1.2 Предпосылки возникновения социально-психологической концепции алкогольной зависимости

Теоретические разработки проблем социальной психологии, содержащиеся в трудах Г.Лебона, Г.Тарда, У.Мак-Дауголла, а также отечественных ученных В.М. Бехтерева, П.А. Сорокина, Н.В. Сажина, А.И. Яроцкого, многочисленные работы по изучению психологии социальной установки, концепция диспозиционной структуры личности В.А. Ядова послужили в качестве теоретических и практических предпосылок создания социально-психологической концепции алкогольной зависимости.

Социально-психологический эффект подражания одним из первых был исследован Г. Тардом. По его мнению, подражание - это центральный и основной механизм передачи влияний от человека к человеку, от группы к группе [107]. Тард понимает подражание достаточно широко: оно включает и момент заражения, и чисто подражание (как мы понимаем его сейчас), и даже элементы рационального рассуждения.

Им отмечается важная и характерная особенность человека – в случае сложных вопросов, неясных, с трудно предвидимыми последствиями, люди прибегают к подражанию. Данный вывод можно с уверенностью распространить на очень многие ситуации, и особенно он верен по отношению к юношеству, перед которым проблема выбора встает несравненно чаще, чем перед взрослыми людьми. К подражанию молодым людям приходится прибегать гораздо чаще.

В целом из механизма подражания вырастают обычаи, традиции, обряды, нормы нравственности. Эти обычаи и обряды складываются вокруг любого предмета; своими обычаями обставлено и употребление алкоголя. Г. Лебоном также ярко описаны эффекты влияния группы на ее членов [63].

Им также высказана идея о силе слова - о том, как важно подобрать слова, чтобы они давали нужный для использующего эти слова эффект. По его мнению, даже самая отвратительная вещь будет приниматься очень хорошо, если ей будет придумано привлекательное название. Процесс алкоголизации, как известно, сопровождается называнием процедуры приёма алкоголя очень тёплыми, приятными словами.

У пьяниц, алкоголиков и наркоманов складывается свой язык - соответственно необходим обратный перевод, осмысление процесса алкоголизации через возвращение ему языка, адекватно и реалистически описывающего процедуру и сущность алкоголизации.

Значительное место проблема алкоголизации занимала в работах выдающихся русских ученых XIX-XX вв.: И.М. Сеченова, И.П. Палова, Н.Е. Введенского, В.М. Бехтерева и др. Ими и их последователями было высказано положение о психологических и социально-психологических истоках алкоголизма.

В.М. Бехтерев считал, что каждая личность является до известной степени рабом обычая и формы, выработанных обществом, и даже предрассудков и суеверий, в нем господствующих. Личность, благодаря подражанию, внушению и убеждению приобретает с воспитанием господствующие навыки и взгляды, становясь шаблонным представителем своей среды [14]. Естественно, что алкогольные мнения и стереотипы также усваиваются личностью в соответствии с этими закономерностями.

Известный русский врач А.М. Коровин писал: «Делавшиеся попытки, которые по сей день не прекращаются, найти специфическое средство против алкоголизма, кончались всякий раз неудачей, т.к. имели в виду главным образом болезнь, а не больного человека, обладающего известным запасом здоровья, ума, воли и морали, и самая болезнь которого так тесно перепле­лась с господствующими в народе питейными нравами, ходячими понятиями об алкоголе и условиями существования» [цит. по 94, с. 115].

