1. Самопредставление дисциплины теории международных отношений

А) Как, на ваш взгляд, соотносятся между собой политическая и международная теория?

Международная теория редко признает тот факт, что наша рациональность в международной сфере устанавливается благодаря практическим действиям, хотя на протяжении всей ее истории всегда были важные и пограничные исключения (например, работы в рамках исследований мира или крупных исследований по изучению внешних войн, которые улучшают отношения между государствами). Та же самая «цель», которая определяет наше мышление, формирует и международную практику. Короче говоря, международная теория неотделима от международной практики по той причине, что теория главным образом отделяет этику от политики, а взамен способствует пониманию (категории) «цели» отдельно от этики и морали.

По моему мнению, напряжение в международной теории было преимущественно вызвано тем, что этика рассматривается как категория, подходящая для сообществ такого рода, к которым не может быть отнесено международное сообщество. Таким образом, ориентируясь на просвещение и знания, международная теория пыталась соучаствовать в создании и перестраивании международных действий, которые угрожают и причиняют насилие другим. Ядерная стратегия — ив особенности ее проявление в гонке вооружений как естественном феномене — яркий пример этой тенденции; другие области исследования международной теории подтверждают этот факт. То, что вовлекается в переустройство и подтверждение международных действий с целью доминирования и подчинения, то, что узаконивает идентичность других, является «интересом».

Б) Суть трех больших споров.

Как пишет Джон Васкез (John Vasques), «историю исследования международных отношений XX в. следует условно разделить на три стадии: идеалистический этап, реалистскую традицию и «бихевиористский переворот». Хедли Булл, взгляд которого на развитие международной теории широко цитируется, согласен с такой классификацией, когда приблизительные даты могут показать периоды влияния: «Очень полезно установить три успешные волны в теоретической деятельности: «идеалистические», или прогрессивные, доктрины, которые преобладали в 1920-х — начале 1930-х гг. «реалистские», или консервативные, теории, которые получили свое развитие в ответ на них в конце 1930-х и 1940-х гг., и «социально-научные» теории конца 1950-х и 1960-х гг., которые обязаны своим происхождением неприятия методологий, на которых были основаны обе первые». Первый спор — между идеализмом и реализмом, происходил в конце 1930-х — начале 1940-х гг.; второй — между реализмом и бихевиоризмом — в конце 1950-х и 1960-х гг. Совсем недавно многие ученые заговорили о третьем «большом споре»; однако есть трудности относительно выбора тех, кто принадлежит к сторонникам этого третьего спора. Магрури (Maghroori) и Рамберг (Ramberg) (1982) в общем признают хронологическую интерпретацию в развитии предмета международной теории, однако рассматривают третий спор как спор между государственно-центристскими реалистами и транснационалистами, причем последние (к ним обычно относят идеалистов и бихевиористов), считают, что и другие акторы играют центральную роль в международной политике. Йозеф Лапид (Yosef Lapid, 1989), с другой стороны, характеризует третий спор как спор между позитивизмом (для которого характерно наличие всех предыдущих теорий) и постпозитивизмом, который единым фронтом выступает против основных утверждений позитивизма.

В) Существует ли в современной России политическая теория, в каком состоянии она находится?

Первый заключается в том, что изначально наша политология оказалась высококоммерциализированной. Средства направлялись и умы привлекались — или «совращались» — прежде всего в ту отрасль, которая обычно называется «прикладной политологией», и в еще большей мере — в ее внеакадемическую инкарнацию — практический пиар, технологии лоббирования, приемы проведения избирательных кампаний и т. д. Теория — и чем более «высокая», тем в большей мере — в этих условиях оказывалась «падчерицей», недофинансированной, недоукомплектованной в кадровом отношении, вообще скорее «терпимой» на быстро размножавшихся кафедрах, отделениях и факультетах политологии, чем признанной в качестве «лица» их программ.

Складывается впечатление, что отечественная политология еще не дошла до осознания своей внутренней предметно-методической дифференциации. Если же присмотреться к отечественной политологии более внимательно, то можно увидеть, что состояние различных ее субдисциплин далеко не одинаково. Я уже говорил о процветании прикладной политологии. Мне кажется, она ничем существенным не уступает западным аналогам. Из теоретических субдисциплин более благополучной мне видится сравнительная политология.

Г) Какие основные задачи стоят на современном этапе перед политической философией?

Задача — профессионализация политической философии.

Рубеж XX-XXI вв. показал исключительно динамичный характер ТМО. Свойственная ей, как и любой другой социальной теории, рефлексия, стремление к критическому пересмотру возникающих концептуальных построений продолжает оставаться одним из выражений ее неисчерпанного творческого потенциала. Пока сложно точно определить, что составит предмет новых дискуссий, какова будет повестка “пятых дебатов” и когда они назреют окончательно. Можно лишь предположить, что теоретические дискуссии продолжатся по таким традиционным (“вечным”) вопросам, на которые до сих пор не даны адекватные ответы, как состав и характер международных акторов, роль силы в международных отношениях, роль и место государства, международных права и организаций в современной мировой политике, выбор конкретной модели мирового порядка и пр. Несомненно, что в фокусе исследований окажутся и проблемы, возникшие на современном этапе развития человечества: выбор социальной модели развития на фоне кризиса существующих, глобализация и глобальное управление, уточнение понятия безопасности и ее операционных моделей, роль экономического, экологического и морально-этического факторов в мировой политике, проблема субъективного и объективного в методологии ТМО и т.д