13. Оно не должно считаться ученостью. Я не

буду рассматривать здесь, были ли причиной

этого частные интересы этих профессий. Но я

ставлю на обсуждение вопрос: не лучше ли

было бы для человечества, которому важно

знать вещи, как они есть, и поступать, как

ему надлежит, а не тратить жизнь на то,

чтобы вести разговоры о вещах и швыряться

словами,- не лучше ли было бы, говорю я,

чтобы употребление слов сделалось ясным и

точным, чтобы язык, данный нам для

усовершенствования знаний и укрепления связи

в обществе, употреблялся не для того, чтобы

лишать истину ясности и потрясать права

народа, заволакивать туманом и делать

непонятными нормы нравственности и религию,

а если это и будет случаться, то чтобы

подобный образ действий по крайней мере не

признавался ученостью и знанием? 44

14. В-четвертых, слова принимаются за вещи.

В-четвертых, еще одно значительное

злоупотребление словами состоит в том, что

слова принимают за вещи. В некоторой степени

это касается всех названий вообще, но

главным образом названий субстанций. Этим

злоупотребляют всего более люди,

ограничивающие свои мысли какой-нибудь одной

системой и проникающиеся твердой верой в

совершенство раз принятой гипотезы; они

приходят к убеждению, что термины их секты

настолько соответствуют природе вещей, что

совершенно согласуются с их действительным

существованием. Какой питомец

перипатетической философии не считает десяти

слов, обозначающих десять категорий, в

точности сообразными с природой вещей? Какой

приверженец этой школы не убежден в

реальности субстанциальных форм,

растительных душ, боязни пустоты,

интенциональных видает Этим словам люди

научились при самом вступлении в область

знания;

понимают. Но эта тарабарщина, которая при

слабости человеческого разума так хорошо

служит для оправдания невежества людей и для

прикрытия их заблуждении," благодаря

постоянному употреблению у людей одного и

того же племени кажется самой важной частью

языка, наиболее значащей из всех его частей.

И если бы где-нибудь благодаря преобладанию

такой доктрины получили:

общее признание воздушные и эфирные повозки,

то нет сомнения, что эти термины

запечатлелись бы в человеческих умах и

настолько же укрепляли бы их убеждения-

относительно реальности подобных вещей,

насколько до сих пор достигали этого формы и

интенсиональные виды у-пер ипатетиков.

556

часть понятия субстанции и понятие более

смутное, так как, по моему мнению, оно

употребляется для обозначения субстанции и

плотности тела без его протяженности и

формы. Вот почему, когда мы говорим о

материи, мы всегда говорим о ней как о чем-

то одном: она на самом деле ясно заключает в

себе только идею плотной субстанции, которая

везде одна и та же, везде однообразна. Раз

наша идея материи такова, мы так же мало

можем представлять себе, или говорить, или

мыслить о различных материях в мире как о

различных плотностях, несмотря на то что мы

можем и представлять себе, и говорить о

различных телах, потому что протяженность и

форма могут изменяться. Но плотность не

может существовать без протяженности и

формы;

поэтому то обстоятельство что [слово]

"материя" принимают за имя чегото реально

существующего под таким определением,

несомненно, вызвало те непонятные и

невразумительные рассуждения и споры о

"Materia pri-ma" 45, которыми полны были

головы и книги философов. В какой степени

подобное несовершенство или злоупотребление

может касаться множества других общих

терминов, предоставляю обсудить другим. Но

мне кажется, я по крайней мере могу сказать:

у нас на свете было бы гораздо меньше

споров, если бы слова принимались за то, что

они есть, [т. е.] только за знаки .наших

идей, а не за самые вещи. Ведь когда мы

спорим о термине "материя" или другом

подобном, мы на деле спорим лишь о том,

соответствует ли точная идея, которую мы

выражаем этим звуком, чемунибудь реально

существующему в природе или нет. И если бы

люди указывали, какие идеи они обозначают

употребляемыми ими словами, то при

исследовании и защите истины не было бы и

половины той неясности и тех споров, какие

бывают теперь.

17. В-пятых, обозначают словами то, чего они

не могут выразить. В-пятых, еще одно

злоупотребление словами состоит в

обозначении ими вещей, которых они вовсе

выражают или не могут выразить. Мы можем

наблюдать относительно общих имен

субстанций, лишь номинальная сущность

которых известна нам, что, когда мы вводим

из предложения и что-то утверждаем о них или

отрицаем, ) большей частью молчаливо

предполагаем или имеем в виду что они

обозначают реальную сущность определенного

вида субстанций. Когда ктонибудь говорит:

"Золото ковко", подразумевает и хочет

внушить не одно только yтвepждение ние, что

то, что я называю золотом, ковко (хотя

сущности утверждение сводится к этому), а

нечто большее а именно что золото, т. е. то,

что - обладает реальной сущностью золота,

ковко. А такое утверждение сводится тому,

что ковкость зависит и неотделима от

реальной сущности золота. Но так как человек

не знает, в чем

состоит эта реальная сущность, то ковкость

на деле связывается в его уме не с

сущностью, которой он не знает а со звуком

"золото", ее обозначающим. Так, когда мы

говорим, что "разумное существо" есть

хорошее определение человека, а "существо

без перьев, двуногое, с плоскими

18. Например, слова употребляют для

выражения реальных сущностей субстанций.

Правда, имена субстанций были бы гораздо

более полезными, а предложения с ними

гораздо более достоверными, если бы реальные

сущности субстанций были теми идеями в нашем

уме,

558

которые обозначаются этими словами. Но

именно изза отсутствия таких реальных

сущностей наши слова дают так мало знания

или достоверности в наших рассуждениях о

них; вот почему для того, чтобы устранить по

возможности это несовершенство, мы на

основании скрытого предположения обозначаем

словами вещь, обладающую данной реальной

сущностью, как будто мы этим скольконибудь

ближе к ней подходим. Слова "человек",

"золото" на деле обозначают лишь сложную

идею свойств, объединенных в определенном

виде субстанций; но едва ли есть люди,

которые при употреблении этих слов часто не

предполагали бы, что каждое из этих слов

обозначает вещь, обладающую реальной

сущностью, от которой зависят данные

свойства. Однако, когда мы хотим обозначить

словами нечто не входящее в нашу сложную

идею, знаком чего употребляемое нами имя

никак не может быть, это не только не

уменьшает несовершенство наших слов, но, как

явное злоупотребление, даже увеличивает его.