Другой врач – А.И.Яроцкий констатировал: «Согласно узкому материалистическому мировоззрению она (болезнь) является результатом известного отношения чисто материальных агентов: питания, температуры, рода занятия, ввиду чего и при лечении все внимание обращено на то, чтобы соответственным об­разом изменить эти физиологические и химические факторы, т.е. дать возможность выведенному из равновесия организму опять прийти к норме». Яроцкий предлагал изменить этот подход, отказаться от него, опираясь при лечении разных болезней (не только алкоголизма) прежде всего на чисто человеческие свойства больного: «Но если человек есть животное, то это все-таки особое животное, отличающееся необыкновенным развитием душевной жизни, животное, поведение которого может руководиться сложными и высокими нравственными началами, способ­ное к необыкновенному подъему чувств. Мы должны на первом плане ста­вить самодеятельность больного и должны всеми силами поднять яркость, интенсивность его личности. Конечно, не так просто пробуждать жажду жизни, высшие чувства у человека, которого все мысли сконцентри­рованы на самом себе, на болезни. Но в этом и заключается искусство психотерапии - воздействовать на психику человека, вызывать душев­ный подъем и через это воздействие пробуждать его тело, сому» [цит. по 128, с.39]. Яроцкий сформулировал задачу психотерапии, вполне актуальную и сей­час: «Мы должны на первое место ставить самодеятельность больного и должны всеми силами поднять яркость, интенсивность его личности. А если так, то, имея дело с больным, мы не только должны материально обставить его соответствующим образом, не только воздействовать на его интеллектуальную сферу, на его настроение и чувство, но мы должны добиваться полного нравственного перерождения личности, т.к. только оно подымает до высших ступеней все стороны душевный жизни человека. Нравственное перерождение личности и является тем рычагом, которое дает возможность пробудить в душе больного могучие целебные силы» [цит. по 128, с. 41].

О значении механизмов внушения образно говорил доктор медицины Н.В. Сажин: «Внушение есть род психической заразы, микробы которой хотя и невидимы под микроскопом, но, тем не менее, подобно настоящим физическим микробам, действуют везде и всюду, передаются через слова, жесты, движения, поступки окружающих лиц. Эта психологическая зараза заключается непосредственно в прививке к духовному «Я» другого лица известных идей, чувств, душевных движений и иных психофизических состояний. Для передачи внушения служат различные органы чувств – зрение, слух, вкус, обоняние, не исключая даже осязательного и мышечного чувств. Мимика, жесты, манеры, голос, акцент, зевота, кашель, чихание, заикание, утоление жажды и голода, удовлетворение возбуждаемого любопытства – вот ряд грубых, бросающихся в глаза образчиков того, что повседневно, ежечасно в обыденной жизни вызывает невольное стремление к подражанию, внушаемому окружающими. Благодаря тому, что действия внушения проявляются невольно и при всевозможных условиях не требуют вообще никаких доказательств, не нуждаются в участии логики – пути распространения его несравненно многочисленнее и разнообразнее, нежели передачи лицами посредством убеждения». Н.В. Сажин приводит интересное рассуждение о том, что «если рассказать умеренно выпивающему о вреде алкоголя, о социальных последствиях алкоголизации, то логика, сила рассудка и очевидность доказательств заставляет собеседника соглашаться с установленными наукой и часто для него совершенно новыми и неожиданными данными об алкоголе. Но ясно видно по выражению лица собеседника, как неотразимые доводы рассудка встречают себе какое-то сильное противодействие, как будто ведут невольную ужасную борьбу с чем-то. Это что-то и есть бессознательное, но стойко внушенное уже с детства си­лою питейных обычаев отношение к спиртным напиткам, могучая власть такого внушения уподобляет человека гипнотику, совершающему поступки в состоянии гипноза. В питейной ситуации такой человек окончательно вытесняет доводы рассудка и поступает подобно загинотизированному, согласно с заведенной в него ранее программой. Выводы отходят на второй план, человек оказывается во власти внушения, сильного и побеждающего внушения, т.к. оно прививалось ему с малых лет незаметно, путем бесчисленных повторений» [цит. по 96, с.1198]. К этому сле­дует добавить, что у взрослого человека критичность к собственным установкам понижена.

