2.3. Неторопливый поток образов в повести «Лето Господне».

В книге 3 части: Праздники (это годовой круг) – Радости (тут дополняется пропущенное по первому кругу) – и Скорби. Много подробностей в повести: Дух Поста; постный благовест; обычаи Чистого Понедельника» как «масленицу выкуривают»; говение; образы подвижников (прабабушка Устинья); крестят корову свечой, донесённой от Двенадцати Евангелий; на Великую Пятницу кресты на дверях ставят свечкой; пунцовые лампадки на Пасху; красные яички катают по зелёной траве; Радуница: покрошим птичкам – «и они помянут за упокой»; описание разных церковных служб; Крестный ход из Кремля в Донской монастырь («само небо движется»); голубая рождественская скатерть и ковёр голубой; купание в крещенской проруби; святочные обычаи и многое другое.

«Все эти подробности, весь неторопливый поток образов – соединяются единым тёплым, задушевным, праведным тоном, так естественно давшимся потому, что это всё льётся через глаза и душу мальчика, доверчиво отдающегося в тёплую руку Господню. Тон – для русской литературы XX века уникальный: он соединяет опустошённую русскую душу этого века – с нашим тысячелетним духовным устоянием» (3: с. 138)

Своим кругом плывут перед нами картины старой Москвы: ледоколье, пастуший рожок с Егорьева дня, птичий рынок, замоскворецкий быт, мебель, убранство, «широкие столы» на масленицу, изобилие Постного рынка.

В последней части «Скорби» : ушиб и болезнь отца. Благословление детей перед смертью. Соборование. Когда кто помирает, печей не топят, первые три дня душа очень скорбит от разлуки с телом и скитается как бесприютная птица. Поминальный звон. Поминовенный обед.

Три первых главы третьей части («Святая радость», «Живая вода», «Москва») подводят итог двум предшествующим частям: прекрасная земная жизнь, в которой высшую ценность составляют взаимная любовь и чувство родины. Пожалуй, нет в литературе XX века столь проникновенного описания первопристольной, как в главе «Москва». Не случайно автор вводит в неё стихи Ф. Глинки и А. Пушкина. События трёх названных глав, повествующих о временном выздоровлении Сергея Ивановича, служат живым подтверждением слов Горкина о том, что «бывает Божье милосердие от смерти к жизни» (6: с. 311). Но тут же мудрый старик говорит, что ещё бывает милосердие к праведной кончине. И слова эти, как и вся глава, «Серебряный сундучок», где они произнесены, подготавливает переход к драматической части повествования . Характерно, что в авторской речи ни разу не употребляется слово «умирать». Сергей Иванович «готовится уходить», «отходит», «благословляет остающихся» (глава «Благословление детей»).

Настойчиво подчёркивает писатель мысль о единстве отошедших и живых. Сергей Иванович «ушёл» к не раз упоминаемой в книге и сохраняемой в памяти многих бабушке Устинье, к своему отцу. Сыну Ивану он передал фамильную икону Пресвятой Троицы. «Радостный образ-те, - говорит о ней Горкин, - три лика под деревом, и весёлые перед ними яблочки. А в какой день-то твоё благословение выдалось… на самый на День Ангела, касатик! Так Папашенька поднадал, а ты вникай» ( 6: с. 323).

Передача образа сыну подразумевает и заповедь той праведной по-христиански радостной жизни, которую вёл сам отец.

Я считаю, что вся книга Шмелёва – доказательство единства прошлого, настоящего и будущего. Будущего – потому, что нет уже давно Ивана Сергеевича Шмелёва и описываемой им Руси, но живёт она в сердцах читателей.