фондом, отражающие интересы Запада, подаются как соответствующие нуждам «мирового сообщества». Усилия Запада, направленные на пропаганду своих идей (либерализм, права человека, свобода личности, рыночные отношения) часто вызывают враждебную реакцию против «империализма прав человека» и способствуют поиску иных ценностей. Сам тезис о возможности «универсальной цивилизации» – западная идея, она противоречит представлениям большинства азиатских стран.

В США интеллигенция начала склоняться к идее «многокультурности» своей цивилизации и наставать на необходимости переписать американскую политическую, литературную и социальную историю с точки зрения неевропейских групп. Возникают требования «особых прав» для чёрных, привилегий, обеспеченных правительством, для отдельных этнических групп. По прогнозам, к 2050 г. американское население будет на 23% ‑ испанского происхождения, на 16% ‑ чернокожим, и на 10% ‑ азиатско-американским. По мнению Хантингтона, если все новые переселенцы не смогут быть ассимилированы, «Соединённые Штаты, как мы их знаем, перестанут существовать и последуют на свалку истории за идеологически мотивированной сверхдержавой».

Возражая Хантингтону, В. Л. Цымбурский подчёркивал, что наплыв иммигрантов в страны Запада нельзя считать узлом межцивилизационных противоречий. Пришельцы либо искренне пытаются строиться в незнакомую культуру, либо просто остаются «варварами», не испытывающими интереса ни к каким ценностям. Они не несут опасности распространения чужой цивилизации на Западе.

Согласно «оптимистической» теории будущего, после конца холодной войны не осталось идеологических поводов для войны между народами, государства будут сближаться и следовать общим принципам «мирового сообщества», а границы между ними ‑ размываться. Оптимистический сценарий будущего у многих авторов связан с надеждой на возможности модернизации современных незападных цивилизаций. В пример приводят «экономическое чудо» Японии, потом Южной Кореи, Китая, связанное с конфуцианско-буддийскими ценностями этих обществ, которые оказались не противопоказанными социальному и экономическому динамизму. двойственную картину создаёт индийская цивилизация. Примерно седьмая часть её населения модернизируется весьма успешно, а 6/7 населения удерживается остаётся под сдерживающим воздействием кастовой системы.

Но такое равновесие не может быть продолжительным: либо процесс модернизации обретёт более широкую социальную опору, либо общество «взорвётся» кастовыми и этнорелигиозными конфликтами. Сложность судьбы модернизации в России связаны с отсутствием здесь устойчивых традиций, так как российская цивилизация – многонациональное и многоконфессиональное образование, это «мир миров», объединяющим началом которого является только русский язык. В России глубокий разрыв между образованной, европезированной верхушкой и остальным населением привёл к срыву назревшей модернизации в 1917 г. Сейчас этот разрыв не так глубок, но он по-прежнему мешает формированию общей цивилизационной идентификации современной России, постоянно ищущей свою «национальную идею».

Компромиссное заключение, с которым могли бы согласиться сторонники как оптимистического, так и конфронтационного сценария будущего, может быть выражено словами С. Хантингтона: «каждой цивилизации придётся учиться сосуществовать с другими, единой универсальной культуры в обозримом будущем не возникнет».

Для культурологии огромное значение приобретает то обстоятельство, что постиндустриальное общество в некоторых отношениях становится и «постэкономическим», т.к. в нем наряду с сектором производства материальных благ и услуг, которые регулируются рынком, в огромной мере расширяется сектор «производства человека», его интеллектуального, творческого и социального потенциала. Происходит перераспределение расходов на материальное производство в пользу науки, образования, социального обеспечения, здравоохранения. Формирование нового типа человека как носителя постиндустриальной культуры требует огромных затрат. По подсчётам американских экономистов, общие расходы на воспитание и подготовку выпускника университета в конце ХХ века обходился примерно в 1 миллион долларов. Исходя из таких подсчётов накопленный человеческий капитал в Америке середины 80-х годов ХХ века составлял почти 45 триллионов долларов, что на много превосходит сумму активов всех американских корпораций, которые составляли менее 13 триллионов долларов. Это означает, что в постиндустриальном обществе сфера культуры в её новом состоянии, включая семью, образование, науку, информатику, художественную деятельность, приобретает качественно новое значение, всё более становится ведущим сектором производства.

На тот же вопрос о будущем современной культуры пытаются ответить и представители религиозной культуры, встретившие вызов кардинальных перемен проектом новой, постмодернистской теологии. С приходом постмодернистской эпохи, после зловещих событий истории ХХ века (Освенцим, Хиросима), оказались под вопросом все составляющие традиционной теологии. Вместо образа «универсального» Бога, который одинаково доступен и открыт для всех, возникло представление о Боге, который всегда принимает сторону обездоленных, а не властвующих (Харви Кокс). Религия возвращается в мир в упрощённых, фантастических формах «массовой культуры», содержит архаические элементы (танцы, песнопения).

Обнаруживаемые многими исследователями черты сходства между архаической и постмодернистской культурой могут оказаться не случайными, а служить свидетельством начала какой-то принципиально новой культуры, только рождающейся и ещё не имеющей имени.