К числу наиболее ярких примеров стереотипов извращенных, ложных, вредных, относятся стереотипы, направляющие человека на употребление алкоголя и курение. Заведомо вредные для человека занятия благодаря постоянному повторению приобретают привлекательность, ложные идеи, методично вкладываемые в сознание и уходящие в подсознание, приобретают силу потребности. Человек выполняет заложенную в него программу на употребление вредных веществ, в течение определенного периода интоксикации разрушаются защитные барьеры организма, а затем уже формируется вторичная зависимость в виде привычки, а в дальнейшем - и в виде своеобразной потребности, патологической по своей сущности. Состояние искаженности сознания ложным стереотипом весьма тягостно для человека, он теряет гармонию своего существования. Механизмы идеологического принуждения исследованы с различных позиций в ряде работ [34, 29, 46]. Основаны они прежде всего на том, что лжеинформация, обращенная к эмоциональной сфере человека, распространяется легче. На место знаний приходят стереотипы, идеалы заменяются имиджами. По мнению создателя теории имиджа К. Боулдинга имидж вообще определяет все - экономику, политику, идеологию, социальную жизнь общества [46, 131]. Процесс реорганизации имиджей в экономике с помощью сообщений является ключом к пониманию динамики экономики. Такие всеобъемлющие процессы экономической жизни как инфляция, депрессия, экономическое развитие, в значительной степени регулируются процессом реорганизации экономических имиджей [131].

При таком уровне информационного давления, который сейчас сложился, человек не имеет возможности обдумать, осмыслить этот поток информации, она, минуя разум, почти сразу становится стимулом, мотивами его поступков. Другой известный психолог Скиннер поставил задачу создать систему манипулирования по­ведением, чтобы контроль был практически незаметен, т.е. согласно его взгляду автоматически хороший человек (в сущности – человек - марионетка) получится, если манипуляция станет скрытой, ненавязчивой [46]. Цель современной пропаганды - не совершенствовать идеи, а провоци­ровать нужное действие. А органы управления, накапливая знания о том, как создавать имиджи и стереотипы и как их распространять в общест­ве, поддерживают свою власть. При этом распространяется и ложь, и абсурдные сведения, но если они обеспечивают нужное поведение, то, с точки зрения органов власти, распространение их оправдано. Г.А.Шичко называл распространителей лжи абсурдистами, а распространителей лжеинформации, связанной с алкогольной проблемой - проалкогольными программистами. По форме информация выступает в 2-х основных прояв­лениях: образ и слово. Оба они в сущности являются знаками, если передаются через средства информации. Моррис, видный ученый США, описал ситуацию с точки зрения знаковой системы весьма ярко следую­щим образом: «От колыбели до могилы, от пробуждения до засыпания современный индивид подвержен воздействию сплошного, заградительного огня знаков, с помощью которого определенные лица стараются добиться своих целей. Ему внушается, во что он должен верить, что должен одобрять или порицать, что должен делать или не делать. Если он не будет настороже, то станет настоящим роботом, которым управляют зна­ки, и который в своей вере, в своих оценках, в своей деятельности станет пассивным существом» [цит. по 46, с. 31].

Значительную роль в понимании механизмов алкоголизации играет теория социальных установок. Нас особо интересует эффективность установок как регуляторов поведения человека. Д. Майерс показал, что нужно различать общие установки и установки на поведение в конкретных ситуациях. В большинстве своем общие установки не реализуются в конкретных действиях. Например, многие выражают положительное отношение к здоровому образу жизни, но при этом в конкретных ситуациях совершают вредные для здоровья поступки: курят, употребляют алкоголь, переедают и т.д. Поэтому необходимо знать специфические установки по отношению к конкретным ситуациям [67]. Отмечается также эффект обратного влияния поведения на установки: поступки закрепляют соответствующие установки; при доведении установок до сознания их эффект становится сильнее, выявлены и другие интересные закономерности. Не существует единого подхода к пониманию проблемы установки, что отраженно в огромном количестве публикаций. Установка - фундаментальная психологическая категория. Они (установки) направляют и регулируют поведение человека. Типичные примеры установок: желание прославиться, любовь к детям, антипатия к иностранцам, уважение к научным теориям [83, с. 170], продолжая этот ряд можно в рамках алкогольной проблематики, выделить такие установки, как отношение к алкоголю, отношение к пьяницам, отношение к трезвости, отношение к своей алкогольной зависимости и т.д. Эти установки регулируют поведение человека и обуславливают алкогольную зависимость. Выделяются три составные характеристики установки: когнитивная, эмоциональная и поведенческая.

Соответствующие конкретные установки в области алкогольных ситуаций есть у разных людей, можно выделить определенную динамику их формирования и факторы, их определяющие. На этот счет существуют разные мнения.

К факторам, детерминирующим формирование установки, У. Макгайер относит в качестве первого и главного вербальную коммуникацию с другими людьми, на четвертое место ставит непосредственный опыт с объектом установки и лишь на шестое – невербальную коммуникацию. Основной формой распространения социальной установки, таким образом, он считает слово [см. 83 с.175].

В.В. Новиков отмечает, что установка регулирует как бессознательную, так и осознанную активность субъекта, как простейшие, так и сложные формы социального поведения. Очевидно, что поведение в области потребления алкоголя также регулируется социальными установками.

Развитие теории установки содержится в диспозиционной концепции социальной установки Ядова В.А. Им выделены уровни поведения в зависимости от удаленных целей, которые преследует личность. На низших уровнях доминирует поведенческая готовность к активности, на следующем уровне социальных установок формируются поведенческие планы и программы. Алкогольное поведение осуществляется также по соответствующим планам и программам, обусловлено набором специализированных алкогольных установок [125]. С. Московичи выделил феномен социальных представлений, которые хотя и формируются на основе научных понятий, но очень значительно от них отличаются и являются понятиями здравого смысла (folk science). Это совокупность описаний и объяснений, более или менее связанных между собой, о человеческой личности, о болезнях, чувствах, естественных явлениях, которыми владеет каждый, даже не принимая их в расчет. С. Московичи предполагает, что любые формы убеждений, идеологических взглядов и знаний, связанные тем или иным образом, являются социальными представлениями. Они небрежно связаны между собой, содержат внутренние противоречия [75]. Эти особенности проявляются и в представлениях, характеризующих алкопотребление, когда одновременно у субъекта сосуществуют или противоречащие или просто несовместимые оценки одного и того же события; например, он знает, что этанол является ядовитым веществом, но употребляет его в значительных количествах, так как якобы алкоголь снимает его стресс и т.п.

К социальным представлениям близко понятие стереотипа. Оно идет ещё от Ф. Бэкона, затем эта концепция была развита американским ученым У. Липпманом. Липпман определял стереотип как предвзятое мнение, регулирующее восприятие мира, стандартизирующее мышление индивида. Ю.А. Ермаков отмечает, что: «в стереотипах как в устойчивых, эмоционально окрашенных установках сознания воплощается индивидуальный тип реализации тех или иных потребностей. При этом в стереотипе образ собственной потребности совмещен с конкретной социальной нормой и средствами её удовлетворения» [цит. по34, с. 89].

Современный исследователь алкогольных проблем В.А. Рязанцев также считает, что процесс ориентации на потребление алкоголя протекает посредством бессознательных социально-психологических механизмов подражания, заражения, внушения [94, 95].

И.П. Короленко, В.Ю. Завьялов относят к факторам, способствующим потреблению спиртных напитков, прежде всего питейные традиции, алкогольную атмосферу, царящую в социальных микрогруппах, в том числе и в семьях, в алкогольных компаниях, подчеркивая особую роль уже заболевших алкоголизмом и считают, что внедрение культуры алкопотребления в сознание ещё не приобщившихся к выпивке людей идет прежде всего от них [56].

Отметим, однако, вслед за Л.Н. Толстым, что наиболее сильное алкогольное влияние идет не от заболевших алкоголизмом, а от тех, кто пьёт без каких-либо явных отрицательных эффектов для себя и тем самым вовлекает в соблазн алкоголепития детей и подростков [109].

В.А. Рязанцев отмечает, что для ситуации соблазна предмет соблазна должен удовлетворять следующим требованиям: иметь привлекательные черты внешние или внутренние; соответствовать желаниям или потребностям субъекта; быть доступным, демонстрировать легкий способ овладения им [94].

Социально-психологические факторы, способствующие возникновению соблазна: реклама, питейные обычаи и общественное мнение, попустительски относящееся к потреблению алкоголя.

Проведено значительное число эмпирических исследований формирования образа жизни, формирования алкогольной и других наркотических зависимостей у детей и подростков: Братусь Б.С., Сидоров П.И. [18], Личко А.С., Битенский В.С. и др. [66], Колесов В.В. [53, 54], , Гульдан В.В., Романова О.Л., Сиденко О.К. [25, 26], в которых выделяются определенные механизмы присвоения подростками наркоманической субкультуры.

Выделяются как факторы: взаимоотношения в семье, личностные характеристики подростков, возрастные особенности мотивации подростков на потребление алкоголя и других наркотиков, особенности общения в подростковых группах и др.

В этих исследованиях показано, что ценностное отношение к алкоголю складывается раньше, чем формируется отношение к его свойствам, что доказывает тезис о том, что обязательным этапом алкоголизации является «сухая алкоголизация», которая предшествует физической [120].

В зарубежных исследованиях значительное внимание наряду с вышеобозначенными факторами обращается и на ряд других – например, исследовали влияние употребления алкоголя и наркотиков беременными женщинами на формирование алкогольной зависимости у детей. Прямых связей обнаружено не было, но установлено, что решающим фактором является компетентность воспитывающих ребенка лиц [134].

Woche Kyoshu и Fukui Susumy по результатам обследования 5240 учащихся японских средних школ установили, что 1,5 % из них употребляют летучие психоактивные вещества. Обнаружена связь между вдыханием летучих веществ, употреблением алкоголя и курением. У этих школьников стиль жизни менее ритмичен, а семейная жизнь более напряженная по сравнению с теми, кто не употребляет таких веществ [151].

Hopper, White, Mecaskill, Нill, Cliford, проведя опрос 1400 близнецов с целью установить влияние генетических факторов на алкоголизацию, обнаружили, что курение и потребление алкоголя зависит от поведения членов семьи, поведения друзей, экстраверсии и психотизма. Гипотеза о влиянии наследственности не подтвердилась [140].

Обобщая многочисленные работы по исследованию процессов алкоголизации среди детей и подростков, мы приходим к выводу о доминирующей роли социально-психологических факторов на начальном этапе формирования алкогольной зависимости.

В работе Young и Taulkner [133] исследовались субъективные модели болезни у корейцев и у американцев. Установлено, что в корейской культуре алкоголизм сводится к физиологическим последствиям долговременного употребления алкоголя, а в американской культуре алкоголизм рассматривается с социальной и поведенческой точки зрения. В Корее многие жители употребляют алкоголь, а алкоголизм считается редким явлением. Культурные стереотипы в отношении болезни отличаются большим разнообразием, имеется широкий разброс индивидуальных представлений о болезни, её причинах и механизмах. А.Р. Лурия впервые выделил понятие «внутренняя картина болезни» [см. 50]. Внутренняя картина болезни – возникающий у больного целостный образ своего заболевания. Первоначально представление о структуре внутренней картины болезни включало два уровня: сензитивный и интеллектуальный, сейчас выделено 4 уровня: чувственный – комплекс болезненных ощущений; эмоциональный – переживание заболевания и его последствий; интеллектуальный - знание о болезни и её реальная оценка; мотивационный - выработка определенного отношения к заболеванию, изменение образа жизни и актуализация деятельности, направленной на выздоровление [50].

Любое представление о мире - это цепь логических ловушек, в которые попадает либо сам субъект, либо люди, которых он хочет убедить. Вещи и люди с готовностью принимают то содержание, которым мысленно наделяет их субъект. Если человеку болезнь приносит ощущение согласия, признания, которое он не может получить другим способом, то начинается процесс «добывания болезни» [138].

У каждого индивида есть определенное представление о болезни, в том числе и о тех, которыми он никогда не страдал. Это представление определяет оценку индивидом своего состояния, что позволяет констатировать наличие или отсутствие болезни, а в случае обнаружения признаков этой болезни является одним из факторов, влияющих на процесс коррекции болезни, выздоровления.

А.Ш. Тхостов предложил концепцию болезни как семиотической системы. От положения о том, что болезнь не сводится только к натуральным, организменным событиям, он перешел к более определенному тезису о том, что болезнь - это прежде всего идея болезни, усвоенная личностью и обросшая чувственной тканью. Любое субъективное ощущение в контексте болезни начинает означать не только себя, но и то, что ему предписывает болезнь. Поэтому причинно-следственные отношения должны быть дополнены семиотическими. Миф болезни деформирует природную сторону телесного ощущения, не уничтожая её, а урезая и отчуждая. И тогда телесные ощущения становятся симптомом. Миф принимает обличие реальности. При этом сама реальность, то есть ощущения, могут как изменять свое качество, так и порождаться сверху самим мифом, нуждающимся в чувственном подкреплении. В качестве примера можно назвать болезни студентов-медиков, которые после знакомства с описанием различных болезней (то есть с мифами), находят ощущения – симптомы этих болезней у себя. Усвоенная идея болезни-здоровья обрастает чувственной тканью. Лекарство также выступает как знак, оно может быть заменено плацебо, ритуалом или любым другим предметом. Лечебный миф не обязательно оформлен в виде развернутой, осознанной, вербализованной и логичной конструкции. Как и миф, болезнь – это слабо структурированная область предположений, ожиданий, предрассудков, открытая для постоянного влияния из вне. Ритуальное влечение демонстрирует влияние символического действия, объективно не связанного с причинно-следственными характеристиками заболевания и объединенного с ними лишь в сознании индивида. Тем не менее это действие, лишенное непосредственной целесообразности и служащее лишь обозначением определенных семиотических отношений, приводит к субъективному, а иногда и объективному улучшению состояния больного.

Научная медицина искала в ритуалах естественно-материалистическую основу. При этом предполагалось, что лечит не сам ритуал, а те конкретные материальные действия (фитотерапия, физические методы), которые с ним связаны. В этом есть резон, но эффективность «естественного» лечения, вырванного из ритуального контекста, значительно снижается. Эффективность ритуального лечения останется загадкой, если считать болезнь, симптом и телесное ощущение лишь натуральными физиологическими процессами, и превратится в решаемую проблему, если их понимать как сложные семиотические образования. Главное, чтобы больной принял данную семиотическую систему болезни, поверил в неё. Тогда даже при объективном прогрессировании болезни больные, верящие в эффективность проводимого им лечения (часто неадекватного) могут длительное время чувствовать субъективное улучшение. Например, фанатичные последователи лечебного голодания, несмотря на очевидную угрозу здоровью и жизни, тем не менее чувствуют непрерывное улучшение вплоть до летального исхода. При хорошем (объективно) состоянии пациент будет чувствовать себя больным, как происходит в случае сглаза, приворота и т.д. Объективная верность мифа, лежащая в основе метода лечения, не имеет принципиального значения. Самые фантастические и нелепые приемы находят своих убежденных последователей. На успех лечения влияет не компетентность психотерапевта, а его авторитетность, убедительность, артистизм, умение заставит поверить в предлагаемый им метод.

Большое значение имеет и готовность общественного сознания к восприятию мифов определенного рода – должно быть соответствие мифа больного и мифа врача. Мифы болезни в историческом плане меняются (злые духи, микробы и т.д.).

Механистические теории болезни логично обосновывают специфические приемы лечения: «промывание», очищение и пр., на таких воззрениях основано большое число разнообразных «диет», исключающих из питания «вредные» элементы, лечебное голодание, удаление шлаков [110].

Магические ритуальные приемы имеют вполне натуральное обоснование, хотя мифологические мысли строятся по особым законам.